"Искушение вампира" - читать интересную книгу автора (Харт Рэйвен)

ГЛАВА 1

Саванна, штат Джорджия

Октябрь 2005 года

Обнаженная девушка лежала на столе, покрытом черной кожей. Ее запястья и лодыжки были крепко связаны, а голову покрывал глухой капюшон из черного атласа. Спускаясь до подбородка, он оставлял открытой лишь шею. Маленькая овечка, приготовленная для жертвоприношения, – она не могла меня увидеть. Единственным звуком, нарушающим тишину в комнате, было ее прерывистое дыхание. Девушка трепетала, как пойманная в силок птичка, и атлас чуть заметно подрагивал. Я подошел ближе, вдыхая чудесный запах ее страха.

Моя подруга Элеонора, хозяйка веселого заведения на Ривер-стрит, дважды проверила веревки, а потом с тихим смешком объявила:

– Кушать подано!

– Пришла пора становиться вампиром, – произнес я, отчетливо выговаривая каждый слог.

Девушка знала мой голос. Она громко вздохнула и вытянулась на черном столе, изгибая спину, предлагая себя, желая… Но милой куколке придется подождать. Ожидание было частью игры, и я не собирался разочаровывать свою овечку.

Я обернулся к Элеоноре и посмотрел ей в глаза. В ответ она опустила взгляд, играя робкую девицу. Уловка – и ничто иное. Да, Элеонора была человеком, но даже если она и впрямь боялась меня, то никогда бы этого не показала. Полное отсутствие у нее здравого смысла было еще одной особенностью, которая притягивала меня к Элеоноре с первых дней нашего знакомства.

– Приду тотчас же, как закончу.

Я коснулся платья Элеоноры, потом провел кончиком пальца по хвосту змеи, вытатуированной у нее на груди, над сердцем. И сердце ответило на прикосновение, ворохнулось, застучало чаще, предвкушая нашу игру.

Элеонора отступила и отвернулась, собираясь уйти. Помедлив, глянула на меня через обнаженное плечо, на ее губах заиграла улыбка, достойная дьяволицы.

– Можешь не торопиться. У нас вся ночь впереди.

Моя подруга вышла из комнаты, и едва уловимый аромат предвкушения секса последовал за ней, когда она закрыла дверь и заперла ее за собой.

Я же снова обратил все свое внимание к маленькому деликатесу на столе. Голод моего тела ни на миг не позволял забыть о нем – точнее, о ней. Я чувствовал, как мои холодные вены расширяются и теплеют, предвкушая пиршество. И все же я медлил.

Выждав немного, я неторопливо приблизился к столу.

– Привет, моя сладкая, – сказал я, расстегивая рубашку. Нет смысла пачкать ее кровью и утруждать девушек Элеоноры лишней стиркой. Плоть к плоти – так будет гораздо лучше. Я позволил материи соскользнуть с плеч и уложил ее красивыми складками между бедрами моей красавицы. Девушка вздрогнула от прикосновения тонкой ткани.

– Привет, – ответила она едва слышным шепотом.

Я коснулся плоского живота, погладил шелковистую кожу. Потом рука скользнула выше, подбираясь к сердцу.

– Ты долго ждала? – спросил я, лаская левую грудь девушки и наблюдая, как сосок твердеет, соприкасаясь с моей холодной кожей.

– Вечность… – сказала она завораживающим шелестящим голосом.

Моя рука поднималась все выше, до тех пор, пока пальцы не сомкнулись на шее девушки. Набухшая сонная артерия пульсировала под моей ладонью, и я едва мог совладать с искушением. Я был совершенно пуст, жажда становилась невыносимой.

Под этой бледной кожей бежит кровь… Теплая… Живая… Один легкий укус – и она хлынет мне в рот, наполнит меня, опьянит, утолит жажду. Я наклонил голову к руке девушки, привязанной к металлическому кольцу, и взял губами один из ее тонких пальцев.

Он вздрогнула и застонала, когда я чуть стиснул палец зубами и пососал его. Чудный, дразнящий вкус…

– Пожалуйста… – умоляла она.

Ее вкус был подобен вкусу жизни. Ошеломляющий. Мою кожу покалывало от желания, и я закрыл глаза, борясь с пустотой внутри. «Возьми все», – слышался в голове безжалостный голос моего создателя. Да, я мог бы взять все – вцепиться в нее, как жадный ребенок, осушить до дна – и все же не насытиться. Однако я никогда бы так не поступил, и у меня были на то собственные причины. Я провел языком по маленькой ранке, чтобы унять кровь, наслаждение ожидало нас впереди.

– Всего лишь «пожалуйста»? Пожалуйста – что? – спросил я, играя с ней.

Не сейчас.

Люди всегда торгуются. Удовольствие, боль – все становится предметом торга. Хищники превыше этого. Они берут все, что захотят и когда захотят, жертва не имеет права голоса. Сейчас промедление было пыткой для нас обоих – и вело к наслаждению.

Я вытянулся на столе подле моей жертвы, приблизив лицо к ее закрытой атласом щеке. Мы дышали одним воздухом. Каждый из нас страстно желал того, что мог дать другой. И все же вне этой комнаты мы никогда не узнали бы друг друга. Здесь были только голоса, вздохи, биение сердец… Тук… тук… тук…

И ошеломляющий вкус.

– Пожалуйста – что? – поддразнил я девушку, наклонившись к ее уху.

Вместо ответа она повернула голову, обнажая… нет – предлагая чудную шею с бьющейся, пульсирующей артерией. Челюсть свело от желания укусить, но вместо этого я лишь провел языком от ключицы до мочки уха, заставив мою маленькую овечку вздрогнуть от неожиданности. Я видел бледные шрамы, оставшиеся от других ночей, других… предложений. Не было нужды убаюкивать эту девушку мягкими отвлекающими видениями. Она ждала этой боли, желала ее, умоляла о ней… пожалуй, даже рискнула бы жизнью ради своего извращенного удовольствия, но это была моя игра. Я сделаю одолжение, когда сам того захочу…

И наконец-то время пришло.

Да, каждый из нас получил то, что хотел. Я опустил свою холодную руку на ее грудь напротив сердца и резко надавил. Вздох девушки превратился в стон, когда я впился в шею, крепко стиснув ее зубами. Окунаясь в океан боли, жертва вскрикнула и выгнулась над столом. Сладкая, как мед, теплая кровь хлынула мне в рот. Роскошная. Опьяняющая. Ах, если бы только маленькая овечка знала, как тонка линия между жизнью и смертью. Как легко мог бы я высосать жизненную эссенцию до последней капли, осушить мою жертву – пить, пока опустевшее сердце не остановится. Знай моя красавица, что она стоит на пороге смерти – попросила бы меня остановиться? Или молила бы о продолжении? Я не знал.

Как и подобает джентльмену, я сумел вовремя остановиться. Пока живительная влага текла в меня, я думал не о собственных удовольствиях, но о моей маленькой овечке.

Кровь за боль – таково было наше порочное соглашение.

Я провел ногтями по груди девушки, по старым рубцам, оставив под соском длинную кровоточащую царапину. Ее слезы, вытекающие из-под атласного капюшона, смешивались с крошечными капельками крови, и я собирал их языком. Этот будоражащий вкус манил меня, искушал снова приникнуть к ее шее и сосать, сосать без остановки, пока сосуд не опустеет. И я знал, что девушка никогда и ни за что не попросит остановиться.

Кровь, боль – и наслаждение…

Однако я сам знал, когда следует прекратить. Приблизившись к этой границе, снова провел ладонью по телу девушки, опускаясь все ниже, пока мои теплеющие пальцы не погрузились в ее влажное лоно. Тело маленькой овечки вздрогнуло в судорогах оргазма, и последние теплые капли крови скользнули мне в рот – как плата за наслаждение. Я отступил, напоследок осторожно коснувшись языком ее шеи. Пресыщенная, слишком слабая, чтобы хотя бы пошевелиться… лишь атлас капюшона задрожал, когда девушка прошептала:

– Когда я смогу вернуться сюда?

– Когда я тебя позову.

– Я сделаю все, что ты захочешь.

– Да, моя сладкая. Сделаешь.

Говорил ли я, что этот прибрежный город принадлежит мне? Саванна – мой дом и убежище, стоящая плотиной между мною и пустотой тьмы за спиной. Этот город по праву считается излюбленным местом призраков. Здесь было пролито много крови, и значительное ее количество – не без моего участия. Впрочем, если вдуматься, людям не особо нужна помощь в таких делах. Бесконечная череда войн доказывает подобную мысль как нельзя лучше.

Кровь пропитала мощеные улицы и жирную землю заросших парков Саванны, ее испарения подобны тяжелому туману, покрывающему могилы. Эффект может быть… да, ошеломляющим, однако местные жители давно привыкли к необычному. Временами – в День всех святых или на равноденствие – духи беззастенчиво ходят по улицам, и тонкий мир приоткрывает свои невидимые двери.

Впрочем, возможно, что все это чушь. Люди порой бывают такими странными!..

Я? Я – реалист. Я способен видеть сквозь иллюзии и чары – людей и тех, кто людьми не является. Я шагаю по тьме, иду сквозь городскую историю, я дружен с невидимым миром.

Призраки мне не досаждают, поскольку я сам – смерть… и ношу ботинки за семьсот долларов.

Теперь же, этой ночью, когда я сыт и наполнен до краев, все мои помыслы обращены к сексу. Наверху ждет невероятная женщина Элеонора, которая однажды поклялась убить меня, если сумеет. Не утруждая себя стуком, я повернул ручку и открыл дверь. Шесть часов до рассвета. Пусть же игра начнется!

По всей комнате расставлены свечи, испускающие аромат магнолий, и все же я чувствую запах Элеоноры. Мне не нужен свет, чтобы отыскать ее. Я уловил бы ритм ее сердца даже в непроглядной тьме подземелий. Швырнув рубашку на стул времен королевы Анны, стратегически удачно расположенный напротив кровати, я чуть помедлил, прежде чем разуться.

Сегодня вопреки обыкновению пушистые перины на кровати не были покрыты шелками и атласом. Египетский хлопок, расстеленный для меня, соперничал белизной со свежевыпавшим снегом. Должен признаться: алая кровь на белых простынях меня несказанно – как это говорится в наши дни – заводит.

У всех есть свои причуды. Даже у нежити.

Я повожу плечами, расслабляя мышцы и представляя собой отличную мишень. Потом поднимаюсь на ноги, чтобы снять штаны. Скоро, очень скоро… я это знаю. Возможно, Элеонора сумеет удивить меня этой ночью. Впрочем, не так-то просто удивить существо, прожившее на свете пять сотен лет, но я готов дать Элеоноре шанс. А вдруг получится?

Раздевшись донага, ложусь на огромную кровать. Кровь моя бурлит от жажды и вожделения. Нынче ночью я даже не подумаю о сне.

– Элеонора, – шепчу я, – где бы ты ни была, приди… приди ко мне…

Она недвижна, но в тишине я слышу ее дыхание. Изображая скуку, закидываю руки за голову и обнажаю грудь. Мое бессмертное черное сердце ничем не защищено и открыто. Теперь в комнате стало совсем тихо: Элеонора задержала дыхание. И вот она плавно поднимается с пола возле кровати. Безупречное тело обнажено, на ней нет ничего, кроме татуировок и бусин, вплетенных в черные волосы. В темных глазах – обещание высшего наслаждения, человек, зачарованный этим взглядом, мог бы и не заметить, что Элеонора прячет руки. Но я не человек, и потому – заметил. Впрочем, это не мешает мне манить Элеонору к себе – взглядом и силой желания. Медленно, словно демонстрируя покорность, она протягивает руки вперед и показывает мне раскрытые пустые ладони. Ее пальцы прикасаются к моему телу, дразнят, играют, возбуждая меня все больше и больше. Потом в дело вступают губы… О! Элеонора умеет доставлять наслаждение, и мы оба знаем правила игры. Эта женщина обладает даром обольщения, который уже стал легендой. Однако для меня дело не только лишь в этом. Здесь нечто большее.

Она ложится сверху, извивается на мне, гладит грудь, даря свое тепло. Наши губы встречаются. Язык Элеоноры ныряет в мой рот, скользит по зубам, касаясь клыков. Я чувствую, как женщина дрожит от возбуждения. Она пробует кровь на вкус и хочет еще. Элеонора разделила бы со мной сумрачное будущее, если бы я позвал ее, но она знает, что этого никогда не случится. В моем сердце живет древняя ненависть, которую должно подавить и перебороть. Кроме того, бессмертие нежити аннулирует возможность обрести жизнь вечную, и я не уведу Элеонору во тьму – для ее же блага. А может быть – и для моего собственного. Пусть я проклят, однако совесть у меня есть.

Элеонора касается языком кончика моего клыка, и я ощущаю дразнящий вкус ее крови. Нарастающее возбуждение и жажда бушуют во мне, как огненная буря. Если я не проявлю, осторожности и стану потакать Элеоноре в ее желаниях, она сумеет меня убить. Или же вынудит убить ее.

Я целую женщину, притягивая ее ближе и ближе. Наши тела все крепче прижимаются друг к другу, Элеонора разводит бедра, принимая меня в свое лоно. Мы сливаемся воедино в первозданном танце секса и смерти – и движемся к краю.

Она бесстрашно смотрит мне в глаза. Люди редко отваживаются взглянуть в лицо смерти. Элеонора называет меня красивым, возможно, для нее это действительно так. Я не помню своего лица и не знаю, на что похож взгляд моих лишенных души глаз. В ночь инициации я утратил свое отражение.

– Мой прекрасный зеленоглазый ангел-убийца… – шепчет Элеонора.

Она одаряет меня томной дразнящей улыбкой.

– Или ты дьявол с лицом кинозвезды? Пришел забрать остатки моей души?

В этот миг я ощущаю движение ее рук. Одна скользит по моим волосам, и острые ногти царапают кожу на голове. Вторая же почти не оставляет времени подготовиться. Я рефлекторно вскидываю собственную руку и хватаю Элеонору за горло. Я мог бы убить ее, просто стиснув пальцы, но она раздвигает мои бедра, обволакивая меня теплом своего лона. А потом – вскидывает руки над головой. Женщина сжимает острый, причудливо украшенный ясеневый кол, направленный мне в сердце.

Наши взгляды встречаются, и я вижу перед собой человека, который почти ровня мне. Не потому, что Элеонора сильнее или хитрее большинства людей, нет. Но она сделала то, что мало кому удавалось на протяжении всех этих столетий: отыскала слабое место в моей защите. Эта женщина обнаружила мое желание умереть. Променять один ад для нежити на другой…

Элеонора тяжело дышит. Ее грудь вздымается и опадает, когда она пытается вдохнуть хоть толику воздуха, борясь с железной хваткой моих пальцев на своем горле. В свете свечей кажется, что вытатуированная змея оживает на ее коже. Клеопатра прижала к груди змею… и погибла. Я медлю, наслаждаясь ощущением смертельной опасности почти также сильно, как нашей близостью. Впервые в такой игре я возбужден сильнее, чем Элеонора.

С яростным криком она обрушивает кол вниз.

Ее движение кажется мне медленным – словно во сне. В моем сознании несколько мгновений растягиваются в минуты. Это чудесное умение позволяет мне насладиться каждой следующей фазой действа – мимолетной улыбкой, предшествующей крику, малейшими сокращениями мышц на груди, движениями змеи, которая словно бы оживает, когда Элеонора наносит удар.

Кол протыкает кожу и ударяется о ребро, прежде чем я успеваю выбить его из рук Элеоноры. Мы тяжело дышим, словно долго бежали. Я почти не чувствую боли, мое тело сотрясается от возбуждения и ненависти. Ненавижу слабость, которая заставляет меня жаждать смерти – закономерного результата моего бунта. А эта женщина понимает все.

Глаза Элеоноры светятся торжеством. Она проводит рукой по моей груди, прикасаясь к ране, и ее пальцы окрашиваются кровью. Искусительница – она подносит руку ко рту и слизывает свидетельство моей слабости. Элеонора знает, что будет дальше, как знаю и я.

Ярость, секс и нечто похожее на покорность – с моей стороны, поскольку теперь я не могу остановиться. Я не позволю ей пить свою кровь, но не могу помешать упиваться моим возбуждением. Движением руки я опрокидываю Элеонору на спину и прижимаю к кровати. Теперь моя очередь. Я вхожу в нее, все глубже и глубже, не торопясь, заставляя женщину кричать и умолять о продолжении. Она вот-вот кончит, я – тоже, прижимаю губы к ее шее, стискивая зубами кожу, моя милая кричит громко – вот она, радость… Сейчас жизнь и смерть кажутся равно желанными, и то, и другое ведет к высшему наслаждению. Элеонора и моя овечка похожи – более чем сами могут осознать.

Я вдавливаю Элеонору в кровать, наполняя ее, но не утоляя голода. Руки комкают и разрывают простыни в тщетной попытке унять судороги моего – такого живого – тела. И в этот миг я ощущаю себя почти человеком. Впрочем, не назвал бы это поводом для гордости. Люди имеют слишком много… изъянов. Однако и я когда-то был человеком и в те времена чувствовал себя по-настоящему счастливым.

Я опустил стекло в кабине эвакуатора, подставил лицо холодному ветру и вдавил в пол акселератор, жалея, что этот грузовичок и вполовину не так быстр, как мой любимый «шевроле корвет». Врубил радио, настроив его на канал кантри. Мерль Хаггард[4] встретил свой двадцать первый день рождения в тюрьме и вынужден был жить, не надеясь на досрочное освобождение. Жизнь! Удивительная это все-таки штука.

Я буксировал машину, которую клиент разбил и бросил на дороге в нескольких милях от города. Он звякнул другу по мобильнику, попросив забрать его, и теперь спешил домой, к теплу и уюту. Я не винил этого парня. Неизвестно, какие чудовища могут встретиться за городом в ночной темноте. Особенно если этот город – Саванна с его извечными сверхъестественными штучками.

Я откинул голову назад, наслаждаясь ощущением ветра в волосах. Как говорят на юге, я балдею от скорости. Держу пари, я б показал недурной результат в «Наскаре»,[5] если бы только мог нормально существовать при свете дня. Вместо этого я вынужден довольствоваться милой сердцу ночью, раскатывая подлунным светом по грязным дорогам юго-восточной Джорджии и асфальтобетонным трассам в предместьях Саванны. Среди местных рыбаков, поколение за поколением живущих в своих лачугах на окраинах соснового леса, я давно уже стал чем-то вроде легенды. Эдаким «призрачным гонщиком» в призрачном же «корвете».

Что ж, не стоит удивляться. Истории обо мне передавались от отца к сыну на протяжении многих и многих лет. Прежде чем появились автомобили, папы, дедушки и прадедушки нынешних рыбаков видели меня верхом на огромном вороном жеребце. Я одевался в черное и носил серебристые шпоры, а упряжь коня, украшенная мексиканским серебром, мерцала в лунном свете. Подобное зрелище до чертиков напугало бы любого, кто осмелился путешествовать этими дорогами в ночной час. Теперь же я пролетаю мимо них на четырех чудесных «гудйирах».[6] Рыбаки, впрочем, не торопятся звать полицию. За все те годы, что я провел, промышляя контрабандой спиртного, копам так ни разу и не удалось меня прихватить. Не поймают и теперь.

Словно отзываясь на мои мысли, сзади раздался вой сирены. Вот черт! Будь я в своем «корвете», оставил бы копов глотать пыль. Помянув недобрым словом долбаную патрульную машину, я съехал на песчаную обочину и затормозил.

– Доброй ночи, Джеки, – послышался нежный голос. Тут уж мне ничего не оставалось, кроме как расслабиться и получать удовольствие.

Офицер Консуэла Джонс из полицейского департамента Саванны подошла к моей машине, потом посветила мне в лицо фонариком, будто бы не узнавая. Я прищурился, надеясь, что она не заметит, как мои зрачки в ярком свете становятся узкими и вертикальными.

Конни я знал с тех самых пор, как она приехала в Саванну. Познакомились мы при забавных обстоятельствах: она расследовала автокатастрофу с моим участием. В тот раз я разбил одну из своих машин, резко свернув, чтобы избежать столкновения с грузовиком на дороге в Тайби. Машина вылетела с дороги и перевернулась несколько раз. Конни приехала к месту аварии раньше врачей и сочла меня мертвым, поскольку моя шея была свернута под неестественным углом: «травма, несовместимая с жизнью». К счастью, милая женщина даже не потрудилась проверить пульс. Вот уж повезло так повезло, старина Джек… Проблема в том, что у меня вообще нет пульса, было бы сложно объяснить, как человек ухитрился воскреснуть из мертвых. Впрочем, растолковать ей, как я вправил шею, тоже оказалось нелегко. Обычно я не столь беспечен, но в тот раз уселся, оказавшись к Конни спиной, и был несколько обескуражен произошедшим, а потому утратил бдительность и не почувствовал человека поблизости. Так или иначе, я сел, взял себя за голову и вернул шею в нормальное положение. Ну, примерно как вы вправляете палец, вывихнутый при игре в бейсбол…

Я понял, что она рядом, только когда Конни изумленно ахнула, а потом спросила меня, как я это сделал. Я ответил, что взял идею из фильма «Смертельное оружие», где Мэл Гибсон, зверски выпучив глаза, убивается об стену, вправляя себе выбитое в суставе плечо. Надо ли говорить, что такое объяснение Конни не удовлетворило – где Гибсон и где я! – и с тех пор наши пути время от времени пересекаются. Она догадывается, что я какой-то странный, но не может понять, в чем тут дело. Конни работает в ночную смену, а потому временами заглядывает в гараж – присмотреть за мной или просто поболтать. Мне хочется верить, что мы стали приятелями. Вдобавок я был бы вовсе не прочь познакомиться с Конни поближе… Ну, вы меня поняли, полагаю.

Я бы с удовольствием сводил ее куда-нибудь, однако отлично понимаю, что Конни мне не доверяет. Повторюсь, она считает меня странным. Необычным. При этом Конни навряд ли знает, что и сама она не так уж проста. В ночь нашей первой встречи я не сумел учуять рядом человека. Возможно, потому, что Конни – не человек. Не знаю, кто она. На оборотня не сильно похожа. Возможно, метиска, полукровка. Трудно сказать с уверенностью. Кстати, она работает только по ночам, Тому должна быть причина, но в таких делах лучше не задавать слишком много вопросов.

Сегодня Конни выглядела просто шикарно. Длинные черные волосы, перехваченные шнурком, падали на спину. Форменная рубашка ей весьма шла. Служебный пистолет покоился на крутом бедре, а значок переливался серебряным и синим в мерцающих огнях мигалки патрульной машины. Истинная представительница власти… Уймись, мое мертвое сердце!

– Ба! Да это же моя любимая стражница закона!

– Не подлизывайся. Это не поможет. – Конни лениво улыбнулась, одарив меня сексуальным взглядом из-под густых ресниц. – Я выпишу тебе квитанцию за превышение скорости. – Она извлекла из нагрудного кармана ручку и крайне эротично послюнявила палец, чтобы оторвать чистый листок от своей квитанционной книжки.

Я сглотнул, потом подмигнул. – Может, хочешь меня обыскать?

Не переставая чирикать стилом, Конни чуть наклонила голову, полагая, что я не увижу ее ухмылку под козырьком.

– Нет необходимости.

– Как насчет раздевания?

– Я не собираюсь нарушать твои гражданские права.

– Вообще-то речь идет о тебе…

– Осторожнее, я могу тебя привлечь за сексуальное домогательство.

– А разве это не прерогатива полиции нравов?

Конни оторвала квитанцию и наклонилась к окну машины, чтобы сунуть листок мне в карман. Палец, который она облизала, приятно коснулся кожи сквозь тонкую ткань рубашки.

– О, если понадобится, я найду, что тебе пришить. Води осторожно, мистер Макшейн. – С этими словами Конни повернулась и направилась к своей машине, демонстрируя мне свою роскошную тыловую часть, Я рассмеялся и выехал на дорогу. Она всегда заводила меня. Да, всегда…

Человеческие женщины – беспокойный народ, но женщин-вампиров не существует вовсе, насколько я знаю. Так что же прикажете делать парням? Люди считают меня мизантропом и женоненавистником. Горькая ирония! На самом-то деле я бы не отказался наладить нормальную жизнь, но с моим маленьким… кхм… недугом, да, долговременные отношения с людьми невозможны. Не так-то просто скрывать свою истинную природу от окружающего мира, и уж точно я не сумел бы держать ее в тайне, живя с женщиной. «Да, дорогая, я сплю весь день и бодрствую ночью. Вдобавок – пью кровь и не старею. Ничего особенного, солнышко. Не обращай внимания, все это ерунда»… Так что все мои романы обычно бурные и страстные, но короткие. Возможно, именно поэтому я не форсировал события в отношениях с Конни. Опасался, что если мы начнем встречаться, не смогу вовремя остановиться. В общем, мне ничего не остается, кроме как поддерживать свой имидж ветреника и бабника, развлекаясь с девушками, которые не ждут любви до гроба. Каламбур.

Однолюб в теле мертвого распутника. И – да здравствует любовь!

Десятью минутами позже я загнал грузовик в гараж и выпрыгнул из кабины. Ренье рылся в шкафчике над кофеваркой.

– Джек, у нас закончился кофе.

– Посмотри в сумке под раковиной.

Ренье, мой партнер в «Полуночных Механиках», носит очки с толстыми, похожими на бутылочные, стеклами. Очки вечно заляпаны маслом, и я удивляюсь, как он вообще видит хоть что-нибудь. Ренье – невысокий, широкоплечий и коротко стриженый парень, который запросто может собрать мотор из дерьма и пыли. Когда я пришел, он играл в покер с кем-то из «обычных».

«Обычные» – так называет их Ренье. На самом деле все они – удивительные Чудики, которые и близко не стояли рядом с обыкновенными людьми. Однако они регулярно околачиваются у нас в гараже и уже стали тут вроде как своими. Обычными. Временами я задумываюсь, как они живут, что делают днем, ну и вообще, кто же они такие на самом деле. Впрочем, никто из них не задает лишних вопросов – например, как мне удается поднять машину за передок без помощи домкрата, – так что я плачу им тем же. Сдается мне, именно поэтому чудикам так уютно в нашей мастерской, где всегда найдется кружка кофе и партнер, чтобы перекинуться в картишки. Все они со странностями. Я могу учуять нелюдя за двадцать шагов, и потому точно знаю, что кое-кто из наших «обычных» очень и очень необычен. Вроде Руфеса, который никогда не приходит в полнолуние. Или Джерри: тот являет миру свои заостренные уши всякий раз, как снимает бейсболку, чтобы почесать щетинистый затылок. Что они за существа? Не знаю. Да и кому какое дело? До тех пор, пока «обычные» не пытаются сожрать клиентов, я не стану совать нос в их дела.

Пусть я и одиночка, но временами совсем не возражаю против хорошей компании. Особенно если мне расскажут, что происходит в городе, когда гаснут огни в домах, а обыватели уже нырнули под свои одеяла и попросили Бога защитить их от зла. От созданий вроде меня.

Для вампира никакая осторожность не будет излишней. Помимо Ренье, в гараже я увидел двоих из наших «обычных». Скользкий, словно червяк, парень по имени Отис сидел за картами вместе с Хью: тот занимается у нас подсобными работами и состоит в должности «подай-принеси». Он не страдает избытком серого вещества, но и дураком я бы его не назвал. Хью может запутаться в цифрах, подбивая баланс, зато он душа-человек, скорый на улыбку, приветливый и доброжелательный, и все здесь его любят.

Отис чуть вздрогнул и отодвинулся, когда я сел рядом. Этот парень никогда не смотрит мне в глаза, норовя отвести взгляд чуть в сторону. Я думаю, он немного побаивается меня. Некоторые из наших завсегдатаев вообще не появляются в гараже одновременно со мной. Не могу их за это винить. Все нелюди способны учуять друг друга. Или опознать себе подобного при встрече.

– Я сегодня снарядил два катафалка в похоронном бюро, – сказал Хью, разглядывая свои ногти. – Какой-то мерзкий осадочек остался.

– Почему, Хью? – Я поднял два пальца, и Ренье кинул мне две карты.

– Так ведь там внутри мертвяки, – откликнулся Хью. – Мне от них делается жутко.

Руфес, только что отхлебнувший кофе, поперхнулся и раскашлялся, забрызгав карты. Остальные изо всех сил старались не смотреть на меня. Уголки губ Ренье дрогнули.

– Все там будем, рано или поздно, – сказал он. – Сдается мне, Хью, каждый прокатится на этаком «кадиллаке».

Говори за себя, подумал я.

Лицо Хью неожиданно просветлело.

– А вот я хочу, чтобы меня похоронили в моей машине, – сказал он. Жирная кожа Хью так блестела, что я видел в ней отражение его толстой руки.

Отис вынул из кармана мешочек и закинул за щеку плитку жевательного табака.

– Ну, вот когда помрешь, мы поглядим, можно ли будет прикопать тебя вместе с тачкой. – Отис носил засаленный воротничок и рабочую спецовку с надписью «БАД». Понятия не имею, кто таков этот Бад. – Знаешь старые склады ниже по реке?

Старые склады принадлежали Уильяму. Я покосился на Отиса, недоумевая, что общего между делами Уильяма и мечтой Хью вознестись к жизни вечной за рулем «шевроле-корсики».

– С час назад туда пригнали лодку. Ребята со склада носились как угорелые и орали друг на друга. Я услышал кое-что… ну, ты знаешь, так бывает. Вроде как не подслушиваешь, но что-то доносится…

– И что же до тебя донеслось? – осторожно спросил я. Отис выплюнул струю табачной жижи в пластиковый стаканчик и сказал:

– Хм… Какие-то вопли насчет гробов. Может, кто-то хотел, чтобы его похоронили в лодке? Вроде как Хью в машине?

Я задумался. Лодка, скорее всего, принадлежала Уильяму. Добавьте сюда беготню, крики и гробы. Я положил карты на стол – в любом случае там была лишь пара восьмерок – и пошел звонить на склад. Какого черта у них там творится?

На шестом гудке кто-то поднял трубку.

– Джек! Слава Богу!

«Слава Богу» – не те слова, которые я жаждал услышать в сочетании со своим именем. Говорил один из работников склада, Эл Ричардсон. И от его слов моя и без того холодная кровь едва не застыла в жилах…

– Я найду его, – сказал я и повесил трубку.

Наскоро распрощавшись с Ренье, я запрыгнул в свой «корвет» и дал по газам. Мне нужно было поскорее разыскать Уильяма, поскольку перед нами разверзся ад, и как бы не в буквальном смысле.

Обычно меня проще найти, чем Уильяма. Его вкусы и пристрастия в плане ночной активности более своеобразны, нежели мои, а плюс к тому он терпеть не может мобильники. Ему не нравится идея быть доступным для всех, и если он нужен, именно мне приходится носиться, за ним по городу, задравши хвост. А Уильяма, между прочим, не так-то легко отловить. Он может болтаться на светском рауте в компании городских шишек. Или, скажем, провести ночь, гоняясь за какой-нибудь милой студенточкой художественной академии, которая назавтра очнется на каменной скамье городского кладбища – бледная, измученная и начисто позабывшая события последних нескольких часов:

В числе всего прочего Уильям занимается импортом антиквариата, который покупает за гроши у разорившихся европейских аристократов. Потом он продает антикварные вещи толстосумам из Саванны – тем нуворишам, которые не успели обзавестись фамильными реликвиями и понимают слово «горшок» только как обозначение ночной вазы.

На самом деле весь этот антикварный бизнес – только прикрытие, маскирующее перевозку действительно ценного груза. Вампиры. Я не знаю, почему они бросают свои замки в Европе и приезжают сюда, но поток старых богатых европейских кровососов не иссякает. Уильям переправляет их на своей яхте – по одному за раз. Вампиры не всегда ладят друг с другом, а разборки на шаткой палубе посреди океанской стихии уж точно никому не нужны. Судовая команда изрядно нервничает, даже если на борту имеется всего один гроб.

Клиенты Уильяма должны быть богаты, иначе он просто не станет ими заниматься. Вампиры Старого Света ездят исключительно первым классом. Эдакий «Карнивал круз»[7] для кровососов. Уильям обеспечивает им наилучшие условия: горячая и холодная кровь включена в прейскурант. Черт возьми! Насколько я знаю, они даже могут поиграть в шаффлброд[8] на палубе под лунным светом.

Новоприбывший представляется обществу Саванны, а спустя краткое время уходит в закат – исчезает, отправляясь в иные места, известные одному только Уильяму. Он контактирует со всеми вампирскими сообществами, разбросанными по просторам этой страны. Временами Уильям имеет дело и с нищими европейскими кровососами, но по большей части это все же представители высшего света. Вот так-то. Иногда они даже привозят с собой собственную землю.

Я не знаю, почему непременно нужно ставить гробы в дурацкую европейскую почву. По мне, так красная глина Джорджии ничем не хуже, но, видимо, в этой старой земле есть какая-то особая сила. Я спросил бы Уильяма, но он ведь не скажет. Уильям вообще редко рассказывает мне обо всех этих делах. Черт бы его побрал.

Да-да, я знаю: слишком поздно. Черт побрал его уже давно. Для Уильяма я нечто вроде мальчика на побегушках. Последние несколько недель, например, помогаю ему в подготовке к большому приему в честь прибытия очередного вампира. Если вы спросите меня, скажу: планирование вечеринок – женская работа, но да ладно. По крайней мере, Уильям больше не просит меня парковать машины его гостей. Временами я мечтаю надрать ему задницу. Примерно полторы сотни лет тому назад я принес Уильяму клятву верности, но это не значит, что я сделался его лакеем. На мое счастье он, как правило, пребывает в благодушном настроении. Уильям стар, очень стар – хотя по нему и не скажешь, – а в мире вампиров это обозначает силу и власть. Я отлично понимаю, что он может раздавить меня как козявку, но не готов ползать перед ним на карачках. Каждый должен иметь чувство собственного достоинства, не так ли? В последнее время Уильям проявляет ко мне больше уважения, чем раньше, но я все еще принадлежу ему – и от этого меня с души воротит. Если можно так выразиться. Души-то у меня нет.

Уильям чертовски спесив и невероятно тщеславен. На его благотворительном ретробалу соберется весь высший, свет Саванны. Как раз сейчас мы строим новое крыло больницы и суперсовременный банк крови, а это требует денег. Из богачей лучше сосать деньги, чем кровь, как любит говаривать Уильям. Нас ожидает пышный прием, дорогущий ликер будет литься рекой… вот только одна проблемка.

Эл Ричардсон сообщил мне, что почетный гость исчез без следа.

Я развернулся на двух колесах и припарковал машину под дубом, возле кованых ворот респектабельного довоенного особняка. Да, я сказал: «респектабельного», хотя на самом-то деле внешность бывает обманчива. Я не заметил поблизости черного «ягуара» и все же точно знал, что Уильям там, внутри. Если Уильям не блокирует свои мысли, я могу учуять его, словно гончая, где бы он ни был. Не знаю, способен ли Уильям полностью закрыться от меня – ведь он меня создал… или как там это у вампиров называется.

Я прыжком выбрался из «корвета», краем глаза уловив движение на веранде. Две местные девушки вяло покачивались на садовых качелях, цепи скрипели, будто кандалы на призраках рабов, которые по ночам иногда появляются на болотах.

– Как ты лихо выпрыгиваешь из машины, Джеки, – пропела одна из проституток – юная красавица с детским личиком и чудными светлыми волосами. – Покатаешь меня как-нибудь?

– Непременно, детка, только не прямо сейчас. – Я припомнил, что ее, кажется, зовут Салли, но полной уверенности не было. Я подмигнул девушке и ее подружке, которая листала журнал «Пипл» и выглядела истинной скромницей – как и положено настоящей высококлассной шлюхе.

Я вошел в дом, не утруждая себя стуком. Меня едва ли можно назвать местным завсегдатаем, однако, должен признаться, время от времени я пользуюсь услугами здешних леди. Уильям приходит ради крови и секса. Я – просто ради секса, поскольку не люблю причинять людям страдания. Пусть даже они сами этого хотят.

Я отличный механик и получаю достаточно, чтобы позволить себе дорогих проституток, хотя вообще-то кругом хватает женщин, готовых предоставить мне все то же самое совершенно бесплатно. Последний раз я видел свое отражение сто сорок лет назад, но еще помню буйную черную шевелюру и глаза цвета газового пламени. Подобных мне называют «черными ирландцами». Это потомки французов (скорее всего, контрабандистов и пиратов), смешавших свою кровь с кровью ирландской. Не сказал бы, что я прямо такой уж красавчик, но женщины от меня не шарахаются… до тех пор, пока не приходит время показать клыки.

Я давно уже приобрел репутацию бабника и закоренелого распутника. Что тут можно поделать? Работа в круглосуточной автомастерской и службе техпомощи временами сводит меня с дамочками, оказавшимися в сложном положении. Иногда они очень, очень благодарны. С другой стороны, я никогда не пользуюсь их несчастьем и ни к чему не принуждаю. Если ты вампир – это значит, что тебе всегда приходится прощаться.

Романы Уильяма – совсем иного сорта. Входя в двери особняка, я старался не думать о том, что он делает там, внутри. По всей вероятности, Уильям прикидывался одним из этих чокнутых готов, которые изображают из себя вампиров и играют в кровавые игры. Лично я не любитель таких вещей, но если Уильяму нравится – его дело. Однажды я спросил его, почему к нам никогда не приезжают женщины. В ответ Уильям лишь одарил меня своим фирменным взглядом, означающим «не задавай вопросов, и мне не придется лгать», а потом сменил тему.

Неужели же, думалось мне, женщин-вампиров действительно не существует? Печально и весьма огорчительно.

Я вошел в гостиную, где несколько девушек развлекали нескольких раскрасневшихся, возбужденных бизнесменов – возможно, делегатов какого-нибудь загородного съезда, проживающих в одном из отелей возле Бэй-стрит. Другие клиенты имели расслабленный взгляд завсегдатаев заведения, расположившись у бара красного дерева, они неторопливо потягивали свою выпивку. Прочая обстановка была под стать бару: все здесь говорило о деньгах и престиже. Публичный дом под маской респектабельного мужского клуба.

Красиво одетая молодая женщина, сидевшая за антикварным столом возле камина, подняла голову от книги в кожаном переплете.

– Джек, рада тебя видеть. Давненько к нам не заглядывал. Что предпочтешь сегодня?

Я пожал протянутую руку. Пальцы девушки были гладкими и нежными – розовые бутоны в моей огромной мозолистой лапе. Ее духи дразнили острое вампирское обоняние, и запах был очень приятным. Мне стало даже немного неловко, что я явился по делу.

– Сегодня не до развлечений, милая. Я ищу Уильяма. Это срочно.

Эшли возвела глаза к потолку, словно желала пронзить его взглядом и увидеть будуары на верхнем, этаже.

– Боюсь, он будет недоволен. Сейчас не самый удобный момент…

– Это уж мои проблемы. – Я зашагал вверх по лестнице и на первой же площадке столкнулся с Уильямом. Он шел вниз, держа в руке свою белоснежную рубашку и вытирая кровь с груди и подбородка льняным платком с монограммой. Уильям почуял меня – так же, как и я его.

– В чем дело?

– Корабль. Груз пропал.

Мимолетная вспышка раздражения исказила его спокойное лицо.

– Антиквариат украли?

– Нет. Твой европеец… в смысле пассажир… Он исчез вместе со всей командой. Твои ребята нашли «Алебастр» возле мыса Лазаря и отбуксировали в гавань. Но это теперь корабль-призрак, Уильям. – Я понизил голос. – Там никого нет, а гроб пуст. Лучше бы тебе самому на это взглянуть.

Уильям вихрем ринулся вниз по лестнице, но я успел заметить выражение ярости на его лице. Если в деле замешан смертный, вскорости от него и мокрого места не останется. Впрочем, скорее всего, люди здесь ни при чем.

Широким шагом Уильям шел к машине, на ходу застегивая рубашку. Я догнал его.

– Человек… даже несколько людей не смогли бы этого сделать, верно? Похитить всю команду и старого могущественного вампира? – спросил я.

– Нет, – отозвался Уильям, запрыгивая на пассажирское сиденье.

– Видимо, тут поработал сам вампир. Но зачем ему жрать команду и сбегать с собственной вечеринки?

Уильям равнодушно смотрел вперед, но я видел, что он едва не подпрыгивает от нетерпения.

– Понятия не имею.

Я понимал, что Уильям в бешенстве, но не особенно беспокоился: ведь его гнев был обращен не на меня. Кстати, когда Уильям злится, он действует особенно эффективно.

– Похоже, нам достался какой-то чокнутый вампир, а? – сказал я и тут же пожалел об этом.

– Не болтай. Веди машину.