"Ошибки здоровья" - читать интересную книгу автора (Леви Владимир Львович)

Запев. НЕИЗБЕЖНОСТЬ ХОРОШЕЙ ПОГОДЫ

Знай твердо, что вместе с телами мы очищаем и души больных. Но это — только пожелание. Гиппократ

ДВОРЕЦ ЗЕРКАЛ

письмо как лекарство


У слова «врач» (не нравится оно мне созвучием с «врать») в русском языке несколько близких почти-синонимов: медик, лекарь, доктор, целитель...

«Почти» — потому что значение каждого поворачивает немного в свою сторону: доктор — вообще ученый человек, необязательно медик; целитель в последние десятилетия являет какую-то альтернативу врачу в обычном понимании, ближе уже к магу или экстрасенсу; лекарь — звучит пренебрежительно, эдакий затрапезный ремесленничек от медицины, обслужка...

Это я к тому, как понимать возможную лечебность или целительность печатного слова.

Самая докторская, самая лекарская из моих книг имела первоначальное название «Разговор в письмах».

Увидела свет в начале восьмидесятых. Переиздавалась обильно, переведена на разные языки. (Перевод, художественно самый удачный — французский). Настроилась на переписке с моими читателями, большинство которых относит себя к числу «пациентов-заочников». Имя им. как изречено, легион, а после выхода этой книги — уже армия, только с обратным знаком.

Несметное множество безоружных перед судьбой, беспомощных перед собой, одиноких если не в жизни, то в смерти - вот воинство мое, и не командир я в нем, не начальник. А кто?» Назвавшись рядовым, не совру, но, быть может, что-то недоскажу...

...Началась книга с того, что папа мой (по профессии металлург, а по призванию как раз доктор), посетив одно из моих выступлений в большой аудитории, попросил меня дать ему почитать слушательские записки.

Больше ста штук их было — в основном, вопросы и просьбы личного характера, мини-письма.

Через пару дней папа записки вернул, но уже не в виде беспорядочной кучи бумажек, которую ему отдал я.

Все вопросы и просьбы были тематически сгруппированы и аккуратно наклеены на листы бумаги. Передо мной был развернутый план будущей книги, не одной даже — нужно было всего лишь ответить на поставленные вопросы: каждому написать письмо.

Из булыжников или из пляжной гальки можно построить дворец — был бы скрепляющий раствор. Из писем или записочек - как из видеокадров или кусочков звучащей речи - составить роман, пьесу, поэму, фильм... А можно и просто пустить их друг за дружкой — сюитой, серией — тогда получится старый добрый эпистолярный жанр, удобный для диалогов, для исповедей и проповедей...

Одна из версий «Разговора» вышла в 1988 году в издательстве «Физкультура и спорт». Название «Везет же людям» — довольно-таки неудачное; точен лишь сухонький подзаголовок: психология здоровья - хотя еще верней было бы: психология выздоровления.

Запомнился один из читателей, мужчина лет тридцати пяти, поблагодаривший меня за книгу: "Прочел — будто в месячном отпуске побывал на берегу моря под солнышком". А работал этот человек в тяжелом цеху, на одном из крупнейших московских заводов (я выступал там в библиотеке). Это был свежий отклик.

Еще годы потом — подкрепляющий урожай признаний, пиратские перепечатки...

Я же время от времени поступаю с этими текстами, как и с другими своими: вынимаю из морозильника памяти (да, первое дело с тем, что уже написано и отправлено к адресату, пускай даже только мысленному — забыть напрочь, освободиться); оттаиваю, перечитываю насвежо, погружаю в свое сегодня...

И — делаю то, что делаю вот сейчас.

Книги живут в режиме реального времени.

Каждое чтение каждым читателем — выход и здесь-и-сейчас. Любой текст, скоро ли-долго ли, замерзает, с неизбежностью обретая качества ископаемого; чтобы оживить его и сделать доступным для усвоения, нужны свежие ферменты сегодняшнего отношения.

Физически существующий автор, предпринимая публикации своих писаний, обязан соотносить их с переменами жизни, с новыми читателями, с новым собой: прежние тексты менять, дополнять, освежать.

К своим текстам я отношусь, как к любым другим, — насколько удается, внимательно и свободно. Как к собеседникам, с которыми могу и соглашаться, и спорить. Как к людям, которые могут меня разозлить, рассмешить, устыдить, заставить скучать. Иногда хочется их перебить, поправить, иногда вовсе заткнуть...

Главная сила письма — адресат.

Речь обретает мощность, когда обращаешься к живому, вот этому человеку. Когда знаешь, зачем ему твое слово, когда отдаешь себя этой надобности, как хирург операции, как пилот полету, как музыкант музыке. Тогда все слова и фразы, все составляющие до самой крошечной запятой, словно магнитные зернышки, выстраиваются по силовым линиям сверхзадачи в узор убедительности и красоты — и уже не ты пишешь, а тобой пишется, уже книга, письмо или стих вживую пишет себя тобой.

Случалось, я слал письма одному человеку в течение нескольких лет. а вместе они составляли письмо-симфонию во многих частях, с главной и побочными темами.

Как обрабатывается читательское письмо.

Берется подборка из многих сотен — как бы вскрываю почтовый ящик, помеченный ключевым словом (допустим, тонус). Выбираю самое представительное и выразительное письмо, самое яркое — одно, реже два или три, как вариации на одну тему. Редактирую, лишнее убираю, длинноты сжимаю, главное выделяю...

А иной раз из нескольких, близких по сути, сотворяю письмо как бы от совокупного человека (ведь и каждый из нас внутренне множествен...). Строжайшим образом устраняю частную узнаваемость. За все долгое время, пока публикуется моя переписка, ни одного нарушения личной тайны не было и не будет.

Зачем публикую письма?..

Чтобы дать читателю зеркала, в которых можно увидеть себя или что-то в себе, галерею, дворец зеркал...

Одинаковых людей не бывает, но однотипных характеров, однородных проблем и болезней — уйма. Публикация позволяет, работая с одним, помогать многим.

Подозревали, будто бы некоторые читательско-пациентские письма я пишу сам: форма, дескать, уж больно литературная, стиль узнаваем... Что на это ответить?..

Первое: читателей и пациентов моих обижаете. Какие иногда попадаются гении, какие великолепные стилисты, какие потрясающие поэты, куда мне до них.

Второе: спасибо за одобрение. Да, иногда я не только правлю ошибки в письмах ко мне, но и кое-какие слова заменяю на более точные. А в основном — лишь уплотняю и в должном порядке выстраиваю.

Все, что пишется для прочтения, должно восходить от читабельности к художественности.

Иначе — действия не возымеет.


ИЗНУТРЯВИНО ИЛИ ОШИБКИ ЗДОРОВЬЯ

Из беседы в редакции Журнала «Медицина и Жизнь»


Еще любимый мой вид общения, для печати пригодный. — устный разговор, живая беседа. Если в записи потом вычистить мусор и кое-что подразвить...

Корр. — Владимир Львович, ваша деятельность в обеих ипостасях — писателя и врача — активно продолжается и в новом тысячелетии... Чем вы заняты как писатель сегодня?

— Осуществлением сразу нескольких замыслов, или, как нынче говорят, литературных проектов. Недавно вышел в свет первый том новой моей серии «Доверительные разговоры». Общение с читателем — свободное, разнообразное, многожанровое. Проза и стихи, авторские рисунки и коллажи, лирика, эссеистика, юмор, музыка с нотами. Раньше я только мечтал о таком многомерном единстве выразительных средств, стремился к нему, а теперь осваиваю... Книги оформляю вместе с женой Наташей, мастером компьютерной верстки.

— Вам, наверное, надоели одни и те же вопросы, задаваемые на каждой встрече с читателями. И все же... Как пришли вы к выбору врачебной профессии? Когда и как дозрели до решения?

— Спасибо, это серьезнейший вопрос не только для меня — о побуждениях человека к врачебной деятельности. Я к нему возвращаюсь, стараюсь переосмысливать.

Скажу, может быть, странное. Выбор врачебной профессии мною совершен, но не завершен. Я имею в виду понимание смысла дела, призвания — и самоотождествление с ним. Меняется это и после сорока лет непрерывной практики и, наверное, дальше будет меняться.

Глаза все еще открываются...

В мединститут я поступил шестнадцатилетним юнцом.

Колебался — стать ли биологом, химиком, а может, геологом или геофизиком, науки о земле волновали.

Папа сумел углядеть момент моей растерянности и вставил промеж извилин свое собственное пожелание.

Сделал это мастерски, без нажима, так, что мне показалось, будто я сам вдруг прозрел и увидел свою дорогу пожалуй, это и вправду произошло, только на миг...

Еще важный семейный факт: бабушка, мама мамы, была детским доктором, очень хорошим. На мой выбор это влияния вроде бы не произвело, я даже не помнил об этом — бабушка погибла во время войны, работая с ранеными, я тогда был совсем малышом — но теперь понимаю, что тайное воздействие все же произошло..

Поступил наобум, еще не желая стать врачом, только исследователем мозга, думалки, как мы говорили, — очень меня занимало, как думалка работает, мечтал совершить открытие, чтобы человечество поумнело...

Что психиатром стану, понял к концу четвертого курса. Это был уже основанный на некоем опыте выбор.

Но ни тогда, ни даже лет через пять после начала работы, я еще не мог осознать, в какую великую и грозную стихию погружаюсь, чему отдаюсь — и по каким тайным стремлениям... До осознанности в этом вопросе начинаешь дозревать только году на пятнадцатом службы, если только, конечно, ты не такой сразу сложившийся нравственный гений, как доктор Чехов, Швейцер или Гааз...

— Какими же были те, первоначальные побуждения на сегодняшний, более зрелый взгляд?

— Смешанными — что естественно, и что плохо, если дальше не происходит фильтрации. И низкими, и высокими, и бескорыстными, и корыстными. Шла борьба мотивов. Сказать, что она окончилась, еще рано...


ЧТО ОБЩЕГО МЕЖДУ ИМПОТЕНТОМ И ЕГО КОШЕЛЬКОМ?


— Есть ли разница между пациентами первых врачебных лет и сегодняшними?

— За тот срок, в течение которого я наблюдаю и изучаю людей, черное может успеть показаться белым и наоборот. Изменился я сам, продолжаю меняться, вижу пациентов иначе, чем прежде, и понимаю, что разница между моими первыми и теперешними пациентами наверняка меньше, чем мне кажется.

Я — величина переменная; зато все, что я до сих пор увидал и что удалось продумать, — приводит к выводу, что суть человеческая — величина постоянная.

Сущность человеческих страданий, трудности характеров, сложности взаимоотношений, зависимости, конфликты и возникающие отсюда неврозы, законы наследственности, глубины душевной жизни, тайны развития личности, телесные и душевные болезни, судьба, любовь, смерть — все это данности, не зависящие от того, советекая ли власть у нас на дворе или антисоветская, коммунизм или капитализм.

— С чем теперь чаще обращаются к вам, с какими проблемами?

— Не веду статистики, но некоторые наблюдения и умозаключения могу привести. Нынешнее время существенно изменило, выражаясь научно, структуру обращаемости к психотерапевту.

Когда я начинал, например, было много алкоголиков, как и сейчас, но наркоманов мало, а сейчас просто обвал.

Неврозов, страха, фобий, в общем, столько же, сколько всегда, но поводы меняются. Больше стало боящихся авиаполетов и лифтов, а вот трамваев, машин и собак уже почти не боятся.

Раньше боялись шпионов и стукачей, теперь в моде мания порчи — и того хуже, заказной порчи.

Люди стали откровеннее, свободнее признаются в своих бзиках, охотнее лечатся, если им это мешает. Терпимость общества к странностям и болезненным отклонениям психики отдельных своих представителей начинает в целом возрастать, это хорошо, но... Доза психотерпимости в нашей Госдуме и в кремлевских коридорах давно и, кажется, безнадежно превышена.

Дает себя знать повышение непредсказуемости существования, агрессивность и жестокость среды, отсутствие какой-либо общественной заботы и защищенности человека. Гораздо многочисленнее стали депрессии и состояния тлеющей и обостряющейся, как зубная боль, боли душевной... Эти состояния, чреватые самоубийствами и криминальными исходами, я назвал «психалгиями», помощь при них должна быть точной и незамедлительной.

— Правильно ли толковать ваш ответ, что меняются не столько пациенты и их проблемы, сколько отношение к этим проблемам?..

— Меняется характер отношений между людьми, а это меняет и относительный вес той или иной проблемы.

Заикающихся, например, на душу населения сегодня ровно столько же, сколько было, когда я начинал работать. Зато импотентов — а это страдание психофизиологически точно той же природы, что заикание, только на ином уровне — стало гораздо больше.

— Неужели так катастрофически успели ослабнуть представители сильного пола?

— Нет, но очень уж выросло сексуально-психологическое давление на мужчин. Давит и возрастающая требовательность так называемого слабого пола — как к потенции мужчины, так, и в гораздо большей степени, к его кошельку: давит переполнение телеэфира порнухой; давит медицинская реклама: ты импотент или вот-вот им станешь, внушает она, — кушай наш препаратик, и все будет хоккей... А при этом психологическая образованность наших дам растет медленно и не в ту сторону...

Входит в моду выяснение отношений в семье через посредство психолога. Раньше по вопросу измены мужа обращались в партком, а теперь ко мне. Проблемы учебы в мое школьное время решались с помощью ремня, второгодничества или ремесленного училища. Теперь к ремню прибавились денежки и психолог опять же, но...

Что еще вам поведать?.. Радостно ли узнать, что многие из таких, кого в брежневские и даже в горбачевские времена пихали в психушки в качестве шизофреников или опасных для общества психопатов, сегодня преуспевают, разъезжают в иномарках, владеют большой собственностью, избираются на высокие должности?..


ПОЧЕМУ МЫ ПЕРЕСТАЕМ ВЕРИТЬ В ТАБЛЕТКИ?


...А при всем том — в сути человеческих дел, забот и невзгод мало что меняется даже по сравнению со временами древнеегипетскими и библейскими, тем паче временами Римской империи... Если почитать Сенеку, его рассуждения о болезнях, о жизни и смерти, то станет очевидно: человек уже не первое тысячелетие стоит перед все теми же вопросами бытия и небытия...

Я сейчас заново увлекся Чеховым — увлекся не только как писателем, но и как врачом, а врачом он был того же качества, что писатель. Великий доктор Антон Павлович Чехов мне показал с ясностью дважды два, что проблемы нашей отечественной медицины остались в основном теми же, что в его времена.

Медицина развивается технически, как все в наше время, но психологическое положение больного, степень невежества и пороки медиков, конфликт между коммерциализацией медицины и ее сущностью остаются прежними, а кой в чем и неприятно обострились...

— Однако некоторые проблемы за век, отделяющий нас от Чехова, человечество все же решило. И в общей медицине, и в психиатрии применяется множество эффективно действующих средств...

— Верно, не спорю — как верно и то, что сегодня вся мировая медицина вошла в крупный кризис, смысловой и этический. Кризис доверия, кризис совести.

— Как вы относитесь к лекарствам? Назначаете ли своим пациентам? Принимаете ли сами?

— Хорошо отношусь, но с осмотрительностью. Назначаю и принимаю, но, -  Внутренне помолясь — когда совсем уж невмоготу, в малых дозах... Предпочитаю медленное естественное выздоровление быстрой искусственной «поправке», чреватой разбалтыванием организма.

— Постоянно появляются и рекламируются какие-то новые препараты. Неужели каждый из них лучше прежних?

— Неужели обувь каждой новой модели обязательно лучше тех, что носили вчера?..

В медицине старый друг лучше новых двадцати двух.

К примеру, эуфиллин — чудесный препарат для сосудов мозга и сердца, сильный и мягкий, гармонично вписывающийся в естество, сам себя умеряющий. Позабыт-позаброшен, врачи уже не знают его, хотя еще выпускается и в аптеках есть...

Как-то еще можно понять тех, кто гоняется за модной одеждой. Но предпочитать лекарство только потому, что оно новое... Опасная дурь.

И обидно за старые добрые средства, незаслуженно забываемые. Как и за добрые старые книги, добрых людей, добрую музыку, добрые мысли...

— Но почему же все-таки знаменитые лекарства, когда-то хорошо помогавшие многим больным, теперь не в моде? Уже не действуют — или?..

— Вот главное: любое лекарство в каком-то проценте случаев не помогает — не действует, а в каком-то действует либо наоборот, либо не в ту сторону, вбок куда-то — и побочное действие становится основным.

Это общий закон. Не только для лекарств. Для всего на свете. Нет панацеи и не может быть никогда. Но люди ее непрерывно ждут, неизбывно хотят, и на этом противоречии создалась целая психология, она и работает в лекарственном бизнесе. И далеко не только в нем...

Когда я был начинающим психиатром, психотропные средства только еще входили в почет — новые (теперь уже старые) препараты с мощным (теперь уже относителыю слабым) воздействием на психику. Сообщали о фантастических результатах, говорили, что это революция в психиатрии. Казалось, еще немного, и с психическими заболеваниями будет покончено.

Психотропные средства в обиходе и нынче, их стало гораздо больше, они действуют сильнее, прицельное.

Есть люди, живущие на психотропах годами и даже десятилетиями, для них это решающая поддержка, как, скажем, для диабетиков инсулин. Но увлечение уже меньше. Уже ясно, что побочное действие слишком часто перевешивает лечебное; что и эффект лечебный ограничивается лишь воздействием на симптомы, но не устраняет причин; что в препаратном буме забыли о таких испытанных средствах, как человеческое слово, человеческий взгляд, человеческое прикосновение...

«Не назначайте лекарств... Не хочу подсаживаться.»

Все чаще слышишь такое от пациента и видишь — в опасливом взгляде на рецептурные бланки...

В лекарства особенно горячо верили в 20—30-е годы, после появления первых сильных иммунных и гормональных препаратов, и два десятилетия после войны, когда восторжествовали мощные антибиотики. Сейчас вера эта пошатнулась, хотя никогда еще мы не знали такого изобилия лекарств чуть ли не на все случаи жизни.

— Но почему же?

— Всякое увлечение несет в себе неизбежность спада, отмашки — всеобщий закон волнообразности, неискоренимый маятник. Всякое заблуждение обязательно поменяет свой знак на обратный, и не один раз, а много...

Сегодня медицина технизирована, химизирована, коммерциализирована. Нагромождение отчуждения, лжи и манипулирования. А больные — все те же люди, что и во времена гиппократовы. Все те же малые детишки-зверушки, которые ждут своего Доктора Айболита...

Они не хотят, чтобы врачи закрывались от них лекарствами, приборами, аппаратами, иглами и прочей амуницией. Хотят живого общения и непосредственного влияния. Как и в стародавние времена, хотят видеть во враче Человека. Которому Можно Верить. Чтобы Доктор на них смотрел, слушал, чтобы разговаривал... Хотят живого прикосновения и улыбки, хотят врачебной ласковой строгости, хотят, чтобы с ними возились. Таблетка же, будь это даже великий, знаменитый и всемогущий веломотоциклин, — таблетка безлична, бездушна...

А есть ведь еще и те, кому недостаточно и общения с Человеком, Которому Можно Верить. Кому хочется не просто верить, но знать, как все происходит — и быть не только потребителем, но и сотворцом своего здоровья.

- Настороженно-отрицательное отношение к лекарствам — явление уже массовое. Почему?..

Потому что многие фармацевтические фирмы «засветились» недобросовестностью. Нагому что реклама лекарств — навязчивая, оголтелая как и вся реклама. Потому что лекарственное вторжение не подкрепляется психологическим уровнем работы, душевностью, а довольно часто и «подкрепляется» наоборот — человека вгоняют в коммерчески выгодные болезни... Потому что лекарства вызывают лекарственные зависимости, а люди этого уже не хотят.

Задача медиков в наступающем тысячелетии — научиться соединять разные методы и уровни лечения, создать, верней, воссоздать Целостную Медицину...


«СНИМУ ПОРЧУ, СНИМУ ДЕВУШКУ»...


— Как вы относитесь к психоанализу? Насколько он применим и приемлем в наших условиях?

Мое мнение: настоящим психоаналитиком на всем земном шаре был только один человек. Имя его — Зигмунд Фрейд. Все остальные психоаналитиками лишь величаются — все имитаторы, искренние либо лукавые...

Хотя Фрейд хотел думать, что создал тиражируемый метод — его в настоящем фрейдовском качестве невозможно ни повторить, ни как-либо развить.

Самые порядочные и талантливые из учеников Фрейда пошли другими путями, своими... На Западе получил развитие не психоанализ, а психобизнес.

— А у нас он тоже есть?

— Разумеется. С нашенской спецификой. Взгляните в любую газету объявлений, раздел «Разное». «Обеспечу успех», «приворожу», «сниму сглаз и порчу», а рядом — «сниму квартиру, сниму свадьбу, сниму девушку»...

Всерьез говоря, психобизнес — дело, как мир, старинное, никуда мы от него не денемся. Психобизнес — это и наркология, и астрология и эзотерика, и разные секты...

— Обязательно ли, с вашей точки зрения, для психотерапевта медицинское образование?

— Нет, психотерапевтом может быть и человек, не имеющий медицинского диплома. Но обязательно душевный и талантливый, с пониманием и призванием...

Если психолог — допустим, школьный или производственный — работает добросовестно, он всегда оказывает и психотерапевтическую помощь, это получается просто само собой. Есть сильные психотерапевты даже и без психологического образования. Я таких знаю и среди педагогов, и среди юристов, и среди массажистов и парикмахеров, и среди таксистов...

Уметь выслушать человека, проникнуться им, сказать точное слово — этого иной раз достаточно для спасения...


МОЙТЕ ДУШУ ПЕРЕД РАБОТОЙ И ПОСЛЕ...


— Обязательно ли врачу и психотерапевту каждый раз «пропускать» пациента через себя, сопереживать ему, резонировать эмоционально?

— Совершенно необходимо. Но — управляемо, под контролем отстраненного самосознания, только так.

Сопереживание осознаваемое и управляемое, освобожденное от эмоциональной зависимости, и есть сострадание — главное условие настоящего врачебного общения.

В жизни сострадание пожирается нехваткою времени, сил и того, что я называю душевной емкостью.

Емкость эта может сильно уменьшиться простейшей усталостью, и тогда приходится работать безрезонансно — на автопилоте, пользуясь наработанным опытом...

— Чтобы успешно помогать, должен ли сам врач быть здоровым?

— Вовсе не обязательно. Можно выигрывать битвы за здоровье пациентов и будучи глубоко больным — как это сотни раз делал тяжко страдавший смертельным недугом великий врач Антон Чехов.

Библейское пожелание «Врачу, исцелися сам» относится не к физическому и даже не к психическому, а только к нравственному здоровью. К духовному уровню.

— Что вы считаете этически запретным во врачебной и психологической работе? Опуская, естественно, криминальные случаи...

— Нельзя ни осознанно, ни неосознанно решать свои проблемы за счет пациентов, манипулируя ими.

Врач должен быть чистым листом, куда вписывается история жизни и болезни пациента, его боль и его душа.

На время общения с пациентом о своих болях, своих трудностях и кризисах врач должен категорически забывать. Если это не удается — иди отдыхать, лечись, приводи себя в порядок. Мой душу перед работой. И после.

— Врачи, часто говорите вы, не боги и не святые... Наверное, не каждый ваш пациент вызывает у вас симпатию. Как вам удается преодолеть негативное отношение к несимпатичным для вас пациентам? И всегда ли удается?..

— Конечно же, не всегда. Но границы расширяются.

По характеру не добряк, могу и прибить — но теперь мало кому даже при сильных стараниях удается зажечь во мне необратимую антипатию. Если только я понимаю, почему человек такой, я уже не могу плохо к нему относиться, каким бы он ни был и как бы ни навредил лично мне.

Когда вглядываешься в подноготную, в изнутрявину, в любом подонке разглядишь ребенка..


АНТИМИР ВНУТРИ НАС


— Помнится, в одной из ваших книг есть фраза: дети воспитываются половозрелыми детьми...

— Именно. Бывают, конечно, и детки весьма омерзительные. Плохо переношу людей фашистского типа...

— Этот тип не относится ли к психопатологии, к психическим заболеваниям?

— Когда как... Гитлер был психопатом истероидного уклона, сексомазохистом и психосадистом, но вместе с тем и хитрым, трезвым субъектом. Сталин, по диагнозу Бехтерева, был параноиком. Подозрительность его доходила до мании преследования. Бывали у него и моменты слабости, и депрессии. Но с этим вместе было и психическое здоровье, энергия, воля, ум игрока и артистизм, гипнотически действовавший на окружение...

Короля играет свита. Гипнотизм Сталина, как и гипнотизм Гитлера, был производным от иерархического положения, от той крайней ступени на лестнице авторитетов, где человек получает неограниченную власть над судьбами других... На этих ступенях меняются психологические координаты, человек по-другому мыслит и чувствует.

Мир власти — психологический антимир.

— Можно ли в этом антимире оставаться здоровым? Что в нем происходит с душой, что от нее может остаться?..

— Есть разница между здоровьем психическим, здоровьем душевным и здоровьем духовным. Есть разные уровни человеческого существа, разные жизненные измерения. Психически здоровый человек способен здраво оценивать обстановку, все нужное помнит и хорошо рассчитывает, принимает решения, соответствующие своим целям, достаточно владеет собой, может притворяться...

Но это вовсе не значит, что человек и душевно здоров.

В душе он может быть полным ничтожеством. Может быть совершенно раздавленным обстоятельствами, безумно зависимым от каких-то людей, от алкоголя или наркотиков, испытывать страхи, тоску, ощущать себя опустошенным, не хотеть жить, калечить и убивать себя или других — и быть при сем психически здоровым!..

Сейчас таких душевнобольных — массы; психически же среди них больны лишь немногие.

А можно быть и психически больным, но душевно и духовно здоровым. Во многих случаях именно психоз защищает душу от гибели, как ни странно это звучит...

— Духовное и душевное здоровье — разве не одно?

— Как понимать... В христианском понимании душа находится в человеке, в его пределах — так сказать, по горизонтали. А дух — на вертикали, которая в человека входит и выходит — как говорят философы, трансцендируется... Вертикаль эта — предуготованная к развитию данность, как речь или прямохождение. Некая антенна для приема сообщений Свыше, от Мирового Целого...

Если человек отсечен от своей вертикали, он неминуемо движется вниз — чахнет и гибнет духовно, звереет и перестает быть человеком. При этом может оставаться вполне здоровым и благоденствовать, что мы и видим на примерах многих матерых злодеев...

— Как вы вообще определяете — что такое здоровье и что такое болезнь?

— «Что такое хорошо и что такое плохо»?..

Здоровье — полная жизнеспособность и полнота жизни, гармония всех ее составляющих. А болезнь...

В последнее время все больше нравится такое определение: ошибка здоровья.

— Не поясните ли смысл? И примеры...

— Смыслов много, примеров хоть отбавляй.

Писатель Роберт Пени Уоррен сказал: «Если бы человек знал, как жить, он никогда бы не умирал».

Утверждение экстремальное, писатель явно загнул, но загнул по идее верно, в ту степь...

Здоровьем можно считать хорошее осуществление хорошего проекта - Замысла о Человеке. Физическое бессмертие никаким проектом, как опыт показывает, не предусматривается, но стремление к нему заложено в нас не напрасно — это тоже проект, космический...

Мне кажется, вполне естественно понимать наследственные болезни как ошибки здоровья на уровне программирования, проектирования; а болезни приобретенные — как ошибки осуществления проектов.

В жизни те и другие смешиваются. Вот болезни инфекционные — вирусные, бациллярные. Что нас предохраняет от них? Защиты, выстроенные здоровьем, врожденным или приобретенным, — защиты, именуемые иммунитетом. Организм, обладающий иммунитетом к заразе, на клеточном уровне знает, как ее задержать на подступах — знает и делает, правильно делает.

А организм с отсутствующим или нарушенным иммунитетом совершает ошибку: впускает в себя врага. Развивающаяся картина болезни являет собой смесь последствий ошибки — поражение организма инфекцией — и усилий организма исправить ее: уничтожить врага и построить заслон — выработать иммунитет.

Если получается — здоровье наше в какой-то мере умнеет и больше этой ошибки не повторяет.

— А другие ошибки?..

— Другие ошибки на разных уровнях оно, к сожалению, продолжает делать. О них я пишу...


БОЖИЙ ДАР И ЛЕВИШНИЦА


— Что вам помогает жить? Что или кто спасает в критические моменты?

— Вера.

— И это все?.. Это одно?

— Мало?.. Вера, она же доверие Жизни, дает силу пройти сквозь невозможное, и уж тогда поспевает подмога: является друг нежданный, какое-то жизненное изменение, или в тебе самом что-то вдруг просыпается...

Спасали и спасают хорошие книги, хорошие люди, хорошая музыка, хорошая работа, хорошая погода, в конце концов! Ведь не бывает, не может же быть такого, чтобы она навсегда исчезла, погода хорошая!..

— Вы счастливы?

— «Счастлив, кто посетил сей мир в его минуты роковые...» Российские минуты измеряются поколениями...

Много раз бывал счастлив и видал многих в состоянии счастья. Но именно в состоянии, а не в бытности...

— «Кто постоянно ясен, тот просто глуп»?

— Не спутаем счастье с кайфом, жизнерадостность с эйфорией, благодать с благодушием, божий дар с яичницей... Постоянно счастливый человек — либо шедевр природы, либо святой, либо клинический экспонат.

— Кстати, о яичнице. В одной из своих книг вы обмолвились, что имеете собственный рецепт ее особо вкусного приготовления. Не поделитесь ли?

— Охотно. Если у вас в доме есть вода...

1) Яичница с чесноком на воде и подсолнечном масле (левишница): на сковородку мелко шинкуется чеснок, наливается немного воды и масла, сковородка ставится на огонь, яйца разбиваются и выливаются на сковородку, яичница жарится... Жутко вкусно, особенно в сопровождении салатной зелени и левионеза (см.ниже).

2) Левионез: соевый майонез с добавлением острого индокитайского соуса, тоже соевого — на стакан майонеза одну-две чайные ложки. Размешать до образования однородной массы; отменнейшая приправа для разных блюд, от котлет до салатов.