"Тайна пирамиды Хирена" - читать интересную книгу автора (Голубев Глеб Николаевич)

ГЛАВА I. ЗДРАВСТВУЙ, ВЕЛИКИЙ ХАПИ!

Летчик лихо положил старенький скрипучий «остер» на крыло, и все передо мной закружилось, как в бешеной карусели: мертвая желтизна пустыни, черный, угрюмый конус пирамиды Хирена, смятые и навеки застывшие красноватые складки гор, широко разлившаяся река с пальмами, торчавшими из воды. Потом на миг все замерло, снова встало на место; мы стремительно начали снижаться, едва не задев за крону пальмы. Летчик обернулся и что-то весело крикнул. Но я не слушал, жадно всматриваясь в приближавшийся берег, где быстро вырастали перед нами такие же серые, как пески вокруг, глиняные кубики домов.

«Странное чувство, словно возвращаюсь домой», — подумал я. Но анализировать свои ощущения было некогда. Самолет коснулся колесами земли, резво подпрыгнул, словно надеясь снова взмыть в небо, затрещал, заскрипел и остановился в густой туче удушливой пыли. А когда пыль осела, нас уже успела окружить толпа горластых ребятишек. К самолету подбегали сотрудники экспедиции. Мелькнуло украшенное роскошными усами улыбающееся лицо Ахмета, раиса наших рабочих.

Я с трудом выбрался из тесной кабины на крыло, десятки дружеских рук помогли мне спрыгнуть на землю.

— Ахлан ва сахлан, йа эфенди![1] — несколько раз кланяясь и прижимая руки к белой галабии, сказал подошедший раис. — Мабрук! Мабрук![2]

Перебрасываясь на ходу отрывистыми вопросами, мы пошли в лагерь, окруженные почетным эскортом любопытных мальчишек.

— Бензин достали, Алексей Николаевич?

— Ну, как там в Каире?

— Пиотровского видели?

Наш лагерь разбит на окраине селения, возле самой реки. Квадрат из шести палаток, а в центре на высоком шесте — родной алый флаг. Рядом с ним особенно странно выглядит экзотический штандарт с изображением женщины в длинном клетчатом одеянии, с причудливыми украшениями из перьев на голове. Она нарисована так, как принято было у древних египтян: голова в профиль, плечи и грудь — анфас. Это изображение древней богини истины и точности Маат стало эмблемой всех археологов, занятых раскопками на берегах Нила.

Рядом с палатками стоял у берега наш флот — два катера с парусиновыми тентами.

Приятно было утром в одних трусах выскочить из палатки и бежать по влажному, прохладному песку навстречу лениво набегающей воде. И теперь, вдохнув сыроватый воздух, которым тянуло от реки, я снова радостно подумал: «Вот я и дома». И с тем же радостным чувством возвращения, пригнувшись, шагнул через порог своей палатки.

В ней всегда приятный мягкий сумрак. Я сел на койку, торопливо снял надоевший галстук и расстегнул воротник, потом с наслаждением стащил с уставших ног тяжелые ботинки.

А в открытую дверь была видна река, разлившаяся так широко и привольно, что другой берег едва угадывался серой полосой. Почти посредине реки, отражаясь в мутной воде, неподвижно застыли пальмы, затопленные разливом…

И тут новая мысль вытеснила все остальные: «Неужели это в самом деле передо мной Нил, Великий Хапи древних египтян, а Москва и родной дом за тысячи километров отсюда?»

— Разрешите, Алексей Николаевич? — заслонив своей мощной фигурой пальмы и реку и окончательно прогоняя своим деловым видом все лирические мысли, спросил мой помощник, Павлик Дроздов.

Ему уже за тридцать, но я помню его еще студентом и зову просто Павликом.

— Заходи, заходи.

Он с трудом втиснулся в дверь и уселся напротив меня, вытирая лицо.

— Черт, никак не привыкну. Февраль, а на дворе такое пекло. Утром было двадцать три, сейчас никак не меньше тридцати. А в Каире?

— Там чуть поменьше, но асфальт, вонь, бензин.

— Да… А в Москве сейчас на лыжах катаются, — мечтательно сказал он. — Снежных баб небось ребятишки мои лепят…

Ребятишек у него было двое, и рассказывать о них он мог бесконечно, так что я поспешил вернуть его к нашей действительности:

— Ну, докладывай, что вы тут без меня накопали.

Павлик вздохнул и положил на стол журнал раскопок.

— Вскрыто еще пять погребений…

— И все пустые?

— Все ограблены. На втором раскопе вскрыли еще три зерновые ямы. В одной обнаружено четыре целых сосуда и стеклянная бусинка; видно, обронила какая-то древняя египтянка.

— Маловато, — вздохнул я, листая журнал.

— Да, не густо. А время подпирает.

Время нас подгоняло неистово. Пролетая сегодня над Асуаном, я видел своими глазами, как быстро росла высотная плотина. Котлован будущей станции, на дне которого сновали крошечные машины, уже казался существующим здесь от века, как окрестные горы и привольно текущая река. Скоро уровень воды поднимется на добрую сотню метров, и целую страну поглотит новое море, разлившееся от Асуана до третьих-порогов, почти на пятьсот с лишним километров вверх. И тогда навеки скроются под водой все эти древние поселения, изумительные храмы, вырубленные тысячи лет назад в скалах, замечательные памятники искусства.

Чтобы изучить их, раскопать, если возможно, а самые ценные перенести на другое место и спасти от затопления, и приехали мы сюда, в Нубийскую пустыню. Десятки экспедиций вели раскопки по берегам Нила. Итальянцы, поляки, японцы, аргентинцы — весь мир откликнулся на призыв правительства Объединенной Арабской Республики.

Высотная плотина росла с каждым днем, и времени у нас оставалось все меньше. Его жалко было тратить на раскопки пустых могильников, давнымдавно уже разграбленных и опустошенных.

А ведь где-то рядом, совсем под боком, могли таиться и еще не открытые памятники. С древнейших, незапамятных времен стремились египтяне сюда, в легендарную «страну Куш», как называли они Нубию. Здесь были «Врата Юга». Воины фараонов сотнями гибли от стрел воинственных и свободолюбивых нубийцев, целые армии пропадали бесследно в песках пустыни от голода и жажды. Но египетские отряды упорно пробивались все дальше к югу, строили колодцы, высекали каналы в скалах, возводили неприступные крепости с пугающими названиями «Защита от троглодитов» и «Обуздавшая чужестранцев». Остатки крепостных стен и башен до сих пор торчат из сыпучих песков. Завоевателей манили богатства Нубии: золото и шкуры редких зверей, слоновая кость и черное дерево, драгоценные камни и строевой лес для постройки кораблей. А главное — рабы. В рабов они превращали захваченных в плен местных жителей.

Сколько интереснейших памятников осталось от тех времен на берегах Нила: пещерные храмы, пирамиды, руины крепостей! Где ни копнешь, повсюду клад для археологов.

Археологи с помощью инженеров из нескольких стран уже начали подготовительные работы по переносу в безопасное место уникального пещерного храма в Абу-Симбеле. Целую гору, в толще которой он вырублен, предстояло распилить на куски по тридцать тонн весом, поднять на сто метров и там снова собрать! Экспедиция Бориса Борисовича Пиотровского нашла в глубине пустыни остатки древнего замечательного колодца и возле него памятную стелу с надписью времен фараона Рамзеса II. Польские ученые обнаружили в Фарасе интереснейшие фрески.

А у нас?.. Чем мы можем похвастать, кроме трех десятков опустошенных грабителями еще в древности могил да нескольких глиняных кувшинов, каким-то чудом уцелевших в занесенных песком древних хозяйственных ямах? Таких сколько угодно в любом музее.

— Саида, йа хавага![3] — прервал мои невеселые размышления низкий почтительный голос.

Подняв голову, я увидел в проеме дверей темное морщинистое лицо нашего повара Ханусси. Поприветствовав меня по-арабски, он тут же перешел на безукоризненный английский язык:

— Если я не помешаю, то хотел бы обсудить с вами завтрашнее меню, сэр.

— Конечно, Ханусси, заходите, присаживайтесь.

— Благодарю вас, сэр.

Он упорно так величал меня, и я уже устал делать старику замечания. Ханусси вежливо выслушивал мои возражения, почтительно кивал и кланялся, прикладывая руки к груди, но все повторялось по-прежнему:

— Да, сэр. Слушаю, сэр.

Обидно задевала меня и другая тонкость, которую я все-таки улавливал даже при весьма скромном знании арабского языка: старик никогда не называл меня «йа эфенди», как это принято, обращаясь к людям в европейском платье, хотя бы они были и египтянами, но неизменно говорил «йа хавага», подчеркивая этим каждый раз, что я чужак, иностранец.

Мне оставалось утешаться мыслью, что Ханусси за свою пеструю жизнь слишком долго общался с различными «лордами» и «господами», чтобы теперь надеяться перевоспитать его.

О своей биографии Ханусси распространяться не любил, но, судя по всему, она была у него довольно бурной и, опасаюсь, небезгрешной. Восстанавливать ее приходилось по отдельным наблюдениям и случайно прорвавшимся воспоминаниям самого Ханусси. Получалось, что старик во время первой мировой войны служил в английской армии и побывал даже в Китае. Несколько лет провел во Франции. Потом Ханусси работал, очевидно, частным гидом в самых различных уголках Египта, потому что великолепно разбирался в тонкостях древнего искусства и превосходно знал все основные исторические памятники: и пирамиды в Гизе, и развалины Тель-аль-Амарны, и луксорские храмы. Изучил он досконально и знаменитые гробницы Долины царей, причем, по-моему, отнюдь не из чистой любознательности…

Привыкнув обманывать легковерных туристов, старик нередко напускал на себя мистическую таинственность. Помню, как при первом знакомстве он атаковал меня:

— Дайте мне только собственноручно написанное вами имя и имя вашей супруги, и я сделаю вам очень сильный амулет. Он будет совсем маленьким, вы сможете постоянно носить его при себе. Не надо с ним расставаться, это главное. Даже купаясь, держите его в зубах. Он будет вас охранять и при этом благоухать, как цветок лотоса. Всего за два фунта. Не верите? Вот это плохо. Надо верить, без веры не поможет никакой амулет…

С подобными же предложениями он приставал к каждому новичку. Но мы дружно поднимали его на смех.

Наши подшучивания не задевали старика.

— Вы увидите в Египте еще много вещей, которых вам не понять, — многозначительно отвечал он. — Да и не нужно так вникать во все, доверьтесь опыту других, более мудрых…

Где Ханусси выучился поварскому искусству, так и осталось неясным, но готовил он превосходно. Вот и сейчас он нарочито равнодушным тоном перечисляет блюда, которые наметил готовить завтра:

— Фатта, кебаб, на третье яурт с фруктовым салатом, сэр, а на ужин, если не возражаете, тамийя в чесночном соусе или вы хотите что-нибудь из французской кухни?

Слушая все это, я поймал себя на том, что неприлично громко, на всю палатку, глотаю слюнки.

Отпустив поскорее лукавого старика, я наскоро рассказал Павлику, какие хозяйственные дела мне удалось «провернуть» в Каире, и, наконец, остался один.

Наступил уже вечер — вернее, упал на землю стремительно и внезапно, как это бывает только на юге. Багровое уставшее солнце скатилось к вершинам далеких гор, и песок вокруг на миг покраснел, словно обагренный кровью. А едва солнце скрылось за горами, там, где оно исчезло, промелькнул зеленовато-голубой проблеск, похожий на какую-то фосфорическую молнию. И сразу — темнота, сплошная, непроглядная, густая. Недаром говорили в старину: «тьма египетская».

Зажигать лампу и привлекать мошкару не хотелось, и я вышел из палатки.

Поднялся легкий ветерок, стало прохладно, и от реки еще сильнее потянуло сыростью и запахом водорослей. Я подошел к самой воде и сел на какую-то корягу, занесенную сюда разливом.

Молодой месяц вылез из-за гор и повис над нами в непривычном положении — рогами вниз, как никогда не увидишь у нас в России. От него через всю реку, почти до самого берега тянулась зыбкая золотистая дорожка. Пальмы посреди реки в лунном свете казались совсем сказочными, неземными, а песок вокруг приобрел какой-то призрачный синеватый оттенок. И вдалеке, притягивая мой взгляд, смутно угадывалась пирамида Хирена…

Скоро она тоже очутится на морском дне. Скроется под водой и навсегда унесет с собой все загадки. А может, и нет в ней никаких загадок, как, впрочем, и считают многие археологи? Просто нагромождение древних камней, давно изученных, сотни раз описанных в толстых фолиантах, измеренных до последнего миллиметра. Недаром ни одна экспедиция даже не включила ее в план своих исследований.

Нет, новые открытия следует искать не там, не в этих давно ограбленных и давно исследованных местах. Но где же? Вслепую обшаривать всю пустыню?

Пока я сидел в одиночестве на берегу и размышлял, куда направить дальнейшие поиски, чтобы успеть побольше сделать, месяц спрятался за какую-то тучку. Зато на небе отчетливее выступили звезды. Их сияние и непривычный для нашего глаза узор снова настроили меня на лирический лад.

Неужели это я в самом деле сижу на берегу Нила и в его черной воде отражается Южный Крест?

Я привык с детства видеть Нил на географических картах тонкой голубой ниточкой. На этой «ниточке» держалась вся жизнь древней страны, зажатой в тисках пустыни. Разливаясь дважды в год с неуклонной точностью, казавшейся древним египтянам священным чудом, река приносила на поля тысячи тонн жирного, плодородного ила. Нил поистине создал эту древнюю землю. И не удивительно, что его славили торжественными гимнами:

Привет тебе, Хапи, Выходящий из этой земли, Приходящий, чтобы напитать Египет!.. Создающий ячмень, Взращивающий полбу… Когда он восходит — земля ликует, Все люди в радости, Все спины трясутся от смеха, Все зубы рвут сладкую пищу…

Тут сильный и совершенно непонятный удар в спину сбросил меня с коряги на мокрый песок.

Что это? Кто?!

Стоя на четвереньках, я пытался рассмотреть нападающего. Но он был невидим, прятался во «тьме египетской». Только в одном месте невысоко над землей словно мерцали призрачным светом какие-то два слабых светлячка. Я только начал вставать, чтобы рассмотреть их поближе, как новый удар невидимки заставил меня отскочить прямо в воду.

Но тут уже я по резкому запаху, вдруг обдавшему меня, понял, в чем дело, и расхохотался. А потом схватил горсть сырого песку и швырнул его наугад в темноту, прикрикнув как можно грознее:

— Брысь! Пошел вон, черт!

«Мм-ее!» — насмешливо ответила мне египетская тьма, и скрип песка под копытами показал, что противник убрался восвояси.

Я совсем забыл, что по какой-то странной игре природы — не знаю, как объясняют ее зоологи, — все животные в здешних краях имеют черную окраску: козы, собаки, даже многие рыбы в реке. Вот такой черный лукавый козел и подобрался ко мне невидимкой под прикрытием темноты.

Я снова расхохотался и теперь уже окончательно почувствовал себя дома, среди привычной, обыденной обстановки.