"Этичный убийца" - читать интересную книгу автора (Лисс Дэвид)

ГЛАВА 12

Чуть раньше тем же вечером Джим Доу сидел в полицейском фургоне, мучась предчувствием чего-то недоброго, хотя и не зная еще, чего именно.

— Ну что, как твои яйца?

Паккен сидел прямо напротив Доу, закинув ноги на стол, и потягивал кофе, купленный на автозаправке, из огромного пластикового стакана. С этим кофе он сражался уже часа два-три, и напиток стал холодным, как вчерашнее дерьмо.

Вопрос его был явно праздным, поскольку оба полицейских вот уже несколько часов просидели почти без движения. Паккен листал один из своих любимых словарей, водя по пожелтевшим страницам шариковой ручкой. Доу изучал журнал «Спортс иллюстрейтед»,[36] мимоходом проглядывая статью про «Дельфинов».[37] Форму он так и не надел, по-прежнему оставаясь в джинсах и черной футболке. Что ж такого? Просто иногда, сидя в полицейском фургоне, ему хотелось немного расслабиться.

Доу заметил, что его помощник, похоже, только что нашел какое-то заковыристое словечко, а в таких случаях Паккен имел обыкновение завести разговор на любую тему — лишь для того, чтобы в конце концов рано или поздно как бы невзначай завести речь об этом новом слове.

— Послушай только: я нашел слово «суб-стан-ци-о-наль-ный»! — говорил он, к примеру, и в голосе его звучала детская гордость.

Доу эта его манера чертовски раздражала даже и при лучших обстоятельствах, и в особенности теперь, когда его гениталии стали любимым коньком Паккена.

Именно Паккен обнаружил Доу тем утром, после неудачного случая с сучкой из Майами. Когда Доу не явился наутро в участок, именно Паккен отправился его искать. Именно Паккен сообразил, где он может быть. Именно Паккен, который знал, куда начальник полиции любит приглашать своих дам, догадался, где его можно найти. Словом, Паккен продемонстрировал неплохой уровень профессионализма — в особенности для такого идиота. И когда ранним утром Паккен обнаружил наконец Доу, тот еще был без сознания. Паккен заглянул в окно машины, и к его плоскому, широкому лицу, увенчанному единственной, зато мохнатой бровью и необычайно развитыми, как у пещерного человека, надбровными дугами, прилипла глуповатая ухмылка. Наконец веки Доу затрепетали, и он произнес:

— Мои яйца… Она оторвала мне яйца.

— Что случилось, начальник?

Мошонка у него распухла и болела страшно. Ему было больно даже пошевелить ногой.

— Эта сучка на меня напала, — пробормотал он.

Паккен усмехнулся:

— Ага, ну да. Она на тебя напала.

Доу попытался подняться на ноги, и яйца его тут же пронзила нестерпимая боль, но он закусил губу и выбрался из машины. Совершив этот подвиг, он первым делом залепил Паккену пощечину, весьма увесистую.

— Какого хрена ты ржешь?

Паккен осторожно ощупал щеку указательным пальцем.

— Ты чего?

— А того, что ты — кусок дерьма! Ты понимаешь, что эта сука превысила скорость? — возопил Доу. — Она поставила под угрозу свою жизнь и жизнь других людей! И к тому же еще напала на офицера полиции. Это что, смешно?

Паккен продолжал ощупывать красное пятно, которое расплывалось по его лицу.

— Вот черт. А я-то думал, ты просто хотел, чтобы она тебе отсосала.

И вот теперь, почти неделю спустя, они сидят в полицейском фургоне: Паккен со своим застывшим кофе, а Доу — откинувшись на стуле и потягивая «Ю-Ху» и «Ребел йелл» из бутылки. Они частенько так посиживали, валяя дурака в полном молчании или болтая о том о сем. Такое времяпрепровождение стало у них своеобразным ритуалом. Но сейчас Доу не хотелось смотреть на осунувшуюся тупую харю Паккена.

Яйца у начальника полиции все еще побаливали. Да, боль не прошла, хотя дело уже пошло на поправку. По крайней мере, он был уверен, что сегодня гораздо лучше, чем вчера. Он осторожно засунул руку себе в штаны, слегка надавил на мошонку, и его тут же пронзила боль — вот дерьмо! — но, похоже, все-таки менее острая, чем в прошлый раз. И Паккен еще смеет над ним издеваться! Грешно смеяться над офицером, который пострадал на боевом посту. Нужно быть поганым куском дерьма и к тому идиотом, чтобы ржать в такой ситуации.

Но Доу полагал, что Паккен вовсе не идиот, а просто желторотый юнец. Ведь его родной дядюшка, Флойд Паккен, стоял, так сказать, у самых истоков Медоубрук-Гроув.[38] Именно он придумал это нелепо-поэтическое название — «Роща возле ручья, текущего через луг», хотя во всей округе не было ни лугов, ни ручьев, ни рощ. И все же звучало это гораздо лучше, чем, например, «Трейлерный парк, заваленный поросячьим дерьмом». И именно Флойду принадлежала идея добиться для этого парка статуса независимого муниципального образования, а значит, ввести ограничение скорости для проезжающих автомобилей, что приносило очень неплохие доходы. В результате все «горожане» были обеспечены бесплатным газом и электричеством, а это очень немало. Особенно летом, когда кондиционеры работают на всю катушку. Водопроводная вода была тоже бесплатной, как и основные услуги телефонной связи. Кроме того, три-четыре раза в год в городке проходили большие праздники с барбекю, по весне — карнавал, для детей — шумные забавы на Хеллоуин и всеобщее гулянье четвертого июля,[39] на которое даже приглашали парочку известных исполнителей музыки в стиле кантри. Так что жителям городка повезло все-таки больше, чем свиньям, которые утопали в дерьме и соседство которых тем не менее приходилось терпеть ради всех этих благ. Точнее сказать, горожанам пришлось смириться с запахом свиней и их дерьма, поскольку свиноферма и земли, принадлежавшие семейству Доу, также входили в состав нового муниципального образования.

Ежегодно городская администрация, состоявшая в основном из мэра, обнародовала отчет о доходах городского бюджета, основными источниками которого были штрафы за нарушение правил дорожного движения, а также о расходах, в число которых входили налоги, оплата всевозможных услуг и заработная плата. Все цифры были аккуратно сбалансированы и подбиты; иногда даже удавалось перекинуть пару долларов на следующий год — почему бы и нет? Впрочем, отчетом этим никто особенно не интересовался, и, насколько было известно Доу, никому даже в голову не приходило задаться вопросом: а не чушь ли все это? И зря, потому что это была именно чушь.

Флойд был человек смекалистый, и, провернув всю аферу, он, естественно, сам стал у кормила. Доу всегда подозревал, что помимо очень неплохой официальной зарплаты у Флойда есть и другие доходы. Зарплату эту, впрочем, никто бы не решился оспорить, учитывая неоценимые заслуги Флойда перед городом.

Итак, Доу о многом догадывался, и ничего удивительного нет в том, что именно он занял место Флойда на посту мэра и начальника полиции после того, как всеобщий благодетель был убит в компании четырнадцатилетних кубинских шлюх во время одного из своих отвязных загулов.

После того как Доу проработал пару месяцев, внимательно изучая все записи своего предшественника и прослеживая пути денежных потоков, он пришел в полный восторг от гениальности Флойда. Но два месяца спустя он уже внутренне смеялся над Флойдом, который явно не умел мыслить в крупных масштабах. Левые доходы Флойда составляли двадцать-тридцать тысяч в год. Что ж, очень похвально — да благословит Господь его скромную душонку! Три года спустя Доу удалось увеличить эту сумму втрое. Легко. И дело продолжало идти в гору.

Если рассчитать все верно, быть терпеливым и не делать глупостей, то можно строгать и по сто штук в год. А как накопится миллиончик — можно будет и о пенсии подумать. Доу уже положил глаз на Каймановы острова и даже разместил там свой нынешний капитал в сто тридцать тысяч. Там он купит себе дом и проведет остаток дней, попивая клубничный дайкири и трахая туристок. Перспектива неплохая, ничего не скажешь.

И вроде бы все шло отлично — по крайней мере до сих пор: и афера с билетами, и договор с Б. Б. Поэтому Доу было противно от одной мысли, что придется просто сидеть здесь и ждать, не нарисуется ли где-нибудь эта журналистка из Майами. Вообще-то, он по собственному опыту знал, что большинство женщин в таких случаях держат рот на замке — так уж они запрограммированы, вроде роботов каких-нибудь. Чем хуже с ними обращаешься, тем меньше вероятность того, что они постараются тебя за это наказать. Можно, конечно, и переборщить, как вышло, например, с его бывшей женой, но обычно они просто утираются и живут дальше, потому что знают: иначе им самим же придется несладко.

Многие ли из них в самом деле готовы довести дело до суда? Они ведь знают, как это бывает.

— Признайтесь честно: ведь уважаемый господин мэр, мистер Доу, показался вам сперва очень даже привлекательным, не так ли?

— Да… сперва — да. Но…

— И вам ведь было приятно, даже лестно — ну, хотя бы немного, — когда вы поняли, что он хочет заняться с вами любовью?

— Да, мне было приятно, но…

— Скажите, пожалуйста: в период вашего сношения был ли такой момент — ну, хотя бы один, — когда вам было приятно ощущать его необыкновенно большой член у себя во рту? Отвечайте честно: помните, вы находитесь под присягой!

— Но я не просила его об этом!

— Но вам нравилось? Отвечайте на вопрос!

— Да! Да! Мне так стыдно, но это правда… Мне очень нравилось!

Разве может хоть одна женщина, находясь в здравом уме, по собственному желанию пойти на такое унижение? И все же эта журналисточка Доу очень тревожила: ведь она сбежала слишком рано, не успев даже войти во вкус — не успев распробовать, в чем вся соль. К тому же она расквасила Доу яйца, и многие могут расценить это как подтверждение того, что она не имела ни малейшего желания ему отсасывать. И она была как-никак журналисткой из Майами. А история о том, как эти неотесанные мужланы в своем захолустье устроили ловушку для автомобилистов, присвоив трейлерному парку статус города, — для такой сучки просто предел мечтаний.

Наутро после этого неприятного происшествия Доу отправился домой и принял душ. При этом ему пришлось скрючиться в три погибели, спиной прикрывая мошонку от водяных капель, потому что даже удары душевых струй причиняли ему боль. При этом голову приходилось задирать повыше, чтобы не смотреть на эту жуть — посиневшие, распухшие гениталии. После этого он героически оделся, несмотря на то что натянуть трусы и брюки было ой как непросто, а затем отправился в полицейский фургон, откуда сразу же позвонил в дорожный патруль Флориды.

— Алло, говорит Джим Доу. Я начальник полиции и мэр города Медоубрук-Гроув.

— Серьезно? — переспросил голос на другом конце провода; затем последовал приглушенный смешок.

Все прекрасно знали, что такое Медоубрук-Гроув.

— Да. Слушайте, тут случилась странная история… Это было вчера вечером. Я проверял документы у одной женщины…

— Понял, вызываю подкрепление, — перебил все тот же нахальный голос.

— Так вот, — продолжал Доу, — я говорю, что вчера вечером проверял документы у одной женщины. И, кажется, потерял бдительность. Молодая девица, на вид безобидная, ну и она, как бы это сказать… застала меня врасплох. Открыла вдруг дверь своей машины, сшибла меня с ног и уехала. Я и очухаться не успел. Но у меня остались ее права и техпаспорт.

— Все действительно было именно так?

— Ну да, именно так. Уж не знаю, почему она решила вдруг сбежать. Наверное, есть что скрывать.

— Ага. А ты зато увидел ее — и сразу раскусил.

— Но она же меня с ног сбила! Она напала на офицера полиции!

— Так она что, не только на тебя напала, но еще и на офицера полиции?

— Слушай, ты. Я ничего против тебя не имею, но согласись, что, сбей она с ног кого-нибудь из ваших патрульных, вы бы тут же спустили на нее вертолеты.

— Нашего патрульного она бы с ног не сбила, — был ответ.

— Я просто сообщаю вам, что в нашем районе появилась опасная нарушительница. Вчера она сбила меня с ног, завтра отберет пистолет у кого-нибудь из ваших — или не знаю, что еще натворит. Хочешь сказать, мне не надо было звонить?

Из трубки послышался глубокий вздох.

— Ладно, давай ориентировку.

Доу продиктовал краткое описание происшествия и повесил трубку. Итак, в случае чего он объявит, будто она пыталась скрыться. А она скажет, что он собирался на нее напасть. Ну а ежели что — он, так и быть, согласится предположить, что по какой-то неизвестной причине женщина могла решить, будто он действительно собирается напасть. Тогда дело обойдется простым предупреждением — и ее отпустят на все четыре стороны, но Доу хватит и этого. Во всяком случае, теперь главный вопрос состоит в том, кому из них поверят — ей или ему. Ему или ей. А это уже немало. И неудивительно, что дни проходили за днями, а журналистка из Майами так и не появлялась.

Прошло всего полчаса с тех пор, как он в последний раз задавал этот вопрос.

— Ну и как там наши семейные драгоценности? — снова поинтересовался Паккен.

— Сходил бы ты, что ли, нарушителей половил, — посоветовал ему Доу.

— А вот и дудки, сейчас не моя смена.

— Какой-то ты безынициативный.

— Ну и что? Зато я нашел слово «инициатива», — ответил Паккен и развернул перед Доу словарь, указывая на вокабулу, обведенную красной ручкой.

— Слушай, поди-ка задержи пару-тройку нарушителей или вали домой.

Похоже, до Паккена наконец дошло, что Доу хотел побыть один. Парень немного помолчал, потом еще потянул время, потормозил, собирая свои дерьмовые шмотки, но в конце концов, минут эдак через десять, все-таки ушел. Доу встал и, широко расставив ноги, доковылял до стойки, достал воронку, которую почитал главной деталью своей экипировки, совершенно необходимой для обеспечения правопорядка, и долил себе еще немного бурбона в «Ю-Ху». Затем он снова вернулся к рабочему столу, и, поскольку никто не видел его в этот момент, он мог даже не брать на себя труд изображать естественную походку. Усевшись на стул, он с блаженством вытянул ноги и закинул их на стол — так, чтобы травмированные части тела могли вздохнуть посвободней.

Тут зазвонил телефон. Наверное, опять эта сучка Пэм. Она взяла моду звонить ему дважды в день и долбать его за то, что он забыл про день рождения Дженни. Напрасно он объяснял ей, что вовсе не забыл, что он все-таки служит в полиции и ему пришлось выехать по важному делу, что он не мог отлучиться с работы, — Пэм эти доводы почему-то не убедили.

Будь на то воля Доу, он бы попросту не обратил внимания на телефон — пусть себе звонит, но, с другой стороны, у него ведь есть обязанности перед гражданами, и, вспомнив об этом, он все же сорвал трубку с рычага.

— Полиция Медоубрук-Гроув.

— Мне нужен ваш начальник — Доу. Говорит офицер Альварес, дорожный патруль Флориды.

— Я и есть Доу.

Доу показалось, что этот парень по фамилии Альварес говорит с небольшим акцентом, но все же произношение у него было очень недурное.

— Мы беспокоим вас по поводу того сообщения, насчет женщины. Так вот, мы с ней побеседовали. Она говорит, что вы сделали ей предупреждение и отпустили — этим все и кончилось.

— Что? — От изумления Доу слишком резко скинул ноги со стола, и ему пришлось закусить губу, чтобы не взвизгнуть от боли прямо в трубку.

— Ну да. Она говорит, вы ее остановили, сделали предупреждение и отпустили.

Какого хрена! Я никогда ни одного долбаного ублюдка не отпускал с предупреждением! Доу едва не выкрикнул все это в трубку, но вовремя сдержался.

— Это все, что вы хотели сказать?

— Ну… — ответил Альварес, — у меня такое впечатление, что кто-то из вас что-то недоговаривает.

— Подождите секунду, — проговорил Доу, потому что именно в этот момент прошел звонок по другой линии. Яйца болели, а телефон все звонил. Еще немного, и у него просто крыша съедет.

— Нет уж, это вы подождите секунду, — возразил Альварес. — Кто-то из вас лжет. Если хотите, мы можем начать расследование. Не хотите — дело можно замять. Так как же нам поступить?

Откуда ему знать, как им поступить, если у него болят яйца и звонит телефон? Последний звонок был уже примерно двенадцатым. Интересно, у кого может быть такое важное дело?

Похоже, вся штука в том, что эта женщина вовсе не хочет прибегать к защите правосудия. Возможно, она изольет свое негодование в каком-нибудь репортаже. Хотя вряд ли. Она ведь заявила полиции штата, что ничего не произошло. Теперь, сделав публичное заявление, она тем самым вынуждена будет признать, что солгала полиции. Дала ложные показания. Значит, она сама лишила себя возможности выдвинуть обвинение. И проблема решена.

— Ну ладно, давайте замнем, — ответил Доу.

— Вы уверены? Мне говорили, будто она напала на офицера полиции.

— Я ответил на ваш вопрос, сеньор.

Доу решил, что разговор с этим козлом окончен, поэтому что было сил ткнул пальцем в кнопку и переключился на другую линию, по которой трезвонили не переставая.

— Полиция Медоубрук-Гроув. Ну что там, пожар, что ли?

В трубке всхлипнули.

— Джим… Джим, это ты? О господи, Джим…

Голос звучал растерянно и подавленно — звонивший глотал звуки и едва сдерживал рыдания: автокатастрофа, наверное. Если на их участке, то разбираться придется им. В таких случаях Доу всегда приходил в бешенство. Наверное, стоит прикупить тягач и завести бизнес на стороне. Тогда на этих авариях можно будет хоть пару долларов заработать. Или еще лучше: можно будет оттаскивать машины за черту города — пусть себе окружные власти разбираются.

Но тут он узнал голос: это была Лорел Виланд. Вот дерьмо! В последний раз они разговаривали, наверное, лет пять-шесть назад, еще до того, как она перебралась в Таллахасси. Чего не скажешь о ее дочери — да, это совсем другое дело. Еще годик-другой назад Карен была штучка что надо — пока на дурь не подсела. И если бы она тогда не решила завязать, с ней и сейчас бы все было в порядке. По крайней мере, не тормозила бы так.

Лорел и Карен были единственной такой парочкой — мать и дочь — за всю историю сексуальных похождений Доу. Ведь он трахал их обеих. Правда, в разное время. Но теперь он ни за какие коврижки бы на это не пошел. Хотя в целом… да, это было неплохо. И у Карен, кстати, тоже была дочь. Девчонка жила где-то на севере, вместе с отцом, и Доу знал, что папаша ей даже видеться с Карен не позволяет — с тех самых пор, как Карен пару лет назад совсем свихнулась от наркоты. Ничего, когда-нибудь семья воссоединится. Девчонка возвратится домой, в Медоубрук-Гроув, ей тогда будет лет тринадцать или четырнадцать, и Доу, конечно же, ее очарует. И тогда получится, что он трахнул представительниц трех поколений одного семейства. Никто из его знакомых не мог похвастаться таким подвигом.

— Лорел, милая, это ты?

Из трубки снова послышались всхлипы.

— Джим, они мертвы… — Эти слова прозвучали бесплотно, как шепот призрака. — Карен и Ублюдок… Они погибли.

— Господи! — воскликнул он. — Где случилась авария?

— Нет, нет… — ответила женщина, и снова плач.

Она плакала, плакала, плакала — черт тебя подери! Ну соберись, выдави из себя хоть слово! Но, разумеется, сказать ей этого было нельзя: людям вообще нельзя говорить такие вещи, даже для их собственного блага, — они обидятся. Черт возьми! В таких случаях надо молчать, даже если точно знаешь, что они сами в глубине души мечтают услышать от тебя эти слова.

Но Доу думал о другом: его беспокоили деньги, — хотя Карен, наверное, тоже, но гораздо меньше, в основном все же деньги. Значит, Ублюдок опять туда притащился. Доу все никак не верилось, что этот урод трахает Карен. Он ведь знал, прекрасно знал, что и Доу трахал ее. И все равно полез к ней. Сегодня вечером Доу убедился в этом воочию. Карен, кстати, его заметила. Впрочем, он так и рассчитывал. Пусть поймет, что у нее теперь будут неприятности. К ней как раз притащился тупой юнец со своими энциклопедиями, и она решила, что если впустит его, то Доу не станет на сей раз ее трогать.

Но это все была ерунда по сравнению с другим: Ублюдок должен был заниматься сбором денег, он только что вернулся. Должен был собрать и передать им около сорока тысяч долларов — это же чертова прорва наличных! И если Ублюдок действительно мертв, еще неизвестно, удастся ли Доу отыскать эти деньги. А что, если он вез их с собой в машине и теперь банкноты разлетелись по ветру? Что, если он их спрятал и теперь никто никогда не сможет их найти?

Доу заставил себя успокоиться. Еще ведь ничего не известно: быть может, Ублюдок жив, может, он еще только умирает. А эта Лорел просто идиотка тупая. Доу готов был зуб дать, что на самом деле никто не умер. Умирает — еще может быть, но умер — это уж чересчур. Доу успеет домчаться до места, склониться к умирающему Ублюдку, который приподнимется, истекая кровью, опираясь о его плечо, слабеющей рукою подтянет его голову поближе к своим губам и в самое ухо прошепчет: «Они в кладовке» — и испустит последний вздох. Как-нибудь так. Ну, может быть, не в кладовке — у Ублюдка не было кладовки.

Доу повел своей нижней челюстью с кривыми зубами туда-сюда — словно потер друг о друга две ножовки.

— Лорел, где произошла авария? Я сейчас приеду. — И он глотнул из бутылки остатки «Ю-Ху».

Снова сопение. Бесконечные всхлипы и сопение, перемежаемые чем-то вроде вздохов и рыганий, оханья и стонов, а потом снова всхлипы. Но у телефона, к счастью, был длинный провод, так что Доу удалось добраться до небольшого холодильника и достать оттуда новую бутылку. Порядочно отхлебнув, он зажал телефонную трубку между ухом и щекой, вставил в бутылку воронку, плеснул туда четыре «булька» виски. Затем снова уселся на свой стул и закинул ноги на стол.

В конце концов Лорел выдавила:

— Это не авария. У Карен в фургоне… Их застрелили.

Доу вскочил со стула. Резкое движение оказалось роковым: боль пронзила его насквозь, словно электрический разряд; лицо исказила мучительная гримаса, но теперь было не до того. Расклад был такой, что на боль жаловаться не приходилось.

— Ты сейчас там?

— Да-ы-ы-ы-ы… — ответила Лорел.

— Оставайся на месте и больше никому не звони.

С этими словами Доу резко бросил трубку и, не рассчитав движения, опрокинул бутылку «Ю-Ху». Коричневая жидкость залила весь стол и штаны Доу. Ну вот, на сей раз придется переодеться в форму. Бедные-бедные яйца. Охренеть, ведь это же просто катастрофа! Прямо новость недели.

Патрульная машина со скрипом въехала на подъездную дорожку, ведущую к дому Карен, и ее фары осветили Лорел, стоящую возле двери. Глаза ее опухли, а рот она зажимала руками. Доу тут же выключил фары. Обычно он поступал иначе: ему нравилось ослеплять людей огнями своей полицейской машины — пусть знают, кто здесь главный. Но на сей раз что-то ему словно подсказывало: веди себя потише. Оказалось, Ублюдок действительно мертв, а сорока тысяч баксов как не бывало.

Стоило ему сделать пару шагов навстречу Лорел, как та кинулась вперед и обвила его шею руками. Она тяжело глотала ртом воздух, как и тогда, по телефону, только теперь слезы ручьем струились по шее Доу, и он почувствовал, что просто обязан похлопать ее в ответ по спине. Спина оказалась настолько костлявой, что начальнику полиции почудилось, будто он положил руку на мешок с камнями. Раньше, когда он трахал ее, она была великолепной, цветущей женщиной, хоть и старше его. Теперь она стала попросту старухой лет пятидесяти пяти, а одевалась по-прежнему как шлюха, несмотря на то что ее сиськи по форме напоминали две палочки копченой колбасы, висящие над прилавком в гастрономическом отделе.

— Ну что ты, детка, успокойся, — сказал он. — Расскажи мне, что случилось.

Доу был готов к этой сцене, поэтому все эти сиськи и сопли не слишком-то его разозлили. В конце концов она смогла говорить.

— Мой сотейник… Я дала ей попользоваться моим сотейником на прошлый День благодарения. А в эти выходные у меня будут гости…

Доу и прежде сталкивался с подобными вещами и терпеть их не мог — эти истерики, когда человек начинает нести чушь.

— Утром я ей позвонила. Спросила, можно ли зайти к ней сегодня. Она сказала — да. Я хотела прийти пораньше, но мне нужно было еще к парикмахеру, и там я просидела дольше, чем собиралась. Так уж вышло.

— Ага… Угу… — Доу нашел под ногами маленький камешек и принялся ковырять его носком ботинка.

— Я сказала, что приду раньше, а пришла позже, чем собиралась, я думала, просто зайду тихонько — и заберу сотейник… Ну, чтобы ее не будить. Я думала, ничего страшного: какая разница?.. Но когда я вошла в фургон…

Дальнейшее Доу пришлось выяснять самостоятельно, потому что на этом Лорел перестала издавать членораздельные звуки и взвыла, а потом снова принялась всхлипывать и судорожно глотать ртом воздух.

— Доченька моя, — бормотала Лорел, — мое единственное дитя…

Хрен вам — дитя, не дитя никакое, а матерая шлюха. К тому же не похоже, чтобы они с Лорел особенно ладили: половину жизни только и делали, что собачились. Поговаривали, что пару месяцев назад они даже подрались — Карен пыталась стащить деньги у мамаши из кошелька, но та ее застукала, а теперь старая сучка несет эту чушь: мое дитя, моя доченька — как же!

Дверь в фургон была распахнута настежь, поэтому Доу оторвал от себя наконец эту стенающую шлюху и поднялся по ступенькам. Внутри была непроглядная тьма, но одного шага внутрь оказалось достаточно.

Да, так и есть. Мертвее не бывает. Чертов Ублюдок. Сдох — это ж надо! И эта сучка Карен тоже сдохла. Ну что за херня? Та еще херня. Ведь Доу даже понятия не имел, кто мог это сделать. И ему это чертовски не нравилось. Ведь его обязанности именно в том и состояли, чтобы подобных казусов не происходило.

Он снова переступил порог, на сей раз в обратном направлении, и тут же наткнулся на Лорел, которая с трудом удерживала сигарету трясущимися пальцами. Ее вытаращенные глаза остановились на Доу — в ожидании окончательного приговора. Ей, видимо, казалось, что он, как профессионал, каким-то чудесным образом сможет все это поправить. Ведь он все-таки офицер полиции, представитель закона. Сейчас он ей объяснит, что на самом деле они вовсе не умерли. А там, в фургоне, — всего-навсего тряпичные куклы. Или актеры. Или вообще никого. Так, обман зрения, игра теней.

Ага, щас. Доу вовсе не собирался облегчать старой шлюхе жизнь — скорей уж, наоборот. Он-то прекрасно знал, к чему дело идет, хотя детали пока не продумал. Да и недосуг было продумывать детали — надо было брать быка за рога, и поскорее.

— Ты больше никому не звонила? — спросил он.

Лорел в ответ только покачала головой.

— Значит, больше никто не знает?

Она вновь покачала головой.

— Давно они начали встречаться? Карен и Ублюдок?

Лорел пристально посмотрела на Доу, но ничего не сказала.

— Так давно? Или нет? — повторил он, на сей раз громче и настойчивее.

— Джим, скажи, между тобой и Карен было что-нибудь? — тихо спросила Лорел.

Господи, только этого дерьма ему недоставало! Ну зачем переходить на личности?

— Лорел, пойми, я полицейский. Я просто выполняю свои служебные обязанности. Я обязан задать тебе этот вопрос: давно они стали встречаться?

Лорел пожала плечами:

— Месяца два-три назад вроде бы. Где-то так. Но они и прежде общались.

— Дерьмо собачье! — выругался Доу.

Он едва сдержался, чтобы не ударить эту старую шлюху. Жаль, что и ее не пристрелили за компанию. Получила бы по заслугам.

Доу был уверен, что она в курсе. Это было видно по глазам. Лорел догадалась, что он трахал ее дочь, и теперь сгорала от ревности. Но у него не было времени думать об этой херне.

Доу снова вошел в фургон. Он подошел к трупу Ублюдка и хорошенько пнул его под зад — просто так, чтобы доставить себе удовольствие. Тощее на вид тело показалось ему странно тяжелым. Он перевел взгляд на Карен. Голова ее превратилась в сплошное месиво. Хотя невелика потеря — у нее и прежде было месиво, а не голова. Эта мысль показалась Доу забавной, и он с трудом сдержал смешок. Ну что поделаешь, грязные шлюхи всегда, рано или поздно, получают по заслугам — так уж заведено.

Доу глубоко вздохнул, потом задумчиво кивнул, словно давая самому себе знак, что все в порядке, а затем обернулся к двери.

— Лорел! Господи! Сюда, сюда, скорее! Смотри, Карен еще дышит. Она жива. Да ты посмотри только! Да с ней все будет отлично!

Лорел стремглав вбежала в фургон и тут же кинулась к мертвым телам. Доу пропустил ее, отступив в тень стены, отделявшей кухню от жилой части фургона. Подскочив к Карен, Лорел опустилась на колени — у нее это всегда хорошо получалось — и приложила ладонь к щеке дочери.

Она надеялась, что почувствует тепло, легкое движение, увидит бледный румянец на щеке, но ожидания ее не оправдались. Щека, должно быть, была уже совсем холодной и как будто резиновой, и даже во тьме Лорел различила широко открытые глаза Карен, глядящие в пустынное ничто, приходящее на смену жизни.

Лорел стала медленно оборачиваться к Доу:

— Но она же не…

Это все, что она успела произнести, прежде чем Доу ударил ее сбоку по голове рукояткой своего пистолета, и тело ее повалилось на бездыханный труп дочери. Рука безжизненно соскользнула на пол, прямо в лужу запекшейся крови.

Доу больше не собирался бить ее по голове — вовсе нет. Встречаются, конечно, такие стойкие ребята, что без повторных ударов обойтись никак не смогут, Доу слыхал о таких. Но здесь был явно другой случай. Доу знал, что иногда приходится ударить раз пять-шесть — причем хорошенько ударить, чтобы жертва наконец заткнула свое хлебало, но тут было совсем другое дело. Лорел сразу обмякла, впав в полузабытье, и начальник полиции этим воспользовался. Он сомкнул руки на ее костлявой шее, тощей, словно у индейки, и сдавил ту что было сил, вонзив большие пальцы в еще трепещущее горло.

Она пыталась сопротивляться, разумеется, пыталась — но настолько слабо, что Доу даже удивился. Казалось, она просто сдалась — поняла, что поезд ушел и теперь уже поздно бороться. Более того, Доу отлично знал, о чем она думала, и почему-то это его беспокоило. Он решил расставить точки над «и».

— Я их не убивал, — сказал он, глядя прямо в ее выкатившиеся глаза. — Кто это сделал — не знаю, но я здесь ни при чем. Ты — единственная, кого я сегодня убил.

Затем он сильнее сдавил горло своей жертвы, так что рукам стало больно, но ему даже нравилось это чувство, ощущение теплого, трепещущего горла под ладонями. На долю секунды он заколебался, думая о том, что, возможно, ему стоит все это прекратить, отпустить ее, помочь подняться и объяснить, что это шутка. Конечно, он не включал ни сирену, ни сигнальные огни, но все же возможно, что кто-нибудь видел их вместе. Видел, как она плакала. Хотя это как раз ничего не значит. Мать стоит возле фургона дочери и плачет — эка невидаль! Такое на каждом шагу случается. Доу убедил себя, что никто об этом даже не вспомнит, и в этот момент под его ладонями будто бы хрустнула, сломавшись, куриная косточка.