"Око флота" - читать интересную книгу автора (Вудмен Ричард)Глава седьмая. ДуэльПроснувшись поутру, Дринкуотер мог только очень расплывчато припомнить события предыдущей ночи. После сказанного им тоста вечер для него превратился в одно размазанное пятно, он даже не помнил, как ушел адмирал. Сине-белые мундиры, золотая тесьма и красные лица мелькали в густой пелене табачного дыма. В мерцании свечей алый мундир и блестящий воротник Вилера казались яркими как солнце. Собравшиеся то разражались взрывами смеха, то становились серьезными опять. Разговор шел о множестве вещей. Сначала он был всеобщим, потом растекся на группы; чем пустее становились бутылки, тем больше звучало непристойных слов, голоса то разделялись, то сливались в единый гул. Этот вечер был часом триумфа Генри Хоупа. К концу вечера Блэкмор высказал предложение, что не хватает музыки. Призвали О’Молли. Коротышка-ирландец вошел, бросая вожделенные взгляды на остатки еды и пустые бутылки. Он извлек из скрипки несколько приятных печальных звуков, благодаря чему за столом вскоре воцарилась тишина. И тут мелодия по громкие аплодисменты перешла в сумасшедшую ирландскую джигу, офицеры пустились в пляс, и по своему накалу это бурное веселье напомнило Дринкуотеру Битву при Лунном Свете, в которой эти лихие парни сыграли такую роль. Коротышка О’Молли получил в награду две гинеи и раскланялся с подобострастием, из которого можно было сделать вывод, что в процессе поджарки тех самых каплунов, на чьи обглоданные скелеты кок взирал с такой завистью, он уже успел снять с них хорошую пробу. Несмотря на ощущение, что вечер прошел успешно, Дринкуотеру проснулся с чувством, что не все так прекрасно. Голова болела от непомерного количества выпитого, но было еще что-то. Он напряженно копался в памяти, надеясь найти причину своего беспокойства. Поначалу ему казалось, что сделал что-то не так. Мысль, что он мог опозориться в присутствии адмирала, заставила его желудок болезненно сжаться. Но тут обрисовавшаяся в полутьме твиндека фигура внезапно вернула ему память. Это был Моррис, который пришел сказать ему, что настал черед Дринкуотера нести якорную вахту. В свете фонаря лицо Морриса выглядело каким-то демоническим. Остальные части его тела были неразличимы в темноте кокпита. Увидев, что Дринкуотер не спит, «злой дух» изверг свистящим шепотом целых поток ругательств, сопровождаемых страшной гримасой. Натаниэля сковал ужас, который еще более усугублялся уязвимостью его позиции. Моррис буквально излучал гнев и зависть, и они только усилились, когда старший мичман учуял страх Дринкуотера. Ярость душила его. – Ну-ка, адмиральский подхалим, вытряхивайся из койки и тащи свою сальную задницу наверх, да поживее! Дринкуотер не ответил, только покрепче стиснул одеяло. Несколько мгновений лицо Морриса висело над ним, горящий злобой взгляд, казалось, пронизывал Натаниэля насквозь. Быстрым движением Моррис вдруг выхватил нож. Свет фонаря задрожал на лезвии. В этот ужасный момент Дринкуотер внезапно почувствовал, что страх ушел. Он напрягся и приготовился к неизбежному… Моррис взмахнул ножом. Удерживающие койку веревки разорвались, и Дринкуотер с шумом рухнул на пол. Выбравшись из-под одеяла он обнаружил, что остался один в наполненной скрипом темноте. На палубе лил дождь, и дул пронизывающий ветер. Дринкуотер поежился и поплотнее запахнул плащ. Признаков рассвета еще не было, и фигура Морриса, тщетно пытавшегося укрыться от непогоды за бизань-мачтой, казалась почти неразличимой. Вдруг она стала более зримой и приблизилась к Дринкуотеру. Скрытое тьмой лицо Морриса придвинулось вплотную к Натаниэлю. Старший мичман с силой ухватил младшего за руку. На щеке Дринкуотер почувствовал яростный плевок. – Слушай сюда, – прошипел Моррис, – если ты, маленький ублюдок, думаешь, что можешь проповедовать тут свои черт побери откуда взявшиеся идеи, то ты ошибаешься. Треддл не забыл, как его высекли, и никто из нас не забыл про Хамфриса. Так что имей это в виду. Понял? Дринкуотер не мог сопротивляться яростному натиску Морриса. Этот голос, плевок и железная хватка на руке пугали его. Колено Морриса вонзилось ему в живот. Дринкуотер застонал от боли. – Ты понял, черт тебя побери? – с ноткой сомнения спросил Моррис. – Д… да, – выдавил Дринкуотер, скрючившись от боли и накатившей дурноты. Из пелены дождя вынырнула другая фигура. На один пугающий миг Дринкуотеру показалось, что это Треддл, но тут он услышал голос Тригембо: – Все в порядке, мистер Дринкуотер? Он почувствовал, как замер Моррис, и распрямился. По щекам лились слезы, но Натаниэль собрался и ответил: – Да, спасибо. Приглушенным голосом Моррис распорядился принести часы. – Лейтенанты сегодня ночью освобождены от вахты. В три склянки свистать всех наверх. Подошел квартирмейстер, неся песочные часы, рассчитанные на тридцать минут. Нижняя колбы была почти полна. – Восемь склянок, мистер Моррис. – Ну так бейте. – Есть, сэр. Четыре часа утра. Когда Моррис спустился вниз, Дринкуотер подошел к наветренному борту. Капли дождя секли ему лицо. Это его успокаивало. Боль в животе стихала, голова прояснялась. И тут на него накатил приступ тошноты. От совокупности боли, вина и чувства презрения к себе его вырвало в темные, шипящие волны Спитхеда. Ему стало легче. Он стоял на наветренном борту, сжимая руками поручни. Его презрение к себе становилось все больше. Почему он не ударил Морриса в ответ? Хотя бы разок? Ему пришлось признаться себе, что он струсил вопреки всем своим твердым решениям, которые принял и готовился воплотить жизнь при первом удобном случае. И таковой ему только что представился: Моррис напал на него. До того он лелеял надежду, что Моррис решит-таки оставить его в покое. Но тот явно не намерен этого делать. Как ему хотелось бы, чтобы он никогда не узнал о Моррисе того, что узнал. Это было так отвратительно, что возникшая в его живом воображении картинка заставила Натаниэля вздрогнуть. Впрочем, его испуг от увиденного едва ли был большим, чем испуг тех, кого он застал. Именно ужас лежит в основе той силы, которою он получил над Моррисом. Моррис действовал жестоко, но за своей жестокостью он безуспешно пытается спрятать страх. У него нет другого выхода. Вдруг Дринкуотер осознал, что кто-то стоит рядом с ним. – Ха-хм, – раздалось осторожное покашливание. Дринкуотер резко повернулся. – Прощенья просим, сэр… – Что такое? – Я видел, че случилось, сэр. Я видел, как он ударил вас. Коль скажете, буду свидетелем, сэр. – Нет, Тригембо, спасибо, – Дринкуотер замялся. Он припомнил их разговор на Средиземном море. Перед его мысленным взором промелькнул Хамфрис, потом вспомнились Треддл, Шарплз и наказание, полученное Тригембо. Натаниэль напряженно посмотрел на матроса. Тригембо ждет, что Дринкуотер не даст спуску Моррису, иначе он будет считать мичмана трусом… Внезапно Дринкуотер припомнил, как несколько минут назад страх покинул его. Натаниэля обуяла решимость. Он не станет более терпеть тиранию Морриса и вызовет старшего мичмана на дуэль. В такие мгновения отчаянные решения принимаются легко, вот только воплотить их в жизнь будет не так просто. – Нет, Тригембо, это дело кокпита, как ты однажды сказал, – ответил Дринкуотер, страясь, чтобы его голос звучал твердо. – Буду признателен, если ты не станешь болтать. Моряк ушел, обуреваемый разочарованием. Он просчитался, предлагая помощь молодому джентльмену. Тригембо думал, что тот станет использовать для обуздания Морриса законные средства. Ему припомнилась двадцать девятая статья Свода: по ней Дринкуотер мог притянуть Морриса даже если увидел бы, как тот держит кого-то за руку. Тригембо недоумевал. Он «ставил» на молодость, и не понимал, почему молодежь не задала Моррису хорошую трепку, свидетелем чему ему приходилось быть на многих кораблях. Тригембо был слишком безыскусен, чтобы понять чувства, владевшие Дринкуотером, так же как и Дринкуотер не мог понять, что поступки Морриса диктуются его черной душой – факт, совершенно ясный для Тригембо. При первых проблесках рассвета Дринкуотер смотрел, как матрос уходит. – Тригембо! – Сэр? – моряк замер. – По-тихому попроси одного из помощников плотника выстругать из куска ясеня два шест. Каждый должен быть три фута в длину, понял? – Есть, сэр. И спасибо. Дринкуотер не имел ни малейшего представления, за что Тригембо хочет его поблагодарить, но почему-то падающие на лицо капли показались ему вдруг теплее. Вести о продаже приза и обещание допустить на борт посетителей сделали «Циклоп» самым счастливым кораблем на якорной стоянке. Еще до конца утренней вахты матросы с необычным для такого дела радостным настроением надраили палубу и привели в порядок такелаж. Когда на палубу поднялся Дево, вся медяшка уже блестела в бледных лучах восходящего солнца, обещающих, что идущий на смену дождливой ночи день окажется ясным. Люди не сводили глаз со свинцовых вод, отделяющих их от форта Джилкикер и гавани Портсмута. В течение нескольких дней наемные ялики и вельботы, груженые женщинами и детьми кружили рядом с кораблями. Большинство из женщин были шлюхами, но встречались среди них и жены, законные перед лицом бога или властей. Располагаясь прямо у бортов кораблей, эти лодки представляли собой унылое зрелище. Иногда матросам удавалось обменяться с их пассажирками парой фраз или помахать рукой, пока окрики офицеров и боцманов не вынуждали их снова вернуться к работе. Часто лодки вынуждены были уходить из-за рвения офицеров или морских пехотинцев-часовых, иногда их отгоняли патрульные катера флота. Для их экипажей это доставляло особую радость: если тебе не дают получить удовольствие самому, то можно хоть не дать насладиться другому. Хотя портом приписки «Циклопа» был Чатэм, часть его команды, как правило, добровольцы, происходили из портсмутской округи. Иногда молодые жены решались отправиться в путешествие – одному Богу известно, чего им это стоило – в надежде повидать своих мужей. Но в то утро большую часть «циклоповцев» интересовал совсем другой сорт женщин. Сегодня ни один патрульный катер не сможет помешать им получить удовольствие, и их радость была еще большей из-за того, что патрульные функции в тот день возложили на «Метеор». Это была сладкая месть за разгул, устроенный их консортом в Порт-Маоне. За завтраком в офицерской кают-компании, состоявшим из свежесваренного кофе и тостов, председательствовал лейтенант Дево, пребывавший, судя по всему, в прекрасном расположении духа. – Ну, Эпплби, – обратился он к краснощекому доктору, – и в чем причина вашей грусти? – Причина грусти кроется в моем сожалении о грехах, присущих человеческой натуре, мистер Дево. О, чашечка кофе будет весьма кстати, благодарю за любезность, – доктор уселся на стул, предложенный первым лейтенантом. – Женщины, мистер Эпплби? – с улыбкой поинтересовался Дево, наливая кофе. – Женщины, мистер Дево, – уныло вздохнул хирург. – Ну и мужчины, конечно. Дево расхохотался. – Бедняга Эпплби. Нам может повезти или не повезти в схватке, но вы, бедолага, в любом случае окажетесь в проигрыше. – Но у вас, разумеется, найдется достаточно ртути, чтобы преодолеть неизбежные последствия? – вмешался в разговор лейтенант Прайс, в котором стыдливость вела безнадежный бой с любопытством. Эпплби набрал в грудь воздуху, и Дево приготовился к одной из длинных тирад, которыми славился их корабельный доктор. – Мистер Прайс, количество ртути, которое глубокоуважаемые лорды-комиссионеры выделяют на нужды адмиралтейства, иными словами, на военные корабли, достаточно разве что для борьбы с хроническими случаями сифилиса, и то на самом маленьком судне флота. Их светлости не берут в расчет факт, что корабли различного ранга нуждаются, в зависимости от этого самого ранга, в различных объемах препарата. Да, под сифилисом я подразумеваю ту передающуюся с кровью болезнь, известную в просторечии как «зараза». Сей эвфемизм вовсе не облегчает ее воздействие на организм человека, но показывает легкомыслие моряков, наивно ставящих эту болезнь вровень с обычной простудой, вводя себя в заблуждение этим общеупотребительным словом. К несчастью, матрос упорствует в своем заблуждении до тех пор, пока, обезображенный сверх пределов терпения своих собратьев, едва стоя на ногах и с помутившимся рассудком, не отправляется в свой последний приют, обрекая близких на вечный позор, а свою бессмертную душу – на адские муки. Дево уже приходилось выслушивать это раньше. – Более того, – продолжил Эпплби. Дево вздохнул. – Более того, по моему мнению, употребление ртути воздействует лишь на симптомы болезни, делая жизнь пациента более сносной, но не препятствует распространению инфекции. Рано или поздно, бациллы атакуют внутренние органы, вызывая смерть в результате остановки или перерыва в осуществлении важнейших функций человеческого организма. – А как по вашему: похоть можно отнести к «важнейшим функциям человеческого организма»? – поинтересовался Дево, подмигнув Прайсу. Тот заметно побледнел. – Достопочтенный Джон Дево задает мне вопрос, на который, как человек его эрудиции, явно должен знать ответ сам. Похоть суть естественное проявление стремления к произведению потомства, что священное писание осеняет своим покровом как основу жизни. Но естество не должно предаваться столь разнузданному распутству… – Но ведь так и происходит, док, – снова вмешался Прайс, воспряв, когда беседа отошла от чисто медицинской темы. – Именно, мистер Прайс, и отсюда мы и говорим о распространении этой ужасной болезни. Она не что иное, как наказание, ниспосланное Господом. – Уф! – взорвался Дево, не в силах больше выносить разглагольствования доктора. – И никаких «уф», сэр, – протестующее заявил Эпплби. – Внимайте доказательствам. За появлением Христа на земле последовал расцвет церкви, и тысячу лет христианская религия одерживала верх над язычеством. Но когда римская церковь так прогнила, что превысила меру божьего терпения, дьявол принялся соблазнять людские сердца посредством рукотворного искусства, которое среди образованных людей гордо называется «ренессансом». Люди стали заниматься поисками «знания». И что же привез ваш Колумб, вернувшись из своей пресловутой Америки? Сифилис! – – Я живу в свое время, сэр, – ответил славный доктор, но трагические нотки в его голосе плохо вязались с жизнерадостной наружностью. – Вы толкуете как какой-нибудь чертов уэслианец7, Эпплби. – А если я симпатизирую этому человеку? – Ха! В таком случае будь я проклят, если когда-нибудь еще угощу вас кофе. Верно, Дринкуотер? Последняя фраза адресовалась мичману, появившемуся в дверях кают-компании. – Прошу прощения, сэр, лодки приближаются. Блеск, появившийся в глазах Дево, мог служить подтверждением правоты Эпплби. – Спасибо, Дринкуотер, – мичман повернулся. – Да, Дринкуотер! – Сэр? – Присядь-ка сюда, парень, и выслушай хороший совет, – сказал первый лейтенант, указывая на свободный стул. Дринкуотер сел, недоумевающе глядя на обоих лейтенантов. – Мистер Эпплби хочет кое-что сказать тебе. Разве не так, доктор? Эпплби кивнул, выстроил в уме колонны своих аргументов и повел их в атаку на мичмана. – Так вот, юноша, первый лейтенант имел в виду заразную болезнь, которой можно успешно избежать, соблюдая полное воздержание… Несколько секунд Дево наблюдал, как по лицу Дринкуотера расползается выражение ужаса, потом нахлобучил на голову треуголку и махнул Прайсу. Лейтенанты вышли из каюты. – … полное воздержание, которого я настоятельно рекомендую вам придерживаться, и прошу вас приложить все возможное старание… Прибытие женщин собрало на палубе всех матросов. Следя за подходом лодок, люди выглядывали из-за коечных сеток, высовывались из портов и облепили нижний ярус рангоута. Они не забивали себе голову тем, что предстоящие события не будут должной полноценной заменой увольнению на берег, которое многим было недоступно из опасений перед дезертирством. Сейчас их занимали только мысли о дебоше. Джин и женщины прибыли на корабль. Вилер и его морские пехотинцы делали вид, что поддерживают порядок, но обычаи морской службы, открывая доступ на борт женщинам всех классов, подразумевали, что на любые проявления пьянства и разврата придется закрыть глаза. Нужно понимать, что большая часть женщин являлась шлюхами, палубе вскоре предстояло превратиться в картину отчаянного распутства. Женщины были самых разных возрастов: от заматерелых потаскух – размалеванных и всклокоченных, в поношенных грязных платьях, дырявых, как фонарь из тыквы; до начинающих проституток, чей цвет молодости уже обсыпался под житейскими ветрами, а глаза устало потухли от постоянной борьбы на грани выживания. Было и несколько законных жен. Более старшие уже привыкли к обществу своих товарок, две-три помоложе растерялись и испугались, попав в хаос главной палубы. Могло случиться так, что жена какого-нибудь бедного конторского клерка, насильно завербованного во флот, лелеявшая кое-какие претензии на благородство, обнаруживала, что ее супругу приходится обитать в столь жутких условиях. Такие женщины тут же становились предметом жестоких насмешек со стороны других, которые еще более усугублялись открытием, что муж давно уже утратил былой лоск. Законных супруг легко было отличить еще на входе, так как они предъявляли часовым пропуска. Супруги искали взглядом мужей, избегая намеков и щипков остальных матросов. Для кое-кого из жен поиски заканчивались шумным скандалом. Не ожидая прибытия супруг, мужья уже развлекались со шлюхами. Одна изрядных размеров дама обнаружила своего благоверного, одного из шкотовых, между двумя двенадцатифунтовками именно за таким делом, и измочалила зонтик о его ягодицы. Из ее уст изливался непрерывный поток брани, и вскоре вокруг троицы собралась толпа зевак из матросов и потаскух. Приостановив избиение, жена сделала большой глоток джина из протянутой кем-то бутылки. Воспользовавшись перерывом, муж завершил начатое, и, под одобрительные крики толпы, девка выскользнула из под него, наскоро приводя в порядок одежду. Она протянула было руку за деньгами, но передумала, заметив выражение лица законной супружницы. Стремительное наступление оскорбленной леди заставило ее искать убежища за орудийным станком. – Не видать тебе моих денег, грязная шлюха! Ты еще и ремесла своего не знаешь: денежки-то надо брать вперед! При этих словах шкотовый ухватил жену за руку и врезал ей по губам: – А тебе-то это откуда известно, а, крошка Полли? Сообразив, что дело из публичного превращается в сугубо семейный разговор, толпа стала растекаться. Весь день совокупление продолжалось то с большей, то с меньшей силой. Остатки денег, имевшихся у моряков, вскоре перекочевали в карманы женщин. Мистер Коппинг, казначей, с важным видом, как и полагается представителям своей породы, сидел за столом и принимал от желающих расписки с их отказом от части полагающихся призовых денег в обмен на аванс наличными. Подогреваемые страстью, многие моряки переходили границы разумного, но таков уж хлеб казначея, пусть презираемый, но далеко не постный. Патруль с «Метеора» отчаянно курсировал вокруг «Циклопа». Время от времени, под вопли и улюлюканье, из открытого пушечного порта вылетала пустая бутылка или женские подштанники. Это явно довело команду катера до белого каления, и наконец, его командир, помощник штурмана, окликнул фрегат. – Сэр, – обратился он к лейтенанту Кину. – Ваши люди высказывают нам неуважение. Трое или четверо показывают мне голые задницы и пушечных портов… К ухмыляющемуся лейтенанту, не удостоившего патруль ответом, присоединился доктор Эпплби. – Эй, мистер, а ты готов поклясться, что не заголял свою задницу в Порт-Маоне? – спросил хирург. Ответа не последовало. – Похоже, в точку, а, лейтенант? – бросил Эпплби лейтенанту, видя, как командир патруля потупил взор. – Если этот корабль оскорбляет вас, сэр, почему бы вам не нести охрану других судов флота? Здесь вам ничего не светит! Помощник штурмана сплюнул за борт и буркнул гребцам: – А ну навались, проклятые бездельники. Ближе к полудню на корабле появилась жена матроса Шарплза. Она была очень молода, и, хотя об этом мало кто догадывался, приехала из Чатэма с единственной целью увидеть мужа. Путешествие заняло целую неделю, и, учитывая ее нетерпение, показалось ей настоящим кошмаром. Но вот встретивший ее у порта Шарплз заключил жену в объятия под добродушные крики своих товарищей. Никто не заметил ехидного выражения на лице проходившего мимо мичмана Морриса. Никто, кроме Тригембо, которой как раз разыскивал Морриса. Пока Шарплз в обнимку с женой удалялись, переступая через распростертые совокупляющиеся тела, не обращая внимания на эту пародию на любовь, Тригембо подошел к Моррису и взял под козырек. – Прошу прощения, мистер Моррис, – произнес Тригембо с преувеличенной вежливостью, – лейтенант Кин приказывает оснастить шлюпку для отправки на флагман за приказами. Буркнув что-то, Моррис зло посмотрел на Тригембо. Позвав помощника боцмана, особенно известного склонностью к рукоприкладству, мичман двинулся вперед. На ходу он выкрикивал имена матросов. Их владельцы принадлежали к самым отбросам команды «Циклопа». Некоторые из парней, которым было не до того, посоветовали Моррису убираться к дьяволу, одного или двух ему так и пришлось оставить в покое, остальных он предоставил заботам помощника боцмана. В носовой части главной палубы мичман нашел то, что искал. Шарплз и его жена лежали на палубе. Ее голова покоилась на свернутой койке, а на лице застыло выражение дикого ужаса. Ее муж, отец ее будущего ребенка, человек, которого она так любила, рыдал в ее объятьях. Он рассказывал ей про Морриса, поскольку не мог снова почувствовать себя ее мужем, не облегчив свою совесть. Шарплз не подозревал о присутствии виновника своих несчастий, и Моррис простоял над парой добрую минуту. – Шарплз! – воскликнул он резким голосом, прервав горестную исповедь матроса, – ты нужен по делам службы. Инстинкт подсказал молодой женщине, кто нарушил их беседу. Она встала на колени. – Нет! Нет! – взмолилась она. – Вы намерены обсуждать мой приказ? – ухмыльнулся Моррис. Девушка смотрела на него, кусая губы. – Я доложу, что вы препятствуете офицеру в исполнении его обязанностей. Вас высекут. Ваш муж уже виновен в нарушении приказа, взяв койку из сетки, – он словно выплевывал слова ей в лицо. Угроза жене заставила Шарплза оживиться, и он мягко отстранил ее. – Ч-что за приказ, мистер Моррис? – Укомплектовать шлюпку. Марсовый замялся. Он не входил в шлюпочную команду. – Есть, сэр, – сказал он, потом повернулся к жене и прошептал, – я вернусь. Девушка, рыдая, рухнула на палубу, и одна из женщин постарше, которой все мичманы были до фонаря, принялась утешать ее. Подгоняемый летящими в спину проклятиями, Моррис ушел. Шлюпка отсутствовала три часа. До тошноты насмотревшись сцен на батарейной палубе, девушка решила подняться наверх, глотнуть света и воздуха. Выйдя на палубу через носовой люк, она примостилась у штирборта, являя собой яркое пятно среди бухт просмоленного троса, свисающих и лежащих у кофель-планки. Глядя на сверкающие воды спитхедского рейда, она погрузилась в свои мысли. Сердце женщины разрывалось от боли. Она так надеялась, что кошмарное путешествие длиной в неделю окупится счастьем от свидания с мужем. Ее обуревал стыд за него, за себя, за их неродившегося еще ребенка, за все человечество, способное допустить, что один человек может так низко обращаться с другим. По щекам ее текли слезы. Глаза невидящим взором смотрели на корабли в гавани. Ее судьба была всего лишь маленькой разменной монетой в той цене, которую Англия платила за свое морское могущество. Некоторое время спустя Блэкмор, сменивший Кина на вахте, обратил внимание на одинокую фигурку на баке. Он послал Дринкуотера с поручением спустить ее обратно вниз. Выросший на торговом флоте, Блэкмор сохранил распространенное там предубеждение против женщин на борту. Штурман вздохнул. На «купцах» шкипер давал команде увольнительную на берег. Если матросам захочется прогуляться в бордель, это их право, только на корабле они обязаны быть вовремя. Страх военного флота перед дезертирством не допускал такой свободы, в результате погружая по временам главную палубу в пучину пьяного разврата. Но если старый штурман не мог изменить политику Адмиралтейства, то будь он проклят если позволит марать верхнюю палубу присутствием всяких шлюх. Дринкуотер подошел к женщине. Погруженная в свои мысли, она не заметила его. Он кашлянул, девушка повернулась и вздрогнула, заметив его мундир. Она в испуге отпрянула к бухтам каната, решив, что угроза Морриса насчет порки может осуществиться. – Простите, мадам, – начал Дринкуотер, не зная, как быть. Женщина явно находилась в отчаянии. – Штурман любезно просит вас спуститься вниз. Она непонимающе глядела на него. – Пожалуйста, мадам, – взмолился Дринкуотер. – Никому из вас, ну, леди, не разрешается находиться на верхней палубе. Она начала понимать, о чем речь, и заметила его смущение. Она воспряла духом: наконец-то появился хоть кто-то, на ком она могла отыграться. – По вашему мнению, я одна из тех потаскух? – возмущенно спросила она. Дринкуотер отступил на шаг, и его растерянность только подлила масла в огонь. – Я законная жена, миссис Шарплз, чтоб вы знали, и я целую неделю ехала сюда, чтобы повидать своего мужа Тома… – она запнулась, и Дринкуотер попытался успокоить ее. – В таком случае, мадам, идите к мужу, пожалуйста, и оставайтесь с ним. Она обиженно вскинулась. – Да я бы с радостью, господин офицер, если бы вы мне его вернули. Но он там… – она махнула рукой, – а я, беременная, ехала целую неделю ехала только для того, чтобы найти его избитым и… и… – женщина не могла выговорить слово. Мужество покинуло ее. Она зашаталась и рухнула на руки растерявшемуся Дринкуотеру. И тут до него вдруг дошло, что она знает о позоре своего мужа. Он позвал доктора, и Эпплби подошел, тяжело переводя дух. Ему было достаточно одного взгляда, чтобы понять состояние молодой леди. Он принялся растирать ей руки и отправил Дринкуотера за нюхательной солью из своей сумки. Через несколько минут девушка пришла в себя. Подошел Блэкмор и потребовал объяснений. Поскольку по ходу экспедиции в лазарет Дринкуотер проходил через батарейную палубу и успел навести справки, он пояснил штурману, что Шарплз ушел на шлюпке вместе с Моррисом. – Он ведь не в шлюпочной команде! – Знаю, мистер Блэкмор, – отозвался Дринкуотер. – Моррис специально выбрал его? – Похоже так, сэр, – Дринкуотер вздрогнул и прикусил губу. – И как ты думаешь, почему? – спросил Блэкмор, заметив по лицу мичмана, что тот не договаривает. Дринкуотер молчал, и молчание его было красноречивее слов. – Ну-ка говори, мальчишка. Выкладывай, что тебе известно! Мичман с трудом сглотнул. Он посмотрел на убитую горем женщину, золотистые локоны которой рассыпались по ее миловидному личику. Она выглядела как дама, находящаяся в беде. И Дринкуотер сжег за собой мосты. – Моррис совратил ее мужа, – тихо произнес он. – А Шарплз? – спросил Блэкмор. – Его вынудили, сэр… Блэкмор снова пристально посмотрел на Дринкуотера. Не было нужды спрашивать больше. Многолетний опыт подсказывал ему, что случилось. Моррис застращал Дринкуотера, может даже бил его. Старика переполняла ненависть к этой типичной для военного флота жестокости. – Пусть леди побудет немного на воздухе, – бросил вдруг Блэкмор и зашагал обратно на квартердек. Когда шлюпка вернулась, Шарплз воссоединился с женой. В течение трех часов ему пришлось выслушивать издевки и насмешки Морриса и экипажа шлюпки. Передав полученные адмиральские приказы, Моррис отправился в кокпит. Дринкуотер тоже сменился с вахты и по пути вниз встретил Тригембо. Корнуоллец усмехался. В руке у него были два ясеневых шеста по три фута длиной каждый с рукояткой, обмотанной шнуром, явно снятым с какого-нибудь долота, принадлежащего кузнецу. – Вот, сэр, – сказал Тригембо, протягивая шесты Дринкуотеру. Тот посмотрел на матроса. Лучше дать ему знать о том, что случилось на верхней палубе, пока об этом не распространились слухи внизу. – Штурман знает, что Моррис совратил Шарплза, Тригембо. Присматривай за Треддлом. Лицо корнуолльца нахмурилось, потом вновь просветлело. Все-таки, это мичман не так уж безнадежен. – Задайте ему хорошенько, сэр. Удачи! Дринкуотер продолжил путь. Он только что произнес слова, которые могут отправить человека на виселицу, слова, которые совсем не давно ни за что не решился бы произнести. Но теперь он не чувствует раскаяния, он взволнован, но тверд. Моррис и другие мичманы ели, на столе перед ними стояли кружки с элем. Дринкуотеру предложили тарелку, но он отмахнулся, подошел к своему месту и прокашлялся. Никто не обратил на него внимания. Кровь стучала в висках мичмана, адреналин струился по его жилам. Но он сохранял спокойствие. – Мистер Моррис! – выкрикнул Натаниэль. Теперь все смотрели на него. – Мистер Моррис. Этим утром вы угрожали мне и ударили меня… Из-за парусиновой «двери» высунулась голова штурманского помощника. Здесь, на твиндеке, даже в два часа дня единственным источником света. Атмосфера в кубрике накалилась до предела. К помощнику штурмана присоединился еще один его товарищ. Моррис медленно поднялся. Дринкуотер не заметил, что в глазах противника блеснуло беспокойство, переходящее в страх, он был слишком обеспокоен тем, чтобы казаться спокойным. – Вы ударили меня, сэр, – повторил он. Натаниэль положил один из шестов на стол, задев кружку с элем, и в наступившей паузе раздался звук льющегося на палубу пива. – Не окажете ли вы мне любезность, джентльмены, освободив после обеда пространство, чтобы я мог задать трепку мистеру Моррису? Вестовой, мой обед, пожалуйста. Он сел, радуясь в душе, что его кружка осталось целой. Остаток обеда прошел в полной тишине. Помощники штурмана скрылись. Позже говорили, что Дринкуотер весьма предусмотрительно дал возможность распространить слух о предстоящей схватке. К моменту, когда Дринкуотер снял сюртук и шейный платок, собралась плотная толпа, освободившая в центре круг для противников. Оба они разделись до сорочек, и Дринкуотер взял свой шест и попробовал его на сбалансированность. Он выбрал оружие, которое было ему хорошо знакомо. Среди ребятишек Барнета Натаниэль считался лучшим в упражнениях с этой штукой, имитирующей шпагу джентльмена, и сочетающей изящество этого оружия с грубой мощью крестьянской дубинки. Помощник плотника потрудился на славу. Дринкуотер поглядел на Била, сдвигающего последний из мичманских рундучков к борту корабля. – Мистер Бил, не окажите вы мне любезность стать моим секундантом? – С удовольствием, мистер Дринкуотер, – ответил парнишка, искоса глядя на Морриса. Тот загнанно обвел взором присутствующих. Наконец, один из помощников штурмана согласился стать секундантом Морриса, лишь бы не сорвать схватку. Поскольку дуэли на борту корабля запрещались, выбор Дринкуотером оружия был очень удачен. Хотя его решение диктовалось исключительно предпочтением шеста как знакомого оружия, лейтенантам можно было в случае чего сказать, что ребята просто тренируются. Посовещавшись, секунданты решили послать вестового за Вилером, сочтя что тот, несмотря на свой офицерский статус, не устоит перед искушением стать судьей в поединке. Для боя предназначалось тесное пространство десять на пятнадцать футов и высотой всего пять футов четыре дюйма. Расположившееся по бортам зрители не давали расширить его. Кое-кто предлагал ставки, голоса призывали к спокойствию. Среди этого вавилонского столпотворения появилась молодцеватая фигура лейтенанта Вилера. С его приходом парусиновую ширму сняли, увеличив, таким образом, число зрителей почти вдвое. Вилер огляделся. – Черт побери, тут темно как в склепе. Бога ради, принесите еще фонарей. Фехтовальщик должен видеть, хочу вам сказать. Стоя друг напротив друга, противники слушали инструкции Вилера. – Итак, джентльмены. Фехтуете, как на рапирах. Бьете только в корпус, острием. Вы без масок, что мне не нравится, но поскольку это только спортивная схватка, – на этих словах он возвысил голос, – я не стану предупреждать вас. – Он замолчал. – Ангард! Êtes vous prêts?8 – Да. Да. Получив одновременный ответ, Вилер посерьезнел. – Алле! Готовясь к выпаду, Дринкуотер слегка согнул ноги, а левую руку положил на бедро, так как отставить ее в качестве противовеса не позволяла теснота. Моррис принял такую же позу. На его лбу выступили капельки пота. Дринкуотер ударил по палке Морриса, она поддалась. Он ударил еще, потом нанес укол. Острие коснулось груди Морриса, но тот вывернулся и попытался достать голову Натаниэля, но последний отразил удар и снова принял стойку. – Альт! – вскричал Вилер. – Ангард. На этот раз Дринкуотер сделал выпад, отбил в сторону шест Морриса и с силой нанес укол. Острие, пусть даже тупое, оцарапало руку Морриса с внешней стороны, разорвав ткань сорочки. – Альт! – закричал Вилер, но когда Дринкуотер вернулся в стойку, Моррис с диким криком бросился на него. Удар задел правую руку Дринкуотера и обрушился на его ребра. Рука мичмана опустилась, а на глазах выступили слезы. Но только на мгновение. Он пришел в ярость и ринулся вперед. Вилер приказывал им остановиться, но палка Дринкуотера уже вонзилась Моррису в живот. Моррис вздрогнул и наклонился вперед. Выпрямившись, Дринкуотер поднял руку и обрушил шест на спину противника. – Альт! Альт! – кричал Вилер, прыгая на месте от возбуждения. – Оставьте их! Пусть дерутся! – вопили зрители. Дринкуотер ударил еще раз уже упавшего Морриса. Рукой мичмана теперь водила вся та ненависть, что скопилась в его душе. Он бил Морриса за себя, за Шарплза, за Кейт Шарплз, бил, пока кто-то не обхватил его сзади. Моррис лежал замертво. Кто-то протащил сквозь толпу ведро. Женский голос заявил, что оно полно мочи, и толпа радостно заревела, когда его опорожнили на спину Морриса. Лейтенант Дево, которого крики и топот отвлекли от третьей бутылки трофейной мадеры, локтями расчищал себе путь через толпу. Он был небрит, всклокочен и озирал представшую перед ним сцену сердитым взглядом. – А, так это наш чертов юный «орел»? Наступила тишина. Зеваки стали потихоньку исчезать в темноте. – Отправить весь этот сброд на бак. Вилер! Какого черта вы тут делаете? Что происходит? Что значит весь этот кавардак? Но едва Вилер приступил к объяснениям, вбежал взволнованный лейтенант Прайс. Он посмотрел вокруг с плохо скрываемым сожалением, что пропустил зрелище, и обратился к первому лейтенанту: – Наилучшие пожелания от капитана, мистер Дево. Он просил вас немедленно прибыть в его каюту. Вместо ответа Дево грязно выругался и направился к выходу. Через несколько секунд его облаченная в сюртук спина и шляпа с выбивающимися из под нее спутанными волосами уже удалялись по направлению к корме. – Приказ сниматься с якоря, полагаю, – негромко сказал Прайс Вилеру в качестве пояснения. Дринкуотер услышал эти слова. Он судорожно втягивал воздух и повернулся спиной к Моррису, с трудом держащемуся на ногах. «Даже если нам предстоит дорога в ад и обратно, мне все равно», – подумал Натаниэль. Он чувствовал, что никто теперь не посмеет держать его за мальчишку. |
||
|