Олег Овчинников Два мира – два солнца

Прежде чем поприветствовать вошедших, шеф пару минут демонстрировал им насупленные брови и то место на своей голове, где две обширные залысины собирались на затылке в аккуратную плешь. А когда оторвал тяжелый взгляд от стилизованной под дуб столешницы, Редуарду с Николасом стало ясно, что никакого приветствия они не дождутся. По крайней мере сегодня.

– Во всей Вселенной нет двух одинаковых звезд, – издалека начал шеф. Затем непоследовательно продолжил: – Однако, они существуют. – И посмотрел на подопечных с некоторым вызовом.

– Разрешите присесть, – обратился к старшему по званию Николас Лэрри, ксенобиолог. Правда, пока еще не дипломированный.

– Обойдетесь, – мотнул головой шеф, но Николас все-таки сел.

Субординация субординацией, рассудил он, однако, ниже курсанта все равно не разжалуют. Других свободных стульев в кабинете не наблюдалось, поэтому Редуарду Кингу волей-неволей пришлось блюсти дисциплину в гордом одиночестве.

Шеф скосил глаза в сторону и заговорил по обыкновению очень тихо и неразборчиво. Слова с трудом проникали сквозь неряшливую клочковатость его бороды. Они угасали и растворялись в ней, словно бортовые огни улетающего звездолета в ночном небе.

В точности такого звездолета, какой изображен на значке, пришпиленном к мундиру шефа. Зеленом Значке Космодесантника!

У Редуарда тоже со временем будет такой. Не звездолет, конечно – значок! Сам шеф в присутствии всей группы приколет его на лацкан курсантской куртки и пробормочет что-то, приличествующее случаю. А Редуард, гордый и немного смущенный, произнесет слова торжественной клятвы:

Последние две строчки сложились сами собой. Речью шефа, должно быть, навеяло.

Кстати, о невнятице… Редуард Кинг, будущий специалист по космическим контактам, вздохнул и незаметно ущипнул себя за курносый нос, прогоняя с лица глупую мечтательную улыбку. Все это еще будет, успокоил он себя, и значок, и нормальная форма десантника вместо фиолетовой курсантской курточки, обязательно будет… Если сейчас он сосредоточится, вслушается во все эти «бу-бу-бу» и «кхэ-хм» и попытается наконец понять, чего от него хочет шеф.

Из невнятного бормотания между тем следовало вот что.

Звезды похожи на снежинки. Не потому, что маленькие и холодные, а потому, что, несмотря на кажущееся сходство, невозможно из множества похожих выбрать две абсолютно одинаковые.

Каждая звезда уникальна. Она характеризуется своими размерами, спектральным составом, траекторией движения относительно центра галактики, наличием планетарной системы и чем-то еще, о чем шеф упомянул совершенно вскользь.

Итак, тезис первый. Во всей Вселенной нет двух одинаковых звезд.

А теперь второй. Все готовы? Так вот, первый тезис, увы, устарел.

Доказать это удалось группе астрономов из Угугумской (так назвал ее шеф) обсерватории при, скажем так, одноименном университете. Собранный ими телескоп, в основу функционирования которого положен принцип каких-то там последовательных приближений, помог обнаружить новую звезду в созвездии… судя по названию, весьма отдаленном. Более того, звезду, по всем параметрам идентичную другой, уже занесенной в звездный каталог. Так что ученые поначалу даже усомнились в первородстве своего открытия. А не изобрели ли мы очередной велосипед на пороховом ходу? – задумались они. То есть, проще говоря, не открыли ли по второму разу давно известную звезду?

Но тут внимание астрономов привлек тот факт, что звезда, обнаруженная первой, представляет собой не что иное, как…

Окончание фразы шеф, казалось, проглотил, не жуя, чем достиг безусловного перигея, иными словами, апогея со знаком минус в ораторском искусстве. Он произнес от силы два-три слова. А может, просто кашлянул. Или чихнул. А в ответ на дружное «Будьте здоровы!» одарил курсантов полным превосходства взглядом и добавил:

– Да, да, вы не ослышались!

– Набла Псилонца? – осторожно предположил Редуард.

– В каше стронций? – поморщившись, переспросил Николас.

Вместо ответа шеф досадливо наморщил лоб вплоть до макушки и, не оборачиваясь, ткнул пальцем в окно за своей спиной.

Курсанты как по команде посмотрели туда.

– А-а-а, наше Солнце! – сообразил Николас.

Вид теплого июньского солнышка в безоблачном небе немедленно вытеснил все прочие мысли из его головы. «В такую погоду!..» – неодобрительно подумал Николас Лэрри и потеребил стеснявшую дыхание верхнюю пуговицу форменной куртки. (Справедливости ради отметим в скобках, что нижняя ее пуговица стесняла курсанта едва ли меньше.)

Нестерпимо захотелось на волю – если уж не на реку, то в лес или, как минимум, в парк. Словом, поближе к природе и подальше от бормотаний шефа, который знай бубнил себе под нос что-то про совпадение звездных величин, про светимость, тождественно равную единице, без запятой и знаков после нее, про прецессию планетарных осей и нутационные колебания…

В общем, из всей пространной речи шефа тренированное ухо будущего ксенобиолога выхватило только знакомое слово «мутационные», да и то, как оказалось, по ошибке.

– Думаю, не нужно объяснять, сколь важным для человечества является открытие звездной системы-близнеца? – спросил шеф. Однако, последовавшие объяснения растянулись еще минут на десять.

Редуард Кинг сосредоточенно внимал, закусив от усердия губу и повторяя про себя основные тезисы. «Одинаковые звезды. Одинаковые планеты. Особенно третья, ярко выраженного земного типа. Идеальные условия для возникновения и развития… Ух ты!»

– К сожалению, – в заключение заметил шеф, – к системе нет прямого гиперпути, и это существенно осложняет возможность ее исследования. Поскольку кораблю, отправленному в разведывательную экспедицию, придется лет десять плестись на субсветовых, а его экипажу, то есть вам, проваляться в анабиозе.

– Нам?! – Николас рывком вышел из прострации. – Вы хотите сказать, что это мы отправимся устанавливать контакт с вашей гипотетической цивилизацией? Мы, не нюхавшие вакуума?

– Не мы, а вы, – поправил шеф. – Я лично останусь здесь. – Он обвел обреченным взглядом тесное пространство кабинета. – И не устанавливать контакт, а лишь провести предварительную разведку. Покрутиться на орбите, проверить кое-какие гипотезы, оценить перспективы… В общем, там на месте, разберетесь.

– Вдвоем? – ужаснулся Редуард, чье знакомство с иными цивилизациями сводилось до сих пор к просмотру обучающих видеофильмов в рамках спецкурса по контактологии. – А разве… Неужели для этой миссии нет более достойных кандидатов?

– Естественно, есть, – до обидного легко согласился шеф. – Но мало кто может так вот запросто согласиться на десятилетнее отсутствие. Вы оба – воспитанники интерната, родственников на Земле у вас нет, невестами, насколько мне известно, тоже обзавестись не успели, так что никто вас здесь не удерживает.

– Ну, это как сказать, – возразил Редуард Кинг, но так тихо, что практически про себя.

А Николас недовольно скривил губы. С формальной точки зрения шеф прав, родственников на Земле у курсантов не осталось, но ведь Земля – это не пуп Вселенной. И Млечный Путь на ней клином не сходится. К примеру, николасов непоседливый папаша сейчас болтается где-то между Марсом и Юпитером, благоустраивая необитаемые астероиды для состоятельных клиентов. А родители Редуарда – те вообще обретаются неподалеку: второй год ковыряют лунный грунт в поисках селеновых залежей. И все же шефу при всей его формальной правоте не помешало бы немного поучиться такту. Так-то…

– Насколько я понимаю, участие в экспедиции – дело добровольное. А если мы откажемся? – спросил Николас, в ответ на что шеф поинтересовался:

– Так. Есть еще вопросы?

– Да, – не спешил сдаваться ксенобиолог. – Относительно стипендии. Положена ли нам академическая стипендия за то время, что мы проведем в анабиозе? И если положена, то нельзя ли получить ее заранее? Хотя бы часть…

Дверь кабинета прикрывали старательно, в четыре руки. И тихо – тише, наверное, только в открытом космосе. Первые десять шагов по коридору курсанты, не замечая того, проделали на цыпочках.

– Легко отделались, – шепотом прокомментировал Редуард.

– Да уж… – прошелестели пухлые губы Николаса.

Теперь перспектива провести ближайшие десять лет вдали от начальственного гнева, пусть бы и в анабиозе, не казалась обоим такой пугающей.

Два карликовых эвкалипта тянулись друг к другу, то ли простирая руки-ветви для прощального пожатия, то ли напротив, склоняя кудрявые макушки в приветственном поклоне. Окончательно слиться в объятиях им не давала проложенная между рядами дорожка. Вкупе с обступившими ее деревьями узкая, уставленная редкими скамейками дорожка образовывала не аллею даже – аллейку. Две прогуливающихся парочки, идущие по ней в разные стороны, пожалуй, еще смогли бы разминуться, но их действия при этом напоминали бы смену караула или шахматную рокировку.

Впрочем, в данный момент в парке гуляли только двое. Юноша и девушка, чем-то похожие на пару эвкалиптов.

– А обо мне ты подумал? – спросила Надя.

– Конечно, – неубедительно соврал Редуард.

– Врешь! – уверенно сказала она и опустила голову. – Никто никогда обо мне не думает.

С неба на них лилась музыка. Репродуктор скрывался где-то в кроне тороидального тополя, так что Редуарду казалось, что слова простенькой, но привязчивой песенки возникают прямо в воздухе, на высоте прыжка с шестом.

– Когда ты вернешься… – трагически начала Надя.

– Если, – суеверно поправил Редуард.

– Так вот, когда ты вернешься, ты будешь таким же молодым, как сейчас. «И глупым», – мысленно продолжил Редуард. – А я стану совсем старой. Через десять лет мне будет уже… – Надя сделала вид, что от волнения не может закончить фразу, и негромко всхлипнула, отвернувшись.

Даже сейчас, безо всякого анабиоза, она была на четыре года старше Редуарда. Признаваться в этом не хотелось.

– Ну, чего ты, – сказал он и от беспомощности взял ее за руку.

Конец аллейки приближался неумолимо. Дальше начинались приземистые строения службы наземного сопровождения и ограда космодрома. Оставалась последняя скамейка. Поравнявшись с ней, Надя остановилась и потянула Редуарда за руку, разворачивая лицом к себе.

– Ну, – сказала она. – Целоваться-то будем?

Жалко, что на космодроме не растут цветы, невпопад подумал Редуард.

– Я дождусь тебя, слышишь? – быстро-быстро зашептала Надя. Ее кудрявый локон щекотал ухо Редуарда. – Устроюсь гидом на экскурсионный по Золотому Кольцу – тому, что вокруг Сатурна. Мне подруга говорила, они, экскурсионные, еле плетутся, на второй космической. Это оттого, что туристы перегрузок боятся. Пять лет в один конец, представляешь? И почти все время в заморозке, так что разочек только слетаю туда-сюда, а там и ты вернешься…

Редуард слушал горячий девичий шепот и не находил, что ответить. Да и вряд ли во всей Вселенной нашлись бы слова, способные вместить в себя всю нежность и горечь неизбежной разлуки, которые он испытывал.

– Ничего не кончилось! – захотелось крикнуть Редуарду. – Настоящая любовь выдержит любые испытания и перегрузки, мы вместе пронесем ее сквозь годы, календарные и световые, чтобы…

Но вместо этого снова промолчал. К горлу подступал комок, а на глазах постепенно скапливалась, как сказал бы его лучший друг на ближайшие десять лет, секреция желез, расположенных в верхнелатеральных уголках глазниц.

По счастью, скоро пошел дождь.

Теплый, ласковый и, судя по нескольким солнечным лучам, отыскавшим бреши в плотной завесе облаков, подслеповатый.

Такое часто случается с новичками, не привычным к гиперпутешествиям. Первые несколько минут после выхода из гиперпространства в нормальное трехмерное все окружающие предметы кажутся им чересчур яркими и выпуклыми. Их хочется потрогать.

Редуард Кинг с трудом оторвался от созерцания собственных пальцев и с восхищением посмотрел по сторонам. Самым ярким и выпуклым в области видимости был несомненно ксенобиолог, чья фигура в серебристом комбинезоне величественно выплывала из рубки управления. «Как только его выдерживает невесомость?» – в который раз изумился Редуард.

Эффект наведенной гравитации, побочное свойство гиперперехода, прекратил свое действие. Одновременно с этим с обзорного экрана исчезла мутная белесая пелена. Именно таким видится из гиперпространства свет далеких звезд. Он похож на разлитые по стеклу сливки. Тот, кто окрестил нашу галактику Млечным Путем, определенно знал, что делал!

Сейчас экран казался пустым, но Редуард знал, что там впереди. Точно по курсу, на расстоянии пяти лет полета скрывалась она – звезда, которую угугумские астрономы, не мудрствуя, нарекли Солнце-два. И окрестные планеты. И, чем Космос не шутит, может быть, слава!

– Пристегнуться не желаешь? – крикнул он вслед Николасу Лэрри. Но тот не внял предупреждению, лишь пренебрежительно дрыгнул ногой в ответ.

– Как знаешь, – промолвил Редуард и запустил вращение жилого отсека.

В его действиях не было мстительности. Николас сам виноват, к тому же первый начал. Он-то никого не предупреждал, когда решил «проверить люфт стартовой кнопки». В итоге стартовали на полчаса раньше, вдобавок лишних три раза корректировали курс. И все равно чуть было не вошли в гипертоннель боком…

Отсек начал раскручиваться, плавно набирая скорость. Какая-никакая гравитация заставила все незакрепленные предметы свалиться на его стенки. Первым свалился Николас. Сначала на пол, затем на четвереньки и в таком положении полез на стену. Редуарду он напомнил белку-перекормыша, запущенную в не по размеру подобранное колесо.

Однако, хмурый взгляд ксенобиолога и его чуть покрасневшие от допплерова эффекта глаза мигом стерли улыбку с лица контактера. Редуард дождался, пока центробежная сила достигнет допустимого значения и выбрался из противоперегрузочного кресла. Оттолкнувшись от сиденья, он пролетел до границы неподвижной рубки и жилого отсека, где аккуратно приземлился на ноги. По стеночке добрался до Николаса, помог подняться и спросил:

– Не ушибся?

Николас молча отряхнул с колен воображаемую в условиях послекарантинной стерильности пыль, достал из кармана первое яблоко и обиженно хрустнул.

Именно яблоки и прочие натуральные продукты, не предусмотренные скудным корабельным рационом, составляли весь его личный багаж. «Все вкусное небесполезно», – любил повторять ксенобиолог.

Редуард же отпущенную ему норму в пять килограммов использовал от силы на одну десятую процента. Его багаж состоял из единственной фотографии, легко умещавшейся на ладони и в нагрудном кармане комбинезона. С трогательным четверостишием на обратной стороне:

С фотографии Редуарду улыбалась Надежда. Его Надежда.

Убедившись, что ксенобиолог полностью поглощен яблоком, которое в свою очередь наполовину уже поглощено ксенобиологом, Редуард украдкой коснулся фото губами. «Куда бы ее определить? – задумался он. – Не хранить же все десять лет за пазухой».

В своей комнате в общежитии Редуард поступил бы просто: повесил изображение любимой девушки на стену над кроватью. Но в цилиндре пятиметрового диаметра, который являл собой жилой отсек, сделать это оказалось затруднительно. Тем более, что из-за его постоянного вращения то, что тебе в данный момент кажется стеной, твоим соседом может быть воспринято как пол. И все же пару минут спустя Редуард нашел выход.

Он взобрался на привинченную к «полу» табуретку, вытянул вверх руку с фотографией и начал производить ею странные манипуляции. Настолько странные, что Николас Лэрри на время прекратил заразительно хрустеть яблоком и стал с интересом наблюдать за действиями приятеля.

Редуард держал фотографию высоко над головой, за самый краешек кончиками пальцев. Периодически он разжимал их, смотрел, в какую сторону начнет «падать» фотография, затем слегка менял положение руки, и все повторялось сначала.

Ищет точку равновесия, догадался ксенобиолог. Пытается совместить центр тяжести фотографии с осью вращения отсека. Ведь вдоль нее центробежная сила не действует. Вернее, действует, но сразу во всех направлениях, и разнонаправленные вектора силы компенсируют друг друга. Но производить сверхточные расчеты на глазок… Ну-ну. В смысле, успехов!

Оглушительно хрустнуло яблоко.

Редуард обернулся на звук. Всего на мгновение, но выпущенная из пальцев фотография успела отлететь сантиметров на десять «вверх». Редуард встал на цыпочки, но этого оказалось недостаточно. Тогда он прыгнул… и не заметил, как его собственный центр тяжести пересек невидимую ось вращения. С ускорением, которого не почувствовал, Редуард рухнул на «потолок», едва успев сгруппироваться перед самым приземлением.

Пока стремительный контактер путешествовал по кратчайшей, Николас совершил в 3,141592 раз более дальнюю прогулку и приблизился к месту незапланированной посадки.

– Не ушибся? – поинтересовался он, наклонившись за упавшей фотографией. И предложил: – Один – один?

– Ничья, – согласился Редуард, прыжком, правда, очень осторожным, поднимаясь на ноги. Он прикинул взглядом расстояние до подвешенной к «потолку» табуретки. – Пять метров для десантника – не высота.

– Для настоящего десантника это даже не рост, – рассеянно заметил Николас. Внимание его при этом было сосредоточено на надином снимке. – Вы что, знакомы?

– Да. – подтвердил Редуард, мягко отбирая фото.

– Угум, ничья, – запоздало кивнул ксенобиолог.

Редуард выдавил в себя последние четверть тюбика питательной субстанции, названной кем-то «макаронами по-космофлотски». Вероятно, за то, что микрокусочки мяса встречаются в ней так же часто, как островки разумной жизни в исследованной части галактики. Редуарду, например, попался всего один.

От светлой тоски по собратьям по разуму Редуарда отвлек Николас. Он как раз покончил с яблоками и, не давая организму ни на секунду расслабиться, приступил к грушам. Груши на зубах не хрустели, но от этого не казались менее аппетитными.

«Хорошо, что влюбленным не хочется есть, – с благодарностью думал Редуард. – Ни есть, ни спать», – быстро поправился он, глядя, как Николас вытирает липкие от грушевого сока губы и сладко зевает.

Хотя спать-то ему как раз никто не мешает. Даже наоборот. Как еще скоротать долгие месяцы полета, если точно знаешь, что компьютер доставит корабль в пункт назначения и без твоей помощи, а автоматика обеспечит спящего всем необходимым, за исключением, разве что, цветных сновидений.

– Может, по морозилкам? – предложил он.

– Можно, – согласился Николас.

– А продукты? – Редуард с надеждой покосился на опустевший наполовину пакет в руках ксенобиолога. – Они же испортятся.

Ксенобиолог на секунду задумался, потом махнул рукой.

– Ерунда. Не больше, чем мы с тобой.

Редуард хотел было возразить, что Николас с продуктами в одну морозилку не поместятся, но тот уже улегся в отведенную ему ванну, пристроив пакет себе на грудь. «Не закроется!» – подумал Редуард и снова не угадал.

Пластиковая крышка анабиотической камеры хоть с третьей попытки, но захлопнулась за ксенобиологом. Под прозрачным пластиком Николас с отчасти приплюснутым лицом стал похож на экспонат антропологического музея. Не хватало только поясняющей таблички: «Человек скаредный».

Редуард еще долго ворочался, устраиваясь на дне собственной камеры, где с легкостью смогли бы разместиться еще два его брата-близнеца. «Какая же это ванна? – раздраженно думал он. – Это бассейн».

Внутри камеры холодало, но непонятно, насколько быстро. Расположенный над головой экран мигал секундами, рябил тысячными, словом, отсчитывал время от момента включения, но текущую температуру отчего-то не показывал – вероятнее всего, чтобы не пугать засыпающих. Поэтому Редуард, ранее никогда заморозке не подвергавшийся, не мог решить, впадать ли ему уже в анабиоз или потерпеть еще.

– Ник, ты спишь? – позвал он, устав от томительного ожидания.

– Естественно, нет, – ответил чуть-чуть придавленный голос. – «Анабиотик» нам впрыснут не раньше, чем температура упадет до минус семи. Иначе…

– Что?

– Удовольствие будет неполным. Ты не волнуйся, такое не проспишь. Минус семь – это как раз та температура, при которой зубы стучать перестают.

– Почему?

– Смерзаются.

– Да ну тебя, – Редуард попробовал обиженно замолчать, но мерзнуть молча оказалось еще мучительнее. Когда немеют конечности и на ресницах выступает иней, почему-то особенно хочется разжиться хоть капелькой дружеского тепла. – А как ты думаешь, – спросил он. – Эта Земля-два – какая она?

– Понятия не имею. Надеюсь, такая же, как наша. Те-еплая… – передернул плечами Николас. – Если, конечно, шеф не напутал с расстоянием до тамошнего солнца и наличием атмосферы.

– А она… а-а-а… обитаемая? – Редуард Кинг безыскусно имитировал зевок. Как всякий наивный мечтатель он страшно стеснялся своей наивности и мечтательности и всячески старался их маскировать.

– Мягко говоря, вряд ли. – А вот Николас был реалистом. Холодным… бр-р-р… прагматиком. – Вернее, существует определенная вероятность, но она ничтожнее тех мурашек, что бегают сейчас по твоей спине. Таких условий как допустимый эксцентриситет орбиты и приемлемый для человеческих легких состав воздуха еще недостаточно для зарождения жизни.

– А что еще для этого нужно?

– Да тысячи факторов!

Повисло минутное молчание. Редуард с восторгом размышлял о том, какая все-таки редкая штука – жизнь и как это важно – суметь правильно ею распорядиться. Николас пытался перевернуться на левый бок, но теснота камеры не позволяла. «Нет, это не ванна, – убежденно думал он, – это какой-то сидячий душ Харчо! В смысле, Шарко».

– Даже если необитаемая, – уступил Редуард. – Все равно, сходные погодные условия – это уже не мало. Атмосфера, климат… Сама собой решится проблема перенаселенности Земли. Эту планету даже адаптировать не требуется, хоть сейчас переезжай. И мы с тобой – ее первооткрыватели. Астрономы ведь не в счет. Пусть следят через свои телескопы, как мы первыми высаживаемся на ее девственную поверхность. Как думаешь, на родине нам поставят памятники? Ну, хотя бы один на двоих?

– Надеюсь, нет, – поежился Николас. – По крайней мере в ближайшие сто лет. Лучше бы стипендию повысили… – Он усмехнулся. – Ты еще помечтай, как твой родной город по возвращении переименовывают в твою честь, а тебя самого выбирают его бургомистром. Я даже слоган придумал для избирательной кампании: «Из гибернации – в губернаторы!» Звучит?

– Ну, город – не город, – раздумывал Редуард. – Но уж никто не запретит нам назвать своим именем какой-нибудь океан на открытой планете. Хотя нет, океаны бывают холодными, лучше пустыню. – Мурашки уже не бегали по его спине, они замерзали заживо. – Или вулкан.

– Не смеши мои магнитные присоски, – попросил Николас. – Твоим именем разве что бархан в пустыне назовут. А фамилией – грязевой гейзер.

– А твоим… твоим… – Редуард стиснул зубы, придумывая достаточно обидный ответ, и чуть было не пропустил облачко голубоватого газа, вылетевшее из прорезей в стенках камеры. Он вздохнул глубоко, почувствовал неестественную легкость в голове и покалывание в области предплечья, подумал: «Сохранить остальное… В морозилке – как груши… Смешно…» и не чувствовал больше уже ничего.

В таком состоянии ему предстояло провести 1826 ночей и дней.

Хотя какие в открытом космосе дни?

– …какой-нибудь сероводородный источник! – произнес Редуард Кинг, не размыкая век.

– Что источник? – раздался рядом слегка ошалелый голос ксенобиолога.

– Назовут. Твоим именем.

– А… И над этим экспромтом ты трудился 913 суток?

– Сколько? – Редуард попытался присесть, ощутил лбом ограниченность окружающего пространства и открыл глаза.

Да, именно так. Девятка, единица и тройка уверенно обосновались посреди экрана, плюс к этому несколько часов, минут и секунд с долями, за которыми спросонок было не уследить.

– Я не трудился, – сказал он, откидывая крышку камеры. – Я спал.

– Серьезно? – ерничал Николас, выбравшийся из ванны по пояс. – И что снилось? Держу пари, какая-нибудь горячая девушка? – привычно пошутил он. Подтрунивание над обстоятельствами личной жизни Редуарда давно уже считалось в Академии хорошим тоном.

– Не помню. – После экстренной разморозки с просушиванием Редуард излучал чистоту и свежесть, как вывешенный на мороз пододеяльник, и не хотел пятнать себя участием в словесной перепалке.

– Не удивительно. Во время анабиоза жизненные процессы замедляются практически до нуля. В том числе мозговая активность. Твоя – в особенности.

Ксенобиолог достал из похрустывающего пакета апельсин, задумчиво взвесил на ладони, затем разжал пальцы. Апельсин упал на пол с металлическим звоном и никуда не покатился.

– Гипотремия, несовместимая с завтраком, – с сожалением констатировал Николас.

– Кстати. Ты как биолог должен знать, – не удержался Редуард. – Что это за домашнее животное – безрогое, парнокопытное, вдобавок ни бельмеса не смыслящее в апельсинах?

Ответить достойно Николас не мог. Разочаровавшись в цитрусовых, он предпринял попытку отхватить кусок от пригретой на груди груши, в чем теперь, судя по выражению лица, страстно раскаивался.

– Однако, – Редуард осторожно выпрямился, разминая суставы и мышцы после двух с половиной лет неподвижности. Ни онемения, ни судорог, радовался он, и кровообращение вроде бы в норме – спасибо реабилитационной автоматике! – Чего, интересно, ради нас подняли в такую рань? Нам ведь, по-хорошему, еще спать и спать.

– Сейчас узнаем, – флегматично отозвался Николас, пытаясь обнаружить следы собственных зубов на окаменевшем фрукте. – Но наверняка что-то внештатное. Такое, что запрограммированному на все случаи жизни кибер-пилоту позарез понадобилась помощь двух гениев из плоти и крови. Заменить батарейку или что-то в этом роде.

Он встал, добрел, виртуозно шаркая магнитными подошвами, до входа в рубку и там воспарил. Редуард приотстал немного, улучил момент, чтобы еще раз взглянуть на решительный изгиб губ любимой, ее глаза и кудрявый локон, который умеет так нежно щекотать ухо. «А она совсем не изменилась», – подумал он, упрятывая фотографию в нагрудный карман.

– Ну что, батарейка? – весело спросил он, влетая в помещение рубки.

– Да нет. – Обращенное к многофункциональному экрану лицо ксенобиолога выражало озабоченность, а тон ответа был далек от шутливого. – Хуже. Или лучше. Я еще не решил.

– Да что там? – напрягся Редуард, подвигаясь к экрану.

– Корабль.

– В этой глуши? – удивился контактер. – Тут же во всей округе ни одной заслуживающей внимания системы. Кроме, разумеется, цели нашего назначения. Слушай, а может, за нами выслали контрольную экспедицию? Из нормальных ученых…

– Вряд ли. Нас наверняка предупредили бы. К тому же, они летят не в ту сторону.

– То есть?

– Сам смотри! – Николас ткнул пальцем в яркую пульсирующую точку, вызвав мелкую рябь на чувствительной поверхности сенсорного экрана. Точка послушно трансформировалась в вектор направления, обросла сеткой пространственных координат.

Редуард Кинг, хоть никогда не умел, тут присвистнул.

Из картинки следовало, что обнаруженный корабль двигался им навстречу, то есть не К системе Солнце-два, а ОТ нее.

Объясняться это могло тысячью причин, но верить почему-то хотелось в самое несбыточное. Видимо, склонность к мечтаниям, в отличие от избыточной сутулости, не способно исправить даже долгое пребывание в тесном замкнутом пространстве.

– Не шипи… – поморщился Николас. – Вот погоди, через полчаса войдем в зону прямого радиоконтакта, тогда и пошипишь, и поквакаешь, и вспомнишь заодно, чему тебя учили на спецкурсах по интерполяционной лингвистике.

– Радио… контакта? – растерянно повторил Редуард.

– Угум. Ты пока готовься. Не забудь проверить видеокамеру. И смотри, когда будешь снимать сцену знакомства, не заходи сверху. А то у меня на пленке лоб скошенный получается и уши врастопырку. Лучше займи позицию немного снизу и сзади.

– Как это займи? Какую камеру? – Растерянное выражение покинуло лицо Редуарда. Пока еще он недоумевал, но в любой момент готов был возмутиться. – А кто, по-твоему, будет знакомиться?

– Я. – Николас подчеркнул собственное спокойствие, сложив руки на подлокотники кресла. – И не вздумай спорить, это не обсуждается. Во-первых, я старше, а во-вторых, как ксенобиолог лучше тебя знаком с поведением инопланетной живности.

– Всего на два месяца! – воскликнул Редуард, имея в виду разницу в возрасте. – А что касается живности – не ты ли совсем недавно с пеной у рта доказывал, что ее существование невозможно в принципе? «Тысячи фа-акторов», – передразнил он, для большего сходства раздувая щеки.

– Ничего себе недавно, – возразил Николас. – Два года прошло. За это время я серьезно пересмотрел свои взгляды. И потом, тысячи факторов – разве это так много в масштабах бесконечно разнообразной Вселенной?

– Кроме того, не ты, а я здесь… контактер. – Редуард на мгновение смутился: с языка чуть было не сорвался неуместный эпитет «прирожденный». – Следовательно, я компетентнее тебя в вопросах поиска общего языка с предполагаемыми братьями по разуму.

Собственная неопытность и полное отсутствие практических навыков, так тяготившие курсанта в кабинете шефа, перестали волновать его, вытесненные сладостным предвкушением грядущей славы.

– В том-то и дело, что предполагаемыми, – выделил последнее слово Николас. – Прежде, чем кичиться своей компетентностью, убедись, что они разумны.

– Как это? – опешил без двадцати пяти минут контактер. – А космический корабль?

– А Белка и Стрелка? – парировал Николас. – Вот как выползет из этой тарелки трехголовое чудище с девятью языками, поди тогда разберись, который из них общий…

– Ну… Ты… А в ухо? – осведомился Редуард, поняв, что исчерпал запас разумных доводов.

– Попробуй, – радушно предложил ксенобиолог, пожимая широкими плечами.

«Ничего, – прикинул Редуард. – В невесомости масса большой роли не играет. Главное – на чьей стороне правда!» – и ринулся в бой.

«Ах, как хорошо было тем, кто летал на „Аполлонах“, – завидовал Редуард, время от времени прикладывая к лицу прохладное стекло гермошлема. – Тесный салон, тамбур, в котором двоим не развернуться. Достаточно было занять место рядом с выходом – и вот уже весь мир знает Нила Армстронга, первого человека на Луне. А второго… как его? Кто теперь помнит, как звали второго? Э-эх!..»

Редуард задумался, есть ли на свете более бессмысленное и малоэффективное – с точки зрения затраченной энергии и полученного результата – занятие, чем драка в невесомости. И сам себе ответил: есть. Это драка в невесомости посреди тесной рубки, набитой высокоточным оборудованием.

И ладно бы подрались два курсанта с боевого потока. Нет же, сошлись естественник с гуманитарием! Будущий специалист по внеземным формам жизни и эксперт-теоретик по контактам в разумными представителями вышеупомянутых форм. Итог плачевен: полчаса головокружительных кульбитов, несколько выведенных из строя приборов – и всего один более-менее точный удар!

Редуард вздохнул и настроил лицевой щиток гермошлема на отражение. Синяк был на месте. «Вот тебе, бабушка, и полный контакт!» – удрученно подумал он.

– Как связь, Ник? – спросил он, делая тем самым шаг к примирению. – Ты это… если они не отзовутся ни на один из известных языков, попробуй универсальный код.

– Угум. Именно так я бы и поступил, если бы некоторые поаккуратней махали конечностями! И выбирали место, прежде чем со всего размаха врезаться в приборную панель! – Ксенобиолог выпустил из рук мертвые наушники. Они медленно поплыли вверх, прихватив с собой небольшой фрагмент, отколовшийся от блока связи. – Хорошо хоть до внешних камер ты не добрался в своем всесокрушающем танце. Так у нас по крайней мере осталась возможность посмотреть немое кино из жизни чужих и даже покричать им в иллюминаторы: «Эй, ты, инопланетянин!» Кстати, они уже на подлете.

Действительно, камеры были в порядке, да и обзорный экран уцелел, правда после побоища на его чувствительной поверхности осталась пара медленно зарастающих вмятин, сильно напоминающая следы десантных ботинок. Причем, что характерно, оба ботинка были левыми.

Подстегиваемые любопытством курсанты прильнули к экрану, на котором уже отчетливо вырисовывались очертания звездолета чужих.

Первую минуту никто не проронил ни слова. Потом Редуард Кинг, утомившись моргать и щипать себя за что попало, отважился на вопрос:

– Тебе… ничего не кажется странным?

– Еще как! – глухо ответил Николас Лэрри. – Странней некуда. Хотя нет, смотри – они разворачиваются боком! Вот теперь точно некуда… Ну что, идем на сближение? Наши коллеги, похоже, тормозят.

– Не знаю. Я не уверен…

– Я же не предлагаю тебе обгонять, – пожал плечами ксенобиолог, не отрывая взгляда от изображения странного, весьма странного корабля.

И это было только начало.

Стыковочные элементы подошли друг к другу как родные.

– Ты уверен, что мы поступаем правильно? – волнуясь, спросил Редуард. – Помнишь, в задании шефа речь шла не о контакте, а лишь о предварительной разведке.

– Не дрейфь, – посоветовал Николас. – Всю ответственность беру на себя. Ты только смотри, не урони камеру.

С этими словами он открутил последний крепежный болт и, откинув в сторону крышку люка, уверенно устремился в неизвестность. Редуард поставил камеру на запись, шагнул следом за ним и уже в следующую секунду подумал: «Что за глупая шутка!»

Из-за того, что в момент стыковки корабли сблизились чуть больше необходимого, гибкий стыковочный рукав посередине слегка изгибался под тупым углом, и вот как раз в месте изгиба какой-то остряк установил большое круглое зеркало, полностью перегородившее проход. Вдобавок, из-за отсутствия освещения внутри рукава обитал полумрак, распахнутый люк за спиной света почти не давал, отчего человеку менее догадливому и наблюдательному, похвалил себе Редуард Кинг, могло бы показаться, что он видит пришельцев, один из которых как две капли воды похож на него самого, а другой – на его спутника. В то время как на самом деле причиной забавному обману зрения служило обычное зеркало.

Контактер усмехнулся и, желая показать, что раскусил розыгрыш, помахал своему отражению рукой. Отражение, разумеется, не заставило себя ждать, тоже ухмыльнулось до ушей и повторило приветственный жест.

И только сообразив, что Редуард в зеркале машет почему-то тоже левой рукой, в то время как по всем законам отражения должен бы правой, Редуард пришел к выводу, что что-то тут не так, почувствовал странное недомогание, а слабый свет, струящийся из шлюзового отсека, стал меркнуть, меркнуть, пока не померк совсем.

Редуард привычно очнулся на дне анабиотической камеры и с облегчением подумал: «Ну вот, а ксеноботаник говорил, что во время гибернации ничего не снится!», нимало не смущаясь тем фактом, что сформулировал эту мысль Николас, получается, тоже во сне.

Однако, крышка камеры была откинута, а в непосредственной близости от Редуарда о чем-то беседовали. Двое!

Впрочем нет, прислушавшись повнимательнее, Редуард понял, что разговаривает один Николас, сам с собой.

– Смотри, смотри, кажется очухался, – сказал он и сам же ответил:

– Угум.

Редуард приподнялся на локте, выглянул из ванны… и тут же слег обратно, почувствовав, что недоспал. Приблизительно 913 суток.

Николасов Лэрри на поверку оказалось все-таки два. И объектом их внимания был не Редуард, а кто-то другой, лежащий в соседней камере.

– Притворяется? – спросил один из Николасов.

– Похоже, – ответил второй. – Ничего, сейчас встанет.

Редуард лежал с зажмуренными глазами, мечтая проснуться в третий раз, и слушал, как совсем рядом кого-то звучно шлепали по щекам.

– И что тут, извините за любопытство, происходит? – не выдержав, поинтересовался он.

– О! Я же говорил, встанет, – обрадовался ближний к Редуарду Николас и шагнул к нему чуть ли не с распростертыми объятьями. – Рэд, ты не поверишь!.. – начал он.

– Я уже не верю, – успокоил Редуард.

– Я, кстати, тоже, – заявил, вылезая из ванны, стопроцентный двойник Редуарда. С точностью до синяка под глазом!

Ну, разве что чуть более румяный вследствие полученных оплеух.

Пока оба Николаса размахивали руками и возбужденно, перебивая друг друга, расписывали сложившуюся ситуацию, они сидели рядышком, поделив по-братски один стул, и мало-помалу постигали невероятную истину.

Собственно, в самой истории не было ничего нового или неожиданного. Да, земляне обнаружили планету-близнеца, планету-побратима, если угодно, и отправили к ней экспедицию, отбирая ее участников по принципу «кого не жалко». Да, экспедиция преодолела ровно половину пути и повстречала корабль пришельцев – чужой, но по внешнему виду ничем не отличающийся от собственного – и двух космонавтов с поразительно знакомыми выражениями на лицах. Более того, с совпадающими именами, фамилиями и, насколько успели выяснить ксенобиологи, областями специализации.

Словом, все бы ничего, если бы поведал об этом Редуарду не Николас с Земли-два. То есть, он-то как раз утверждал, что с Земли-один – на свой субъективный взгляд, и прийти к соглашению относительно порядковых номеров оказалось сложнее всего. Один из Николасов – «Кажется, наш», – отметил Редуард, впрочем, без полной уверенности – предложил не омрачать спорами светлый миг контакта с «близнецами по разуму» и определить первенство родных планет по-простому, разыграв его на пальцах. Возражений не последовало. Однако, ближе к десятой попытке оба участника соревнования убедились в неизбежности ничьей и в итоге каждый остался при своем мнении.

Редуард следил за ходом дискуссии вполуха и вполглаза, развернувшись к спорщикам чуть ли не боком, чтобы ненароком не выдать своего чересчур явного интереса к соседу по стулу. Тому, похоже, тоже казалось нескромным пялиться на самого себя без помощи зеркала. Взгляд контактера рассеянно блуждал по знакомым элементам обстановки, его успокаивал вид закругляющихся стенок отсека, пакета с фруктами на дне пустующей камеры долгого сна, дрейфующих за дверью рубки обломков, напоминающих о недавней потасовке.

– Надо было прибраться, прежде чем приглашать гостей, – дождавшись паузы в беседе, шепнул он на ухо Николасу.

– Не волнуйся, – ответил тот. – Это мы у них в гостях, – и подмигнул, забавляясь растерянным видом товарища. – Кстати, не хочешь ли поработать по специальности? А то я, честно сказать, представляю процедуру контакта в общих чертах. Если что, температуру им я уже смерил, образцы тканей ненавязчиво позаимствовал. Так что не тяни, переходи сразу к официальной части.

«Вот он, – подумал Редуард, – мой звездный час!» Хотя на обзорном экране по-прежнему не разглядеть было ни единой звездочки.

– Может, обменяемся научными достижениями? – не очень уверенно предложил он, чувствуя себя совершенно не готовым к обмену культурными ценностями.

– Отличная идея! – поддержал ксенобиолог. – С чего начнем?

– Значит, в космос, как я погляжу, вы уже вышли, – заметил его коллега из команды двойников.

– О, еще когда! – улыбнулся Николас. – В двадцатом веке.

– Правда? А мы в девятнадцатом.

– Ну, это смотря от чего отсчитывать, – заметил наш после недолгих раздумий. – Мы, пожалуй, тоже в девятнадцатом. Во второй половине.

– А мы в первой.

– Зато мы навсегда избавились от болезней! – быстро нашелся землянин.

– Болезни? – переспросил уроженец Земли-два, делая удивленное лицо. – Что это?

Так что поникшему Николасу пришлось объяснять очевидное. Впрочем, объяснение получилось таким занудным, что его оппонент не выдержал и пары минут.

– Понял, понял, – прервал он докладчика и неискренне посочувствовал: – Эти так называемые болезни, должно быть, часто приводили к преждевременному старению?

– Какому еще старению? – довольно ухмыльнулся Николас. – Неужели вы до сих пор не открыли рецепта вечной молодости?

– Мы… мы… – беспомощно, как ребенок, повторял Николас-второй.

«Открыли, как же! – окончательно успокоившись, подумал Редуард Кинг. – В некоторых так и вечное детство еще не отыграло».

– В общем, судя по вашим заявлениям, с фантазией на обеих планетах дела обстоят неплохо. – сказал он. – А теперь, пожалуйста, серьезно.

Он на минуту нырнул в рубку и вернулся с планшетом для записей. Расположил его так, чтобы всем присутствующим было видно и уверенно написал:

Притихшая троица следила за его действиями завороженными взглядами дикарей, которым только что открылось подлинное величие разума. Правда, уже на «шестью шесть» терпение наблюдателей подошло к концу, и с обеих сторон послышались смешки и ехидные замечания. Не обращая на них внимания, Редуард методично запротоколировал всю таблицу умножения. Рука дрогнула лишь однажды, когда напротив «7 х 7» он по инерции чуть было не поставил «47».

Впрочем, Редуард второй следил за действиями первого с неподдельным интересом до самого конца. Хотя интересовали его не столько цифры, сколько рука, сжимающая карандаш.

– Ты что, левша? – спросил он, когда Редуард закончил.

– А ты разве нет?

– В детстве был, но в школе заставили переучиваться. Теперь одинаково владею обеими руками.

– Я тоже.

– Жаль, растут обе не из того места, – хором пошутили ксенобиологи и, рассмеявшись, показали друг другу большой палец.

Редуарды в ответ презрительно скривились и высунули язык. Тот самый общий язык, который так важно найти для успешного установления контакта.

– Прошу не отвлекаться! – бодрым голосом призвал Редуард, перелистывая страницу. – Перейдем к геометрии…

– И наконец, тело, погруженное в жидкость… – устало продолжал он несколько часов спустя.

– Или в газ, – зевнув, уточнил Николас.

– Да, короче, во что угодно, кроме вакуума, теряет в своем весе столько… – Он покачал головой, отгоняя тупое оцепенение, и слегка развел руками, как бы показывая, сколько именно теряет тело.

– Знаем, знаем, – сжалился над утомленным контактером Николас-второй. – Закон Пифагора!

«Ну наконец-то!» – подумал Редуард. – «Хоть какая-то нестыковка…» Он изобразил на лице улыбку человека, добившегося желаемого ценой неимоверных усилий, и попытался хотя бы приблизительно представить, каким должен быть мир, в котором два великих грека, самосский и сиракузский, поменялись местами.

Однако, наслаждаться победой пришлось недолго. Сам же Николас-второй все и испортил.

– Или Архимеда?.. – всерьез задумался он.

А первый склонился к уху Редуарда и доверительно сообщил:

– Я тоже всегда их путал.

– Будем считать, что различий в развитии естественных наук нам обнаружить не удалось, – подытожил Редуард. – Как насчет истории?

– С историей все просто замечательно! – воодушевился Николас и огласил первый вопрос: – В каком году произошло восстание Спартака?

Повисло тягостное молчание.

– Может быть, ограничимся нашими собственными историями? – робко предложил Редуард-второй.

– Или вот еще один случай. Мне было тогда девять лет. И мы с двумя соседскими пацанами поспорили, что…

– С ума сошел! – перебил свое второе Я – практически безальтернативное – Редуард Кинг. – Нельзя же об этом при посторонних! – и, слегка покраснев, покосился на ксенобиологов.

Но тем давно уже не было дела до сбивчивой исповеди Редуардов. Не вникая в смысл сказанного, они переводили заинтересованные взгляды с одного рассказчика на второго. Потом посмотрели друг другу в глаза.

– Ты тоже заметил? – спросил первый.

– Что значит «тоже»? – обиделся второй. – Я первым обратил внимание!

– Неважно! Главное, что у вашего синяк под правым глазом…

– …а у вашего – под левым!

– Слушай, может вы хотя бы из антивещества?

– Или вы!

Николасы сделали шаг навстречу друг другу и протянули руки для пожатия.

Потрясенный смелостью их выводов Редуард лишь усилием воли заставил себя не зажмуривать глаза, хотя, к чему скрывать, аннигилировать раньше отпущенного срока было страшно.

Ладонь решительно коснулась ладони.

– Ладно, – пожал плечами Николас-второй и продолжил скучным голосом: – Если вам так интересно, самым ярким воспоминанием последнего дня перед отлетом лично для меня стало свидание с Надей Марципановой.

– С Надеждой? – от возбуждения Редуард едва не подпрыгнул на месте. – С ней? – он протянул ксенобиологу извлеченный из кармана фотоснимок.

– Да. Мы сидели в парке на скамейке, слушали музыку, болтали о том о сем. Целовались, конечно – все-таки два часа до старта…

– В таком случае, ура! – поздравил присутствующих Редуард. – Нам удалось найти то несоответствие, с которого началось расхождение в истории наших миров. Дело в том, что на моей Земле именно я, а не Николас встречался с Надей накануне вылета. В том же парке, хотя и на час раньше.

Однако, энтузиазм Редуарда никто не разделил.

– Видишь ли… – начал Николас-первый, тщательно подбирая слова, и Редуарду не понравилось сочувственное выражение его лица. В одно мгновение он вспомнил все: запах цветущих эвкалиптов, и щекочущее прикосновение локона к щеке, и горячий шепот, и нетерпеливый взгляд на часы…

Он встал, краем глаза заметив, как рядом поднимается его двойник, и, качнувшись, ухватился за спинку стула, надеясь, что это заставит окружающие предметы остановить свое бессмысленное вращение. Перед глазами все куда-то плыло, и Редуарду казалось, что он чувствует, как кровь горячей волной приливает к голове. Что, строго говоря, было вряд ли возможно, поскольку голова, как известно, возвышается над прочим корпусом, а центробежная сила слабеет по мере приближения к центру вращения. Резоннее предположить, что кровь, а вслед за ней и сердце Редуарда устремились в направлении пяток, и именно обескровление мозга послужило причиной его последующих необдуманных действий.

Как бы то ни было, оба Редуарда с поразительным хладнокровием произнесли вдруг:

– Ну что ж… Тогда – защищайтесь. И да поможет вам Космос! – и, развернувшись друг к другу спинами, улыбнулись ксенобиологам одинаково бескровными губами.

«За тридевять парсеков от Земли…» – в последний раз прочел он, прежде чем предать фотографию высокотемпературной плазме. Подумал: «Стоило тащиться в такую даль только ради того, чтобы убедиться в извечном женском коварстве?» И не нашелся с ответом.

– Хочешь персик? – продемонстрировал невиданную широту души Николас Лэрри. – Пока теплый…

Он все еще испытывал неловкость перед товарищем, несмотря на троекратную просьбу о прощении, оставшуюся без ответа. Вот и сейчас Николас не дождался никакой реакции от Редуарда, обреченно откусил половину персика и посоветовал:

– Смотри на вещи проще. Во всем ищи свои плюсы. Вот мы, например, сами с собой встретились, ничего полезного не узнали, даже наоборот – зато целых пять лет сэкономили! Вот сейчас поспим годик-другой – и дома! Представляешь, как наши обрадуются? Небось, все выпустились уже!

«Конечно, ему легко смотреть на вещи проще, – жалея себя, думал Редуард. – Ни одного подбитого глаза! Не то что я… жертва контакта!»

Николас закончил настройку бортового компьютера на возвращение и стал устраиваться в ванну для долгого сна.

– Слушай, а мы на тот корабль загрузились? – почти отчаявшись расшевелить друга, пошутил Николас. – А то вдруг вернемся на автопилоте, а планета не наша!

– А разве есть какая-нибудь разница? – равнодушно спросил Редуард.

В самом деле, синяк под вторым глазом контактера устранил, казалось, последнее различие между двумя мирами. По крайней мере со вторым Редуардом они стали выглядеть полноценными близнецами.

– Вообще-то нет, – пожал плечами ксенобиолог. – Хорошо хоть друг друга мы не перепутали.

– Думаешь? – мрачно усмехнулся контактер. В гулкой замкнутости анабиотической камеры его смех прозвучал жутковато, так что едва не напугал самого Редуарда. – А с чего ты взял, что я – тот самый?

И не проронил больше ни слова, надеясь, что ближайшие 913 суток Николасу будут сниться исключительно кошмары – несмотря на пониженную мозговую активность.

Впрочем, когда она у него повышалась?

– Лежите, лежите, не вставайте! – разрешил шеф. И это столь несвойственное ему проявление заботы заставило курсантов вытянуться в струнку на жестких больничных койках. Так что у более рослого Николаса из-под одеяла даже выглянули носки начищенных ботинок, которые он, впрочем, тут же втянул обратно.

– Я, собственно, на минутку, – продолжил удивлять своих подчиненных шеф. – Только передать кое-какие гостинцы и… вот. – Он неловко, со второй попытки пристроил на крышку тумбочки пакет с чем-то круглым и катящимся, скорее всего, с арбузом. – Я ознакомился со всеми письменными отчетами и видеозаписями, но мне хотелось бы услышать ваши собственные соображения по поводу случившегося. Если не сложно, буквально в двух словах…

Курсанты, до самых подбородков укрытые толстыми одеялами, обменялись быстрыми взглядами.

– Тезис первый, – доложил Николас. – Параллельные миры существуют. Правда, до них довольно далеко. Тезис второй…

– Но они ничем не лучше нашего, – вздохнул Редуард.

– Что-то не так, – заметил он, как только шеф, пожелав курсантам побыстрее поправляться, вышел в коридор. – Старик наверняка задумал какую-то новую пакость.

– Угум. Мягко стелет, – согласился ксенобиолог, отбрасывая в сторону чересчур теплое для летнего времени одеяло. Под одеялом Николас, как и Редуард, оказался полностью одетым, более того – в парадную форму десантника, с новеньким изумрудным значком на груди. – Что-то мне уже не хочется быстро поправляться.

– Да тебе вроде уже и некуда, – пошутил Редуард, взбираясь на подоконник.

Окна карантинной палаты располагались на уровне третьего этажа, ну да для десантника, как известно, пять метров – не высота.

– А может, мы все-таки того? – спросил Николас, задержавшись на месте приземления – посреди цветочной клумбы, чтобы насобирать букет. – Перепутали планеты?

– Пожалуй, – кивнул Редуард. – Такого шефа, как у нас, боюсь, нет больше ни в одном из миров.

– Да уж, наш был намного вреднее.

– О чем речь! Гора-аздо.

Каблуки курсантов весело застучали по асфальту аллеи. Там, в тени экзотических деревьев одного из них дожидалась Надежда. Милая, бесхитростная и кажущаяся еще более свежей после разморозки.

Эх, знать бы только, кого?..

февраль-март 2002