Сесилия Джемисон ЛЕДИ ДЖЕЙН

ГОЛУБАЯ ЦАПЛЯ

Происходило это в американском штате Техас, в живописнейшей местности. По железной дороге, связывавшей Техас с другим штатом, Луизианой, мчался поезд. Уже наступил июль; стояла невыносимая жара. Вагоны очень плохо проветривались и пассажиры изнемогали от духоты, к тому же пассажиров было так много, что в третьем классе яблоку негде было упасть. Никому не было дела до восхитительных видов за окнами. Только две пассажирки первого класса, молодая женщина и девочка с жадным любопытством всматривались в прелестные, стремительно сменявшие друг друга пейзажи. Изящная, красивая молодая дама была в полном трауре; пятилетняя девочка, очевидно, ее дочь — в простом, но изящном батистовом платьице с широким черным поясом и в широкополой соломенной черной шляпе. Черные шелковые чулки плотно облегали ее стройные ножки, лакированные черные туфли с бантиками довершали наряд. Кожа у девочки была необыкновенно нежной, щечки — румяными, длинные черные ресницы оттеняли темно-синие глаза; густыеволосы, золотистые, как спелая рожь, ниспадали пышными волнами до самого пояса.

Мать подняла траурную креповую вуаль, и при этом движении из-под ее черной шляпы выбились белокурые, с тем же золотистым отливом, что у дочери, локоны. Вид у нее был страшно утомленный и нездоровый; заплаканные глаза заметно подпухли, на щеках горел лихорадочный румянец, лицо осунулось, рот с сухими, искусанными губами чуть приоткрылся. Было ясно, что молодая женщина невыносимо страдает.

Девочка, глядевшая в окно, время от времени поворачивала румяное личико к матери и, прижимаясь к ней, шепотом спрашивала:

— У тебя еще болит головка?

— Немного, душенька, — отвечала мать, ласково проводя рукой по ее густым волосам.

Тогда девочка вновь поворачивалась к окну, а мать опускала голову и закрывала лицо руками.

— Мама, мама, посмотри, какая чудная речка! — вдруг закричала девочка. — Какие славные домики! Ах, как мне хочется здесь погулять! Пойдем погуляем, мама!

— Нельзя, душенька, — проговорила мать, приподнимая отяжелевшую голову и измученно глядя на дочь. — Потерпи немного, скоро мы приедем в Новый Орлеан, там можно будет гулять и бегать.

Поезд остановился на небольшой станции у реки; в вагон быстрым шагом вошел пассажир и сел как раз напротив матери с дочерью. Это был красивый юноша лет шестнадцати; ясные карие глаза весело блестели из-под темных бровей; улыбчивое лицо было спокойно — он явно привык путешествовать в одиночку. В руках был дорожный мешок и узкая, высокая корзина, обвязанная сверху шерстяной материей. Задорно оглядев соседей, юноша поставил корзину рядом с собой, слегка постучал по ней пальцем и чирикнул по-птичьи.

— Пип, пип! — прозвучало в ответ из корзины.

Юноша рассмеялся. Едва он появился в вагоне, золотистая головка в широкополой шляпе отвернулась от окна и выразительные синие глаза так и впились в нового пассажира.

А он окинул взглядом грустную молодую мать, красавицу-дочь и сразу почувствовал к ним симпатию.

Вдруг у девочки навернулись на глаза слезы; она серьезно посмотрела на нового спутника и, прижавшись к плечу матери, робко сказала:

— Мама, в корзинке сидит какой-то зверек. Мне очень хочется поглядеть на него!

— Душенька, мы не знакомы с этим господином, нельзя обращаться к нему с просьбами, он может рассердиться.

— О нет, нет, мамочка! Он мне улыбнулся, когда я на него посмотрела! Можно я его попрошу? Можно?

Мать взглянула на молодого человека; глаза их встретились, он добродушно улыбнулся и кивком указал на корзину.

— Вашей девочке хочется посмотреть, кто у меня тут? — спросил он и принялся развязывать корзину.

— Вы очень добры, — мягко сказала женщина. — Она думает, что в корзине сидит какой-то зверек.

— Она не ошиблась, — вновь улыбнулся юноша. — У меня там действительно кое-кто живой, да такой прыткий, что я боюсь поднять крышку!

— Подойди, душенька, погляди, кто же там, — обратилась мать к девочке.

Малышка вопросительно взглянула из-под черных полей своей шляпы на юношу.

— Вряд ли вы когда-нибудь видели такое, — заметил он. — Это ручная птица, очень забавная. Нам надо быть осторожными: как бы она не вылетела, а то упорхнет в открытое окно. Мы вот что сделаем: я приподниму крышку корзины, а вы заглянете в нее.

Девочка так и припала к щели. Радостная улыбка осветила ее лицо.

— Ах, какая хорошенькая! Что это за птичка? — спросила она, не успев хорошенько рассмотреть сидевшую на самом дне корзины престранную птицу с длинным клювом и выразительными, круглыми глазами. — Я никогда таких не видела! Как она называется?

— Это голубая цапля, очень редкая птица в здешних местах.

— Она не голубая, а голубоватая, но все равно прехорошенькая! Можно мне ее погладить?

— Можно. Просуньте ручку в корзину; птица вас не клюнет.

— Да я и не боюсь, — и малышка просунула руку в щель под крышкой и погладила мягкие перья.

— Если бы окна в вагоне были закрыты, я бы вынул ее и пустил на пол. Знали бы вы, какая она умная: стоит ее только позвать — она сразу же подойдет.

— А какое вы дали ей имя?

— Я прозвал ее Тони, потому что когда она была совсем маленькая, то все время пищала «тон-тон! тон-тон!»

— Тони? У нее имя как у девочки! — девочка улыбнулась, и на ее щеках появились ямочки.

— А как зовут вас? Прошу прощения, но мне бы очень хотелось знать ваше имя.

— Меня зовут леди Джейн.

— Леди Джейн, — повторил юноша. — Как странно!

— Папа звал меня леди Джейн, и теперь все так зовут.

Мать печально взглянула на девочку, и на глазах ее выступили слезы.

— А вы не хотели бы взглянуть на мою цаплю? — спросил молодой человек и подвинул корзину к даме. — Белая цапля — птица обыкновенная, но голубая в нашем краю редкость.

— Благодарю. Действительно, это редкость. Вы сами ее поймали?

— Да, и совершенно неожиданно. Я охотился в поместье моего дяди, как раз той станции, где сел в поезд. Было уже довольно темно; выхожу из болота, очень тороплюсь, как вдруг слышу у самых ног, справа, кто-то кричит: «Тон! тон! тон!» Нагибаюсь — цапля! Крошечная такая, еще летать не умеет; подняла головку и смотрит на меня круглыми глазами. Я пожалел ее, унес домой, приручил, и теперь она узнает меня по голосу.

Он поставил корзину обратно на кресло и придерживал ее, пока девочка нежно поглаживала цаплю своими маленькими ручками.

— Похоже, цапля ей понравилась, — заметил юноша, обращаясь к даме.

— Да, она очень любит всякую живность, дома у нее осталось много разных зверюшек, вот она и грустит по ним.

На глаза дамы вновь навернулись слезы.

— Позвольте мне подарить вашей дочери мою Тони.

— О нет, благодарю вас! Зачем вам лишать себя…

— Я ничего не лишаюсь, уверяю вас. В городе все равно придется цаплю кому-то отдать. В колледж ее приносить не позволят, а дома мне некому ее доверить. Прошу вас, разрешите отдать птицу леди Джейн, — настаивал юноша, обращаясь к матери и улыбаясь взволнованному ребенку.

— О, мама! Милая, хорошая мама! Позволь ему подарить мне птичку! — вскричала леди Джейн, с умоляющим видом складывая ручки.

Какое-то время мать колебалась, однако в конце концов отказала.

Молодой пассажир пересел поближе к матери.

— Надеюсь, вы перемените решение, — почтительно обратился он к ней.

Девочка между тем пришла в полное отчаяние.

— Мамочка, ты только вспомни, мне не разрешили взять с собой ни котенка, ни собачку, ни моих овечек. Мне без них так скучно!

— Хорошо, хорошо, милая, дай мне подумать, — откликнулась мать.

— Мама, позволь мне хоть сесть рядом с корзиной и гладить птичку!

— Разрешите ей пересесть в другое кресло. Посмотрите, как она устала. Ее надо немного развлечь!

— Благодарю. Она действительно устала, ведь мы едем издалека, из Сан-Антонио.[1] Она все время была у меня умница, не капризничала. Хорошо, пусть она перейдет к вам.

Новый знакомый устроил малышку у окна, опустил шторы, чтобы цапля не улетела, поставил корзину на пол, достал птицу и посадил ее на колени леди Джейн.

— Взгляните, — сказал он ей, — я обшил кусочком кожи одну ногу, получилось нечто вроде браслета, за него можно закрепить длинную крепкую бечевку. Если ваша мама позволит вам принять от меня в подарок мою любимицу, вы, уходя из дому, будете привязывать ее бечевкой к креслу или к столу, и она в ваше отсутствие никуда не заберется, не набезобразничает и не ушибется.

— Но я ни за что ее одну не оставлю, — возразила девочка, — она всегда будет со мной.

— Все же если цапля вдруг потеряется, — продолжал пассажир, — я вас научу, как ее отыскать. — Он распустил одно крыло птицы и придержал его, положив на ручку леди Джейн. — Видите, она у меня словно меченая. Вот три черных креста, три родимых пятна — такие же и на другом крыле. Когда крылья сложены, кресты не видны. Цапля будет расти — и кресты будут увеличиваться. Если случится так, что вы надолго расстанетесь с птицей, то потом вы ее всегда узнаете по этим черным крестам.

— Значит, если мама позволит, мне сегодня же можно будет забрать ее?

— Конечно, корзина очень легкая, вы сами сможете ее нести.

— Знаете, — шепнула девочка, оглядываясь на мать, которая положила голову на спинку кресла и, по-видимому, задремала, — мне очень, очень хочется повидать мою собачку Карло, и кошку, и барашков, но я не жалуюсь маме — она все плачет.

— Какая вы молодец, что так заботитесь о своей маме! — заметил молодой человек, растроганный откровенностью малышки. Из деликатности он не стал расспрашивать ее о причине слез матери.

— У мамы ведь больше нет близких на свете, кроме меня, — продолжала леди Джейн шепотом. — Папа от нас ушел, и мама говорит, что он долго, долго не вернется. Он умер. Вот почему мы должны были оставить свой дом. Теперь мы едем в Новый Орлеан и будем жить там.

— А вы прежде бывали в Новом Орлеане? — спросил юноша, с нежностью глядя на белокурую головку, приникшую к его плечу.

— Никогда! Я никогда никуда не ездила. Мы жили в прериях.[2] Там остались и Карло, и кошка, и барашки, и мой пони Подсолнух. Его так назвали потому, что он золотистой масти.

— А я живу в Новом Орлеане, и у меня там тоже есть домашние животные, — сказал юноша и принялся их перечислять.

Леди Джейн забыла о своем горе и внимательно слушала его, но вскоре она опустила голову и заснула крепчайшим сном. Румяная щека прижалась к плечу молодого человека, руки обхватили голубую цаплю, будто девочка боялась, что птицу отнимут.

Под вечер вагон оживился. Заспанные пассажиры начали приводить себя в порядок и готовить багаж.

Леди Джейн не открывала глаз, пока сосед осторожно высвобождал цаплю из ее объятий и вновь помещал в корзинку. Но тут к малышке склонилась мать — узнать, действительно ли она так крепко спит.

Девочка очнулась и весело вскрикнула:

— Ах, мамочка! Я такой хороший сон видела! Я была дома, в прериях, и со мной гуляла голубая цапля. Как жалко, что это только сон!

— Душенька, поблагодари этого молодого джентльмена за то, что он был так добр к тебе. Мы подъезжаем к Новому Орлеану, а птица опять в корзинке. Встань, дай я приглажу тебе волосы и надену на тебя шляпу.

— Мама, а птичка? Можно мне ее взять с собой?

При этих словах их новый знакомый выразительно посмотрел на мать.

— Позвольте ей взять цаплю, — сказал он, обвязывая корзину веревкой. — Это будет для нее забава. Да и корзинка не тяжелая.

— Ладно, если уж вы решили отдать птицу в чужие руки, пусть Джейн возьмет ее.

Молодой человек протянул леди Джейн корзинку, и девочка с радостью приняла подарок.

— Ах, какой вы добрый! — воскликнула она. — Никогда вас не забуду! И с Тони ни за что не расстанусь!

Новый знакомый грустно улыбнулся: ему было жаль расставаться… не с любимой птицей — с милым ребенком, к которому он успел привязаться. Потом он невольно рассмеялся над восторженными словами девочки.

— Нам нужно на Джексон-стрит. Это, кажется, пригород? — поинтересовалась мать. — Нет ли остановки поближе городского вокзала, чтобы пораньше выйти?

— Конечно, есть. Вам можно выйти на станции Грэтна, мы будем там через пять минут. Вы переправитесь на другой берег реки на пароме и попадете прямо на пристань, откуда и начинается Джексон-стрит. Таким образом вы выиграете целый час, А экипажи там всегда стоят.

— Как хорошо! Мои знакомые меня не ждут, и мне хотелось бы добраться до них засветло. А от станции далеко до парома?

— Нет. И найти его очень легко.

Юноша хотел было предложить свою помощь и проводить мать с дочерью, но тут кондуктор распахнул дверь вагона и рявкнул:

— Грэтна, Грэтна! Кому выходить в Грэтне?

Кондуктор взял из рук у дамы в трауре чемодан и пропустил ее с девочкой вперед. Они быстро сошли с поезда. Молодой человек только минуты через три увидел их вновь: они торопливо шагали по пыльной дороге, ярко освещенной лучами заходящего солнца, и с улыбкой кивали ему. Он снял шляпу и помахал им; тогда мать откинула траурную вуаль и еще несколько раз кивнула ему, а девочка приложила пальцы к губам и послала ему воздушный поцелуй.

Паровоз свистнул, поезд тихо тронулся с места, и в памяти молодого человека запечатлелись две изящные фигуры — мать и дочь, спускающиеся к реке.

«Вот глупость! — с досадой думал он, вновь усаживаясь в кресло. — Почему я не спросил их фамилию или хотя бы адрес, где они собираются остановиться? Почему не проводил их? Как можно было отпустить измученную женщину с ребенком одних! Мать такая слабая, а ей пришлось нести чемодан. Какой я дурак! И крюк был бы мне небольшой, если б я проводил их. По крайней мере, я узнал бы, кто они такие! Неловко как-то было приставать к ним с расспросами!.. Ну почему я не сошел вместе с ними?! Ой, да они что-то забыли».

Юноша подошел к креслу, в котором сидела мать; из-под боковой подушки выглядывал молитвенник. Переплет из красной кожи, серебряные застежки, монограмма «ДЧ». Он раскрыл молитвенник. На титульном листе мужским почерком было написано:

— «Джейн Четуинд»! Так, наверно, зовут мать. Вряд ли книга принадлежит девочке: ей лет пять, не больше. Нью-Йорк… Значит, они с севера; я так и думал… А вот и семейная фотография!

С фотографии на него смотрели отец, мать и дочь. У отца было открытое, мужественное лицо, мать — не бледная, не заплаканная — была свежа, привлекательна, с улыбкой на губах и веселыми глазами; девочка лет трех положила голову на плечо отца. Узнать ее было нетрудно: те же вьющиеся волосы, тот же ласковый взгляд.

Сердце молодого человека затрепетало от радости при виде детского личика, с первой минуты очаровавшего его.

«Как бы мне хотелось оставить фотографию себе, — подумал он, — но нельзя, фотография чужая. Бедная женщина — она будет горевать, что потеряла ее! Завтра же дам объявление в газете о находке. Может быть, так узнаю их адрес!»

На следующее утро читатели одной из ведущих местных газет увидели в разделе «Потеряно и найдено» странное объявление:

Это объявление появлялось ровно неделю в одном и том же столбце газеты, но на него никто не отозвался.