"Костёр в сосновом бору: Повесть и рассказы" - читать интересную книгу автора (Дворкин Илья Львович)

7. Писательская горячка

Митьку выбрали редактором стенгазеты. И жизнь его чудесно преобразилась. Газета называлась «Октябрёнок». Название прекрасное, но во всех вторых классах газеты тоже так назывались, и Митька из-за этого переживал. Но сделать ничего не мог: название было написано на фанерном листе настоящим художником, а пониже были деревянные рамочки, куда вставлялись заметки.

Митька назначил своим заместителем и главным художником Лёшку Реброва, и работа закипела. Пожалуй, это была единственная стенная газета в школе, которая выходила каждый день и состояла исключительно из одних фельетонов. Только одна рубрика под названием «Короткая шутка» оставалась неизменной, потому что Митька сумел выдумать только одну шутку и она ему так нравилась, что ничьих других шуток он принимать не желал.

Шутка была такая:

«Мальчик спросил у папы:

— Знаешь, для чего над витринами магазинов висят полосатые тряпки?

— Не тряпки, а маркизы, — сказал папа.

— Ну, маркизы. Знаешь, для чего они висят?

— Не знаю, — сказал папа.

— Чтобы стёкла не разбивались от солнечного удара, — сказал мальчик».

Митьке эта шутка нравилась потому, что разговор такой был на самом деле. Про солнечный удар Митька выдумал ещё в детском саду, а разговор этот был с папой. Причём тогда Митька и не думал шутить, он говорил всерьёз. Это теперь ему смешно, а тогда смеялся один папа.

А Лисогонов, про которого был написан фельетон под названием «Лихой наездник», где рассказывалось, как Лисогонов оседлал несчастного первоклашку и заставил себя возить, кричал:

— Погоди, погоди! Я на тебя тоже напишу! И шутка твоя дурацкая! У меня таких шуток есть сто штук!

— Вот видите, ребята, какая действенная вещь стенная газета. Печать вообще могучая сила, — говорит Таисия Петровна. — Я уверена, что теперь Гоша не будет обижать первоклассников.

— Погодите, погодите! Я про него тоже напишу! Как его к директору водили! Ага! Его водили, а меня не водили, — кричит Лисогонов, а сам чуть не плачет.

— Пускай пишет, — шепчет Митьке Лёшка Ребров, — мы его так отредактируем, что больше не захочет писать.

Мама жаловалась папе:

— Просто кошмар какой-то! Он не даёт мне работать на моей собственной машинке! Целыми днями стучит, как дятел. Он заболел. Это называется писательский зуд.

— А это очень опасно? — серьёзно спрашивает папа.

— Чрезвычайно! — говорит мама. — Иногда человек не может излечиться всю жизнь.

— Так и стучит всю жизнь?

— Так и стучит! Всю свою сознательную жизнь! — отвечает мама.

— Но есть же, наверное, какое-нибудь лекарство от этой болезни? — спрашивает папа.

— Увы, увы! — говорит мама. — Только здоровый организм может победить эту напасть!

— Какое горе! Какое несчастье! — восклицает папа.

— Ладно, ладно, — говорит Митька, — смейтесь, смейтесь! Печать — это могучая сила! Вот заведу дома стенную газету да пропечатаю вас, тогда узнаете!

— Не губи! — кричит папа.

— А что ты сейчас пишешь? — спрашивает мама. — Над чем работаешь?

— Над циклом стихов работаю.

— О! Это интересно! — говорит мама. — Ты уже на стихи перешёл!

— А большой цикл? — спрашивает папа.

— Пока готово три стиха, но будет больше, — говорит Митька. — Прочитать?

— Конечно! — говорит мама и смотрит на папу.

— А может быть, не надо? — сомневается он.

— Тогда, может быть, мне лучше спеть что-нибудь из «Князя Игоря»? — коварно спрашивает Митька и видит, что папа вздрагивает.

— Нет, нет! Читай скорее свои стихи! — просит папа.

И Митька прочитал им свой первый поэтический цикл. Стихи были такие.

Стихотворение № 1.

Жил да был один непалец.

И жена его — непалка.

Он был маленький, как палец,

А она худа, как палка.

Стихотворение № 2.

Жил да был один китаец.

И жена его — китайка.

Он косой был, будто заяц,

А она была лентяйка.

Стихотворение № 3.

Жил да был один индеец.

И жена его — индейка.

Он был страшный проходимец,

А она копила деньги.

— Слушай, гениальные совершенно стихи, — говорит папа, — как это у тебя: «Жил да был один кореец и жена его — корейка…» Здорово!

— Нету у меня про корейца! — возмущается Митька. — Как же ты слушал?!

— Правда нету? Значит, мне показалось. Ты их пусти под четвёртым номером.

— Теперь не могу.

— Почему это?

— Потому что это будет плагиат, воровство, значит. Только не простое, а поэтическое, — говорит Митька.

— Ты слышишь, мать? — говорит папа. — Это не ребёнок, а какой-то вундеркинд. Какие слова знает — «плагиат»! Что же дальше будет?!

— Страшно подумать! — говорит мама. — В таком возрасте, а уже и главный редактор, и фельетонист, а теперь и поэт!

— Опять смеётесь? — подозрительно спрашивает Митька.

— Что ты, Тяша! Ты очень смешные стихи написал, — говорит мама. — Только не обидятся ли на тебя индейцы?

— Так я же не про всех! И вообще это просто для рифмы.

— Хорошенькое дело! — говорит папа. — Значит, если тебе придёт в голову зарифмовать меня с крокодилом, рука у тебя не дрогнет? Смотри, как здорово: Михаил — крокодил.

— Нет. С крокодилом дрогнет. С крокодилом я тебя не буду.

— Ну, спасибо и на этом, — говорит папа. — Теперь я спокоен.

Оказалось, что писательский зуд вылечить всё-таки можно.

Мамина машинка сломалась. У неё отвалилась буква «о».

— Ну вот, — сказала мама. — Теперь придётся писать с московским акцентом — через «а».

Но Митька через «а» писать не захотел. А раз печатать стало нельзя, писательский зуд у него кончился, потому что какой же интерес писать ручкой. Это получается всё равно что уроки делать.

А тут ещё Митьку из редакторов уволили. Переизбрали.

Потому что он никого не хотел печатать в стенной газете, у него и для своих-то фельетонов места не хватало.

Все возмутились и переизбрали.

Редактором назначили Саньку Филиппова.

Он стал всех печатать.

И теперь стенная газета во втором «а» стала выходить нормально, как и в других классах, — раз в месяц, а иногда и в два.