"Негласная карьера" - читать интересную книгу автора (де Лорент Ханс-Петер)

9

Поммеренке взглянул на будильник, стоявший на тумбочке у кровати. Скоро восемь. Он чувствовал себя разбитым. Болела голова, ломило плечи, все тело.

Он зашел на кухню. Посуда уже убрана. Посмотрев на расписание уроков, сообразил, что сегодня Конни ушел из дома пораньше. Дверь гостиной распахнута. По пути в туалет Рюдигер заглянул туда. Постельное белье сложено на кушетке. Значит, Барбара тоже ушла.

Вот и хорошо. Он не любил с ними завтракать. Из Барбары слова но вытянешь, она накрывает на стол, подает кофе, делает бутерброды для Конни, убирает посуду – все молчком. Он тоже сидит как немой и злится, что на него не обращают внимания. Будто его вовсе здесь нет. А с Конни Барбара разговаривает. Ласково, нежно.

В такие минуты Рюдигер готов поступиться своими принципами, готов просить прощения, обещать исправиться. Только как исправляться?

Рюдигер берет с плиты кофе, наливает в чашку. Аппетита нет. И курить не хочется – верная примета, что с организмом что-то неладно.

Пожалуй, из-за этого он вчера и поскандалил… Еще по дороге из «конторы» к гаражу в голову опять полезли мучительные вопросы. Чего добивается Штофферс? Неужели все-таки проверка? Испытание на политическую благонадеяшость. А если нет, то чем может кончиться попытка, заблокировать решения земельного правительства по вопросу о левых радикалах? Не произойдет ли серьезного конфликта в высших политических сферах? Насколько силен Штофферс? Кто его поддержит?

Днем, пока голова была занята изучением материалов, опасения отступили на задний план. Но, сидя за рулем машины по дороге домой, Рюдигер четко осознал, насколько непростым будет дело Бастиана. Поневоле вспомнишь старые, неприятные истории, как ни старайся их забыть. Сегодня мысли Рюдигера неотрывно роились вокруг Феликса Бастиана. Поэтому и дома он лишь для вида поддерживал разговор с Барбарой, вроде бы отвечал на вопросы, но совершенно не вникал в их смысл. Если бы его, к примеру, попросили для протокола назвать хотя бы тему разговора, он не сумел бы сделать и этого.

Он даже не заметил отсутствия Конни. Барбара жарила на кухне бифштексы к ужину. Услыхав, как Рюдигер открывает дверь, она вышла в коридор.

– Что случилось? – сразу же спросила она.

– Чувствую себя неважно, – вяло ответил он.

– Неприятности? Отменили повышение?

– Нет, совсем другое.

Рюдигер прошел в гостиную и машинально включил телевизор – показывали последние известия. Барбара в нерешительности следила за ним. Нерешительность быстро сменилась раздражением и злостью, слишком уж часто они ссорились в последние годы.

Однако Рюдигер этого не почувствовал. Он сидел, глядя на экран невидящими глазами, и даже не заметил, как кончились последние известия и началась развлекательная передача «Угадай профессию!» Рюдигер вспомнил о предстоящей поездке в Кёльн; к ней еще нужно подготовиться. На пятницу назначено очередное совещание начальников отделов всех земельных ведомств по охране конституции. За последние месяцы при вербовке осведомителей случилось несколько серьезных провалов.

Один из сотрудников ведомства совершенно по-дилетантски вербовал на фирме «Опель» члена производственного комитета. Что за идиотизм, думал Поммеранке, верить, что коммунист с многолетним стажем профсоюзной работы, идеологически сложившийся, зрелый человек, соблазнится тысячью взамен за ежемесячные донесения о работе профсоюзов и производственного комитета. Неужели он станет доносить тем, кого считает своим идейным противником?

Дальнейший ход событий подтвердил правоту Рюдигера. Коммунист для вида согласился на вербовку. Но ведь даже новичку полагалось бы сообразить, что вербовщика лишь хотели выставить на посмешище. К сожалению, этот план удалось исполнить с блеском. Коммунист пригласил сотрудника домой для второй беседы. В соседней комнате сидели товарищи по производственному комитету. Они стали не только свидетелями разговора, но и сумели сделать несколько фотографий.

Дегенкольбе, начальник третьего отдела федерального ведомства, решил еще раз проинструктировать начальников отделов из земельных ведомств и обсудить случившееся. Месяц назад пошли слухи, что если в прессу просочится еще хоть одна такая неуклюжая попытка вербовки, то Дегенкольбе не удержится на своем месте.

– Гласность погибельна для нашего дела! – любил говорить Беренд.

Неожиданно Рюдигер представил себя участником передачи «Угадай профессию!». Допустим, он сам сидел бы перед копилкой и зрители угадывали его профессию. Пять марок за каждый отрицательный ответ. Наберется полная копилка? Ведь его работу охарактеризовать трудно, не говоря уже о том, насколько глупо было бы трубить по телевизору, чем он занимается на самом деле. Вот если бы угадывать довелось Феликсу Бастиану, он: превратил бы телевикторину в политический памфлет.

– В пятницу я уезжаю. Командировка в Кёльн.

Барбара вошла в комнату.

– Прекрасно! А главное – очень кстати. Попытайся вспомнить – что назначено на пятницу?

Рюдигер терпеть не мог подобных вопросов. Что за экзамен? Ведь и экзаменатор и его жертва прекрасно знают – верного ответа не будет. Но что все-таки назначено на пятницу? Он умел делать вид, будто участвует в разговоре, а сам уходил в себя, думал о своих делах. Это умение еще с бабушкой Вегенер порой оборачивалась неприятностями. Из того, что ему рассказывала Барбара, он многое пропускал мимо ушей. Зато потом он ловил на себе злой взгляд Барбары и слышал: «Мы же договаривались!»

– Класс нашего Конни устраивает в пятницу праздник, приглашены родители и учителя. А ведь Конни – твой сын. По-моему, ты забываешь об этом. Его вот дома нет, а ты даже не заметил. Или ты уже знаешь, что он ночует у Петера?

Что тут скажешь? Он действительно не думал сейчас о сыне. Кто такой Петер? Наверно, приятель. Лучше не спрашивать – Барбара и так на взводе, так что не стоит подливать масло в огонь.

– Может, хотя бы помнишь, что несколько месяцев назад поклялся сыну помогать в школьных делах и дал слово сходить на родительский вечер?

И об этом он совсем забыл. Месяцев девять тому назад Барбара позвонила ему на работу, что бывало редко. Он не любил таких звонков и считал, что большинство ее вопросов может подождать до вечера. На этот раз оказалось, что она вернулась от врача из-за болей в животе, которые мучили ее уже несколько дней. Сама она полагала, что это как-то связано с задержкой месячных, но врач определил аппендицит, даже слегка запущенный. Медлить было нельзя. Барбара ждала машину, которая отвезет ее от врача в больницу – по телефону тот уже договорился, чтобы ее приняли.

Рюдигер изрядно перепугался. Барбара и больница – это не укладывалось у пего в голове. Если не считать родов, а это ведь не болезнь, то Барбара еще ни разу не болела – «не выбывала из строя», как говорили у него на работе. Неприятной была мысль, что на время отсутствия Барбары придется самому заниматься домашними делами.

В больнице Барбара неожиданно предложила пригласить домой ее мать, чтобы та приглядела за Рюдигером и Конни. Рюдигер недолюбливал тещу, но с предложением согласился и пообещал теперь уходить пораньше с работы, чтобы помогать теще.

– Ясное дело, – отозвался на его просьбу Беренд. – Завел семью, надо заботиться.

С матерью Барбары все сложилось вполне благополучно. Сделав домашнюю работу, она, к счастью, убиралась восвояси. Проводить с ней вечера было бы скучно, да и говорить не о чем. А вот с Корнелиусом не обошлось без сложностей.

В первый же день Поммеренке нарочно вернулся домой пораньше, чтобы заняться с сыном. На предложение сыграть во что-нибудь тот ответил недоуменным взглядом. Он уже договорился с ребятами погонять в футбол. Конни ушел, а разочарованный Поммеренке остался дома один.

Спустя два дня разозленный Корнелиус швырнул на кухонный стол какую-то записку:

– Этим легавым делать больше нечего.

Поммеренке насторожился. Записка оказалась перечислением неисправностей у велосипеда. Полицейские ближайшего участка проверили все велосипеды на школьной стоянке и записали неисправности.

Он попытался объяснить сыну, что полиция должна обеспечивать безопасность движения.

– Все равно. Легавым только бы придраться.

Сына не удалось ни переубедить, ни внушить ему, что полицейских нельзя называть презрительными кличками, которые придумываются теми, кто сам конфликтует с законом.

– Для меня они останутся легавыми.

Тут Поммеренке так разозлился из-за своей беспомощности, что едва не отвесил Конни оплеуху; хотелось по крайней мере трахнуть кулаком по столу.

– Фрау Брандт тоже так говорит, – упрямо сказал сын.

– Кто она такая?

– Наша классная руководительница. Она говорит: программу сокращают из-за нехватки учителей, хотя тысячам учителей не дают работать. Зато легавых с каждым годом все больше.

– Она сказала «легавых»?

– Нет, по-моему, «полицейских»…

Тем не менее Поммеренке расценил заявление учительницы как вредное. Явная пропаганда. Да еще среди детей.

– Как зовут фрау Брандт по имени?

– Бригитта. Бригитта Брандт.

На следующий же день Поммеренке сделал запрос. Доггенхуден принес справку из НАДИС. Бригитта Брандт была действительно зарегистрирована. В 1973 году выставлялась ее кандидатура в мюнхенский студенческий парламент. Участие в подозрительных организациях не зафиксировано. С 1972 года по 1975 год она делила квартиру с двумя членами «Красной экономической ячейки», которых в 1974 году судили за «нарушение неприкосновенности жилища». Вряд ли эта фрау Брандт была крупной фигурой. Но видно, что агитацией занимаются даже попутчики.

«Дело» Бригитты Брандт хранилось в баварском архиве, так как она сменила место жительства, переехала из одной земли в другую. «Дело» Рюдигер запрашивать не стал, но на будущее решил последить за тем, что творится у сына в школе. Барбаре ничего объяснить не удалось. Да и что скажешь? Рюдигер и впрямь как-то упустил из виду школу и фрау Брандт. Особенно, что касается повседневных событий. Теперь он время от времени просматривал тетради Конни по немецкому языку, чтобы узнать, что проходят в классе.

– Жаль, но ничего не выйдет, – попробовал Рюдигер убедить Барбару. – Это же командировка. Никто не спрашивает, хочется мне ехать или нет.

– О, я вовсе не собираюсь портить карьеру господину регирунгсдиректору. Но ты забыл о нас. Как тут не злиться? Что ты вообще знаешь про Конни? Раз в полгода спрашиваешь об оценках. В конце года суешь ему двадцать марок за переход в следующий класс. И радуешься, что у тебя с ним – никаких проблем. А я? Кто я для тебя? Симпатичная, дешевая домработница, которой раз в неделю можно попользоваться во исполнение супружеских обязанностей.

Рюдигер встревожился: обычно Барбара не позволяла себе пи иронии, ни сарказма. И откуда эти вульгарные выражения, которые он ненавидел? С каких пор они вошли в ее лексикон?

И что значит супружеские обязанности? Они у каждого свои. Да, она много делает по дому, это бесспорно. Но он и не спорит. Наоборот, при нормальном разговоре, без злости и ругани, он сам выразил бы ей свою признательность, благодарность. Что же касается тех самых обязанностей, то уж молчала бы. Ведь она уже давно ему попросту отказывала.

Со временем Поммеренке понял, что подобные разговоры бессмысленны. Не удавалось найти подход. Попытки уговоров были тщетны. Ему казалось, что он себя навязывает ей, как базарный торговец залежалый товар. Но самоуничижение длилось недолго, его сменяла обида, злость.

Поскольку Рюдигер не понимал истинных причин ее отчуждения, холодности, он не мог и вспомнить, когда, собственно, это началось.

Несколько раз она с раздражением упрекала его в тупой прямолинейности:

– Ты похож на анатолийского осла!

Не очень понятно. При чем тут «анатолийский осел»? Что она имела в виду?

– Когда тебе приспичит, ты начинаешь такую бестактную, грубую подготовку, что я буквально мертвею.

Рюдигер попытался выяснить, на что она намекает. Он не мог поверить, что это объяснение указывает истинную причину ее холодности. Да, порою он спрашивал: «Скоро ляжешь?» Ну и что с того? Разве это не знак любви, влечения? Почему она против?

Претили ей и другие его привычки.

– Если ты застрял в душе, то сразу ясно, с чем собираешься пожаловать…

А ведь Барбара сама – чистюля. Типичная дочка из докторской семьи: Рюдигеру казалось, что там целыми днями ходят по дому с бутылкой карболки. (Кстати, смена комнатки в поселке железнодорожников на милую квартирку, обставленную Барбарой, далась Рюдигеру не просто – совсем другая жизнь.) Когда Барбара ложилась в постель, от нее всегда слегка пахло дорогим мылом. А после их ласк Барбара брала специально подготовленное полотенце или сразу шла под душ. Разве он упрекал ее за это? И разве его чувства от этого слабели?

Что значит «прямолинейный»? Почему «осел»? Да еще «анатолийский»!

Оскорбительное сравнение. А на самом деле отговорка – и только. Вранье.

Барбара ссылалась на то, что у мужчин и женщин различные потребности. Как бы не так. Раньше она сама часами пролеживала с ним в постели. И даже сердилась, если он быстро засыпал:

– Ну вот, чик-чик, и сразу захрапел.

А ведь ему с утра на работу. Неужели не понятно, как противно вставать в такую рань? Никого другого вместо себя на службу не пошлешь…

Словом, Рюдигер просто не верил Барбаре. Что-то тут было нечисто. Ничего не хочет только тот, у кого все уже есть. А Барбара не проявляла к нему интереса по месяцу, даже больше…

Часто, лежа рядом с ней и не в силах заснуть, Рюдигер протягивал руку, легонько дотрагивался до жены. И вмиг срывался, услышав:

– Нет, не сегодня.

– Не сегодня, не сегодня, – кричал он. – Я уже целый месяц слышу одно и то же.

Хотя, конечно, это лишь еще больше отталкивало ее.

Пожалуй, все началось года два назад. О той поре Рюдигер вспоминать не любил. Тогда он переживал кризис. Его подозрительность и ревность могли привести к самым печальным последствиям. Вот и сейчас Барбара не спала с ним больше месяца. Гипотезы о внезапной фригидности и гормональных нарушениях Рюднгер сразу отверг. Причина была и не в нем. С ним никаких перемен не произошло. Вывод один – у Барбары есть другой.

Рюдигер начал приглядываться к жене. Она изобрела новую тактику, чтобы избежать физической близости. Когда Рюдигер ложился в кровать, Барбара еще подолгу возилась с делами: гладила, латала брюки сына, засовывала белье в стиральную машину, вынимала посуду из сушилки.

Все это можно сделать и днем, думал Поммеренке. Тянет время, ждет, что засну. Когда же она заходила в спальню, провозившись в ванной с ночной косметикой, то ссылалась на усталость и массу других причин.

В одну из таких ночей Рюдигер решил добиться ясности. Он переговорил с Каем-Уве Миттендорфом, сотрудником своего отдела. Кай-Уве начинал вместе с ним. Он был ровесником Поммеренке, спортивен. Перешел из уголовной полиции, где надоела рутина и мелочовка.

– Не хочу всю жизнь ловить мошенников, которых хватает лишь на то, чтобы отнять сумку у старухи или грабануть драгоценности из виллы.

Опыт Миттендорфа, его навыки пригодились отделу. Он как нельзя лучше справлялся с заданиями, когда требовалась высокопрофессиональная слежка или было нужно быстро и безо всяких следов проникнуть в квартиру, чтобы заполучить важные улики и вещественные доказательства.

Миттендорф, Доггенхуден и Поммеренке сдружились. Кай-Уве пригласил Рюдигера в свой теннисный клуб. Здесь они встречались раз в неделю. Кай-Уве терпеливо учил приятеля техническим основам, и Рюдигер сэкономил кучу денег, которые пришлось бы заплатить тренеру.

И все же Рюдигер не сразу собрался с духом; но Миттендорф сам намекнул как-то па нелады в собственной семейной жизни, и тогда Поммеренке решился.

Он не зря доверился своему товарищу по работе, партнеру по теннису и виртуозу слежки; тот сразу высказал те же самые предположения, которыми сам Рюдигер мучился в часы бессонницы.

– Это можно проверить. Просто, чтобы убедиться. Могу сам заняться этим. Все останется строго между нами. Никому ни слова, клянусь честью.

Рюдигер боялся, что его подозрения подтвердятся. Но лучше уж ясность, чем бесконечные ночные сомнения.

Подходящий случай подвернулся скоро. Поммеренке посылали на трехдневный семинар в Бонн. Стояло лето, особой работы в конторе не было. Обычная тягомотина, ничего срочного. Они условились, что Миттендорф на три дня отключится от служебных дел, чтобы выяснить что к чему.

Вернувшись из поездки, Поммеренке нашел у себя в кабинете на столе записку от Миттендорфа: «Все сделано. Есть интересная информация. Звони! Кай-Уве».

Они договорились вместе пообедать, и Миттендорф сразу подвел итог наблюдения:

– Старик, ты ошибался.

Они сидели в нише ресторана «Домм-Шенке», где можно говорить без помех, тем более что зал был почти пустой.

Сделав заказ, Кай-Уве выложил перед Рюдигером, который заметно нервничал от нетерпения, целую пачку фотографий.

– Видел когда-нибудь такое?

На фотографиях были одни женщины, все перед одним и тем же подъездом, снятые с разных точек. Похоже, съемки велись специальной камерой.

Поммеренке такие снимки видел несметное число раз. От обычных, сделанных днем, они отличаются даже не резкостью, а чуточку неестественным цветом и светотенью.

На фотографиях пять женщин в возрасте от двадцати пяти до сорока лет. Одна из них – Барбара.

– Что это значит? Где ты их взял? Чем они там занимаются?

– Даже не знаю, поздравить тебя или посочувствовать… – Миттендорф ухмыльнулся.

На миг Поммеренке пожалел, что посвятил его в свои секреты. Даже если Кай-Уве не протреплется, у него останется возможность шантажировать. Но и эту мысль вытеснило нетерпение поскорее узнать, что удалось разведать.

– Дорогой мои Рюдигер, надо бы уделять жене побольше внимания. Поклонника у нее нет. Там одни бабы. Это женская группа. Они обсуждают всякие бабские проблемы, воспитание детей, говорят о мужчинах. Есть и еще кое-что. Одна из них… – где она у нас? – вот, Анита Малихов, тридцати девяти лет, разведена, двое детей, член производственного совета одного страхового агентства, сделала интересное предложение. Тут уж совсем не до смеха. Они собираются устроить что-то вроде женских курсов, чтобы вместе читать книги и обсуждать их. Знаешь, кто идет первым в программе? Август Бебель – «Женщина и социализм».

Миттендорф вручил обескураженному Поммеренке фотографии и магнитофонную пленку.

Техника записи была известна Рюдигеру. Микрофопы направленного действия позволяют сделать пригодную запись даже при закрытых окнах в квартире пятого этажа. Конечно, от мысли, что он не рогоносец, вроде бы легче. Но беспокойство осталось.

Зачем Барбаре эта женская группа?

Барбара и Бебель. Вот уж никак не вяжется.

– Молчишь, потому что нечего сказать. Пора подумать о семье, а то дождешься, что ее не будет.

Визгливый голос Барбары вывел Рюдигера из оцепенения. Она выскочила из комнаты. Через мгновение хлопнула дверь квартиры.

Первой реакцией был безотчетный страх. Барбара еще ни разу не убегала на улицу после ссоры. Да и Конни всегда ночевал дома. За сына он отвечал в любом случае. Позднее на смену страху пришло облегчение. Можно отдохнуть, не боясь, что тебя будут вновь и вновь распекать как мальчишку.

Такого скандала у них еще не случалось. Да, своим браком он недоволен. Но много ли вообще довольных?

К вспышкам гнева у Барбары он, собственно, привык. После перепалки она обычно хватала постель, сворачивала в узел, взваливала на плечо, будто мешки картошки, и отправлялась из спальни в гостиную. Да еще частенько хлопала дверью. Напоследок говорила:

– Ладно, хватит!

Все это ужасно раздражало Рюдигера. Его родители обходились без криков и хлопания дверьми, размолвки Вегенеров отличались сдержанностью. Впрочем, при четком распределении ролей размолвки вообще бессмысленны. Дед и он точно знали, что от них требуется. И делали свое дело. Или хотя бы соблюдали видимость. Ради мира в семье шли порой на хитрости, уловки. Так и жили.

В первые годы с Барбарой тоже не возникало особых проблем. Ее целиком занимали домашние обязанности, для заскоков попросту не оставалось времени. Он учился – она воспитывала сына.

Сына п домашнего хозяйства ей вполне хватало, поэтому Барбара и Рюдигер были довольны семейным укладом. Год тому назад, когда произошла первая крупная ссора, Барбара сама подтвердила это. Он уже тогда поразился ее агрессивности, враждебности. Речь шла о том, что ее жизнь исчерпывается ролью матери и домохозяйки. Рюдигер разозлился. Разве он виноват? Да, следовало бы повременить с ребенком, но ведь они оба радовались его появлению. А кто говорил, что хочет отдохнуть от вечерней школы? Барбара. Не он устроил мир так, что детей рожают женщины. Он бы и сам отдохнул, посидел бы дома с ребенком, сказал тогда Рюдигер. Тут-то Барбара и разошлась, так никогда прежде.

– Что значит сидеть дома и отдыхать? – Ее тонкий голосок пресекся и перешел на визг.

Рюдигер попросил ее говорить потише, чтобы не слышали соседи, но Барбара заголосила еще пуще:

– Плевать мне на соседей! Посмотрела бы я на тебя, как бы ты управился с ребенком и домом. Тебя и на неделю не хватило бы. Где ты был, когда Конни плакал но ночам? Я его кормила, перепеленывала. А ты дрыхнул себе. Кто глаз не смыкал над ребенком, когда у него зубки резались? Когда он болел? Может, ты, умник?

Рюдигер пытался ее утихомирить, сказал, что зато он зарабатывает им на жизнь, по это лишь подлило масла в огонь. Перечисление ее домашних дел оказалось чудовищно длинным, а слышно его было даже на первом этаже.

– А ты еще ноешь, что я мелочусь. Да ты сам омещанился, обуржуазился. Рюдигер А. Поммеренке! Шовинист – вот ты кто.

Темные глаза Барбары метали молнии. Голос ее срывался, но постепенно она взяла себя в руки.

Когда Барбара ушла из спальни, то Рюдигер, сидя на кровати, задумался над дзумя вопросами. Почему «обуржуазился»? При чем тут его имя и фамилия? Рюдигер А. Поммеренке. Может, она намекает на его новые визптные карточки? Да, заказывая их, он вставил для солидности это «А». Второе имя у Рюдигера было Артур, он почти забыл об этом. «А» придавало визитке значительность. Рюдигер заметил, что у многих знаменитостей указывается второе имя. Например: Джон Р. Кеннеди. Просто Джон Кеннеди не звучит. Так при чем тут «обуржуазился»?

И почему «шовинист»? Что она хотела этим сказать. До сих пор она таких слов вообще не говорила. Заснуть Рюдигер уже не мог. Он взял с ночного столика иллюстрированный журнал. Рюдигер знал по прежнему опыту, что достаточно с полчасика почитать и вся злость пройдет. Он умел отвлекаться. Но слово «шовинист» не давало ему покоя. Кстати, что же оно в точности означает?

Барбара в гостиной, можно незаметно вытащить с книжной полки «Словарь иностранных слов».

В словаре говорилось: «Шовинизм – ненависть к другим народам; разжигание национальной вражды, агрессивный национализм».

По своей работе Поммеренке знал, что понятие «шовинизм» смыкается для коммунистов с империализмом. При чем же тут он, Рюдигер? Жаль, нельзя попросить Барбару, чтобы объяснила. Скорей всего это жаргон феминистки, их бранное слово для мужчин.

Несмотря па умение забывать неприятности, Рюдигер чувствовал, что теряет почву из-под ног. Такой неуверенности в себе но было со студенческих лет. Он сходил на кухню, взял из холодильника пива, закурил, включил телевизор и сел перед ним, не глядя на экран.

Ему предстояли два тяжелейших дня. Больше времени нет. Два дня уже израсходованы. Завтра придется ехать в Кёльн, выслушивать болтовню Дегенкольба. А на следующей неделе надо передавать материалы Штофферсу. Теперь нужен покой хотя бы дома.

Философия жизни у Поммеренке проста. Есть две главные опоры – семья и работа.

Еще вчера казалось, что у него все в порядке и тут и там.

Теперь за завтраком, отхлебывая кофе, он видит, что опоры пошатнулись.

Надо сохранить хотя бы одну.

С работой это сделать проще.