"Последняя любовь Скарлетт" - читать интересную книгу автора (Хилпатрик Джулия)ЧАСТЬ IГЛАВА 1Старинные антикварные часы из коллекции Ретта Батлера, что стояли в прихожей, пробили половину восьмого. Скарлетт даже не обернулась на их бой – несмотря на то, что всегда говорила мужу, как сильно он ее раздражает… Она была умиротворенной и на удивление спокойной – в таком состоянии ее ничто не могло вывести из себя. Даже эти часы, бой которых всякий раз раздражал ее – так, во всяком случае, она говорила своему мужу. Скарлетт сидела у полураскрытого окна, спиной к свету, и косые лучи заходящего солнца падали на ее плечи, на ее шею. Она только что пришла. Наконец-то за многие недели после болезни Скарлетт впервые побывала на свежем воздухе. Она просто так, бесцельно бродила по спокойным, нешумным улицам Сан-Франциско, упиваясь ласковым, еще июньским солнцем. Солнце, не разбавленное тенью пока еще молодых деревьев, пьянило ее, как молодое вино, и согревало прозрачный воздух, все еще прохладный, несмотря на довольно-таки раннее лето… В голове шумело, сердце радостно колотилось, как когда-то, в молодости, и яркие лучи света потоком заливали глаза. – О, какое счастье, что я сегодня вышла на свежий воздух, – прошептала Скарлетт, поудобней усаживаясь в кресле, – как хорошо мне теперь… Даже не верится, что от одной только пешей прогулки по городу может стать так хорошо… Нет, все-таки, как человеку мало надо для счастья – немножко солнечного света, немножко тишины и спокойствия… Золото и багрец во всем теле, во всей ее душе… Багрец и золото. «Да, когда-то со мной уже было что-то подобное, – подумала она невольно, – только вот когда?..» Она не могла сразу вспомнить, когда это было… Скарлетт только чувствовала, что наверняка и это воспоминание связано с Реттом… И она как-то сразу притихла, съежилась, замерла в своем любимом глубоком кожаном кресле и на миг впала в полузабытье… Она вспоминала… Первое лето после окончания Гражданской войны между Севером и Югом. Конфедераты проиграли – впрочем, это естественно: у них не было ничего, «кроме хлопка, рабов и спеси», как тонко подметил когда-то Ретт Батлер… Нет, постойте, когда же это было – неужели в первое лето?.. А может быть – и не первое, может быть – второе или третье… Да, наверняка это случилось уже после того, как она помогла ненавистной ей жене ее же возлюбленного Эшли выбраться из осажденной Атланты… Впрочем – какая разница?.. Какое это теперь имеет значение?.. Сколько же ей тогда было – восемнадцать, двадцать?.. Впрочем, и это теперь не столь важно – во всяком случае, для нее… Так же, как и место действия, и все остальное… Теперь ей уже даже все равно, кто выиграл тогда – янки или конфедераты… И что случилось бы, если бы Юг вышел из Гражданской войны победителем. Скарлетт, несмотря на весь свой природный практицизм, никогда не занималась скрупулезными подсчетами. Важно другое… «Боже, когда же со мной было точно такое?.. Когда, когда?..» Скарлетт напрягает свою память… Перед глазами возникает картинка – так явственно, будто бы она это теперь видит… Ее родной штат Джорджия… А может быть – и не Джорджия?.. Нет, наверняка, Джорджия, ее родина – больше такого с ней не могло произойти нигде… Да, да, да – багрец и золото, золото и багрец – это же цвета Джорджии… Темно-красная глинистая земля, лучшая в мире земля для выращивания хлопка, бордовые, кровавые закаты и ярко-алые восходы… Где же это было?.. Наверняка в поместье ее отца, в Таре, или же где-то поблизости… Боже, как далеко она теперь от родных мест! Увидит ли она перед смертью хоть один раз землю, которая давно уже стала для нее обетованной?.. Хотелось бы… В чаще леса – большой чистый пруд; на воде играют переливчатые блики солнца. Тогда было точно такое же солнце, как и сегодня – золото и багрец… Поддувает легкий июньский ветерок, но все равно очень жарко… Ей хочется окунуть свое молодое сильное тело в воду. Она раздевается и неспешно идет в пруд. Ледяная вода приятно щекочет ее ступни, лижет колени… И вот она медленно опускает свое тело в золотисто-багряную от солнечных лучей воду. Она совсем обнаженная – без ничего. Ей радостно, что она наконец-то сбросила с себя одежду. Но в то же время девушка все время ощущает какое-то смутное, неуловимое чувство стыда, ей кажется, что за ней кто-то подсматривает. А вдруг?.. Вдруг кто-нибудь прячется там, вон за теми кустами?.. Она знает, что это место – совершенно безлюдно, она уже много раз приходила к этому пруду, и никого тут не встречала… Но все-таки… Надо поскорее спрятаться, спрятать от взглядов кого-то, кого, возможно, и нет, саму себя… Скорее, скорее в воду – она заходит все глубже и глубже… Она окунается целиком и плывет, плывет, плывет – все дальше и дальше от берега, в сторону все время ускользающего от ее взгляда такого слепящего и манящего блика… По всему телу разливается бодрость и желание продлить этот миг… Солнечная чешуя золотится на поверхности воды… О, какое счастье, какая радость!.. Она, смеясь, хочет поймать ее руками, но во все стороны летят только брызги расплавленного золота… Скарлетт и не помнит, сколько плавает в этом большом пруду, она несколько раз выходит из воды, но холод заставляет ее вновь и вновь опускаться в пруд; вскоре начинает смеркаться, она вынуждена выйти окончательно… Золко, холодно… На солнце наплывает легкое облачко. Ветерок прохладит тело. Скорее, скорее, скорее, где же полотенце?.. Бр-р-р, как холодно… Она быстро вытирается и одевается… И только тогда видит, что на берегу, далеко, правда, от нее, сидит Ретт… Ее Ретт… Ей очень хочется подбежать к нему, накричать, наговорить каких-нибудь дерзостей – для чего, мол, ты за мной подглядываешь?.. Но Скарлетт почему-то не делает этого… Подойдя к Ретту, она только смущенно отворачивается – наверное, потому, что он наверняка видел ее обнаженной… Хотя – какое теперь это имеет значение?.. Тот, поднявшись с зеленой лужайки, протягивает ей руку и говорит: – Пойдем, Скарлетт… Нас заждались… И она улыбается в ответ ему… – Конечно же, дорогой… Скарлетт открыла глаза. «Боже, как давно это было?.. – спрашивает она сама себя. – Как давно!.. Неужели я была так молода и… счастлива?..» А почему она так спрашивает у себя?.. Да, теперь она уже немолода, далеко немолода… Но ведь она по-прежнему рядом с Реттом, он любит ее… Они счастливы: она, Скарлетт, и он, Ретт… Интересно, а Ретт когда-нибудь вспоминает тот июньский вечер?.. Наверняка, должен помнить. Хотя… Ведь столько лет прошло! Ретт… И почему все мысли Скарлетт только о нем?.. Почему?.. Неужели непонятно, почему?.. О ком же ей еще думать, как не о любимом?.. Всего только на несколько секунд она впала в сладкое забытье… А солнце уже лениво опускается в залив… Из открытого окна она видит, как плещется вода где-то далеко – блики точно такие же, как и тогда, на пруду, только побольше – будто бы чешуя гигантской рыбы… И Скарлетт вновь, вопреки своему недавнему желанию не углубляться в те далекие воспоминания, умиротворенно закрыла глаза… Ей не хотелось вставать со своего места – она целиком отдала себя во власть безвозвратным картинам ушедшей молодости… А это, казалось, было совсем недавно… Впрочем, какое недавно – наверняка прошло уже лет пять… А может быть, десять?.. Скарлетт не хочет заниматься подсчетами. Да и к чему они нужны?.. …И вновь – родная Атланта. Оперный театр, представление какой-то оперы Рихарда Вагнера – кажется, «Тангейзера»… Спектакль еще не начался. Она сидит в партере, в восьмом ряду, свет в зале еще не потушен. Музыканты уже в оркестровой яме – кто-то настраивает инструменты, кто-то играет самые сложные отрывки партий. Иногда, как будто бы из-под земли, глухо и низко, бухает большой барабан, мелко, как под дождем, позванивают тарелки. Скрипки, альты и виолончели подтягивают струны, их похожие на пандусы мелодии то взмывают резко вверх, то резко опускаются вниз… Подо всем этим пульсирует на двух тягучих нотах геликон… Кажется, что вместе с этими звуками колышутся и стены, и балконы… Свет начинает понемногу гаснуть; зажигаются софиты, где-то в глубине зала скрипит дверь… Неожиданно гнусаво звучит голос запоздалого контрфагота… Над слабо освещенным пультом появляется дирижер и взмахивает палочкой… Скарлетт слушает и не слушает музыку, хотя и она повествует о любви… У нее – своя любовь, что ей до несчастного рыцаря Тангейзера?.. Она искоса поглядывает на публику, ища глазами одного человека, но никак не находит его… Может быть, его нет сегодня?.. Этого не может быть!.. Он должен, должен прийти сюда!.. Он ведь знает, что она, Скарлетт, будет тут, в опере… Неужели он не придет?.. И она начинает торопить время – скорей бы, скорей бы, скорей бы все закончилось!.. Ну скорее, скорее!.. Потом – долгожданный антракт. Скарлетт облегченно вздыхает и идет в фойе. Она проходит мимо большого зеркала из венецианского стекла в темной бронзовой оправе. На ней любимое зеленое платье такого же оттенка, как и ее глаза. Бледно-зеленые туфельки и жемчужное ожерелье – подарок Ретта. Неужели их счастье было так близко, и она своими собственными руками разрушила его?.. Нет, он тоже, тоже виноват… Она никогда бы не поступила так, если бы он не давал ей повода… Да, они теперь в ссоре – Скарлетт кажется, что она потеряла своего любимого уже навсегда… Она гонит мысли о муже, она не хочет его ни видеть, ни слышать… Но почему же она так хочет его видеть?.. Ей не хочется задавать себе этого вопроса. Нет, нет, и еще раз нет – никогда больше они не будут вместе… Никогда! Но глазами Скарлетт все время ищет по сторонам, надеясь встретить знакомую статную фигуру… Почему же она это делает?.. Ведь она вновь и вновь твердит себе, что между ними давно все кончено… Почему же тогда она так беспокойно вглядывается в лица выходящих из зала?.. Она и сама не знает… «Боже, помоги мне!.. – едва не вырывается из ее груди. – За что ты меня так покарал?.. За что ты наказал меня любовью к этому человеку?.. Да, наверняка он прав, утверждая, что я слишком поздно полюбила его… Да где же он, черт бы его побрал!..» Но вот… Из двери напротив выходит высокий и статный мужчина с благородной серебряной сединой в волосах. Да, это – он. Конечно же… «Боже, ведь это Ретт… Надо сейчас же уйти… Боже праведный, что же мне делать?.. – спрашивает она, – что же мне делать?.. Да, мне надо поскорее уйти, поскорее, пока он не увидел меня…» Но поздно – они встречаются глазами и тут же понимают друг друга без слов… И сердце Скарлетт в этот момент томительно и трепетно сжимается… Скарлетт окончательно пришла в себя. Она очнулась, поднялась, ее немного знобило – все-таки после болезни она была еще немного слаба… Она досадно нахмурила брови: Скарлетт почему-то разозлилась на саму себя – наверное, за то, что позволила себе так расслабиться и забыться… Да и что вспоминать?.. «Нет, нельзя задавать себе такие вопросы, – думает Скарлетт, – у каждого человека есть сокровенные мысли, от которых никогда не отречешься, как бы ты того не хотел… Они и только они, эти воспоминания способны помочь… Когда чувствуешь себя одиноко». Но Скарлетт все равно злилась на себя – конечно же за то, что так расслабилась… Воспоминания, как бы она ни пыталась в них спрятаться от повседневной жизни – дело прошлое… И какой в них толк теперь, в данную минуту? Теперь они совершенно ни к чему… «Ретт… И почему я никак не могу забыть, как молоды и счастливы мы были?..» Она уселась перед горячим камином у себя в комнате. Уютно, по-домашнему горел огонь, который развел Ретт, чтобы она могла полюбоваться им и хоть немного разогнать тоску, которая в последнее время начинала одолевать Скарлетт все с большей и с большей силой… Из открытого окна в комнату вливался мягкий воздух… Скарлетт размышляла – но теперь глаза у нее были открыты… Она в собственном доме, у семейного очага. Она – мать, жена, бабушка… Она – миссис Скарлетт О'Хара Гамильтон Кеннеди Батлер: такое долгое и достаточно непривычно звучащее имя в этой стране можно получить, только трижды побывав замужем… Она склонилась к огню, который бросал алые отсветы на ее немолодое уже лицо, и вновь невольно задумалась о чем-то своем. О чем?.. Правильно когда-то сказал Скарлетт Эшли, ее любимый – женщина может думать только о мужчине… Тогда скорее – о ком?.. Разумеется, о Ретте – о ком же еще… Но теперь ей почему-то так некстати вспомнился Эшли… Боже, что же это с ней такое?.. Да ведь она давно уже определилась в своих чувствах к этому человеку, к человеку, которого любила больше всего на свете… Наверное, даже больше, чем Ретта. Да, она еще и еще раз признавалась себе в том, что любила не человека, а всего лишь образ, который сама себе создала… «Я смастерила красивый костюм и влюбилась в него… А когда появился Эшли, такой красивый, ни на кого не похожий, я надела на него этот костюм и заставила носить, не заботясь о том, годится ли он ему или нет, – вспомнила Скарлетт собственные суждения многогодичной давности по этому поводу, – я продолжала любить красивый костюм, а вовсе не его самого…» Да, так оно, наверное, и было… Но – прочь эти мысли!.. Причем тут Эшли?.. Ведь его давно уже нет в живых… Да и кости его наверняка уже истлели… Почему она сейчас думает об Эшли – у нее ведь есть Ретт… Да, тогда они вновь сошлись с Реттом – уже навсегда, чтобы не расставаться до самой могилы. Так, во всяком случае, думала и сама Скарлетт, и он… Конечно, тяжело просчитывать, что думают о тебе другие люди, пусть даже такие близкие, как Ретт… Во всяком случае, самой Скарлетт хотелось считать, что они проведут спокойную и счастливую старость. Однако время шло, и она, и он старели, а старость постепенно притупляла их чувства… Даже не столько притупляла, сколько оба они как-то очень незаметно начинали погрязать в мелких житейских дрязгах, в суетной мелочности… У Ретта появилось множество привычек: он почему-то увлекся коллекционированием картин старинных мастеров и антиквариатом. Скарлетт сперва относилась ко всему этому как-то иронически, но когда Ретт очень серьезно объяснил ей, что антиквариат и живопись в наше время – самое удачное вложение капиталов, больше никогда не спорила с мужем на эту тему. Конечно же, это его личное дело, но для чего обременять себя всем этим на старости лет?.. Да, жизнь была прожита; Скарлетт и Ретт это прекрасно понимали… Тем более, что старость их была спокойной и тихой – по крайней мере, чисто внешне… Они жили в этом доме в тихом и уютном квартале Сан-Франциско, на Телеграфном холме, вот уже несколько лет – конечно, это был не такой шикарный дом, как тот, в котором они прожили столько времени, это был даже не дом, а всего только большая квартира в три этажа. Скарлетт и Ретт занимали несколько комнат на первом и втором, а на третьем этаже находилась мансарда, точно такой же планировки. Она постоянно пустовала – ждала кого-нибудь из редких гостей или детей… В придачу к этому у Батлеров были еще какие-то флигеля во дворе, но ни Ретт, ни Скарлетт, ни гости как правило не жили там. Скарлетт почему-то сразу же приглянулся этот дом – она подумала, что связываться с большими постройками не имеет никакого смысла… – Все равно мы уже не молоды, – сказала она мужу после покупки дома. В этой реплике Ретту послышался нехитрый скрытый подтекст: «Все равно десять, пятнадцать лет… а там, гляди, и в могилу…» Ретт тогда только укоризненно покачал головой и ничего не ответил. А что ему было ответить – неужели согласиться со своей женой?.. Ему тоже нравился этот дом – впрочем, даже не столько дом, сколько сам район – тихий и чистый… Квартал этот был населен по преимуществу такими же пожилыми людьми – вышедшими на покой бизнесменами и государственными чиновниками, военными в отставке, средней руки рантье… Батлер как-то очень быстро подружился с соседом из дома напротив – отставным полковником из армии некогда противостоявшего конфедератам генерала Шермана, чудаковатым мистером Джонатаном Коллинзом, большим любителем старинных обрядов времен первых пионеров и певчих птиц. Реалист до мозга костей, Ретт Батлер никогда не заводил с мистером Коллинзом бесед о Гражданской войне – стоило ли теперь, спустя столько лет после тех кровавых событий, вспоминать, кто был тогда прав, а кто – виноват: янки или конфедераты?.. Да и сам мистер Коллинз, которого Ретт весьма уважал, считая его настоящим джентльменом, никогда не углублялся в подобные разговоры… Кроме того, он в короткое время сумел сойтись не только с мистером Коллинзом, но практически и со всеми соседями по улице… В отличие от мужа, Скарлетт долго не могла найти какую-нибудь женщину ее же возраста, с которой удалось бы завязать хотя бы приятельские отношения… Не говоря уже о чисто дружеских. В последнее время она чувствовала себя очень одинокой, ущемленной, и потому сознательно сторонилась незнакомых людей. Да, Скарлетт подошла к тому рубежу, когда все новые знакомства становятся лишь в тягость… Оставались только старые, испытанные временем друзья, муж и дети. Но и тут были свои проблемы… Дети – взрослые люди, у них своя жизнь, и это вполне естественно и объяснимо. Уэйд по-прежнему фермерствовал, судя по его немногочисленным письмам, ему это весьма нравилось. Иногда приезжал сюда, в Сан-Франциско, но ненадолго—в лучшем случае, на два-три дня… Кэт, любимица Ретта, по-прежнему в Нью-Йорке, так же, как и Бо Уилкс, которого Скарлетт всегда считала своим родным сыном… Дети Кэт уже ходили в школу, но Скарлетт подозревала, что они не чувствуют материнского тепла – и ее дочь, и приемный сын ставили какие-то свои очередные пьесы на Бродвее. И Скарлетт, и Ретт обижались на детей за то, что они очень редко пишут, а если и пишут, то как-то комкано и не по существу… Кэт в своих немногочисленных корреспонденциях в Сан-Франциско почему-то делала упор на театральные новости – ее письма скорее походили на развернутые театральные рецензии, чем на вести в родительский дом… Батлеры сперва сердились на детей, а потом как-то успокоились, поняв, что они взрослые люди, не нуждающиеся в опеке, что у них – собственная жизнь, на которую они имеют полное право… Скарлетт все больше и больше осознавала, что у нее есть только один человек, с которым она могла переговорить – Ретта. Воспоминания о детях, о Ретте, о своей молодости нахлынули на Скарлетт с новой силой, но она все так же упорно гнала их от себя – действительно, а чего вспоминать?.. Какой в этом смысл?.. Да, что ни говори, а жизнь прожита… Нравится ли ей это или нет, нравится ли это Ретту или не нравится – но это действительно так. Скарлетт уже неоднократно ловила себя на мысли, что ее жизнь с Реттом в последние годы приобрела какие-то совершенно иные формы – они начали мелочно, как-то по-стариковски переругиваться из-за ничего не значивших пустяков, ловить друг друга на недомолвках, бездарно ревновать и даже вспоминать то, что, казалось, давно уже надо было забыть… Ретт с каким-то подчеркнутым злорадством вспоминал и «этого слизняка Эшли», и ее беззаветную любовь к этому хрупкому юноше… «Ты слишком поздно полюбила меня, – иногда говорил ей Ретт, – слишком поздно…» Скарлетт однажды пыталась было в свойственной ей манере возразить: «Лучше поздно, чем никогда!..», но, поймав на себе какой-то тусклый взгляд своего мужа, сразу же осеклась… Для чего он постоянно напоминает ей об Эшли ведь его давно уже нет в живых! Зачем?.. Да, временами он казался каким-то чужим, непонятным, иногда казалось, что Ретт, ее любимый Ретт совершенно незнакомый ей человек… Это пугало Скарлетт – наверное, даже больше, чем надвигающаяся дряхлость. Ретт не мог упустить случая, чтобы не напомнить своей жене и о том, как та в свое время изменила ему с актером Бэном Брэдли – и хотя с того времени прошел не один десяток лет, но рана, нанесенная Скарлетт своему мужу, казалось, незаживаема… Скарлетт, понимая свою вину, при подобных разговорах только печально замолкала; когда же реплики Ретта становились совершенно несносными, она только резко поднималась и выходила из комнаты, боясь, что скажет своему мужу какую-нибудь очередную резкость, которая надолго выбьет его из колеи… Ретт спустя какое-то время и сам понимал, что зря заводил этот разговор – тем более, что по его собственному выражению, «нет ничего глупее, чем ревновать женщину к ее прошлому…» И он с улыбкой говорил об этом своей жене – конечно, та охотно соглашалась… Только в такие моменты она могла взглянуть ему в глаза. Но Ретт… Он все-таки по-прежнему любил ее, любил, несмотря ни на что, и потому никак не мог ее простить. Так, во всяком случае, думала сама Скарлетт, и ей казалось, что она не ошибается. «Женщина, – говорил ей когда-то все тот же Эшли, – очень редко ошибается в тех чувствах, которые она внушает мужчине». И вновь Эшли… Тьфу, что за напасть!.. И почему он так назойливо вспоминается ей именно сегодня, когда у нее такое спокойное, такое умиротворенно-меланхолическое настроение?.. Как хорошо, что Ретт не может читать ее мыслей… Впрочем, кто знает… Ее очень беспокоило то, что в последнее время их размолвки становились все продолжительней и продолжительней, Ретт в своих замечаниях иногда переступал границы дозволенного – в подобных случаях Скарлетт как-то сразу, точно черепаха в свой панцирь, уходила в себя, и на все попытки Ретта найти путь к хотя бы короткому примирению отвечала только односложно – «да» или «нет». Что еще ей оставалось делать?.. Но больше всего беспокоило Скарлетт то, что в последнее время – какие-то несколько месяцев назад, – Ретт стал другим… Она и сама не могла сказать, почему именно она так решила, в чем это конкретно проявляется, она только видела его взгляд – какой-то новый, незнакомый, настороженный, оценивающий… Он смотрел на нее как-то исподлобья, и Скарлетт казалось, что он думает: «Неужели эта старуха – та самая гордая зеленоглазая красавица, из-за которой я был способен на самые безрассудные поступки?..» Ей становилось страшно от таких мыслей, и она гнала их от себя прочь, стараясь вспомнить что-нибудь хорошее из их долгой совместной жизни… Ведь у них было так много хорошего! Но Ретт, сидя напротив, словно и не замечал состояния своей жены – его взгляды были по-прежнему оценивающие и какие-то настороженные… Это был совершенно другой человек, это не был тот самый Ретт Батлер – она и узнавала, и не узнавала его… Неожиданно она услышала: – Скарлетт?. Ты что – спишь?.. Она подняла голову – перед ней стоял улыбающийся Ретт. «Да, он по-прежнему красив, он по-прежнему настоящий мужчина, – невольно подумала Скарлетт, глядя на мужа, – все тот же прищур глаз, все та же осанка… Даже седина не изменила его… Нет, скорее он стал еще красивей, еще благородней… О, Ретт…» Ей стало стыдно за свои недавние мысли об Эшли – за то, что так навязчиво, вопреки своему желанию она вспоминала этого человека. Вздохнув, она ответила растерянно: – Извини, я и не заметила, как задремала… – Скарлетт поспешно протерла глаза. – Так, я немного утомилась… Дело в том, что сегодня я впервые выбралась в город… Ретт внимательно посмотрел на жену. – Вот как?.. Та, окончательно сбросив с себя дремоту, устроилась поудобней и протянула ноги к огню. «У меня все больше и больше стариковских привычек, – подумала она с раздражением. – Теперь вот лето, а мне все время кажется, что еще холодно…» – Значит, ты была в городе?.. Она с улыбкой кивнула: – Ну да… «Ничего страшного, Ретт, я ведь не инвалид, не тяжелобольной человек, чтобы бояться выпускать меня в город», – подумала Скарлетт. Батлер спросил: – Как ты себя чувствуешь?.. Благодарно посмотрев на мужа («Все равно он меня любит, он спрашивает, как я себя чувствую, он ведь заботится обо мне!»), она произнесла: – Спасибо… – Что значит – спасибо?.. – Так, уже неплохо… – Настолько неплохо, что могла позволить себе гулять одна?.. Скарлетт в этой фразе послышался какой-то совершенно другой смысл… Она ответила с улыбкой: – Просто захотелось немного походить по улицам и подышать свежим воздухом… Дело в том, что почти месяц она пролежала в постели, заболев какой-то опасной формой инфлюэнции. Ретт, забыв все свои претензии и мелочные придирки, ходил за женой, как за малым ребенком… О, если бы всегда он был таким!.. Неделю назад температура наконец упала, и Скарлетт поднялась с постели – однако, она еще была достаточно слаба, чтобы Ретт позволял ей самостоятельно выходить из дому, а тем более – на несколько часов… Всю эту томительную неделю она провела сидя в этом самом потертом кожаном кресле у камина с какой-то глупой книжкой в руках… Ретт участливо поинтересовался: – Ты выходила из дому?. Одна?.. В голосе Ретта чувствовалось нескрываемое беспокойство… – Я ведь только что сказала… – Где ты была?.. Скарлетт с нескрываемым удивлением посмотрела на своего мужа. – Ты что – допрашиваешь меня?.. – Нет… Просто я беспокоюсь… «Неужели это правда?..» – Ну да, прошлась немножко… Разве в этом можно найти что-то плохое?.. Мне кажется, у тебя нет никаких поводов для беспокойства… – Но ведь ты тяжело болела… – Но теперь, сегодня, сейчас, я чувствую себя совершенно здоровой. Сев напротив жены, он произнес: – Ты еще слишком слаба… Скарлетт слабо махнула рукой. – Не переживай – немного свежего воздуха не повредит… В ответ Ретт произнес назидательно: – Смотри, простудишься… «Он говорит со мной так, будто бы я – маленькая девочка, – не без удовольствия подумала Скарлетт, – нет, он заботится обо мне, он думает обо мне… Чтобы я не простудилась…» Она, вспомнив свое недавнее видение, только произнесла мечтательно: – Когда-то я не боялась купаться в ледяной воде… Помнишь, в то первое лето после окончания Гражданской войны?.. Мне еще тогда показалось, что ты подглядывал за мной… Ретт слабо улыбнулся. – Ну да… «Неужели действительно помнит?.. – подумала Скарлетт, пристально вглядываясь мужу в глаза. – Может быть, он что-то путает?..» – Я помню, на тебе тогда еще было такое тонкое хлопчатобумажное платье, – смущенно произнес Батлер. – Оно мне всегда очень нравилось… Я все, все отлично помню… Скарлетт посмотрела на мужа с немой благодарностью и сказала: – Да, действительно… Внезапно лицо Скарлетт помрачнело. «Боже, как я безнадежно старею, – подумала она. – У меня больше ничего не осталось – только воспоминания… «ты помнишь, ты помнишь…» Что еще я могу спросить у Ретта?.. – задала сама себе вопрос Скарлетт и тут же ответила на него: – А что же, в свою очередь, он может спросить у меня?..» После этого супруги несколько минут просто сидели молча – Ретт, откинувшись на спинку кресла, закрыл глаза и, казалось, весь погрузился в свои мысли… Скарлетт в этот момент почему-то была просто уверена, что он думает о том же… А сейчас ей уже казалось, что напротив нее сидит все тот же Ретт – тот, которого она давно знает, самый близкий и дорогой ей человек… Она полуприкрыла глаза и, посмотрев на мужа, несмело улыбнулась… «Нет, наверное, зря я думаю так о нем, – подумала Скарлетт, – мне просто кажется, что он изменился ко мне, мне кажется, что он не любит меня… Господи, но для чего я вбиваю себе в голову такие несусветные глупости?.. Для чего же я только расстраиваю саму себя?.. Почему мне все время лезет в голову этот… человек?.. – Скарлетт даже мысленно не хотела произносить имя Эшли. – Нет, нет и еще раз нет – это тот самый Ретт… Ведь он такой же, как и я… У нас общие мысли, общие переживания, воспоминания… Ретт… любимый…» Ей захотелось, как когда-то, когда они еще были молоды, броситься на шею к любимому, сказать ему что-нибудь очень-очень хорошее… Скарлетт и сама не знала, что именно, она и сама не знала в этот момент, какие слова она скажет своему мужу – знала только, что слова любви и благодарности… Но, открыв глаза, она вновь поймала на себе все тот же странный и пугающий взгляд… «Боже, ну почему он так странно смотрит на меня?.. – со страхом подумала Скарлетт, отворачиваясь. – Почему, почему?..» Она вот уже который месяц задавала себе один и тот же вопрос, и никак не могла найти ответа… Прищурившись, она в упор посмотрела на мужа и как-то глухо спросила: – Почему ты на меня так смотришь?.. Что означает этот взгляд?.. Тот отвел глаза. – Какой именно?.. – Ну… Даже и сказать не могу… какой-то не такой, как обычно. – Что ты имеешь в виду?.. Скарлетт больше всего на свете боялась таких вопросов… Она не знала, как именно сформулировать свою неприязнь к таким взглядам Ретта. Что сказать ему – да, мол, я знаю, о чем именно в этот момент ты думаешь, я знаю, что ты постоянно спрашиваешь себя: неужели эта старуха, сидящая напротив, неужели эта женщина со слезящимися когда-то зелеными глазами и есть та самая Скарлетт, которую я так любил?.. Нет, у Скарлетт никогда в жизни не повернется язык спросить это у своего мужа… Ретт, склонив голову на бок, тихо и печально повторил вопрос: – Ты мне не ответила, дорогая… Почему ты считаешь, что я смотрю на тебя… – Сделав небольшую паузу, он запнулся, подыскивая нужное слово, но в последний момент нашелся: – Почему ты считаешь, что я смотрю на тебя как-то не так?.. Скарлетт принужденно улыбнулась, стараясь таким образом дать понять, что у Ретта нет совершенно никаких причин для беспокойства. – Нет, нет, все в порядке… Извини, мне просто показалось. «Может быть, мне действительно кажется?.. И почему это я все время забиваю себе голову такими дурацкими мыслями?..» – спросила она себя. – Да, показалось… Наверное, потому, что я еще не совсем оправилась после болезни. Он безучастно махнул рукой. – А-а-а… Ну, тогда хорошо… «Ничего хорошего, – отметила про себя Скарлетт и вновь внутренне съежилась. – Он даже не хочет со мной объясниться… Неужели это – тот самый Ретт?.. О Боже, Боже…» Батлер, словно поняв ход ее теперешних мыслей, печально произнес: – Дорогая, мне кажется, ты думаешь, что я тебе что-то не договариваю?.. Что я что-то скрываю от тебя?.. Мысли, чувства?.. Скарлетт вновь улыбнулась – только на этот раз уже уверенней. – Нет, я и так все понимаю… – Поднявшись с кресла, она прошлась по комнате, разминая отекшие за это время ноги. – Я и так все прекрасно понимаю… Не надо ничего объяснять… В этой фразе Ретт вдруг явственно услышал: «Мы ведь так давно знаем друг друга, что все и без того понятно, без слов…» Подбросив в камин несколько пахнущих смолой сосновых поленьев, Скарлетт уселась на прежнее место. Глядя на жену, Ретт улыбнулся – так улыбаются только собственным мыслям. – Да… Скарлетт, не поворачивая головы, исподлобья посмотрела на него. – Чему ты так улыбаешься?.. Ретт пожал плечами. – Так, своим воспоминаниям… Теперешней семейной картине. С интересом посмотрев на Ретта, она спросила: – Вот как?.. Он все с той же улыбкой продолжал: – У нас такая… настоящая семейная идиллия. Камин, по-домашнему яркий огонь, запах свежей сосновой смолы, два старика… «А помнишь…» Батлер в этот раз процитировал недавний вопрос Скарлетт. Та только согласно вздохнула. – И не говори… Ретт продолжал: – И мы с тобой перед камином… остается только сидеть и вспоминать молодые годы… Она покачала головой. – Я так и делаю… Неожиданно Ретт произнес: – Знаешь что?.. Я ведь тоже… Непонимающе посмотрев на мужа, Скарлетт спросила: – Что – тоже?.. – Вспоминаю времена, когда мы были молоды и беспечны… Помнишь, какие мы были с тобой… убитые, понурые, помнишь, когда наша армия была разбита янки, мы думали, что мир рухнул навсегда… А знаешь, – он как-то задорно, точно так же, как когда-то в молодые годы, посмотрел на свою жену, – мне недавно на ум пришли стихи тех времен… – Ретт как-то невесело усмехнулся. – Кажется, они назывались «Стихи на оборотной стороне денежной купюры Конфедерации»… Скарлетт механически повторила: – «Тем, кто память хранит о былом…» Да, как теперь помню – эти стихи мне когда-то читал Уилл… Господи, как давно это было!.. Ретт произнес: – А ведь у меня еще где-то лежит стодолларовая купюра конфедератов… «Символ когда-то прекрасной земли», – процитировал он невесело. – А-а-а… И ты ни о чем не жалеешь?.. – неожиданно спросила Скарлетт. Ретт тяжело вздохнул. – Жалею… – Вот как?.. – Жалею, что был молод, и наделал столько много глупостей… Скарлетт с интересом обернулась в сторону Ретта – во время его декламации она молча смотрела на огонь, полыхавший в камине. – Вот как?.. Ретт едва заметно кивнул в ответ. – Да… Когда-то я был с тобой очень жесток… Я сказал тебе, что не принадлежу к числу тех, кто терпеливо собирает обломки, склеивает их, чтобы потом говорить самому себе, что починенная вещь ничуть не хуже новой… Знаешь что, Скарлетт, только теперь я понимаю, что был по отношению к тебе неоправданно жестоким… Скарлетт посмотрела на него с нескрываемой благодарностью… Ей хотелось сказать: «И теперь ты тоже бываешь ко мне жесток, Ретт!», но она не сделала этого… – Да, я часто жалею о том… Она понимающе покачала головой – она тоже часто жалела о своей невыдержанности, о том, что одним неосторожным словом или даже жестом приносила своему любимому столько переживания… «Боже, но почему тогда меня никто не надоумил, как себя вести?.. – подумала она. – Почему я не всегда слушалась Ретта?.. Ведь он… настоящий мужчина, он гораздо умнее меня…» Она вздохнула: – И я тоже… Я тоже причинила тебе много неприятных минут, Ретт… После этого в каминной комнате вновь зависла долгая пауза… Неожиданно Ретт произнес: – Мне кажется, что нам с тобой надо чаще бывать на людях… Скарлетт подняла голову – фраза эта прозвучала очень внезапно. – Вот как?.. Этот вопрос: «вот как?..» – был произнесен ее устами как-то безучастно… – Почему ты так думаешь?.. – Потому, – ответил Ретт, – что мы начинаем как-то очень сильно вдаваться в собственные переживания, мы начинаем мелочно обвинять друг друга в несуществующих грехах, мы… Неожиданно он запнулся. Впрочем, Ретт мог и не продолжать, потому что Скарлетт и без того прекрасно знала, что он скажет дальше, знала, и была полностью с ним согласна… Вопросительно посмотрев на мужа, она спросила: – Что же ты предлагаешь?.. Ходить по вечерам на набережную, и смотреть, как садится солнце?.. Ретт улыбнулся. – Ну, это уже слишком пошло… Однако Скарлетт быстро возразила: – А я бы сказала – наоборот, романтично… – Называй, как хочешь, но мне это не нравится… А потом я сказал – надо бывать на людях… – Ты имеешь в виду какие-нибудь балы, файф о'клоки, званные вечера?.. – А почему бы и нет?.. Помнишь, как весело было в Таре?.. Скарлетт смущенно улыбнулась. – Ну, знаешь… Ведь Сан-Франциско – не Тара… Этот город был и останется для меня чужим и незнакомым… Сан-Франциско враждебен мне, он никогда не примет меня, я это знаю наверняка… Да, – Скарлетт тяжело вздохнула и потянулась за большим клетчатым пледом – подарком Ретта, которой он в свое время привез ей из Ирландии, с родины ее отца. – Знаешь, мне так печально осознавать, что я буду похоронена не на Юге, не в Джорджии, а тут… – Не надо о грустном… Скарлетт передернула плечами. – Это правда… Вопросительно посмотрев на жену, Ретт решил быстро переменить тему: – Так как насчет моего предложения почаще бывать на людях?.. Тебе это не нравится?.. – Знаешь ли, – начала Скарлетт более энергично, чем от нее можно было ожидать, – знаешь… Там ведь всегда так много молодежи… Ретт непонимающе спросил: – Ну и что?.. – Ну… – Скарлетт замялась. – Мне это будет не совсем удобно… Однако Батлер быстро нашелся с возражением: – Ничего страшного… Скарлетт, дорогая, я просто не узнаю тебя… Ты что – стесняешься?.. Да, Ретт прекрасно понимал, почему Скарлетт за все время жизни на Телеграфном холме ни разу еще не была «в людях», почему она за это время так ни с кем и не сошлась – хотя женщин их возраста в этом квартале было более, чем достаточно… Просто Скарлетт стеснялась своей надвигающейся старости, она стеснялась своих морщин, своей седины, стеснялась того, что уже не такая молодая и красивая, уже не та «гордая южная красавица», какой все знали ее прежде… Точнее – совсем не молодая… Но то, что Скарлетт прекрасна до сих пор, у Ретта сомнений не вызывало – во всяком случае, он повторял это жене все время… Она опустила глаза. – Я никак не могу понять – почему же ты не хочешь пойти куда-нибудь в гости?.. Она промолчала. – Ага, – покачал головой Ретт, – понимаю… Ты просто стесняешься… Она промолчала и на этот раз. Ретт принял это молчание за согласие со своим утверждением. – Неужели?.. Нет, скажи честно – ты действительно не хочешь никуда ходить потому, что стесняешься?.. Я просто не узнаю тебя… Неужели ты – та самая Скарлетт, которая никогда и ничего в жизни не боялась?.. Нет, кто бы мог подумать… Скарлетт очень мягким движением руки перебила своего мужа. – Нет, я не то, чтобы стесняюсь… – Она, внезапно запнувшись, отвела взгляд. – Я даже не знаю, как тебе это сказать… Сделав выжидательную паузу, Ретт, очень серьезно произнес: – А что же?.. – Просто мне не совсем удобно… Однако Ретт не отставал. – Неудобно что?.. Скарлетт только поморщилась в ответ. – Так… Ретт непонимающе посмотрел на нее. – Это ты о чем?.. – Ну, понимаешь… – начала было Скарлетт, и тут же осеклась… Действительно, она и сама не знала, что удерживает ее от предложения Ретта. Надвигающаяся старость?.. Нет, Скарлетт давно уже смирилась с этой мыслью – она давно уже понимала, что рано или поздно красота ее померкнет, что лицо и шею избороздит паутина крупных морщин, что руки высохнут, что ее зеленые тигриные глаза потухнут… Это вполне естественно… Непривычностью своего нового положения?.. Нет, Скарлетт давно уже свыклась с тем, что она уже совсем не тот человек, которого все близкие знали и любили… Да и кто мог знать ее тут, в Калифорнии?.. Боязнь показаться смешной? Тоже нет: она, как совершенно правильно подметил Ретт, никогда и никого в жизни не страшилась… Скорее, наоборот – многие люди, даже те, которые внешне выглядели куда сильнее, боялись ее… Что-что, а за свою долгую жизнь Скарлетт хорошо поняла это. Может быть, ей просто не хотелось никуда идти, хотелось быть одной?.. Ей хотелось того самого одиночества, от которого она все время бежала? Впрочем, какое это одиночество – ведь рядом он, любимый… Скорее всего – именно это… Скарлетт со временем научилась ценить то состояние тихого покоя, от которого, будучи молодой, она все время бежала… Теперь покой – это блаженное состояние, когда ты сидишь в июньский тихий вечер в своей комнате, когда через открытое окно врывается легкий ветерок, когда в камине перед тобой весело потрескивает огонь, и ты можешь в любой момент увеличить его, подкинув несколько поленьев, – все это казалось ей пределом счастья… «Боже, никогда раньше не думала, что я превращусь в такую домоседку… Куда лучше быть вместе с Реттом, и так вот молча сидеть, наблюдая, как яркие языки огня жадно лижут сосновые поленья… Зачем нам еще кто-то нужен?.. Неужели нам плохо вдвоем?..» Так размышляла Скарлетт. Ретт не прерывал ее размышлений – хотя по улыбке, которая все время блуждала на лице его жены, он понял, что та все равно никуда не пойдет, как бы он ее об этом и не просил… Однако непонятно почему Ретт сделал еще одну, последнюю попытку. – Знаешь, напротив нас живет один престарелый отставной полковник – Джонатан Коллинз… Он, конечно, со странностями, больше всего на свете любит певчих птиц и старинные обычаи легендарных майнридовских пионеров времен покорения Дикого Запада, но, в то же время – очень порядочный, учтивый человек и, вне всякого сомнения – настоящий джентльмен… Даже несмотря на то, что в свое время воевал на стороне генерала Шермана. Скарлетт кивнула. – Да, я сегодня днем видела его… По дороге домой. Честно говоря, этот мистер Коллинз производит самое благоприятное впечатление… Ретт продолжал: – Я тоже его видел сегодня… Мы вместе прогуливались. Представляешь – он, оказывается участвовал в битве при Геттисберге! Представляешь, сколько общих тем для разговоров у нас с ним было!.. Так вот – завтра вечером в его особняке будет некое подобие вечеринки… Скарлетт безразлично переспросила: – Вот как?.. – Ну да… Он пригласил нас. – И что ты ему сказал?.. Ретт посмотрел на Скарлетт с нескрываемой любовью – той вновь захотелось, забыв все, броситься ему на шею и долго говорить что-нибудь хорошее… Или еще лучше – ничего не говорить, а только улыбаться… И Ретт все равно поймет ее. «Зачем нужны слова?.. – подумала Скарлетт. – Для чего люди вообще выдумали эти слова?.. Ведь и без слов все понятно…» А действительно – к чему они нужны?.. Особенно, между такими близкими людьми, как она и Ретт… Дождавшись, пока Скарлетт закончит свои размышления, он спросил: – Я сказал мистеру Коллинзу, что ты еще не совсем здорова… Поэтому не обещал ничего конкретного. Скарлетт вновь на минуту задумалась. – Может быть… Ретт отлично знал свою жену – все ее взгляды, вздохи, все ее «может быть». Во всяком случае, эта фраза прозвучала обнадеживающе… «Скорее всего – согласится, – решил он. – Нет, ей просто необходимо побыть на людях… Она ведь по природе… артистка, ей во что бы то ни стало надо показать себя… Не понимаю, почему она так этого стесняется?.. Ведь никогда раньше не замечал за ней ничего подобного… Только вот теперь…» Внимательно посмотрев на мужа, Скарлетт осторожно спросила: – А этот мистер Коллинз… – Да, дорогая… Скарлетт несмело продолжила: – Кто там еще будет?.. Ретт обаятельно улыбнулся. «Да, человек может измениться, он может постареть, он может стать совершенно седым, но улыбка… Нет, если человек обаятелен, то и улыбка его останется такой же, – подумала Скарлетт, глядя на Ретта. – Нет, он совсем не изменился… О, эта улыбка…» – Так кто там будет еще?.. – Какие-то его близкие друзья, которых я не знаю… Видимо, такие же отставные военные, ветераны армии генерала Шермана… Впрочем, будут и офицеры из армии конфедератов… Кстати, когда генерал армии янки Грант в семидесятых годах стал президентом, мистер Коллинз какое-то время был в его команде, – сказал Ретт. – Так что, не исключено, там будут и политики средней руки… Скарлетт поморщилась. – Не люблю политики, – произнесла она со скрытым раздражением. – Политики и политиков. Они все или шарлатаны, или просто бандиты… один Рудди Робертс чего стоит… Рудди Робертс, мелкий проходимец, приехавший в Калифорнию из штата Джорджия, родного штата Скарлетт, в прошлом году баллотировался в мэры Сан-Франциско. Его кампания закончилась страшным скандалом: дотошные калифорнийские репортеры выяснили, что он скупал голоса избирателей сотнями… Скандал был ужасный, и Рудди получил десятилетний срок, который отбывал в специальной федеральной тюрьме, построенной на острове, посреди залива… В тюрьме этот проходимец Рудди начал писать какие-то мемуары, которые с удовольствием печатали местные калифорнийские газетки… Весь Сан-Франциско регулярно читал их, плевался, обзывал мистера Искана самыми последними словами, но все равно читал… Как говорил в таких случаях Ретт: «Человеческая природа так несовершенна!» Да, Скарлетт не любила политики и политиков, а равно и всего, что с этими понятиями связано… А может быть, в ней говорила затаенная обида на этого грязного проходимца, опозорившего родную Джорджию?.. Может быть… А может – невеселые воспоминания, связанные с теми временами, когда так неожиданно для многих капитан конфедератов Ретт Батлер, бывший контрабандист, ударился в Атланте в политику?.. Да, во всяком случае – не исключено… Ретт прекрасно знал, что она никогда бы не пошла на вечер, где был бы кто-нибудь из «грязных политиканов»… Но он продолжал настаивать, он очень хотел вывести Скарлетт куда-нибудь в люди, и потому поспешил успокоить свою жену: – Нет, я же говорю, что мистер Коллинз – очень порядочный человек… А если там и соберется пара-тройка политиков, то разве что отставных, – сказал он. – Они уже вышли в тираж и потому неинтересны… Точно, как и я, – добавил он, смеясь. – Я думаю, это будет обыкновенная милая вечеринка в духе старой доброй Америки… Конечно, не такая веселая, как когда-то у нас, в Атланте… Но все-таки… Скарлетт на минуту задумалась, а потом произнесла неуверенно: – А ты сам не можешь пойти туда без меня?.. Ретт заулыбался. – Ну что ты!.. Она усмехнулась. – Но почему?.. Ведь в свое время ты мог… Ретт махнул рукой – мало ли что могло быть в «свое время»?!.. Ведь теперь время уже не его, время их – Ретта и Скарлетт. Ответ Батлера прозвучал на редкость безапелляционно и категорично: – Без тебя я никуда не пойду… Благодарно улыбнувшись, она произнесла: – Ну, хорошо… мне кажется, что после болезни я уже окончательно оправилась… Ретт быстро перебил ее: – Только честно: для тебя это – не в тягость?.. – Нет, что ты… Ретт прекрасно понимал, что Скарлетт на самом деле никуда не хочет идти, и что ее согласие посетить особняк мистера Коллинза – всего только вынужденная уступка ему, Ретту… – Вот и хорошо… Внимательно посмотрев на своего мужа, Скарлетт как-то задумчиво, словно что-то прикидывая в голове, спросила: – А когда вечеринка?.. – Завтра в восемь… Ну, так что же мне сказать мистеру Коллинзу?.. – испытывающе посмотрев на жену, спросил Батлер. Та, немного замешкавшись, произнесла: – Передай, что пусть ждет нас двоих… Ретт, поднявшись с кресла, подошел к телефонному аппарату – этому последнему новомодному изобретению времени, и, подняв тяжелую деревянную трубку, несколько раз с силой крутанул ручку. – Алло, девушка!.. Будьте любезны, соедините меня по номеру два-сем-два-два… Алло, добрый вечер, на проводе мистер Коллинз?.. С той стороны провода послышалось важное: – Слушаю вас… – Вас беспокоит мистер Батлер… – мягко произнес Ретт, сделав ударение на словах «вас беспокоит». – Очень приятно… Чем могу служить?.. – Я хотел сообщить, что мы с женой обязательно будем у вас на вечере… Мистер Коллинз, как и всегда, был сдержан в выражениях своей благодарности. – Спасибо, что соблаговолили принять мое приглашение, – произнес он. – Значит, не забудьте, ровно в восемь вечера… Просьба не опаздывать. Батлер по привычке улыбнулся в ответ – он, слушая голос собеседника, никак еще не мог свыкнуться с мыслью, что тот в этот момент не может видеть его. – Это вам спасибо, мистер Коллинз, – произнес он. – Спасибо за приглашение… Можете быть спокойны, мы не опоздаем. После этих слов Ретт аккуратно повесил трубку и, пройдя в каминную комнату, тяжело опустился в кресло напротив Скарлетт. – Ну, значит завтра в восемь… Значит, пойдем, дорогая? Скарлетт кивнула. – Да… |
||
|