"Зеленый шум" - читать интересную книгу автора (Мусатов Алексей Иванович)

ПРИМУСНЫЕ ИГОЛКИ

Примус никак не хотел разгораться.

Елька изо всех сил накачивала его, словно велосипедное колесо, и подносила зажженную спичку.

С угрожающим шумом вспыхивал венчик огня, распускался пышным оранжево-голубым цветком, но потом вдруг сникал, начинал моргать, потухал, и комната наполнялась вонючим синеватым чадом.

С ужасом поглядев на сковородку с ломтиками сырой картошки, Елька вновь принялась накачивать примус: отец вот-вот придет завтракать, а картошка еще не поджарилась и чай не готов.

Когда Елька решила ехать с отцом в деревню, ей казалось, что все будет хорошо и необыкновенно.

Утром они вместе готовят завтрак, потом Елька уходит в школу, а отец отправляется в правление колхоза. Он наряжает бригадиров на работу, объезжает на машине все поля и фермы, проверяет, как идет работа.

В обед они встречаются снова, вечером ходят вместе в кино, слушают радио, вместе читают книги. А еще они с отцом часто будут выбираться в лес, в поле, на речку — Елька очень любит природу и хочет многое узнать о травах, о птицах, о деревьях.

А потом мама тоже приедет в колхоз, и они будут жить втроем.

Но в деревне все оказалось иначе.

Ельке надолго запомнилось первое колхозное собрание.

Уполномоченный райкома партии представил Николая Ивановича колхозникам и сказал, что райком рекомендует его в председатели Клинцовской артели.

Затем колхозники долго и придирчиво расспрашивали отца Ельки, кто он такой, чем занимался до сих пор, не погорячился ли, согласившись поехать в село.

Отец коротко рассказал о себе. Вырос он в деревне, работал в поле, пас скотину, потом воевал на фронте, там же перед боем вступил в партию, после войны заочно окончил сельскохозяйственный институт, стал работать в районном аппарате. Но он всегда тянулся в деревню, к земле...

Кто-то недоверчиво спросил, не останется ли жена нового председателя в городе и не будет ли он сам жить в колхозе только наездом, как дачник.

Отец ответил, что городскую квартиру он уже сдал, что жена его медик, сейчас находится в экспедиции, но она обязательно приедет в деревню и будет работать здесь на медпункте.

— Не беспокойтесь, — заверил отец. — Я к вам надолго приехал... и не на даровые хлеба. Меня партия сюда послала. Хочу вместе с вами хозяйство на ноги ставить, чтобы в колхозе продуктов было много, чтобы вы жили зажиточно, чтобы каждый из вас за свой честный труд получал хорошо. Ну, вот, как, скажем, рабочие на заводе...

Собрание зашумело — все, мол, это сказки для малолетних. Таких заработков у них в колхозе никогда не было и не будет.

— А может, для кого и будет, — усмехнувшись, подала голос Ульяна Краюхина. — Вот как только заголосуем товарища Карасева в председатели, он и станет, как Калугин, получать свою твердую зарплату. Денежками, да каждый месяц.

Ельке даже показалось, что после таких слов колхозники не захотят выбрать отца в председатели.

Но тут отец громко заявил, что, пока колхоз не окрепнет, он согласен работать на тех же условиях, как и все колхозники: будет получать по трудодням.

Собрание ахнуло: такого еще не было ни с одним из прежних председателей.

Потом, когда Николай Иванович ответил на все вопросы, заговорили колхозники. Выступило человек десять: свинарка Стеша Можаева, кучер Савелий Покатилов, шофер Пыжов, дед Афанасий...

Все они говорили по-разному, но почти об одном и том же: если новый председатель обещает все это не ради красного словца, то такой человек им по душе. Пусть только он наведет в хозяйстве порядок, а они уж покажут, как умеют работать.

После долгих споров собрание наконец проголосовало за Елькиного отца.

Начались нелегкие председательские будни.

Отец с утра до вечера пропадал в правлении, на фермах, в мастерской. Его будили даже ночью и просили срочно прийти на свиноферму или в коровник, где шли опоросы и отёлы.

На квартиру то и дело заходили бригадиры, животноводы, механизаторы. Они требовали кормов для скота, покрышки для грузовиков, запасные части к тракторам.

Отец писал письма, звонил по телефону, ездил в район, связывался с соседними колхозами, с шефами.

Он так уставал за день, что, возвращаясь поздно вечером домой, нередко засыпал прямо в одежде, и Ельке приходилось стаскивать с него сапоги.

Заниматься домашним хозяйством отцу, конечно, было некогда, и все заботы легли на плечи девочки.

Она ходила в магазин за хлебом, за керосином, покупала у колхозников молоко, картошку, сама готовила завтраки, обеды. Без привычки у нее все не ладилось: то что-нибудь пересолит, то пережарит или недожарит. Да вот еще этот проклятый примус...

Из соседней комнаты выглянула Таня Покатилова — приземистая, скуластая девочка с густым смуглым румянцем на щеках, дочка хозяйки дома, у которой Карасевы снимали квартиру.

— Ну и начадила ты! — Таня открыла форточку и кинула взгляд на сковородку на примусе. — И чего ты, Елька, изводишь себя? Пусть твой отец только распорядится — и все у вас будет: и продукты из колхозной кладовой, и завтрак с обедом вам приготовят. Калугин всегда так делал.

— Нет-нет, — поспешно сказала Елька. — Мы с папой сами все можем. И всего у нас хватает.

— Так уж и хватает, — усмехнулась Таня. — А ты знаешь, что в колхозе говорят? Не заживется у нас Николай Иваныч, раз по трудодням получать согласился.

— Почему это не заживется? — обиделась Елька. — Он же слово дал, что никуда не уедет, пока трудодень богатым не станет. А папа болтать не любит.

— Может, и не сбежит, — задумчиво сказала Таня. — Про Николая Иваныча в деревне еще и по-другому говорят. Видать, смелый он, шибко партийный, если за наш колхоз взялся.

Елька потупилась и, ничего не ответив, принялась вновь накачивать примус.

— Хватит тебе, еще взорвется, — предупредила Таня. — Надо иголкой прочистить.

Елька достала швейную иголку и попыталась прочистить отверстие в головке. Но иголка была слишком толста.

Таня сказала, что нужна особая иголка — примусная, из тонкой стальной проволоки.

— Не купили мы примусных, забыли, — призналась Елька. — Может, самим сделать?

Таня принесла из сеней кусок провода. Девочки отделили от него тонкую проволочку и с таким усердием принялись прочищать примус, что проволочка вскоре сломалась и застряла в отверстии.

— Смотри-ка, Николай Иваныч идет! — вскрикнула вдруг Таня, кивнув через окно на улицу. — Чем ты его кормить будешь? — Она схватила с примуса сковородку с недожаренной картошкой и убежала во вторую половину избы.

В комнату вошел Елькин отец. Сбросил пальто и потер зазябшие руки:

— А ну, молодая хозяйка, корми скорее. Я здорово проголодался, — обратился он к дочери. Потом покосился на примус. — Совсем, значит, техника отказала. Ну что ж, обойдемся без горячего.

— Сейчас, сейчас... все будет готово, — сконфуженно забормотала Елька, возясь с примусом.

Махнув рукой, Николай Иванович попил холодного молока с хлебом и сказал дочери, что обедать они пойдут в чайную.

Потом он оделся, забрал какие-то бумаги и, прежде чем выйти за дверь, пристально посмотрел на Ельку.

— Слушай, дочка. По всему видно, не получается у нас домашнее хозяйство. Может, тебе лучше в город вернуться, в школу-интернат поступить?

Елька прикусила губу. Как же так? Она ведь твердо решила, что едет с отцом в деревню, будет ему во всем помогать и ничего не испугается. А как хорошо проводили ее ребята из городской школы, сколько надавали всяких наказов. И вдруг — вернуться в город, оставить отца!

— А кто на собрании говорил, что в деревню надолго едет? И со всей семьей? — с обидой напомнила Елька.

— Говорил, не отказываюсь. Но, понимаешь, если такие затруднения... Поживешь в интернате до приезда матери, а потом видно будет.

— А зачем потом? Я лучше сейчас никуда не поеду, — дрогнув в лице, заявила Елька и вновь принялась за хозяйство. — Это все примус виноват. Надо иголок купить. А готовить я научусь, вот увидишь.

— Ну, если дело только в примусе — тогда сдаюсь, — невесело улыбнулся отец. — Эту технику мы уж как-нибудь одолеем.

В комнату вбежала Таня и передала Ельке несколько примусных иголок.

— В чулане нашла. Старые, но еще годятся. Теперь держись, примус!

Вслед за Таней вошла ее мать Катерина, держа в руках сковородку с жареной картошкой.

— Поешьте, Николай Иванович. Чего вы с дочкой всухомятку перебиваетесь — непорядок это. И чай у нас берите без стеснения и печкой можете пользоваться.

Поблагодарив, Николай Иванович снял пальто и, подмигнув Ельке, сел за стол.

— Позавтракаем еще раз, коли так. — И он попросил Танину мать взять его с дочкой на довольствие — готовить им обед и завтраки. При этом он сказал, что все это временно: придет срок — и у них в колхозе будет своя столовая.

— Возьмем, возьмем, — опередив мать, заявила Таня. — У нас печка большая. Все вам испечем и сварим. И примус не понадобится. Правда, мама?

— Это можно, — согласилась Катерина и обратилась к председателю: — Вас-то мы накормим и напоим, только и вы про людей не забудьте. Встряхните их, на ноги поставьте.