"Река твоих отцов" - читать интересную книгу автора (Бытовой Семен)

«Лесная школа»

От старого ветхого помещения, где прежде была школа, осталось одно название — «лесная». Теперь для нее построили новый большой дом с широкими светлыми окнами на Тумнин.

Все делалось заново: парты, классные доски, наглядные пособия. Ребята собирали старую бумагу, варили ее в котле над костром, а Николай Павлович из папье-маше мастерил макеты вулканов и речных долин, горных хребтов и озер.

Впервые оборудовали и мичуринский уголок. Здесь были разные овощи, картофель, мохнатые колосья ветвистой пшеницы, снопы овса, соя, чечевица. Все, что давала людям земля Севера, было собрано здесь и хранилось в специальных шкафах под стеклом.

Отвели уголок и для представителей таежной фауны. Пока, кроме чучела филина, там ничего не было. Но мальчики заверили учителя, что скоро убьют и сохатого, и лису, и медведя, а если попадется тигр, то не упустят и амбу. Что же касается птиц, то пусть Николай Павлович не беспокоится — даже орленка добудут с вершины Северной сопки!

— За медведем не пущу вас в тайгу, — предупредил Николай Павлович. — Попросим старых охотников, они добудут для вас медвежонка.

— Почему, Николай Павлович? — удивился Ким Пунадинка. — Кирилла Батума можно пустить. Кирилл — самый меткий стрелок в Уське. Прошлой зимой двух медвежат из берлоги выгнал. А когда на него медведица пошла, он и ее с двух выстрелов уложил.

Кирилл подмигнул Киму, чтобы поменьше говорил. Мол, сам знаю, что делать.

Назавтра, к удивлению учителя, Кирилл и Ким принесли в школу молодого орленка, филина и двух летучих мышей. Встали чуть свет, переплыли на оморочке на тот берег и поохотились с мелкокалиберной. Правда, с орленком возились долго. Ждали, пока улетят орел и орлица, а когда они скрылись за опушкой леса, Кирилл и Ким взобрались на сопку, набросили петлю на шею маленького орленка и вытащили из гнезда.

За филина и мышей Николай Павлович похвалил, а за орленка рассердился. Рискованно.

Фома Акунка рассказал Кириллу, что знает нору, где скрывается барсук.

И верно, ребята поставили у норы капкан с приманкой, и, когда зверек вечером вышел на добычу, схватил приманку, пружиной ему прищемило передние лапы.

Словом, все шло хорошо. В зоологическом уголке уже было больше десятка разных чучел. Смастерил их по просьбе ребят старый охотник Сеченка. Чучела зверей и птиц, которые он делал, были как живые.

Николай Павлович в это время сооружал «вечный умывальник».

Обычно по утрам подле старого умывальника выстраивалась длинная очередь, и нередко случалось, что у стоявших позади не хватало терпения ждать, и они потихоньку шли в столовую не умывшись.

Теперь учитель установил над быстрой рекой большой деревянный диск с прикрепленными к его ободу банками из-под рыбных консервов. Диск, наподобие мельничного колеса, вращался силой течения. Банки зачерпывали воду и опрокидывались над деревянным желобком. По желобку вода бежала в жестяную трубу, уложенную горизонтально на стойки, и вода беспрерывно струилась сквозь проколотые в трубе отверстия. Вот вам и «вечный умывальник» — сразу на пятнадцать человек!

Потом Николай Павлович взялся за перекладку печи, у которой была слабая тяга. А справившись с печью, хотел было доштукатурить один из учебных кабинетов. Но тут ребята напомнили, что пора отправиться в поход к Горячему Ключу.

— Верно, чуть не забыл, — засмеялся учитель. — Надо, пожалуй, в тайгу сходить.

У школы были свои долбленые лодки. За зиму они рассохлись. Ребята латали их кусками белой жести, конопатили, промазывали смолой. Путь предстоял дальний, против быстрого течения.

В погожий день рано утром четыре ульмагды отчалили от берега. На «флагмане» старшим был Кирилл Батум. Второй лодкой командовал Ким Пунадинка, третьей — Рома Акунка. Николай Павлович замыкал кильватерную колонну «тумнинской флотилии». Он стоял на корме с длинным шестом и, погружая его до дна, толкал вперед тяжелую ульмагду.

Лодки шли медленно вдоль лесистых берегов. Ярко светило солнце. Легкий ветер сквозил в зарослях чернотала, склонившихся над водой. Поверхность реки была гладкой. Не видно течения. Но стоило кому-нибудь на минуту зазеваться, пропустить один-два замаха шестом — и лодку тут же относило назад. Местами попадались бурные перекаты, и на них особенно трудно было править.

На последней ульмагде, прижавшись друг к другу, сидели два большеголовых мальчика — Костя Мулинка и Петя Акунка. Костя перешел в третий класс, а Петя — во второй. Они не были родственниками, но в Уське их называли «братиками». Когда они начинали возиться, Николай Павлович кричал им:

— Братики, тихо, а то с вами опять случится беда!

— Теперь вода теплая — не страшно, — весело ответил Петя и добавил: — Не оставим друг друга в беде.

— Нет уж, братики, второй беды не нужно, — возразил учитель.

Случилось это зимой после уроков, когда мальчики высыпали на лед Тумнина. Кто катался с горы на широких, подклеенных мехом лыжах. Кто играл в хоккей, гоняя самодельными клюшками консервную банку вместо шайбы. Костя и Петя так увлеклись игрой, что ушли километра за три вверх по реке.

Они не заметили, как наступили сумерки. Но возвращаться домой не хотелось. Гоняя перед собой консервную банку, Петя пустился вслед за ней и в нескольких метрах от берега попал в полынью.

— Костя! — успел закричать Петя, хватаясь за тонкую ледяную кромку, но окоченевшие руки соскользнули с нее, и мальчик ушел под воду.

Костя кинулся к полынье и, чтобы не обломать лед, лег на живот и стал ползти.

Он подполз к самому краю полыньи. Как только вода на мгновение вытолкнула Петю наверх, быстро подал ему клюшку и стал тянуть ее. Лед под ним трещал, проламывался, но Костя все же понемногу отползал от полыньи и тянул за собой тяжелого из-за намокшей одежды Петю. Ни встать, ни идти Петя уже не мог. Он весь покрылся льдом и превратился в бесформенную белую глыбу. Поднять его и нести Косте было не под силу. Он тащил его то за рукав, то за полу короткой шубенки, а когда устал, принялся толкать его вперед. Когда через час за поворотом реки показались огни поселка, Костя стал кричать. Услышав крик о помощи, на берег побежали люди. И тут Костя зашатался, упал.

Ни он, ни Петя уже не слышали, как чьи-то сильные руки подняли их со льда реки и понесли в дом.

Четыре дня они оба пролежали с простудой, а потом вместе пришли в школу. За то, что Костя не оставил в беде товарища, спас его, учитель перед всем классом похвалил малыша. С тех пор друзья стали неразлучными. Поэтому их и называли «братиками».

…Часа три ульмагды двигались вверх по Тумнину, и, когда вдали показалась песчаная отмель, Николай Павлович велел Кириллу причаливать к берегу.

Ребята принялись сооружать шалаши. Кривыми охотничьими ножами срезали с толстых кедровых стволов морщинистую кору. Потом нарубили ивовых веток, затесали их, вбили в землю. Спустя час под тенистым склоном сопки выросли три вместительных шалаша.

Рома Акунка, захватив небольшую сеть, отправился рыбачить. Кирилл Батум взял со дна лодки ружье и пошел пострелять рябчиков на ужин.

За Кириллом увязался его младший брат Мишка.

Тем временем Ким Пунадинка развел костер. Все уселись вокруг огня, и отсвет пламени заиграл на скуластых лицах ребят. Некоторое время сидели молча. Потом Коля Копинка попросил:

— Николай Павлович, почитайте нам «Бежин луг»!

— Нет, лучше «Дед Архип и Ленька», — предложила Валя Бисянка.

— Ох, нехороший он, дед Архип, — злой очень! — вмешалась Галина Мулинка, шустрая девочка с живыми, быстрыми глазками. — У Ваньки Жукова дедушка куда лучше!

Ким подбросил сухих веток в костер, и пламя с треском рванулось вверх.

Солнце все опускалось. На горизонте вспыхнула полоса заката. Но было еще светло. Где-то печально прокричала сова. Рябчики, вспугнутые огнем, небольшими стайками перелетали с ветки на ветку, не находя себе места. Порой ветер доносил из зарослей какие-то странные шорохи, словно там притаился кто-то. Ребята настораживались.

— Николай Павлович, а приехал дедушка к Ваньке Жукову? — спросила Валя Бисянка, прижавшись к Соне Ауканке, своей подружке.

— Конечно, приехал, — уверенно ответил за учителя Витя Еменка. — Ванька Жуков, наверно, неглупый — в деревню заказное письмо послал.

Сидоров молчал. «Пускай, — думал он, — ребята гадают. Значит, книги, которые я даю им читать, волнуют».

— Ну как же он приехал? — рассердился Ким Пунадинка. — Письмо-то Ванька бросил в ящик без адреса. Просто написал: «На деревню дедушке».

— Верно, совсем забыла, — вздохнула Валя. — Жаль Ваньку.

Пока ребята беседовали у костра, Кирилл Батум пробирался сквозь таежные заросли. За ним, чуть вразвалку и широко размахивая руками, шагал Мишка.

Можно было подумать, что вблизи не было рябчиков и поэтому охотники зашли так далеко. Но не рябчики интересовали их теперь: едва войдя в лес, Кирилл обнаружил свежий след сохатого, и юным таежником завладела охотничья страсть.

«Вот это здорово, — думал про себя Кирилл, — догнать бы побыстрей сохатого, подстрелить его. Мясо привезу в столовую тете Глаше, а из шкуры дедушка сделает для нашего музея чучело. — Но тут же, нащупав за плечом дробовик, с грустью вздохнул: — Жаль, что настоящего ружья не захватил».

— Миша, замечай, куда идем! — приказал он брату, и Миша, неотступно следуя за ним, все время надламывал кусты.

— Здесь и медведь прошел, — вдруг шепотом сказал Кирилл, показывая брату пятипалый след на траве. — Не отставай!

— Кирилка, давай лучше рябчиков стрелять! — жалобно заскулил струсивший Миша. — Ни сохатого, ни медведя из этого ружьишка не убьем. Гляди, беда будет!

— Не бойся, медведь здесь два дня назад шлялся, — уверенным тоном успокоил его Кирилл. И верно: след был несвежий, трава, примятая лапами зверя, местами уже распрямилась.

Вышли к горному ключу. Напились, умылись студеной водой, сели передохнуть.

Уже собрались было идти дальше, но вдруг неподалеку захрустел валежник, и они увидели, как, сбивая рогами ветки, продирается сквозь заросли сохатый. Опустив голову, он подошел к ключу и, испугавшись собственного отражения, отпрянул. Но в следующую минуту, поняв, в чем дело, припал мохнатыми губами к воде. Напившись, сохатый выпрямился, осмотрелся по сторонам и, вдруг заметив людей, насторожился, приготовился к прыжку. Кирилл словно ожидал этой минуты, и, прицелившись, выпустил заряд дроби прямо в морду сохатому.

Зверь взревел, замотал головой, облизнул кровь с верхней губы. И не успел охотник выстрелить еще раз, как сохатый пошел прямо на него. Кирилл прыгнул за толстый ствол тополя, плотно прижался к нему всем телом, а Миша полез на соседнее дерево.

С разбегу сохатый с такой силой ударил рогами в ствол, что старый могучий тополь, за которым стоял Кирилл, дрогнул, закачался. Кирилл крепко стиснул в руках ружье, решив, если сохатый снова пойдет на него, выстрелить прямо в глаза зверю и ослепить его. Однако сохатый, оглушенный ударом о ствол, обломав кусок рога, зашатался и, раскидывая ноги, медленно побрел в заросли. Опасность миновала.

— Зачем стрелял, если дробью не убить его? — приглушенным голосом, словно боясь, что его услышит зверь, спросил Миша, слезая с дерева. — Лучше бы не стрелял!

— Жаль, упустил его, — хмуро проворчал Кирилл, недовольный собой.

— Пойдем, однако, обратно, а то Николай Павлович заругает.

Кирилл и сам понимал, что слишком далеко ушли они от бивака, что, пожалуй, пора возвращаться. Да разве можно показаться Николаю Павловичу без рябчиков! Хоть бы штук десять настрелять.

Мишка и слушать ничего не хотел. Зная отчаянный характер брата, он был почти уверен, что Кирилл так просто из тайги не вернется. Обязательно что-нибудь опять придумает.

— Что же ты так тихо идешь?

— И не надо было тебе тащиться за мной в тайгу, — рассердился Кирилл. — Просто беда с тобой, честное слово. И в кого ты удался такой плаксивый, понять не могу.

Мишка угрюмо промолчал.

Пока возвращались к реке, Кирилл убил семь рябчиков. Попав на стайку, сразу снял с ветки трех птиц, через несколько минут — с другого дерева — еще четырех.

— Ладно, пошли: Николаю Павловичу на ужин хватит.

— Идут! Идут! — радостно закричала Соня Ауканка, завидев их издалека.

Братья сразу догадались, что их долгое отсутствие беспокоило Николая Павловича.

— Садитесь ужинать! — строго сказал он. После ужина Кирилл Батум рассказал все, что случилось в тайге.

— Кто же с дробовиком идет на сохатого?

— А что было делать, Николай Павлович? Ведь другого ружья не было.

— И не надо было его задевать! Напился бы сохатый воды и побрел бы себе дальше.

Но мальчики, понятно, были на стороне Кирилла Батума. Они, вероятно, поступили бы так же, как он. Не часто случается, чтобы сохатый вдруг очутился так близко от людей.

А Кирилл молчал.

Спать легли в сумерках. Костер был уже раскидан и залит водой, но от золы все еще струился жидкий дымок.

Тихо стало в тайге. Изредка слышался то далекий, то совсем близкий полет птицы. Каждый взмах крыльев напоминал всплеск воды на реке.

Горячий Ключ, куда пришли на следующий день, представлял собой небольшое озерцо, поросшее по краям высокой травой. Над ним, словно легкое марево, клубился пар. Озерцо пополнялось горячими струйками воды. Она пробивалась из-под невысокой, но очень крутой сопки. Вокруг Горячего Ключа росло много ягод, особенно жимолости.

Девочки ушли по ягоды. Мальчики, у кого были дробовики, разбрелись по тайге. А остальные отправились рыбачить.

Дежурными остались Мишка Батум и «братики» Петя и Костя. Они поддерживали костер. Чистили картошку, кипятили в котелках воду.

К обеду все вернулись на привал. Даже Кирилл Батум на этот раз не опоздал: принес живого коршуна, которому перехватил ремешком крылья и спутал ноги. В клюв хищнику он загнал тугой пучок травы, чтобы не клевался. Но коршун, видимо, дался Кириллу нелегко. Рубашка была у мальчика разодрана, руки исцарапаны в кровь.

— Вот красивое чучело сделает из него дедушка, — с восхищением сказала Валя Бисянка.

— Никакого чучела не будет, — отрубил Кирилл.

— Как это?

— А вот так. Пусть живет коршун при школе. Будет живой экспонат.

— Что же ты его — на цепи или на веревке держать будешь?

— Без всякой веревки никуда не улетит. Подрежу крылья ему, буду кормить два раза в день, он и приручится. Николай Павлович, я думаю, не одни чучела нам нужны. Можно держать и живые экспонаты.

— Где же ты их будешь держать?

— Очень просто. Смастерим из ивовых прутьев клетки. Поймаем лисиц, бурундуков, белок… Наловим птиц разных. Пускай живут.

— Вот это здорово, Кирилл, — поддержал Ким Пунадинка. — Галки у нас уже есть. Ворон Алитет тоже. А теперь этот коршун. Николай Павлович, сколько дней проживем у Горячего Ключа?

— Еще дня два-три.

— Тогда много можно успеть. Давай, Кирилл, составь бригаду: ты, я, Вася, Коля, Рома… Как, Николай Павлович, можно?

— Ладно, ребята, сегодня вы уже побродили по тайге. Отдыхайте. А завтра утром решим, — учитель на минуту задумался и заключил шутливо: — Если вас, озорников, отпустить далеко, потом за неделю обратно не соберешь.

…Солнце стояло высоко в небе и щедро бросало раскаленные лучи на густую зелень деревьев, на которой еще блестели капли утренней росы. Небо было чистое, и лишь у горизонта, где его, казалось, подпирала дальняя гряда сопок, проплывали небольшие легкие облака.

Тайга в этот ранний час летнего дня всегда выглядит торжественно. Все радуется, живет, тянется вверх к беспредельному светлому небу. В траве кузнечики неутомимо стучат тоненькими молоточками по крохотным звонким наковальням. То здесь, то там, будто соревнуясь между собой, на разные лады поют птицы — здесь громче, там тише, — и вдруг разом все умолкают, чтобы через минуту продолжить пение. Где-то, совсем неподалеку, вдруг захрустит валежник и застучит камень о камень. Сразу можно догадаться, что к водопою идет лось, сбивая рогами крепкие ветки каменной березы. Под валежником копошатся муравьи, занятые своей кропотливой работой.

А воздух в тайге так густо настоён на тысячах разных трав, цветов, листьев, что трудно понять, какой он! Сама природа, взяв от каждого растения понемногу, так искусно приготовила этот воздух, чтобы человеку легко дышалось, радостно жилось!

Как грустно было бы, если бы не было леса! Высохли бы реки, истощилась бы от зноя и ветра земля. Любите лес! Дальневосточная тайга щедро делится с вами своими богатствами. Она дарит вам семена своих — самых дорогих пород — редчайшего бархатного дерева, маньчжурского дуба, амурского тополя, неповторимой аралии. Она стоит зеленым щитом у порога вашего счастья. Любите лес!..

После завтрака Кирилл представил учителю «бригаду охотников».

— К вечеру, чтобы все, как один, были здесь! — предупредил Николай Павлович.

А те, кто остались у Горячего Ключа, сели в тесный круг и принялись обсуждать, кем они станут в будущем. Особенно любили помечтать девочки. Сперва говорили тихо, потом страсти разгорелись. Когда не могли друг друга переспорить, начинали кричать так громко, что чуткое лесное эхо повторяло этот крик по всей тайге.

— Буду-у-у-у учительницей! — объявила Уля.

— Я врачо-о-ом! — кричала Валя. Учитель еле успокоил их:

— Нет, друзья мои, мечты такими дикими воплями не выражают. Давайте говорить тихо и не все сразу… Ну, вот ты, Валя, мечтаешь быть врачом. Расскажи толком, спокойно: почему врачом?

Валя откинула назад волосы, прихватила их стальной дужкой:

— Я хочу стать первым орочским врачом. Лечить наших людей, чтобы они больше никогда, никогда не болели. Почему осталось нас, орочей, так мало? А потому, что в прежнее время здесь не было доктора!

— Теперь у нас доктор есть, — перебил Мишка.

— Он не ороч!

— Все одинаково!

— Пускай одинаково. А я все равно хочу на доктора выучиться…

— Правильно, Валя. Молодец! Ну, а ты, Уля?

— У меня, Николай Павлович, то же самое, что у Вали, только она будет доктором, а я — учительницей. Мне очень нравится, как нас учат в школе учительницы. Сижу на уроке и все время смотрю на них, а сама думаю: очень интересно знать много и учить других, чтобы они тоже знали. — И, чтобы не обиделся Сидоров, добавила: — Вот и вы тоже, Николай Павлович… Наверно, когда еще ходили в школу, вы тоже завидовали своим учителям. Поэтому, наверно, и стали потом учителем.

Сидоров не стал возражать. Ведь, в сущности, Уля была права. И то, что девочки убедительно и серьезно выражали свои мысли, радовало его.

А когда очередь дошла до Саши Мулинки, он коротко ответил:

— Хочу гнать большие корабли по морским волнам!

— Верно, Саша, нам с Петей тоже хочется поплавать, увидеть, какие другие страны есть, — сказал за себя и за «братика» Костя.

— Нет, я прежде хочу Москву посмотреть, — возразил Петя. — Ленина мавзолей посмотреть. Красную площадь. Парад военный. Пока только по радио парад слышал, однако оно шумит, трещит — понять трудно. Лучше всего самому все посмотреть. — И с грустью вздохнул: — Наверно, не придется в Москве побывать.

— Почему не придется? — удивился Мишка. — Скоро, говорят, поезд в нашу Уську придет — тогда, пожалуйста, поезжай.

— Ждать долго. Теперь хочется. Вы, Николай Павлович, наверно, в Москву уже много раз ездили?

И тут учитель совершенно разочаровал ребят:

— Нет, я еще ни разу в Москве не был.

— Почему?

— Я тоже жду, пока поезд в Уську придет… Наступило молчание. Его нарушила Соня Ауканка:

— Так ведь скоро поезд сюда придет. Мой папа с изыскателями на перевал ушел проводником. Говорят, скоро наши сопки начнут рвать динамитом. Железную дорогу проведут. Верно, Николай Павлович?

Учитель рассказал, что железная дорога свяжет таежный край с Комсомольском, Хабаровском, со всей страной.

— Будет и станция Уська-Орочская! — гордо заявил Витя Еменка. — Повесят большой колокол на станции и, когда придет поезд, будут звонить три раза. Я, наверно, поступлю на станцию работать.

— В колокол звонить? — спросил Мишка.

— И в колокол тоже.

— Нетрудное это дело, — настаивал Мишка. — Любой может подойти и позвонить…

— Вот чудак, честное слово. Думаешь, колокол без начальника будет?..

— Откуда ты про станцию знаешь, если ее у нас еще не было и в колокол еще никто не звонил?

— В книжке читал, — признался Витя. — Встречать и отправлять поезда не хуже, чем корабли по волнам гнать! Поезда гораздо быстрей бегают. Не каждый сохатый поезд догонит…

Николай Павлович и сам размечтался и даже мысленно представил себе тот неблизкий день, когда его ученики покинут стены лесной школы, разъедутся по разным городам, будут учиться в институтах и техникумах и, уже совсем взрослыми, вернутся на работу в родную Уську. А если не в Уську, а в другие места пошлют их — тоже не беда! Лишь бы настоящими людьми выросли…

Он посмотрел на часы.

— Что-то наших таежных следопытов давно нет.

— Скоро придут, — уверенно сказал Витя. — Раз вы не велели, чтобы далеко уходили, — не уйдут. Потом… они ведь знают ваш характер.

Николай Павлович рассмеялся.

— А какой же у меня, Витя, характер?

— Ну, такой… Ребята знают, какой…

И верно, охотники вернулись на привал, как и обещали, к вечеру. Но трофеев принесли мало: одного маленького, не умевшего летать, филина, двух бурундуков и пять рябчиков.

Ночью разразилась гроза. Хлынул сильный дождь. Раскаты грома, казалось, сотрясают горы. Поблизости от бивака молния ударила в старый тополь, отсекла вершину.

В эту ночь было не до сна. Сидели в шалашах, тесно прижавшись друг к другу, и переговаривались шепотом.

Только в третьем часу ночи стало тихо. Дождь правда, шумел, но под ровный шум его хорошо спалось.

Когда проснулись, на небе не осталось ни тучки. Оно стояло чистое. Промытый дождем лес стал еще ярче, свежей и распространял чудесный аромат.

После завтрака учитель скомандовал:

— По ульмагдам, друзья! Пора в путь-дорогу!

— По ульмагда-а-ам! — повторили ребята и принялись сталкивать лодки на воду.

Тумнин — река быстрая. Если вверх, против течения, до Горячего Ключа идти долго, то вниз этот же путь сокращается в несколько раз. Только не зевать! По реке стоймя плывут коряжины, и нужно обладать большой сноровкой, чтобы не налететь на какую-нибудь чурку. Но раз впереди опять Кирилл Батум, можно плыть спокойно.

Тумнин нес длинные, широконосые ульмагды с необыкновенной легкостью. Девочки плели венки. Цветов было много, и каждой досталось по большому венку.

Из-за горного хребта вылетел самолет и пошел над тайгой в сторону океана.

— Из Москвы! Из Москвы! — закричала Уля. Она высоко задрала голову, следя за самолетом, быстро замахала руками и уронила венок в воду. — Мой папа, когда в первый раз увидел самолет, спрятался в дупло старого тополя. Так он испугался! — И весело засмеялась.

Валя спросила:

— Николай Павлович, а в Москве знают про нас, орочей?

Учитель не успел ответить: с передней лодки раздался тревожный крик Кирилла Батума:

— Внимание, Николай Павлович, впереди две коряги!

— Есть внимание! Девочки запели:

На всех четырех ульмагдах подхватили песню и, как это всегда бывает на реке, песня звучала громко, отчетливо, перекатывалась от берега к берегу и отдавалась громким эхом далеко в тайге: