"«Фирма приключений»" - читать интересную книгу автора (Багряк Павел)

8. Айсберг

Фред Честер отправился на фирму пешком. Ему пришлось идти до площади Согласия не менее полутора часов, то есть тащиться, по сути дела, через весь город, но почему-то хотелось потянуть время. И вовсе не страх — какая-то липкая тяжесть села на его душу, тяжесть, похожая на ту, которую испытывает почти каждый из нас, решившись на операцию под общим наркозом, даже если знает, что его будет резать известный и опытный хирург. Нет-нет, а в какой-то момент нас посещает предательская мыслишка о том, что вот дадут наркоз, мы уснем, а проснемся ли? В такие минуты вся наша жизнь дробится на воспоминания о прошлом, некогда украшавшем наше существование, и все окружающее, все мелочи, вплоть до случайных видов и запахов, воспринимаются нами с особой остротой и почти мистической символичностью. Не дай Бог, если по пути в больницу кошка пересечет нам дорогу или мы что-то забудем дома, за чем надо возвращаться, а уж если за нами придет такси под номером 13, чтобы везти к хирургу!.. — ответом на все эти глупые, нелепые, банальные или случайные совпадения будет такое сердцебиение, которое, кажется, способны услышать окружающие нас люди.

Трусы мы? Жалкие и ничтожные людишки? Не мужчины и не рыцари? Отнюдь, дорогой читатель, все это зовется иначе: нервишки, которые шалят вопреки нашему истинно мужскому началу, — кстати, женщины почему-то в таких ситуациях более стойки, — нервишки, оказывающиеся сильнее мускулов, воли, характера…

С другой стороны, ясное солнце с его теплыми лучами и галдящие над куполом собора птицы, созванные с окружающих крыш своими предводителями на какое-то совещание, и пряный запах национальной кухни, доносящийся из распахнутых настежь дверей и окон турецкого ресторанчика «Гарем», и даже обыкновенный дубовый лист, сорванный ветром с дерева и гонимый по улице, как бездомный человек в поисках пристанища, — женщины, кстати, и не столь сентиментальны, как мы! — все это не ускользнет от нашего обостренного внимания, как не ускользало от слуха и взгляда Фреда Честера, который шел в неведомую ему фирму за неведомым приключением, и потому воспринимал все эти детали, словно живые нити, из которых соткана паутина жизни.

Фред шел по улицам города, с радостью и тоской откликаясь на все мелочи жизни, и даже воздух, вдыхаемый им, вроде бы содержал меньше выхлопных газов, чем всегда…

«Слабый я человек!» — беспощадно думал про себя Честер. «Нет, я не трус! — думал он в следующее мгновение. — Я истинно слаб, Гард даст сто очков вперед таким людям, как я!» И тем не менее Честер шел, и расстояние между ним и площадью Согласия неумолимо сокращалось, и было ясно ему, что он не повернет обратно и не сойдет с дистанции.

Площадь Согласия… С чем, спрашивается, «согласия», о каком «согласии» думали городские власти, несколько десятилетий назад давая название городской территории, случайно не застроенной домами? Вероятно, под «согласием», да к тому же таким откровенно безадресным, — не согласием, положим, с Богом или с собственной совестью, а просто «согласием»! — они имели в виду обычное человеческое смирение, которое не вредно никаким властям ни в какие времена и эпохи. Смирение с чем угодно, начиная с собственной жены и кончая общим президентом, с его политикой и характером, какими бы они ни оказались. Априори смирись, человек, еще не знающий, что ты выберешь этого президента, а в качестве жены — именно Линду, смирись заранее, ибо в противном случае тебе не стоит ни выбирать, ни свататься. Доверься судьбе, Фред Честер, кем бы ты ни был, журналистом или торговцем овощей, гражданином или люмпеном, мужчиной или тряпкой! Преклони колени и согласись со всем, что предложит тебе на ужин или на завтрак Линда, со всем, что скажет тебе президент! Ох и мысли же навещали Честера, когда он подходил к площади Согласия! — не позавидуешь…

И вот он, прекрасный особняк в стиле семнадцатого века с ультрасовременной неоновой рекламой, растянувшейся по всему фронтону. Прекрасно. «Остановимся, — подумал Честер, — и оглядимся». За пять минут ни разу не шевельнулась входная массивная дверь. По улице, даже не задерживаясь возле названия «Фирма Приключений», бежали ко всему привычные и уже так рано равнодушные мальчишки — продавцы газет, крича истошными голосами: «Ограбление цирка „Шапито“! Угон двух слонов!.. Подробности интимной связи кинозвезды Мариэтты Вул и боксера Нортона Эрвина!.. Таинственное убийство антиквара Мишеля Пикколи в „закрытой комнате“! Дело ведет известный комиссар полиции Дэвид Гард!.. Нападение четырех акул на влюбленных у Вермского побережья!.. Карманная кража у министра внутренних дел Рэя Воннела! Преступник скрылся!..»

Честер невольно сунул руку в карман, где лежали пятьдесят кларков, официально отпущенные ведомством Гарда для реализации «спецзадания».

«Полный идиотизм! — подумал Фред. — Они еще потребуют с меня отчет с приложением квитанции… Так и скажу сотруднику фирмы: сэр, я выполняю специальное задание полицейского управления, а потому не забудьте, пожалуйста, выписать дубликат чека за купленное мною приключение!»

И, вздохнув, Честер толкнул дверь. Едва он переступил порог фирмы, к нему подошла уже знакомая по рассказу Гарда «белая стрекоза», на лице которой была вежливая улыбка, а глаза за огромными очками сверкали хищническим взглядом, будто она хотела сказать Фреду: «Дорогой, хочешь, укушу?» Однако «стрекоза» елейным голосом произнесла:

— Мы очень рады видеть вас, господин…

— Фред Честер.

— … Господин Честер! Фирма благодарит вас от всей души; прошу вас присесть, знакомы ли вы с нашими проспектами и какой, простите, суммой вы располагаете?

Все это она выпалила пулеметно, хотя и не без изыска. Фред понял: здесь деловые люди, у них нет времени на пустую болтовню.

— У меня пятьдесят кларков.

— О! — сказала «стрекоза», хищно сверкнув глазами. — За такие деньги можно получить удовольствие по высшему разряду! Приключение для себя? Для друга? Для жены? Брата? Сослуживца? Любимой женщины? Родственника?

— Для себя.

— Прошу! — И «стрекоза» сунула Честеру проспект фирмы.

В этот момент нежно звякнул звонок селекторной связи, и «стрекоза» надела наушники, которые, в дополнение к очкам, выглядели на ней каким-то фантастическим органом зрения, именно зрения, а не слуха. Покорно восприняв то, что ей сказал невидимый Честером абонент, она произнесла в микрофон, вмонтированный в стол в виде извивающейся змеи: «Как прикажете, шеф!» — а затем, сняв наушники, обернулась к Фреду:

— Господин Честер, вами хочет заняться лично управляющий нашей фирмой мистер Хартон. Позвольте сопроводить вас к нему в кабинет.

«Дела! — не без восхищения подумал Фред. — У них, наверное, тоже есть картотека, как у Гарда в управлении, и стоило мне назвать свое имя, как автоматы навели обо мне справки и тут же выдали шефу результат. Валять дурака в таком случае не придется, буду действовать с открытым забралом!»

Они прошли коридором, по которому всего сутки назад прошествовал комиссар Гард, и «стрекоза» остановилась перед дверью, за которой сидела ее красная напарница, или как там ее — представительница этого же подвида той же группы, если следовать учению мистера Дарвина. «Красная стрекоза» встретила Фреда улыбкой, словно перелетевшей с лица «белой стрекозы», и любезно ввела клиента в кабинет шефа.

— Господин Честер! — приподнимаясь в кресле и протягивая Фреду руку, приветливо сказал Хартон. — Рад видеть вас, неутомимого работника пера, в качестве клиента нашей фирмы! Я знаю, что вы впервые у нас, я надеюсь, что не в последний раз…

— Зачем уж непременно в последний? — улыбнулся Честер.

— Прошу! — Хартон указал Фреду на кресло. — Кофе? Вино? Коньяк?

— Сначала дело, — сказал Фред. — Напиться я всегда успею.

— Ха-ха-ха-ха! — четырьмя искусственными «ха» отреагировал Хартон на слова Честера, оценив их как шутку, а не как грубость или, например, пошлость, что зависело от веса Честера в обществе или, точнее сказать, от того, каким представлялся этот вес Хартону. — Вы абсолютно правы: напиться нам никогда не поздно. Итак, вы ищете приключение для себя?

— На свою голову, — в том же стиле подтвердил Фред, вновь вызывая смех управляющего, действительно очень похожего на веселящегося вакха, как тут не вспомнить характеристику Гарда.

— Но я хотел бы знать, — сквозь «ха-ха-ха-ха» и как бы между прочим произнес Хартон, — вы хотите с гарантией или без?

— А что вы посоветуете? — не стал торопиться Честер.

— Дело в том, — осторожно начал Хартон, берясь за черную косичку высушенной головы индейца и машинально крутя ее пальцами, — что приключение без гарантии может кончиться тем, что вам не удастся рассказать о своих впечатлениях ни жене, ни широким читательским массам. А для творческого человека, каким, безусловно, являетесь вы, это, мне думается, несколько обидно. Зато… — Хартон сделал интригующую паузу. — Зато, дорогой Честер, — позвольте уж попросту называть вас «дорогим» без этих «мистер» и прочее, — зато уж впечатление будет такое… сногсшибательное, что его не жалко унести туда с собой!

— Куда? — уточнил Фред.

— Туда, — подтвердил, улыбаясь, вакх. — И удовольствие, право, стоит того, поверьте мне.

— Вы пробовали? — без всякой иронии спросил Фред, прекрасно понимая, что Хартону ничего не остается, как ответить все тем же смехом, содержащим, как известно, наименьшее количество информации.

— Ха-ха-ха-ха! — действительно засмеялся, откинувшись в кресле, вакх. — Между прочим, дорогой Честер, смертельные исходы мы хоть и планируем, зато и недурно страхуем весьма кругленькой суммой.

— Кто же ее получает? — спросил Честер, явно заинтересовавшись. — Жена? Или заказчик?

— Нет, нет, вы сами, то есть заказчик! Мы кладем деньги на ваш «мертвый счет», и если вы возвращаетесь, а такой шанс у вас есть, сумма ваша!

— Весьма заманчиво. Но в следующий раз. Пока что я хотел бы сделать встречное предложение: вы даете мне умопомрачительный вариант, разумеется, с гарантией, я плачу вам за него деньги, затем публикую свои впечатления в «Вечернем звоне», делаю вам, как говорится, паблисити, ну а вы… Понимаете?

— Надо подумать, — сказал Хартон, сразу все поняв и став серьезным. — Вы хотите, чтобы мы, во-первых, вернули вам уплаченную за приключение сумму, — так?

— Но это всего лишь «во-первых», как вы точно выразились.

— А во-вторых, еще добавили за рекламу? И это помимо того, что вы получите от редакции?

— Совершенно верно, помимо гонорара.

— Вот я и говорю: надо подумать.

— Думайте, дорогой Хартон, — разрешил Фред.

Хартон едва прищурил глаза, словно прицеливаясь, но тут же на его лице вновь возникла улыбка старого вакха.

— Но у нашей фирмы и без того отличная репутация… Вот, взгляните: это альбом, в котором наиболее уважаемые клиенты оставляют свои отзывы…

— «Оттуда» тоже?

— Ха-ха-ха-ха! — как ни в чем не бывало засмеялся Хартон и стал говорить, как показалось Фреду, специально для того, чтобы потянуть время. — Все они, без исключения, восхищены! Ведь это так прекрасно: за каких-то пару-тройку десятков кларков испытать нечто такое, за что в нашей обыденной реальности расплачиваются целыми состояниями, а то и жизнью… Ужин в обществе квалифицированных людоедов! А? Вы представляете, дорогой Честер, эти невероятные ощущения, тем более что есть абсолютная гарантия, что не они вами поужинают, а вы — ими! Ха-ха-ха-ха!.. Я согласен.

— Не понял. — Фред действительно не понял этого странного перехода.

— Я подумал. Фирма согласна с вашим предложением. Мы даем вам экзотическое приключение с гарантией. На все ваши пятьдесят кларков. Это вполне приличная сумма. А затем, после вашей статьи, возвращаем вам деньги плюс…

— Плюс?

— Договоримся.

«Поверил! — мелькнула в голове Честера торжествующая мысль. — Нет уж, я дожму его до конца, я сыграю свою роль лучше Сары Бернар!»

— Я хотел бы знать сумму вознаграждения наперед, господин Хартон, — официальным голосом сказал Фред. — Давайте профессионально отнесемся к делу. Вы продаете, покупаю я, потом я продаю, вы покупаете, заранее оговорив сумму.

— Вас устроит плюс сто?

— Плюс сто пятьдесят!

— Приятно иметь дело с масштабно мыслящим человеком!

— Каждый мыслит на тот масштаб, которого он стоит.

— Ха-ха!.. — И вдруг оборвал: — Честер, интересно бы знать, кто из нас кого переиграет в конечном итоге?

Фред похолодел. Хартон вновь зловеще крутил прядь волос на высушенной голове бедного индейца. Неужели они о чем-то пронюхали? Или догадались? Или в той картотеке, которой они располагают, зафиксирована его давняя дружба с комиссаром Гардом, а уж связать два посещения фирмы, вчерашнее и сегодняшнее, по силам младенцу! «Влип! — подумал Фред. — Это провал, и ничего не остается, как встать, якобы обидевшись на подозрения, и уйти, хлопнув дверью, пока голова цела…»

Хартон тем временем что-то определенно прочитал по лицу Честера и вновь изобразил улыбку:

— Я, конечно, пошутил, дорогой Честер. Не обижайтесь. Давайте перейдем к выбору приключения, а уж затем уладим финансовый вопрос. Итак, чего вы хотите?

— Вообще-то я контробозреватель «Вечернего звона», но политика меня и вас в данном случае мало интересует. Используем лучше то, что я до сих пор остаюсь репортером уголовной хроники и нахожусь на связи с криминальной полицией. Короче, мне хотелось бы испытать на себя, а затем описать в газетном материале какой-нибудь способ убийства! («А ничего я ввернул ему про связь с полицией! — мысленно похвалил себя Фред. — И откровенно, и убедительно…»)

— Простое убийство или изощренное? — поинтересовался Хартон, как если бы продавец в обувном магазине спросил: вам туфли с пряжкой или с ремешком?

— Но я хочу с гарантией! — напомнил Фред.

— Разумеется, — подтвердил Хартон. — Однако убийств может быть… Вы представляете себе, сколько существует видов и типов убийств, дорогой Честер? Хоть вы и репортер уголовной хроники, я готов биться об заклад: вы этого не представляете. Тысячи! Говорю без преувеличения. Прежде всего, убийства делятся на массовые и индивидуальные. Затем они классифицируются в зависимости от места и времени. Бассейн с муренами в Древнем Риме — о! А некоторые тантрические обряды Востока — советую, настоятельно советую! Право, нет ничего слаще, древние кое-что в этом понимали. Хотя некоторые, должен сказать, предпочитают распятие на кресте. Что же касается съедения муравьями, то…

— Я не хотел бы углубляться в прошлое, — перебил Фред. — Я уже сказал, если мне память не изменяет: современный город, наше время, традиционное, но какое-нибудь «эдакое» убийство.

— Вы этого не говорили, если память не изменяет мне, но замечу вам, дорогой Честер, что и здесь много видов и подвидов, — не без вдохновения произнес Хартон. — Убийство в постели и в пьяной драке, топором и на электрическом стуле, из-за угла и с помощью винтовки с оптическим прибором, наконец, по приговору суда или человеком из толпы. Среди способов чуть не забыл яд или обезвоживание, — впрочем, не берусь перечислить вам все существующие способы. Но если вам угодно, наши специалисты достаточно быстро подготовят разнообразные варианты, даже такие, которые не упоминаются еще в наших законах: например, на операционном столе из-за ошибки хирурга. Короче, мы можем убить вас с применением современных данных науки, а можем и прирезать как бешеную собаку!

— Лучше как свинью, — сказал без улыбки Фред. — Прирежьте меня как свинью, поскольку это вечный способ, одинаково пригодный как в первобытном обществе, так и во времена Нерона и при торжестве кибернетики. Разное — наше отношение к убийству, не более, так, по крайней мере, кажется мне. А вам?

— Возможно. Не смею перечить. Как свинью так как свинью. — Хартон не смеялся, а сидел, откинувшись в кресле и слегка прищурив глаза. — Знаете, сколько будет стоить это убийство, если с гарантией? Всего пять кларков.

— Ого! А если не один, а с десяток ударов ножом?

— Все равно пять кларков. Топором — семь. Шпагой, как матадор, — десять, требует особого искусства. Лазером — уже двадцать!

— Свинью — лазером?!

— А хоть атомной бомбой? Хотите — нейтронной?

— Сколько это будет стоить?

— Все пятьдесят!

— Мне не жалко денег, — сказал Фред, не сумев скрыть от Хартона, как его передергивает при каждом упоминании о новом методе убийства, — но я все же настаиваю на обыкновенном ноже. В конце концов, мне не важно, сколько я заплачу, а мне важен «плюс».

— Ха-ха-ха-ха! — Веселящийся вакх почему-то и здесь нашел что-то остроумное. Он вновь был в своей стихии. — Дорогой Честер, завершим наше дело. Я вручу вам прибор, вот этот. — Он открыл ящик письменного стола и вынул похожий на портсигар предмет с красной кнопкой, его, вероятно, открывающей. — Договоримся так. В любой момент вы можете отменить убийство, отказаться от приключения, для чего вам нужно всего лишь нажать на эту кнопку. Но! Если вы это сделаете, то есть откажетесь, статью вы все равно напишете, однако никакого «плюса» уже не будет. А если не нажмете на кнопку, мы выдаем вам сто пятьдесят кларков и еще сто пятьдесят, итого — триста! Вас это устраивает?

— Я хотел бы уточнить, — сказал Фред. — Если я ничего не нажимаю и ни от чего не отказываюсь, я все равно гарантирован от убийства?

— Разумеется! Вы же покупаете приключение с гарантией!

— Тогда вы рискуете напрасно, господин Хартон.

— Без риска коммерции не бывает.

— Хорошо. Я вас предупредил!

— Я вас тоже.

— Условия приняты.

Хартон, приподнявшись, пожал протянутую Честером руку.

— Когда бы вы хотели пойти в дело? — деловито осведомился управляющий, садясь на место.

— А хоть сейчас! — смело сказал Честер.

— Это будет стоить на десять кларков дороже.

— Нет возражений. Я люблю оперативность.

— Тогда прошу выполнить некоторые формальности. Вот вам анкета, здесь данные о вас и заказ на работу. Нуте-с, что же вы все-таки предпочитаете: кофе, стерфорд?

— Коньяк, с вашего позволения.

— Прекрасно, — сказал Хартон. — Заполняйте документы, я пока распоряжусь.

И, положив перед Фредом лист с типографски отпечатанными вопросами, старый вакх вышел из кабинета. Честер уставился на бумаги: имя, адрес домашний и служебный, возраст, состояние нервной системы («Откуда я знаю? — подумал Фред. — Напишу: удовлетворительное…»), телефон ближайших родственников («Вероятно, на случай летального исхода») и уж совсем непонятное: отношение к воинской обязанности («Зачем? Способных сидеть в окопах они щадят?»). В графе «заказ» Честер, не мудрствуя лукаво, написал: «Прирезать как свинью» — и в этот момент вошел Хартон в сопровождении «красной стрекозы».

— Ваш коньяк, мистер Фред, — мило улыбнувшись, проговорила она, показывая на поднос с двумя наполненными рюмками. Честер взял ближайшую. — Благодарю вас, — сказала «стрекоза».

И она протянула поднос Хартону. Вакх тоже взял рюмку, но, прежде чем пригубить коньяк, бегло просмотрел анкету.

— Дорогой друг, — сказал он мягко, — вы ставите нас в ложное положение. Что значит «прирезать»? Некорректная формулировка. Напишите «убиение ножом», к тому же добавьте «с гарантией сохранения жизни». В противном случае могут возникнуть претензии: у вас или у ваших родственников к нам, если, не дай Бог, исполнители перестараются, или у нас к вам, если вы станете уверять, что не получили желаемое. Фирма всегда и во всем требует точности. Исправили? Ваше здоровье!

Они поднесли рюмки к губам, Хартон лишь языком посмаковал коньяк, а Фред махнул сразу одним глотком, при этом отметив какой-то странный привкус миндаля.

— Французский? — спросил он Хартона.

— Манильский, — почему-то откуда-то издали ответил вакх, хотя он был не далее чем в полуметре от Честера. — Сигару?

Фред потянулся к предложенной ему коробке, но пальцы слегка одеревенели и никак не могли ухватить сигару.

— Черт возьми! — в сердцах сказал Честер, уже не узнавая собственного голоса, и подумал безвольно: «Наверное, я в работе… так быстро, оперативно…»

И последнее, что видели его глаза и слышали уши: Хартон, протянув руку куда-то себе за спину, произнес: «Господин генерал, он пошел в дело…» Мозг Фреда, между тем, хотя и зафиксировал это обстоятельство, но отнесся к нему с полнейшим равнодушием отбывающего «туда» человека. «Будь что будет!» — мелькнуло последнее осмысленное и оформленное в словах чувство, и смертельный холод разлился по всему телу Честера. Ему еще хотелось громко и отчетливо спросить: «А гарантия?!» — но губы не шевелились, а Хартон стал быстро отдаляться куда-то назад и вверх, словно его уносило эскалатором, и на лице вакха все еще расплывалась от уха до уха зловещая улыбка: ха-ха-ха-ха!..

Веки Честера стали тяжелыми, как гранит, и закрылись сами. Сердце билось все реже и реже. Удар… Еще один… Потом странно долгая пауза… Вот оно встрепенулось и — все! Фред умер, — поразительно, но, ничего более не чувствуя, он каким-то образом понял это, констатировал факт все с тем же отчуждением и равнодушием, а затем растворился.

… На солнце грелся воробей. Он распушил перья, задрал вверх клюв и даже зевнул от удовольствия. Честеру воробей казался неимоверно большим. Сразу он и не узнал его, тем более что глядел на воробья почему-то одним глазом и снизу вверх. Тогда Фред попытался открыть второй глаз. Да, конечно, это весьма нахальный воробей, усевшийся прямо перед самым лицом Честера. «Сейчас я его сдуну!» — решил Фред и действительно дунул на воробья, но у него почему-то получилось не «ф-ф-фу!», а «хр-фу!». Воробей тем не менее странно оглянулся на Фреда и лениво отскакал на несколько сантиметров. Честер лежал на чем-то холодном и мокром. Тело его было покрыто гусиной кожей, пупырышками, это чувствовалось, хотя и не было ему видно, и тогда Фред решил приподняться. И вдруг услышал непонятный звук, похожий на хрюканье. Тогда он попытался разжать губы, и хрюканье повторилось. «Жив! Жив! Жив!» — тут же мелькнула мысль, она была единственной, но все же мыслью, и то, что она была, явно свидетельствовало в пользу ее самой: жив! Эта мысль наполнила Фреда какой-то животной радостью, именно животной, и он почувствовал прилив сил. Ноги, руки, тело, лицо — да, все это жило, и сердце билось, и кровь бежала по жилам, и веки моргали. «Встать! Ну-ка, попробуем встать!» — скомандовал сам себе Честер, но тут же, приподнявшись, потерял равновесие и боком снова плюхнулся в лужу. Почему в лужу?! Да, только теперь он вдруг понял, что лежит в луже и все лицо его забрызгано грязью: увы, он валялся среди пахнущей — Боже, какая мразь! — гадости. Фреда чуть не вырвало, при этом из глотки стали рваться наружу те самые звуки, от которых он очнулся.

— От этой чушки мы ничего не добьемся, — услышал он чей-то грубый голос. — Надо ее прирезать. Вес неплохой, нагуляла достаточно…

— Да, пожалуй, ты прав. Нечего тянуть.

Рядом стояли двое. Честер не мог разглядеть их, шея его не гнулась, только две пары начищенных сапог, в которых отражались сразу четыре солнца, сверкали перед глазами.

— Бери нож, я вчера как раз наточил, — услышал Честер. — А я придержу.

— Хорошо, когда есть работа. И мясо, конечно! — ответил второй, после чего расхохотался. Что-то знакомое послышалось Честеру в этом искусственном смехе: ха-ха-ха-ха!

Но Фред по-прежнему не мог поднять головы, чтобы взглянуть на смеющегося. Тогда он попробовал подняться сам, и на этот раз ему удалось. Честер стоял на четвереньках и никак не мог оторвать от земли руки. «Что это с ними?» — подумал он и взглянул вниз. В глазах сразу же помутилось: он увидел две тонкие, заросшие волосами ноги. Они заканчивались коричневыми копытцами! Тогда Фред, уже не стесняясь, истерично завизжал в полный голос.

— Ишь ты, — прокомментировал мужчина, поглаживая Фреда за ухом, — чует, голубушка, смертный час…

Фред сорвался с места и с визгом понесся по улице. Но нет, это была не улица, а замкнутый со всех сторон забором двор. Вдруг он услышал ласковое:

— Фреди, Фреди, Фреди!.. Фредюшка, чего же ты, дура, бегаешь? Ц-ц-ц-ц! Стой, голубушка, стой, красавица!..

«Негодяи! Что они со мной сотворили! — в отчаянии подумал Честер. — Ох, поймают, ох, прирежут!» И он, визжа что было сил, вновь понесся вперед, пытаясь на ходу сбросить с себя и это мерзкое свинское обличье, и ярость, и бессилие с унижением, чтобы оказаться в достойном человеческом виде. И вдруг почувствовал, как на него наваливается нечто тяжелое. Не выдержав, Фред упал на бок, и тотчас перед его глазами блеснул длинный, остро отточенный нож.

— Сначала в сердце! — услышал Честер. — Потом перережь горло!

— Не учи, — недовольно отозвался второй, у которого был до боли знакомый голос. — У меня своя система. Фирма результат гарантирует, ха-ха-ха-ха!

— Ну! — воскликнул первый. — Бей.

Что-то красным пятном расплылось перед глазами Честера. Он обессиленно лежал на боку и видел только это мутное красное пятно. Кровь? Он был приговорен и сдался. Слезы текли из его глаз. Ему было отчаянно жалко себя, он тихо и обреченно плакал.

— Ишь ты, плачет, — услышал Фред сердобольный голос. — Жалостливая…

— Они все плачут, — ответил второй, — кому ж охота? И ты заплачешь, когда тебя, как эту свинью… Ладно, можешь теперь не держать. Она смирилась, не шелохнется. — Он взмахнул рукой, в которой был сверкающий лезвием нож, коротко выдохнул: — Е-ех!

Но мгновением раньше Честер сообразил: красное пятно! Это же красная точка на портсигаре!

Он успел нажать на нее передним копытом…

В старом городском парке, что находится в ста метрах от площади Согласия, было несколько укромных уголков: посыпанные красновато-желтым песком аллейки вели в премилые тупички со множеством удобных скамеек. Они не пустовали в вечерние часы, но сейчас, когда куранты на ратуше готовы были пробить три раза, а затем отыграть первые такты из «Боже, прости нам грехи наши!..», лишь на одной из них сидел человек. Со стороны могло показаться, что он уснул, так как голова его упала на грудь, а руки безвольно лежали вдоль обмякшего тела. Однако прохожий, окажись он в парковом тупичке, обнаружил бы, что глаза у человека открыты, больше того, из них катятся крупные и догоняющие друг друга слезы. Впрочем, такой случайный прохожий весьма кстати оказался рядом с человеком. Он присел подле него, затем осторожно положил ему на плечо руку и тихим дружеским голосом произнес:

— Господин Честер! Фредерик! Фред! Очнитесь, пожалуйста! Нам нужно ехать, прошу вас!

Фред действительно очнулся, но слезы продолжали капать из его глаз. Почему он плакал, он и сам вряд ли мог объяснить: просто вокруг него была тишина, стояли мирные деревья со сцепившимися в вышине кронами, падали косые лучи солнца, часы на ратуше проиграли первую строчку из успокаивающей душу молитвы, а сам он был жив и здоров, и только тяжкая муть осела на дне его памяти, превращая факт его существования в нечто прекрасное и счастливое.

— Да, — сказал Фред, не глядя на случайного прохожего, — мне и в самом деле пора…

Прежде чем встать со скамьи, Честеру почему-то захотелось взглянуть на свои ноги. Ноги были как ноги, и часть тяжести словно свалилась с его души. Правда, на коленях у Честера лежал конверт, тяжелый, как пудовая гиря. Он вскрыл его, там была записка, отпечатанная на машинке и увенчанная фирменным бланком:

«Уважаемый г. Честер! Ваше приключение прекращаем. Сожалеем, что Вы не до конца использовали заказ. Стоимость его возвращаем, как и было договорено, однако право на дополнение к газетному гонорару за публикацию репортажа Вы, к сожалению, утратили. Всегда к Вашим услугам.

Ваш Джеймс Хартон».

К записке были приложены кларки.

— Фред, давайте конверт мне, — сказал прохожий, — у меня записка будет сохраннее.

Тут только Честер поднял на него глаза.

— Таратура! — удивился и одновременно обрадовался Фред. — Какими судьбами? Боже, как я рад, что вы рядом!

Таратура невесело усмехнулся:

— Я уже давно рядом, все время, что вы просидели на этой скамье, визжа, извините, как поросенок.

— Так вы были свидетелем того, как меня хотели прирезать?! — спросил Фред.

— Никто вас не трогал, Честер. Вы просто визжали. Наверное, вам снилась какая-то пакость.

— Снилась?!

С помощью Таратуры Фред поднялся и, опираясь на руку инспектора, пошел по аллее к выходу, неуверенно передвигая ноги, как младенец, недавно научившийся ходить.

— Да, мне действительно снилась ужасная пакость, Таратура, — сказал Фред, уже сидя в машине. — Куда мы едем?

— Как куда? К комиссару Гарду. Он беспокоится о вашем состоянии и с нетерпением ждет вас. — Взяв свободной рукой микрофончик и ею же переключив на панели тумблер, Таратура сказал: — Шеф, говорит «второй», мы на пути в управление!

— Отдохните, Таратура, — сказал Гард, когда инспектор и Фред появились у него в кабинете. — Но будьте поблизости, сегодня я подкину вам еще одну работенку.

Инспектор вышел, и Гард предложил Фреду подробно рассказать все, что с ним случилось. Потом задумчиво почесал за ухом:

— Так я и думал. Какие, к черту, «приключения»? Самый обыкновенный наркотик!

— Но я все пережил, понимаешь? Перечувствовал! И эти копыта, и нож, и голоса людей…

— Пожалуй, наркотик не самый обыкновенный, — согласился Гард. — На фирму поработала наука. Препарат, вероятно, направленного действия. А я-то, наивный, считал, что они действительно нанимают студентов, переодевают в матросскую форму и устраивают драки! Как тебе нравится: буря, вулкан, спуск на дно океана, свидание с кинозвездой и неожиданный приход ее супруга… А весь фокус в том, какой концентрации и какой наркотик они подмешивают клиенту в кофе или коньяк!

— Ты очень уж разошелся, Дэвид, — сказал Фред. — Разве есть наркотики, которые превращают человека то в свинью, то в любовника, ждущего свидания с кинозвездой? Или поднимающие в космос, а в другой концентрации — спускающие под воду? Мне кажется, ты переоцениваешь действие препаратов. Тут не обошлось, наверное, без какого-то внушения, сделанного в первый момент после принятия препарата…

— Допускаю даже, что в иных случаях они устраивают ассорти: наркотик плюс внушение плюс реальность. Обман, ничуть не отличающийся от шарлатанства рыночных балаганов.

— Что же в таком случае происходит с теми, кто берет приключения без гарантии?

— Их элементарно режут как свиней! Ножами!

Фреда передернуло, и по его лицу пробежала судорога.

— Прости, — сказал Гард. — Наверное, не очень приятно побывать в поросячьей шкуре… Что будем делать дальше?

— У меня пропало желание иметь с ними дело.

— Они на это и рассчитывают. Но репортаж я все же советую написать. Понимаешь, твой приход к ним должен быть «чистым» даже при условии, что они знают о нашей дружбе. Они не должны ни меня, ни тебя подозревать, иначе нам будет трудно подозревать их.

— В чем, Дэвид?

— В связи с убийством Мишеля Пикколи! Между тем эта связь возможна, если тянуть ее от Аль Почино, оказавшегося в числе клиентов фирмы. И это — как минимум, Фред!

— Знаешь, мне все же кажется, что я валялся в той луже…

— Увы, старина, фирма — орешек, который так просто не раскусишь. Сколько изобретательности надо иметь, чтобы с такой реалистичностью воздействовать на психику человека! Ведь все твое «убийство» они всего лишь проиграли в твоем мозгу!

— Лучше бы я заказал акул.

— У них совершенная техника внушения, Фред, ты наверняка ощутил бы и акульи зубы… Но кто на них работает? Какой ученый или изобретатель? И на кого работают они? Вот в чем загадка…

— Знаешь, Дэвид… — Фред потер лоб, как бы вспоминая нечто, ускользающее из его памяти. — Что-то было еще… Что-то такое, что я то ли слышал, то ли мне кажется, что слышал… Понимаешь, после этого пахнущего миндалем коньяка, когда я уже отваливал куда-то «туда», но еще был «тут»… этот Хартон с кем-то говорил… или кому-то докладывал… Не знаю, Дэвид, это похоже на слуховую галлюцинацию… он сказал: «Генерал…» Такое возможно, как ты считаешь?

— Не знаю, не знаю, — пробормотал Гард, внимательно глядя на Честера. — Не фантазируешь? Имей в виду, каждое твое воспоминание — на вес золота! — Он помолчал. — Мне кажется, фирма — это айсберг. Над водой только крохотная часть, где делают элементарные фокусы с наркотиками и внушением. Что же касается «без гарантии», то это там, внизу, в глубине… И нужно нырять туда!

— Уволь, — помрачнел Честер. — С меня довольно.

— О чем ты, дружище? — улыбнулся Гард. — Я вообще был против твоего участия в этом эксперименте, а агитировать за его продолжение было бы с моей стороны совершеннейшим… свинством!

— Дэвид!

— Вырвалось, Фред. Извини, — сказал комиссар. — Я теперь сам их пощупаю. С парадного входа. Вот так! — И Гард нажал кнопку селектора: — Таратура? Перехватите Честера, он сейчас спустится вниз, и отправьте его домой в сопровождении Мартенса.

— Вас понял, комиссар, — с готовностью отозвался инспектор.

— А потом снова туда же, на свой пост. Ясно?

— Как же не ясно, шеф! Мне бы вообще пора переселяться на площадь Согласия со всем своим домашним имуществом.

Инспектор отключился. Гард спокойно выдержал встревоженный взгляд Честера, пожал ему руку и на прощанье, уже в дверях, ободряюще потрепал его по плечу. Затем вернулся к письменному столу и минут пять сидел в кресле, молча уставившись в одну точку. Да, именно так! — будто сказал он сам себе, решительно встал и, оттянув подтяжки, треснул ими по груди.

Выйдя из управления. Гард едва увернулся от струи поливочной машины, которая совершала недолгое преображение душной улицы в прохладный оазис, и чуть не столкнулся с синеглазой девушкой в почти нематериальном голубом платьице.

— Ах!

— Простите!

— Ничего…

Девушка одарила Гарда мимолетной улыбкой и прошла дальше легкой танцующей походкой. Она скрылась в обшарпанном подъезде старого кирпичного дома, расположенного напротив управления, чуть наискосок. Над входом в подъезд висела тусклая вывеска какой-то экспортно-импортной конторы, не десять и не сотню раз виденная комиссаром Гардом, но никогда не обращавшая на себя внимание, как это было бы и на сей раз, если бы не синеглазая красотка. Прежде чем сесть в «мерседес», Гард невольно проводил ее взглядом, в котором было больше отеческого сострадания, чем донжуановского интереса. Ему и впрямь было жаль это юное существо, которое, войдя в подъезд, будет вынуждено досиживать этот прекрасный день в комнатушке с неистребимым запахом чернил, смотреть на мир сквозь пыльное окно, писать под монотонную диктовку какой-нибудь канцелярской мумии, — что может быть для такого воздушного создания тягостнее! «Ей бы сейчас толику романтики!» — подумал Гард, садясь в машину и трогая стартер. Настроение у комиссара было определенно игриво-лирическое, едва не легкомысленное, что случалось с ним, прямо скажем, не часто, притом беспричинно и, добавим, на весьма короткий отрезок времени. Так и теперь: через десять минут, подъезжая к площади Согласия, Гард уже забыл о девушке, ее образ растаял в глубине его памяти, где и не такие мимолетные встречи гибнут, будто их никогда не было. А это разве встреча? Так, случайное касание взглядов, нечто промелькнувшее, как пылинка в световом луче.

Однако мудрая наука говорит, что отдаленное и близкое — все связано со всем, и никто не знает, чем была и чем станет та же пылинка, с которой секундой раньше мы сравнили случайную встречу Гарда с безвестной девушкой. Пылинка! — может, ее долго носило в холодных пространствах космоса, прежде чем она блеснула в воздухе? А может быть, это просто дорожная пыль, которая через пару сотен лет в виде атома окажется в человеческом мозгу и замкнет собою гениальную мысль? Ничто не исключено, даже то, что невинная пыль — зловещий сгусток канцерогенных молекул.

Впрочем, нас, кажется, не туда занесло. Оставим Гарда, который с неслужебными мыслями вылезал из «мерседеса», чтобы войти затем в старинную виллу с неоновой вывеской «Фирма Приключений», уже горящей, несмотря на день, мерцающим светом, и проследим лучше за девушкой, тем более что, как это ни странно, ее поступки, как и поступки комиссара полиции, придут со временем в странное и роковое зацепление.

Имя девушки — Дина Ланн. Сначала все было так, как и представлял себе Гард. Был коридор с дощатым, натертым мастикой полом, были грязноватые двери, за которыми стрекотали машинки, был и устоявшийся за многие десятилетия кислый запах чернил. Пропустим все это, потому что облик контор известен любому читателю, и пока Дина Ланн идет, скажем несколько слов по существу.

Есть на земле места, для простого человека заведомо недоступные, как-то: вершина Эвереста или ледники Южного полюса. Мало, однако, кто задумывался, что столь же недоступные места находятся в двух шагах от людных улиц, скверов, где встречаются влюбленные, или комнат консьержек. Конечно, туда можно добраться без альпийского снаряжения, кислородных масок и полярных унт на гагачьем пуху, но вы туда не попадете.

Попав же, не выйдете.

Именно туда и лежал путь Дины Ланн. Спустившись по лестнице, она подошла к самой обыкновенной с виду двери и коснулась рукой четырехугольной ручки-пластины. Никто не пронзил девушку сверлящим взглядом контрразведчика, никто не прорычал в ее адрес: «Пропуск!» — закоулок в здании, где находилась дверь, вообще был пуст. Но Дина Ланн тем не менее двумя нежными пальчиками открыла себе путь и мгновенно скрылась за дверью.

Это не значит, что вход этот так же легко и просто открылся бы любому постороннему человеку. Вовсе нет! Дверь не открылась бы даже перед Геркулесом, даже перед миллионером, посулившим ей пятьдесят или пятьсот тысяч кларков. Ключом, который отворял ее, был сам человек, вернее, его энергофизиологическая характеристика, столь же индивидуальная, неповторимая, как отпечатки пальцев. Коснувшись металлической пластины на двери, Дина Ланн привела в действие память компьютера, который в то же мгновение сличил саму девушку с ее энергофизиологическим портретом и услужливо распахнул створку. Собственно говоря, к чему, спрашивается, эта ненадежная процедура с пропусками, которые можно потерять или подделать, с охранниками, которых можно купить, если есть автоматика, лишенная человеческих слабостей и пороков?

Место, где минутой спустя оказалась Дина Ланн… Впрочем, пришло, кажется, время расстаться с синеглазой красавицей на некоторый срок и вернуться к комиссару Гарду.