"Со всей любовью" - читать интересную книгу автора (Брук Кассандра)ФЕВРАЛЬМилая Джейнис! Поздравляю с возвращением в родные края. Твой звонок был сюрпризом с ясного неба. Я ведь уже думала, что ты исчезла навсегда – в бангкокской тюрьме или в Читтагонге (до меня оттуда добралась видавшая виды открытка – а где эта чертова дыра?), или же заблудилась в каких-нибудь этнических джунглях среди колокольчиков и бус. Ну, в чем притягательность этих заморских трущоб, где клопам предоставлены все права и можно окосеть от кока-колы, но нельзя купить бутылку приличного вина? Просвети меня, будь добра! Итак, ты опять в Лондоне. Чудесно! И, полагаю, одна, а окончательно брошенный Гарри продолжает трахаться в Вашингтоне. Слава Богу, наконец-то ты от него избавилась. И какая смелость – вернуться на место собственных преступлений. Пожалуйста, сообщи, проведали твои почтенные соседки по Речному Подворью о нашем возмутительном прошлогоднем пари и о том, что ты у них за спиной проделывала с их мужьями? Жажду узнать. А теперь – почему мы не в Греции, а здесь. Ну, короче говоря (и я стараюсь сохранять подобающую скорбность на лице), наш досточтимый посол в Мадриде получил летальную травму в, как дано в официальном сообщении, «трагическом происшествии во время восхождения» в Испанских Пиренеях вместе со своим № 2, которым волей судеб была чуть-чуть перезрелая дама (и в памяти невольно возникает лимерик с заключительной строчкой: «И сбросив, сам был сброшен он»). Насколько я понимаю, при нормальных обстоятельствах в случае подобных дипломатических накладок брешь in interim,[1] как они выражаются, заслоняет грудью первый секретарь (номер третий в иерархии) до тех пор, пока не будет подобран новый посол – такой, какой с меньшей долей вероятности способен слишком увлечься, трахая своего номера второго на высокогорном уступе. Но в данном случае первый секретарь предавался нервному срыву, и врачи мостили ему дорогу к раннему удалению на покой. А потому в Мадриде спешно требовался свободно изъясняющийся по-испански временный Charge d‘Affaires (sic!)[2] и, более того, – цитирую – «обладающий безупречной репутацией и тонким тактом». Что, видимо, характеризовало Пирса. Он покатывался, когда рассказывал мне про это. Вот каким было новогоднее послание министерства иностранных дел первому секретарю Пирсу Конвею. И в результате: прощай, Греция, менее чем через полтора года, и к началу февраля: привет, Испания, вот и мы! Итак, теперь мой муж – глава посольства в Мадриде, временно исполняющий обязанности чрезвычайного и полномочного посла, доверенного представителя нашей дорогой королевы, имеющий право быть по прибытии встреченным почетным караулом, плюс оркестром, играющим два государственных гимна, плюс салютом из девятнадцати орудий, плюс флажок с королевским гербом на посольской машине, плюс обязанность пригласить всех британских подданных и весь интернациональный дипломатический корпус на жуткий междусобойчик в День рождения Ее Величества 21 апреля – и, Господи помилуй! – до него остается всего два месяца. Ну, пока все. Более полный отчет следует. Со всей любовью, и пиши немедленно, Рут. Рут, миленькая! Писать тебе после такого перерыва как-то странно и в то же время так привычно. Старые времена! Письмо будет коротенькое – как и ты, я все еще прихожу в себя, пытаюсь встроиться в лондонскую жизнь среднего класса. Совершенно верно: я обошла Третий Мир с рюкзаком. Чувствовала себя восемнадцатилетней – собственно говоря, большинству моих спутников и было восемнадцать или около. Нет, моего кругозора это не расширило, но принесло душевное спокойствие. Разрыв с Гарри был таким пошлым и убогим: я обливаюсь слезами бешенства, Гарри снова и снова кается. Настал момент, когда я осознала, что мой брак будет продолжаться вечно таким вот образом, и не вынесла этой мысли. Все эти обещания – пустые, пустые, пустые. И если это – середина нашего дня, то да смилуется над нами Бог, когда приблизится вечер. И я ушла. Оставила ему записку. Мы прожили в Вашингтоне всего два месяца. Ты спрашиваешь, как прошло мое возвращение. Должна, к сожалению, тебя разочаровать, но практически все как было. Той Джейнис Блейкмор, которая побывала в постели с каждым мужчиной на улице, словно никогда не существовало. Я искренне думаю, что все осталось скрыто. Подозреваю, мужчины не рискнули признаться, а их жены не рискнули задавать вопросы. Не слышу плохого, не вижу плохого – только занимайся этим втихую. Молчание застелило прошлое, будто волшебный ковер, и вот я – та же милая миниатюрная блондинка, которая была так обаятельна с ними со всеми. Мы такое идеальное маленькое сообщество. Никаких ледяных ветров. Лишь легкие ветерки перемен, которые я сейчас и направлю в твою сторону. Мой непосредственный сосед в № 2 (кинорежиссер мягкого порно) был сражен наповал не более и не менее, как собственной супругой. Она явилась из загородной глуши, предварительно рассовав детей по школам-интернатам, и объявила, что ее священный долг – ухаживать за бедняжкой Кевином, который так надрывается и так одинок. Кевин, если ты помнишь, меньше всего одинок – к его двери протоптали глубокую канавку хорошенькие ножки кинозвездочек, секс-бомбочек, фотомоделек – ну словом, любая молоденькая и ладненькая фигурка, готовая отдаться на милость богатого и знаменитого козла, который к тому же (как могу подтвердить я) искушенный любовник. Кевин в полном расстройстве возник у меня на пороге на другой день после моего возвращения с: «Бля, и бля, детка, что мне делать-то? Она тут и тут останется». Я утешила его коньяком и дружеским объятием. «Вспомни свой брачный обет, Кевин!» – посоветовала я со смехом. «Клал я на брачный обет, – взъярился он. – Она держит в лапах, бля, все мое земное имение, я прилеплялся к ее телу,[3] и мудак буду, если оставлю всех остальных». И с этим он безутешно поплелся прочь, ну прямо-таки малыш, чей воздушный шарик лопнул. И теперь над № 2 нависает жуткая тишина, во всяком случае ночи перестали быть шумными. №№ 3, 4 и 5, никаких особых перемен. Пол Беллами, американский актер, с которым я так глупо вляпалась, здесь практически не бывает, и дом кишит окосевшими гомиками. Доктор Ангус и его кислая супруга все еще серые столпы Национального здравоохранения. Роджер, историк, все еще щурится на редких пичуг в камышах старого водохранилища; трезвые минуты в жизни его жены становятся все реже. № 6 сменил хозяев после всеобщих выборов. Кортеней Гаскойн теперь член парламента от лейбористской партии и переехал в свой округ вместе с толстой женой, которая пишет толстые романы. № 7 – Билл, архитектор, с женой Ниной, обладательницей грудей, непрерывно расползающихся вширь, подобно зданиям ее мужа. Она снова моя противница на корте, и с каждым днем становится все проще посылать мяч туда, где она не способна его увидеть. № 8 – Амброз, портретист, академик с рентгеновским взором, чей портрет меня в образе богини де-Флоры, видимо, был бесцеремонно сожжен в саду супругой Луизой до того, как его можно было послать на Летнюю выставку – хвала тебе Господи! Амброза принудили дать обещание никогда больше обнаженной натуры не писать. Луиза редко разговаривает со мной, а Амброз так перепуган, что не решается рта открыть. Наиболее мощно ветер перемен ударил по № 9. Возможно, ты помнишь Мориса, воплощение мужской силы, рекламного магната и его вверженную в депрессию супругу Лотти – ту, с потупленными глазами. Ну, рецессия нанесла рекламному агентству Мориса удар по штатам, и его перевели в Макклесфилд. А дальше – самая соль. Чтобы иметь средства платить по закладной в нынешних стесненных обстоятельствах, Морис нашел жильца – безупречнейшего шотландского джентльмена по имени Баннокберн Макгрегор, потомка национального героя Роберта Брюса, во всяком случае по слухам. Морис незамедлительно отбыл в Макклесфилд, а оттуда за границу с какой-то миссией, жизненно важной для агентства. На сцену входит Баннокберн Макгрегор, да только не из Файфа или Абердина, как ты могла вообразить, но с Барбадоса: все его шесть футов девять дюймов роста, улыбка, как отполированные клавиши концертного рояля, и голос, поглаживающий, точно нежный бархат. Оказывается, его пригласил подающим Суррейский крикетный клуб, где он носит прозвище Аттила Бимбожий – намек на скорость его выбиваний, однако, судя по удивительной перемене в Лотти, бимбожит он не только отбивающих. И наконец, намек на трагикомедию в № 10. Аманда (Ах-махн-дах), местная экс-подстилка Гарри, взяла и отравилась на другой день после нашего отъезда в Вашингтон – проглотила не знаю уж сколько флаконов снотворных пилюль. К счастью или к несчастью, они были гомеопатическими – доктор Ангус отказался выписать рецепт на настоящие таблетки – и действия оказали не больше пакетика шоколадного драже. Все ограничилось легкой болью в желудке и потоками слез. Муж Роберт преданно за ней ухаживал. Кевин не проявил и тени сочувствия, когда рассказывал мне об этом: «Черт-те что! Я ж ее тоже оттрахал, но ради меня она даже не попыталась себя прикончить». «Бесчувственный зверь!» – сказала я. «Угу, – сказал он. – Одно слово скотина. Вот будь это ты, я б себя чирикнул по горлу». «Врун», – сказала я ему. «А вот и нет, я ж тебя люблю, усекла?» И, знаешь, по-моему, это правда. Иногда мне хотелось бы его полюбить. По-твоему, я когда-нибудь смогу полюбить кого-то еще? Но, честное слово, так чудесно, чудесно, чудесно вернуться сюда! Это ведь дом. У-у-ух! Только что с улицы донесся взрыв. Должно быть, снова Аттила бимбожит. С большой любовью, Джейнис. Дорогой Гарри! Сообщаю тебе наш новый адрес, когда мы им наконец обзавелись: Авенида де Сервантес 93. Отнюдь не донкихотская резиденция, как ты мог бы вообразить. Бога ради, не спрашивай, что я тут делаю. Достаточно сказать, что я замещаю оплакиваемого усопшего посла, которого нашли при любопытных обстоятельствах у подножия обрыва в связке с его № 2 – пригожей дамой. Я пробуду тут по крайней мере до конца лета. Заместитель министра в Лондоне намекает, что затем последует нечто более престижное. Вероятно, он подразумевает Исландию. Рут, возможно, со мной разведется. Мне кажется, ей уже тут нравится. Во всяком случае, лучше Афин, на которых она, бесспорно, оставила свой след. Первые две недели мы прожили в отеле – не слишком приятное время. Заведение смахивает на декорации к «Человеку в железной маске» – на каждой лестничной площадке несут дозор полные комплекты рыцарских доспехов. Рут клянется, что в них куда больше жизни, чем в обслуживающем персонале. С одним комплектом она постоянно здоровалась, когда мы удалялись спать. Ее заинтриговал его железный гульфик и как-то вечером она натянула на него презерватив – после веселого суаре у ирландского посла О’Лири – возможно, ты помнишь его по Кембриджу: О’Лири «Скучнее Нет В Мире». По-прежнему скучнее его трудно найти и Рут. Утром она отрицала, что обтянула гульфик. Но кто снял презерватив, хотел бы я знать! Как видишь, моя жена по-прежнему остается подспорьем в дипломатической карьере. Сожалею о твоей. Я всегда считал ее очаровательнейшей девочкой. Как твой бывший шафер могу ли я признаться, что никак не могу понять, почему у вас с Джейнис никак не получается, тем более что у тебя вроде бы вполне прекрасно получается с кем угодно еще. Специфика гормонов, я полагаю. Я не слишком разбираюсь в этих вещах и только знаю, что у Рут она носит взрывчатый характер. Полагаю, я во многих отношениях – хладнокровная рыба, и не исключено, что только при таком условии и можно выдерживать брак с Рут без осложнений. Хладнокровная рыба с чувством юмора. Помогает и в этой работе. Полагаю, в один прекрасный день я, возможно, обнаружу, в чем, собственно, заключается эта работа. Как жизнь в Вашингтоне? Непременно расскажи мне. Как всегда Твой, Пирс. |
||
|