"Огонь на солнце" - читать интересную книгу автора (Эффинджер Джордж Алек)

Глава 4

Когда мой чудесный будильник разбудил меня в понедельник утром, я некоторое время лежал в постели, размышляя. Я упрекал себя за то, что вчера вечером совершил несколько ошибок сразу. Как можно исправить ситуацию с Чири, я не знал; но предстояло предпринять что-то в этом направлении. Я был в огромном долгу перед Чири. К тому же, увидев мать в дверях, я не обрадовался ей. Проблему с ней я решил за пятьдесят киамов, выставив ее в ночь. На поиски дешевого отеля. Для охраны и сопровождения я послал с ней Кмузу. За завтраком Фридлендер Бей высказал свои замечания по поводу моей деятельности.

Он был в ярости. Его голос звучал грубо и хрипло, и я знал, что он делает колоссальные усилия, чтобы не закричать на меня. Он положил руки мне на плечи, и я чувствовал, как он дрожит от волнения. Его дыхание отдавало мятой, когда он цитировал Священный Коран:

— «Если один из твоих родителей или оба достигнут престарелого возраста, не стыдись и не отталкивай их, но скажи им слова утешения. Протяни им руку уважения и жалости и скажи: «Господи! Смилуйся над ними так же, как они надо мной, когда я был ребенком».

Я был потрясен. Испытать гнев Фридлендер Бея равносильно репетиции Судного Дня. Сам бы он счел такое сравнение святотатством.

— Ты имеешь в виду Эйнджел Монро? — произнес я, заикаясь.

Зря я это сказал, но уж больно потрясла меня Папочкина тирада.

— Я говорю о твоей матери, — сказал он. — Она пришла к тебе в нужде, а ты закрыл перед ней дверь.

— Я позаботился о ней самым лучшим образом, каким только мог. — И подумал: в какой форме Папочка получил информацию об этом инциденте?

— Не изгоняй свою мать к чужим людям! Теперь ты должен просить прощения у Аллаха.

От его слов я почувствовал облегчение. Это был тот случай, когда он говорил «Аллах», подразумевая «Фридлендер Бей». Я согрешил против его личных моральных убеждений, но если найду нужные слова и буду правильно действовать, то исправлю ошибку.

— О шейх! — медленно, выбирая слова, проговорил я. — Зная, как ты относишься к пребыванию женщин в своем доме, я не мог пригласить ее провести ночь под твоей крышей, однако было уже позднее время, чтобы испросить твоего разрешения. На одной чаше весов была моя мать, а на другой — обычай, заведенный в твоем доме. Я сделал свой выбор. — В общем, это почти соответствовало истине.

Он бросил на меня пристальный взгляд, и я увидел, что гнев его поутих.

— Твой поступок стал для меня худшей обидой, чем пребывание твоей матери у меня в доме, — сказал он.

— Я понимаю, о шейх, и прошу простить меня. Я не хотел оскорбить тебя или же пренебречь учением Пророка.

— Да будет с ним благословение Аллаха, — машинально пробормотал Папочка. Он скорбно склонил голову, но с каждой секундой его мрачное лицо прояснялось. — Ты еще очень молод, сынок. И это не последняя твоя ошибка. Если ты хочешь стать праведным человеком и милосердным вождем, то должен учиться на моем примере. Когда тебя посетит сомнение, не бойся спросить моего совета, когда бы и где бы то ни было.

— Слушаюсь, о шейх, — тихо ответил я. Буря прошла.

— Ты должен разыскать свою мать, вернуть ее и разместить в подходящих апартаментах. У нас много свободных комнат, а этот дом настолько же твой, как и мой.

По его тону я понял, что разговор окончен, и был чертовски рад этому.

Наша беседа чем-то напоминала хождение по канату, натянутому между минаретами мечети Шималь.

— Ты — сама доброта, о шейх, — сказал я.

— Ступай с миром, племянник.

И я отправился в свою квартиру, позабыв о завтраке. Кмузу, как обычно, последовал за мной.

— Кмузу, — спросил я таким тоном, словно эта мысль только сейчас пришла мне в голову, — ты случайно не говорил Фридлендер Бею о том, что произошло прошлым вечером?

— Яа Сиди, — сказал он, не изменившись в лице, — воля хозяина дома такова, что я должен рассказывать ему обо всех событиях.

Я задумчиво пожевал губу. Говорить с Кмузу все равно что говорить с мифическим оракулом: нужно формулировать вопросы с абсолютной точностью, иначе можешь получить в ответ полную несуразицу. Я начал просто:

— Кмузу, ты мой раб, не так ли?

— Да, — ответил он.

— Ты подчиняешься мне?

— Подчиняюсь вам и хозяину дома, яа Сиди.

— Но не всегда именно в этом порядке, правда?

— Не всегда, — согласился Кмузу.

— Ну вот, я хочу дать тебе простой и ясный приказ. Ты можешь не обсуждать его с Папочкой, потому что он сам предложил мне это. Я хочу, чтобы ты нашел в доме пустую квартиру, желательно подальше от моей, и уютно разместил в ней мою мать. Я хочу, чтобы ты помогал ей в течение всего дня. Когда я вернусь домой с работы, я буду говорить с ней о планах на будущее, поэтому она не должна быть пьяной или под наркотиками.

Кмузу кивнул.

— Она не сможет найти в доме ничего такого, яа Сиди.

Я без труда мог пронести контрабандой свои препараты и был уверен, что у Эйнджел Монро тоже имелись свои заначки.

— Помоги ей распаковать вещи, — сказал я, — и воспользуйся случаем удостовериться, что она оставила все свои дурманящие вещества за дверью.

Кмузу посмотрел на меня глубокомысленно.

— Вы заставляете ее придерживаться более строгих правил, чем установили для себя, — тихо сказал он.

— Да, наверно, — отвечал я несколько раздраженно. — Но это не твое дело.

— Простите меня, яа Сиди.

— Ладно. Сегодня я поеду на работу один. Кмузу и это не понравилось.

— Если вы возьмете автомобиль, — сказал он, — то как я смогу забрать вашу мать из отеля?

Я хитро улыбнулся:

— Портшез, повозка, запряженная быками, верблюжий караван — на твой выбор. Ты слуга, тебе и думать. До вечера!

На моем столе лежал еще один толстый конверт с купюрами. Видимо, кто-то из маленьких помощников Фридлендер Бея заходил ко мне в квартиру, пока я находился внизу. Я взял конверт, дипломат и вышел, пока Кмузу не пристал ко мне с новыми возражениями.

В моем дипломате по-прежнему лежала дискета с делом Абу Адиля. Я собирался почитать дело вчера вечером, но так и не выкроил времени. Хайяру и Шакнахаю, вероятно, дадут нагоняй, но мне было до лампочки. Что могут они сделать — застрелить меня, что ли?

Сначала я поехал в Будайен, оставил автомобиль на бульваре и зашел на Четвертой улице в магазин модификаторов. Небольшой магазин Лайлы представлял собой нечто среднее между мрачным игорным притоном и шумным баром для подростков-транссексуалов. Модди и дэдди в закромах Лайлы были покрыты слоем пыли и песка, там же нашли свою могилу многие поколения насекомых. Магазинчик непригляден, но товар в нем был добротным. В других можно было нарваться на бракованный, бесполезный и даже опасный товар. Я всегда чувствовал легкий выброс адреналина в кровь, когда подключал старинные и помятые Лайлины модди к своему мозгу.

Лайла была всегда (то есть постоянно!) «под напряжением», отчего поведение ее казалось весьма непривычным. Она здоровалась и прощалась с подвыванием, она взвывала от боли и от удовольствия, с завыванием обращалась к Аллаху. У Лайлы была высохшая черная кожа, вся, точно изюм, в морщинах, и растрепанные белые волосы. Долго я с ней не выдерживал. Тем утром она подключила модди, но я не мог угадать, какой именно. Иногда она казалась знаменитостью из европейско-американского фильма, иногда звездой голографии, иногда персонажем давно забытого романа или же самой Хани Пилар.

Но кем бы ни была Лайда, она всегда ныла. Больше от нее нечего было ожидать,

— Как дела, Лайла? — спросил я.

Тем утром в ее магазине стоял едкий запах аммиака. Она разбрызгивала по углам какую-то противную розовую жидкость из пластиковой бутыли. Не знаю зачем.

Лайла глянула на меня и улыбнулась загадочной чарующей улыбкой. Так смотрят, получив полное сексуальное удовлетворение либо порядочную дозу соннеина.

— Марид, — блаженно провыла она. Она подвывала, но это было безмятежное поскуливание.

— Я сегодня на работе и думал, что у тебя…

— Марид, сегодня утром ко мне пришла девочка и сказала: «Мама, нарциссы открыли глаза, и щеки роз зарделись! Почему ты не выйдешь и не посмотришь, как чудесно природа украсила все вокруг?»

— Лайла, не могла бы ты уделить мне минутку…

— А я ответила: «Дочка, то, что радует тебя, увянет в час, и что останется тебе? Лучше зайди ко мне, и мы вместе отправимся на поиски более совершенной красоты Аллаха, сотворившего эту весну». Лайла закончила свою маленькую проповедь и с упованием посмотрела на меня, выжидая, что я зааплодирую ей или упаду от просветления.

Я давно позабыл религиозный экстаз» Секс, наркотики и религиозный экстаз. В магазине Лайлы было много товара, и она лично определяла его качество. На каждом модди стояло ее персональное клеймо качества.

— Можно с тобой поговорить, Лайла?

Она посмотрела на меня, покачиваясь. Медленно подняла тощую руку и отключила модди. Пару минут моргала, и ее томная улыбка исчезла.

— Хочешь купить что-нибудь, Марид? — спросила она своим пронзительным голосом.

Лайла очень долго жила на свете; ходил слух, что она ребенком видела, как имамы закладывали основание стен Будайена. Но в модди она разбиралась больше, чем кто-либо, и особенно в своих, старых и давно снятых с производства. Думаю, у Лайлы был один из первых экспериментальных имплантатов, потому что с тех пор ее мозг ни разу не функционировал правильно. Беспорядочно пользуясь им, она, вероятно, лет сто назад сожгла всё свое серое вещество. Лайла выдержала пытку, которая превратила бы в бестолкового дурака любого другого. Вероятно, у нее была крепкая мозговая оболочка, которая защищала ее мозг от влияния извне. Любого влияния.

Я начал опять:

— Сегодня я на работе и хотел бы попросить у тебя основной модификатор полицейского.

— Пожалуйста. У меня есть все.

Она проковыляла к полке в глубине магазинчика и пошарила там. На полке была надпись: «Пруссия. Польша. Брюландия». Надпись не соответствовала содержимому полки; Лайла купила этот шкафчик вместе с потертыми ярлыками где-то в другом магазине, давно прекратившем свое существование.

Через несколько секунд она выпрямилась, протягивая мне два модди в помятой обертке.

— Вот то, что тебе нужно, — сказала Лайла. Один был бледно-голубой Полный Караульный

Набор модификаторов, его часто носили новички-полицейские. Это был неплохой поведенческий основательный комплекс, включавший в себя всевозможные ситуации. Я прикинул, что с модди Придирчивой Мамаши, который всучил мне Халф-Хадж, и с Полным Караульным я буду в полной безопасности.

— А что за штука второй модди? — спросил я.

— Подарок. Для тебя — за полцены. Черная Молния. Эта версия называется Мудрый Советник. Такой же был у меня, когда ты приходил.

Я заинтересовался. Черной Молнией назывался модди японского происхождения, популярный лет пятьдесят — шестьдесят назад. Вы садитесь в мягкое удобное кресло, и Черная Молния мгновенно погружает вас в транс ясновидения, после чего вводит в светлый, восстанавливающий силы сон. В зависимости от эмоционального состояния Черная Молния дает совет, предостережение или мистическую загадку для вашего ума.

Высокая стоимость данного устройства делала его развлечением богачей. Дальневосточные беллетристические версии еще больше сузили круг его применения. Черная Молния обычно представляла вас или высокомерным японским императором в поисках мудрости, или старым дзэн-буддийским монахом, смиренно молящимся среди снегов. Однако позднее идеи Черной Молнии получили широкое распространение на рынке персональных модификаторов. А это, по-видимому, была арабская версия, названная Мудрым Советником.

Я купил оба модди, считая не вправе отвергать помощь друга или фантазию. Для человека, ранее не допускавшего даже мысли о вскрытии своего черепа, я собрал неплохую коллекцию человеческих душ.

Лайла снова включила Мудрого Советника и улыбнулась мне просветленно. Улыбка, разумеется, была беззубой, и меня передернуло.

— Иди с миром, — прохныкала она.

— Да хранит тебя Аллах. — Я поспешил из магазина на улицу, прошел через ворота к месту стоянки автомобиля. Оттуда было рукой подать до полицейского участка. Оказавшись в боксе третьего этажа за своим столом, я открыл дипломат, переложил оба приобретения — Полный Караульный Набор и Мудрого Советника — в коробку с другими модди. Затем я взял зеленую кобальтовую дискету, вставил ее в дисковод и задумался. Видимо, я не был еще готов к чтению дела Абу Адиля. Вынув из коробки Мудрого Советника, я развернул его и включил.

После легкого непродолжительного головокружения Одран увидел себя сидящим на возвышении со стаканом лимонного шербета в руках. Напротив — на другом возвышении — сидел красивый мужчина средних лет. С ужасом он понял, что этот человек — Посланник Бога. Одран спешно отключил модди.

Я сидел за столом с Мудрым Советником в руке и трепетал. Подобный опыт глубоко взволновал меня. Видение было абсолютно реальным, не похожим на сон или галлюцинацию. Словно я не вообразил все это, а действительно находился в одной комнате с Пророком Мухаммедом, да будет с ним мир и благословение Аллаха.

Внесу ясность: я не религиозный фанатик. Я изучал вопросы веры и испытываю огромное уважение к ее предписаниям и традициям, но у меня нет возможности придерживаться их самому. Вероятно, душа моя будет проклята на веки вечные, и в аду у меня будет достаточно времени, чтобы раскаяться в своей нерадивости. Но, несмотря на это, даже я ужаснулся самоуверенности автора этого модди, рискнувшего изобразить Пророка в таком виде. Даже иллюстрации в религиозных книгах считаются идолопоклонством. Что скажет исламский суд о видении, только что пережитом мной?

Другой причиной моего потрясения в тот краткий момент перед отключением модди стало ясное ощущение того, что Пророк хочет мне сообщить нечто важное.

Я начал заталкивать модди обратно в дипломат, но тут меня осенило: автор на самом деле не описывал Пророка. Видения Мудрого Советника и Черной Молнии не были запрограммированными виньетками какого-то циничного борзописца. Модди был психоактивным. Он оценивал мое собственное интеллектуальное и эмоциональное состояние и давал мне возможность самостоятельно творить иллюзию.

Я решил, что в таком случае мое видение не является глумлением над религией. Оно было лишь средством проявления моих собственных, глубоко скрытых чувств. Я понял, что сделал великое открытие. И почувствовал себя намного лучше. Я снова включил модди.

После небольшого головокружения Одран увидел себя на возвышении со стаканом лимонного шербета. Напротив него — на другом возвышении — сидел красивый мужчина средних лет. С ужасом он понял, что этот человек — Посланник Бога.

— Ассалам алейкум, — сказал Пророк.

— Ваалейкум ассалам, яа Хазрат, — ответил Одран. Он подумал, до чего же жутко, должно быть, чувствовать себя так свободно в присутствии Посланника Бога.

— Знаешь ли ты, — сказал Пророк, — что есть источник радости, который заставит тебя забыть о смерти и приведет тебя к согласию с волей Аллаха?

— Поясни мне, что ты имеешь в виду? — попросил Одран.

Пророк Мухаммед улыбнулся:

— Ты слышал, что в моей жизни было много бед и опасностей.

— Люди не раз замышляли убить тебя за твое учение, о Посланник Аллаха. Ты выдержал много битв.

— Да. Но знаешь ли ты о самой большой опасности, которой я подвергался?

Одран замолкал в недоумении.

— Ты потерял своего отца, еще не родившись.

— Так же, как ты своего, — сказал Пророк.

— Ты потерял свою мать в детстве.

— Так же и ты остался без матери.

— Ты начал жизнь, не имея ничего.

Пророк кивнул.

— В тех же условиях начал жизнь и ты. Нет, все это были не самые большие невзгоды, равно как и попытки моих врагов уморить меня голодом, побить камнями, сжечь меня в собственном жилище или отравить мою пищу.

— Яа Хазрат, — благоговейно спросил Одран, — так что же было самой большой опасностью?

— В начале моей проповеднической деятельности жители Мекки не слушали меня. Я обратился к Сардару из Тайофы с просьбой разрешить мне проповедовать там. Сардар уступил моей просьбе, но я не знал, что вместе с тем он дал тайный приказ своим наемным убийцам уничтожить меня. Я был тяжело ранен и упал без сознания. Друг вынес меня из Тайофы и положил под тенистое дерево. Потом он вернулся в деревню за водой, но никто в Тайофе не дал ему ни капли.

— Над тобой нависла смертельная угроза? Пророк Мухаммед поднял руку.

— Но разве человек не всегда находится под угрозой смерти? Когда я пришел в себя, я обратил лицо к Небесам и взмолился: «Боже милостивый! Ты поручил мне нести твое слово людям, но они не слушают меня. Или мое несовершенство отвращает их от твоего благословения? О, дай же мне мужество начать все сначала!»

И я заметил на небе над Тайофой архангела Гавриила. Он ждал моего приказа, чтобы смести деревню с лица земли. В ужасе я закричал: «Нет, не надо! Аллах выбрал меня из многих, чтобы я был благословением для человечества. Я не хочу наказывать их, пусть живут. Если они не примут мое послание, может быть, их дети или дети их детей примут его». Именно то ужасное мгновение власти, когда я мановением руки мог уничтожить всю Тайофу и ее жителей, было самой большой опасностью в моей жизни. Одран был смущен.

— Воистину велик Аллах, — сказал он, поднял руку и отключил модди.

Бип! Мудрый Советник исследовал импульсы моего мозга, вызвал картину, связанную с моим нынешним смятенным состоянием, и предложил свое решение проблем. Но что именно Мудрый Советник пытался сообщить мне? Я был слишком глуп и понимал все слишком буквально, чтобы уразуметь истинный смысл этой картины. Видимо, я рассчитывал, что он посоветует мне пойти к Фридлендер Бею и сказать ему:

— Я могу уничтожить тебя, но из милости не сделаю этого.

И что тогда — Папочку охватит чувство раскаяния и он освободит меня от всех обязательств?

Но потом я сообразил, что не все так просто. Во-первых, у меня нет власти, чтобы уничтожить его. Фридлендер Бей был защищен от низших существ вроде меня баракой — влиянием, сродни магическому, которым обладают некоторые, из великих людей. Чтобы поднять на него руку, требовалась личность куда более сильная, даже для того, чтобы подкрасться, когда он спит, и влить яд в его ухо.

О'кей, все это значило, что я не понял урока, но я и не думал беспокоиться на этот счет. В следующий раз, когда встречу на улице имама или святого, я попрошу растолковать мне увиденное. Сейчас меня ждали более важные дела. Я положил модди обратно в свой дипломат.

Затем я загрузил в компьютер дело Абу Адиля и минут десять просматривал его. Оно было невероятно скучным, как я и предполагал. Абу Адиля привезли в город в детстве более чем полвека назад. Его родители много лет скитались после катастрофы Субботней войны. Мальчиком Абу Адиль помогал отцу, продававшему лимонад и шербет в квартале Дубильщиков. Он играл на узких, извилистых улицах Медины, старой части города. Когда отец умер, Абу Адиль, чтобы прокормить себя и свою мать, стал профессиональным нищим. Каким-то образом, с помощью ли силы воли или своих способностей, он смог проститься с бедностью и унижением и стал уважаемым и влиятельным человеком в Медине. Дело Абу Адиля не содержало подробностей этого замечательного превращения, но, если Абу Адиль был серьезным конкурентом Фридлендер Бея, я без колебаний поверил в это. До сих пор его дом располагался в западной части города, недалеко от ворот Заходящего Солнца. Согласно сообщениям у него был такой же большой особняк, как у Папочки, окруженный ужасающими трущобами. К тому же у Абу Адиля оставалась армия друзей и сторонников в лачугах Медины, так же, как у Фридлендер Бея — в Будайене.

Вот что в общих чертах я узнал, когда офицер Шакнахай просунул голову в мой бокс.

— Время закругляться, — сказал он.

Я спросил себя, почему лейтенант Хайяр так беспокоится о Реда Абу Адиле. Я не нашел в его деле ничего, что бы указывало на него как на второго Фридлендер Бея: просто богатый влиятельный человек, чьи дела бывали и грязны в меру, и, случалось, чрезмерно. Если он сродни Папочке — а тому были очевидные доказательства, — в его намерения не входило тревожить невинных обывателей. Фридлендер Бей не был хозяином уголовного мира, как, видимо, и Абу Адиль. Такого человека, как он, можно задеть лишь вторжением на его территорию или угрозами его близким.

Я последовал вниз, в гараж, за Шакнахаем.

— Это моя, — сказал он, указывая на патрульную машину, въезжавшую в гараж после смены. Он приветствовал двух усталых полицейских, выбравшихся из машины, и сел за руль.

— Ну? — сказал он, глядя на меня.

Я не торопился приступать к делу. Во-первых, мы с Шакнахаем в продолжение всей смены будем заключены в узкое пространство полицейской машины, и эта перспектива меня не воодушевляла. Во-вторых, лучше сидеть в участке и читать скучные дела, чем идти вместе с закаленным в боях ветераном на мрачные улицы. Но все-таки я сел на переднее сиденье. Иногда сопротивление бывает бесполезно.

— Что у тебя? — спросил он, глядя перед собой на дорогу. Его правая щека оттопыривалась из-за основательного куска жевательной резинки.

— Ты имеешь в виду это? — Я показал Полный Караульный модди, включить который еще не успел.

Он поглядел на меня и пробормотал что-то себе под нос.

— Я спрашиваю, чем ты будешь защищать меня от бандитов? — спросил он и снова недовольно покосился в мою сторону.

Под курткой у меня был револьвер. Я вынул его из кобуры и показал ему.

— Мне дал его лейтенант Оккинг в прошлом году, — пояснил я.

Шакнахай пожевал жвачку.

— Лейтенант всегда хорошо ко мне относился, — сказал он и вновь уставился на меня.

— Да… — протянул я, не зная, что сказать. Я был виноват в гибели Оккинга, и Шакнахай наверняка слышал об этом инциденте. Чтобы успешно сотрудничать с ним, мне предстояло преодолеть какую-то невидимую преграду между нами. В машине воцарилось неловкое молчание.

— Послушай, твоя игрушка только и годится, что путать птиц и мышей. Взгляни-ка на пол.

Я пошарил под сиденьем и вытащил небольшой арсенал. Там были гранатомет большого калибра, статический пистолет и игломет, чьи стрелы запросто могли отделить мясо от костей взрослого носорога.

— Что ты предлагаешь?

— Тебе нравится вид крови, заливающей все вокруг?

— В прошлом году насмотрелся, с меня хватит, — сказал я.

— Тогда забудь об игломете, хотя оружие это неплохое. Оно стреляет по выбору: тремя успокаивающими иглами, тремя нервно-паралитического действия и тремя разрывными. Гранатомет, верно, будет тяжеловат для тебя. Он втрое мощнее твоей свистульки. Остановит любого на расстоянии четверти мили, поражает цель на расстоянии ста ярдов. Тебе, скорее всего, подойдет статический пистолет.

— И какова эффективность попадания? Шакнахай пожал плечами:

— Если целить в голову, достаточно двух-трех выстрелов, чтобы сделать человека калекой на всю жизнь. Но в голову попасть трудно. Стреляй в грудь, это вызовет сердечный приступ. При попадании в другие части тела преступник теряет контроль над мышцами и через четверть часа окажется беспомощен. То, что тебе нужно.

Я кивнул и затолкал статический пистолет в карман куртки.

— Ты не считаешь, что я…

Но тут затрезвонил мой телефон, я снял его с пояса. Наверное, домогается одна из моих нерешенных проблем, подумал я и ответил:

— Слушаю.

— Марид? Это Индихар.

Казалось, что хороших новостей больше не существует. Я закрыл глаза.

— Ну, как твои дела? Что ты поделываешь?

— Ты знаешь, который час? Ты, хозяин клуба, Магреби. Ты несешь ответственность перед девочками, работающими днем. Не хочешь ли приехать на открытие?

Я совершенно позабыл про этот чертов клуб. Я действительно не желал о нем думать, но Индихар была права, когда говорила об ответственности.

— Я приеду сегодня, как только смогу. Все на работе?

— Здесь я, Пуалани, Жанель уходит, где Кэнди — неизвестно, а Ясмин не знает, чем бы заняться.

Еще и Ясмин. Боже!

— Сейчас приеду.

— Иншаллах, Марид.

— Пока. — Я снова прицепил телефон на пояс.

— Куда ты должен идти? У нас нет времени на личные дела.

Я попытался объяснить:

— Фридлендер Бей решил преподнести мне подарок и приобрел для меня клуб в Будайене. Ума не приложу, что с ним делать. Ладно, забудь об этом. Теперь надо ехать и открывать дело.

Шакнахай засмеялся.

— Опасайся двухсотлетних старцев у власти, дары приносящих, — сказал он. — Где же этот клуб?

— На Улице, — ответил я. — Клуб Чириги. Понял, о чем я говорю?

Он повернулся и некоторое время смотрел на меня в молчании.

— Да, я знаю этот клуб. — Шакнахай круто развернул автомобиль по направлению к Будайену.

Может, вам кажется, что газануть через восточные ворота в полицейском автомобиле и промчаться по главной улице, где запрещено движение транспорта — радостное и захватывающее событие. Мое же состояние было совсем противоположным. Я скрючился на сиденье в надежде, что никто из знакомых не узнает меня. Всю жизнь я ненавидел копов, а теперь оказался одним из них. Мои бывшие друзья уже смотрели на меня так, как я раньше смотрел на Хайяра и других полицейских в Будайене. Я был благодарен Шакнахаю за то, что он благоразумно не включил сирену.

Шакнахай остановил машину прямо у клуба Чириги, и на тротуаре я увидел Индихар рядом с Пуалани и Ясмин. Печальное зрелище предстало моим глазам: Ясмин остригла свои чудесные черные кудри, которые я так любил. Наверное, с тех пор как мы расстались, у нее появилась потребность что-то изменить. Я глубоко вздохнул, открыл дверцу машины и вылез.

— Как дела? — спросил я: Индихар сверкнула на меня глазами.

— Мы уже потеряли чаевые за час работы, — сказала она.

— Ты хочешь управлять клубом или нет, Марид? — спросила Пуалани. — Я ведь хоть сейчас могу перейти к Ио-Мама.

— Френчи готов забрать меня сию секунду, — бросила Ясмин. Ее лицо было холодным и надменным. Езда в полицейском автомобиле подрывала мой авторитет в ее глазах.

— Не волнуйся, Ясмин. Просто сегодня утром у меня было много хлопот. Индихар, не могла бы ты поработать пока вместо меня? Ты понимаешь в делах клуба гораздо больше моего.

Секунду или две она разглядывала меня.

— Если только у меня будет нормированный рабочий день, — наконец откликнулась Индихар. — Я не хочу приходить рано утром, а уходить поздно вечером. Чири все время заставляла нас так работать.

— Хорошо, договорились. Если будут еще идеи, дай мне знать.

— И плати мне столько, сколько получают другие управляющие. Кроме того, я буду танцевать, только когда захочу.

Я нахмурился, но выхода у меня не было.

— Ладно. А кто будет замещать тебя ночью? Индихар пожала плечами.

— Я не доверяю этим неряхам. Поговори с Чири. Верни ее.

— Нанять Чири на работу в ее собственном клубе?

— Это больше не ее клуб, — заметила Ясмин.

— Да, верно, — сказал я. — Как ты думаешь, она согласится?

Индихар засмеялась:

— Она сдерет с тебя втрое большее жалованье, чем получает любой другой управляющий на Улице. Она тебе задаст жару, а если будешь смотреть сквозь пальцы, нагреет и с кассой. Но все равно она стоит этого. Никто не умеет делать деньги так, как Чири. Без нее ты через полгода сдашь свою собственность в аренду какому-нибудь лавочнику.

— Ты очень обидел ее, Марид, — сказала Пуалани.

— Знаю, но я же не виноват. Все это дело организовал Фридлендер Бей, не предупредив меня. Этот клуб свалился мне на голову,

— Чири не знает об этом, — сказала Ясмин.

Я услышал, как за спиной хлопнула дверца машины. Обернулся и увидел, что ко мне идет Шакнахай, на лице — широкая ухмылка. Мне нужна была его поддержка, а его все это забавляло.

Индихар и другие девочки презирали меня за мою связь с полицией, а полицейские — за то, что для них я по-прежнему был мелким воришкой. Арабы говорят: «Если снимешь одежду, замерзнешь». Это совет не отрываться от своей группы поддержки. Однако она не придет на помощь, если заявится толпа друзей и разденет тебя догола без твоего на то согласия.

Шакнахай не сказал мне ни слова. Он подошел к Индихар и, наклонившись, прошептал ей что-то на ухо. Многие девушки на улице питают слабость к полицейским. Я лично не понимаю этого. А некоторые копы пользуются ситуацией. Но меня удивило, что именно Индихар оказалась одной из таких девушек, а Шакнахай — таким копом.

Мне и в голову не пришло занести увиденное в список недавних странных совпадений: мой новый напарник имеет какие-то общие дела с новой управляющей клубом, подаренным мне Фридлендер Беем.

— Все уладилось, Одран? — спросил Шакнахай.

— Да, — ответил я. — Сегодня я должен переговорить с Чиригой.

— Индихар права, — сказала Ясмин. — Чири тебе покажет.

Я кивнул:

— Думаю, она имеет на это право, но я все равно хочу увидеть ее.

— Пойдем, — сказал Шакнахай.

— Если появится время, забегу вас проведать, — пообещал я.

— С нами-то все в порядке, — сказала Пуалани. — Мы свою работу знаем. Смотри сам в оба с этой Чири.

— Береги кое-что, — сказала Индихар, — если угадаешь, что я имею в виду.

Я помахал ими направился к патрульной машине. Шакнахай чмокнул Индихар в щеку и бросился вслед за мной. Он сел за руль.

— Ну как, поработаем? — спросил он. Мы все еще стояли на обочине.

— Давно ты знаком с Индихар? Я никогда не видел тебя в клубе Чири.

Шакнахай посмотрел на меня младенчески-невинным взглядом.

— Я знаю ее давно, — ответил он.

— Понятно, — сказал я и прекратил дальнейшие расспросы. Казалось, он не хотел разговаривать на эту тему.

Вдруг пронзительно взвыла тревога, и механический голос патрульного компьютера проскрипел:

«Номер 374 немедленно выезжайте. Угроза взрыва и захват заложников, кафе «Феи Бланш», Девятая Северная улица».

— Это у Гарготье, — сказал Шакнахай. — Поехали туда.

Компьютер замолчал.

А Хайяр заверил меня, что не стоит беспокоиться насчет подобных ситуаций…

— Бисмиллах ар-рахман ар-рахим, — пробормотал я. — Во имя Аллаха, великодушного и милостивого.

На этот раз, когда мы проезжали по Улице, Шакнахай включил сирену.