"Эскимо с Хоккайдо" - читать интересную книгу автора (Адамсон Айзек)

1

В девяти случаях из десяти я — хороший парень. Верю в непротивление злу насилием, интеллигентный разговор, творческую свободу и прочую хрень. При всем том я не претендую на широту взглядов. Как я всегда твержу моей соратнице Саре, широта взглядов — это просто костыль. Объективность? Это для слабаков. Я — журналист, я должен влезть в гущу событий, наступить кому-то на мозоль, затеять небольшую кумитэ.1 Если долг зовет, я способен громить номер сайгонской гостиницы заодно с шепелявыми «плохими мальчиками» из рок-группы «Высокие дебилбелы», играть в покер на раздевание с привратниками Запретного города2 или заняться армрестлингом с громилами из Триады на последнюю таблетку декседрина.

А также дать по морде кинорежиссеру.

После этого инцидента я сказал Эду, нашему главному редактору: если я начну щадить чьи-то чувства, откуда возьмутся горячие публикации, которых верные читатели «Молодежи Азии» во всем мире, мои славные подростки, ищут в каждом выпуске?

Эд ответил, что в принципе со мной согласен, однако журнала на принципах не издашь. И отправил меня в отпуск. Принудительный отдых для поправки здоровья в какой-то дыре в горах Хоккайдо. Послать меня на каникулы в Японию — все равно что Дина Мартина3 в Лас-Вегас на лечение, но коли Эду втемяшится в голову идея, он цепляется за нее, как за выигрышный лотерейный билет.

Как раз когда я подумал насчет Эдовых идей, что-то скользнуло по моему загривку. Мгновенно развернувшись навстречу противнику, я мысленно перебрал имевшееся в номере оружие. Дешевая керамическая лампа в форме кота, неподъемный деревянный стул, чернолаковая ваза, набитая искусственными тигровыми лилиями. Ничего, справлюсь голыми руками и ногами. Разве что нунчаки из китового уса могли бы пригодиться, подарок Ассоциации Водных Драконов, профсоюза рыболовов и поэтов-любителей из Цукидзи. В 91-м меня пригласили судить их ежегодное состязание по танка и с тех пор звали каждый год, но сколько поэзии о тунце может выдержать человек?

Однако в данный момент от нунчаков никакой пользы. Они валялись в кейсе вместе с запасом бумаги и авторучками. После пинг-понговых волнений в Дананге мне не доводилось пускать нунчаки в ход, но я возил их с собой как талисман. Удивительно, до чего привязываешься к некоторым вещам.

При виде нападавшего я понял, что чаки не понадобятся: бессловесный противник взирал на меня с покрытого ковром столба — наверное, кошка и не такое видела. Весьма вероятно, поскольку это была гостиничная кошка, проживавшая со мной в номере отеля «Кис-Кис».

Кошка облизывала лапу, ту самую, которой только что потрогала меня — похоже, хотела избавиться от моего запаха. Странное животное. С другой стороны, если всю жизнь проводишь в одной и той же комнате, а посторонние люди что ни день появляются в твоем жилище и исчезают вновь, это должно как-то отразиться на психике. Даже если ты кошка.

Я хотел ее погладить, но она спрыгнула со столба и затрусила под кровать. В отеле «Кис-Кис» постояльцу предлагают выбрать сожителя из тридцати трех пород, официально признанных Японской ассоциацией любителей кошек. Абиссинскую, египетскую мау, картезианскую, селкирского рекса, норвежскую лесную. Что угодно — пикси-боб или рагамаффин или американская жесткошерстная. На ваш вкус — мальчик или девочка. Мне лично все равно. Я так и сказал Дневному Менеджеру: я вовсе не поклонник кошек.

— Нет ничего постыдного в том, чтобы считаться поклонником кошек, — с северным акцентом возразил Дневной Менеджер. — Большинство наших гостей охотно причисляют себя к этой категории. А раз вы не из их числа, вы сами тут сойдете за редкую породу. За весьма редкую породу. — И он с улыбкой вручил мне ключи и рассказал, с какой кошкой мне предстоит делить номер.

То была самка японского бобтейла весом в шесть фунтов и с безукоризненной родословной. Короткий пушистый хвост, который фанатики именуют помпончиком. Девочка любит воду и общение. Дневной Менеджер сказал, что мне, писателю, будет любопытно узнать: кошек завезли в Японию из Кореи, чтобы спасти драгоценные рукописи от мышей.

— Кошки всегда были друзьями писателей, — заключил Дневной Менеджер, после чего пустился рассуждать о межпородном скрещивании, об отличиях между сиамками с Бали и с Явы, а также между носиком окраса лилак-пойнт и носиком сил-пойнт. Правда, я только теперь сообразил: имя моей соседки он так и не назвал.

Я побродил по отелю, восхищаясь упорством, с каким владельцы развивали кошачий мотив. Каждый этаж был посвящен отдельной разновидности. Третий именовался «Дух дома», и вдоль коридора висели расфокусированные снимки сонных декоративных котов, белых и пушистых. «Коты-ковбои» на втором этаже были представлены картинами в стиле Нормана Рокуэлла4 с тощими деревенскими котами, которые ловили полевых мышей и гонялись друг за другом среди высокой травы. Мой этаж именовался «Кошачья метрополия», и здесь имелась мультяшная мозаика, изображавшая кошачий мегаполис. Крутые кошаки на дискотеке, коты-байкеры на мотоциклах, деловые коты, спешащие на метро, поножовщина между уличными котами и даже коты в очереди за билетами на мюзикл «Кошки».5

Конечно, страсти по кошкам перехлестывали через край, но тяга японцев к китчу вообще непреодолима. В таком духе разукрасили, например, «Карповый отель» в Иокогаме или четырехзвездочную «Спящую мартышку» в Ойте.

Ну, так я думал, пока не увидел бассейн. Над ним нависал воздушный шар высотой с «Мейсиз»6 — китайская кошечка-зазывала. Такие сидят в любой витрине и машут лапкой, приглашая войти. Мало того: вода в бассейне была белой, так что издали он смахивал на гигантскую миску молока.

Дневной Менеджер уверял, что вода хуже не сделалась. Безобидный пищевой краситель, твердил он. Под душем сразу смоется, никаких проблем. Он клялся, что все правила гигиены и безопасности соблюдены, и буквально умолял меня окунуться.

Нога моя не ступала в воду с тех пор, как на вечеринке по случаю премьеры «Секс-призрака Вин-Чуня IV» меня угораздило спасти ручного шимпанзе Анны Вонг. Дневному Менеджеру я об этом рассказывать не стал, ограничившись добрым советом: если пьяный шимпанзе будет тонуть на ваших глазах, предоставьте его своей судьбе. Дневной Менеджер лишь кивнул — похоже, он так и подозревал.

По-настоящему на нервы мне действовали отнюдь не кошки и даже не молочный бассейн, а лестницы. Пользовать их было нельзя, потому что их ремонтировали. Понятия не имею, как можно пользовать лестницу, но объявление гласило: «Лестницы не пользовать. Сломано. Мы чинить. Персонал отеля „Кис-Кис“ благодарит вас».

И вот я стою на пятом этаже, то бишь в «Кошачьей метрополии», на ковровой дорожке с узором в виде отпечатков лап, и дожидаюсь лифта. Я всегда избегаю лифтов. Терпеть их не могу, и это вовсе не иррациональная фобия. Я мог бы вам порассказать… впрочем, это уже другая история. Скажем так: у человека моей профессии хватает изобретательных врагов.

Двери лифта открылись, и передо мной предстал сухопарый старик в ливрее винного цвета. Безукоризненно стильное облачение, вплоть до шляпы-коробочки, нахлобученной под точно выверенным углом. Несмотря на сутулость, старикан оказался выше большинства японцев своего поколения — на глаз, судя по торчавшим из-под шляпы седым прядям, я дал ему шестьдесят с хвостиком. Он высунулся из лифта, волнообразно изогнул торс и попытался сложить губы в улыбку, позабытую двадцать лет назад.

— Я — Ночной Портье, — сообщил он.

Я кивнул ему и вошел в лифт. Вероятно, следовало поклониться, но при одной мысли о поездке в лифте хорошие манеры вылетели из головы. Они у меня и так не слишком стойкие; впрочем, это не страшно, ведь я — гайдзин.7 Американцу прощается все, пока он не тычет хозяевам в глаза палочками для риса. Двери лифта сомкнулись.

Вместе с нами в лифте ехал тощий котенок с короткой шерстью. Мелкий такой, костлявый, дерганый. В кино его сыграл бы Стив Бушеми.8 Наверное, ему то и дело роняли на хвост тяжелые чемоданы, или, катаясь целый день вверх-вниз, он испортил себе вестибулярный аппарат. Да уж, малышу не позавидуешь. Не знает, куда себя деть, точно подросток в комнате без телевизора.

Пока мы ехали, Ночной Портье явно ко мне присматривался, даже губы раздвигал, будто хотел заговорить, но лишь втягивал в себя воздух с присвистом и шлепал губами. Поначалу, услышав этот звук, я оборачивался к портье. Портье таращился на меня, я вежливо улыбался и снова утыкался взглядом в пол. Затем свист и чмоканье повторялись.

Мы остановились на четвертом этаже. Двери лифта открылись, хотя никто его не ждал, разве что две одинаковые мраморные кошки посреди пустого холла. Двери медленно затворились, и мы поехали вниз. Наконец Ночной Портье заговорил:

— Я думал, вы уже выехали.

Произнося свою реплику, он смотрел не на меня, а на числа, вспыхивавшие над дверью лифта, — люди всегда на них смотрят. Странно, что это место еще не додумались занять под рекламу.

— В смысле? — переспросил я.

— Я думал, вы уже выехали, — повторил портье.

— Нет, — усмехнулся я. — Только вчера въехал, так что какое-то время поживу.

Портье опять зашлепал губами. С таким влажным чмоканьем мясо отделяется от кости. Я заставил себя улыбнуться, когда портье подался вперед и уставился на меня, будто на загадочный дохлый мусор, выброшенный волной на берег.

Самая длинная поездка в лифте за всю историю Вселенной подошла к концу, двери распахнулись, и я увидел вестибюль, кишевший кошачьими статуями, картинами с изображениями кошек и живыми кошками, болтавшимися у всех под ногами. Не слишком типичный гостиничный вестибюль, но по сравнению с лифтом — прямо-таки оазис здравого смысла.

— Дэва маша,9 — попрощался я со стариком, не забыв на сей раз поклониться. Ночной Портье ограничился легким наклоном головы — при его сутулости это вполне сошло за поклон.

Обе сиамки, постоянно крутившиеся возле стойки дежурного, взирали на мое приближение со свойственной этой породе аристократической и высокомерной гримасой на заостренной мордочке. Звали их Либер и Штоллер, хотя лично я окрестил бы их Леопольдом и Лёбом.10 Завидев меня, Дневной Менеджер широко улыбнулся, и я постарался отплатить ему той же монетой, целеустремленно направляясь к выходу.

— Вы всем удовлетворены, господин Чака? — окликнул он меня.

— Все прекрасно! — я слегка махнул рукой на прощание, однако Дневному Менеджеру этого было мало.

— Вы, кажется, успели познакомиться с Ночным Портье? Сегодня он дежурит и готов исполнить любое ваше желание.

— Замечательно! — сказал я, еще чуть-чуть продвигаясь к двери.

— А ваша соседка в порядке?

— Кошка? Да-да, отлично. Отличная кошка.

— Она — особенная, правда? — Менеджер засиял, будто новая монетка. — Шубка белая, как первый снег. Мы, конечно, не вправе оказывать кому-либо предпочтение, но перед этой кошкой я устоять не могу. Я всех кошек люблю, каждую по-своему, но эта — божественна, не правда ли? Царственные манеры.

Я выжал из себя улыбку.

— Знаете, — гнул свое Дневной Менеджер, — тысячу лет тому назад император Итидзё11 присутствовал при рождении пяти белых котят и издал указ: растить их в его дворце в Киото как принцесс крови. Когда я смотрю на ее шубку, на ее осанку, мне приходит в голову: а что, если ваша кошка — прямой потомок тех царственных особ?

И при этой на редкость приятной мысли ангельское личико Дневного Менеджера расплылось в улыбке еще шире.

— Звезда помета, — ляпнул я.

Он изо всех сил постарался удержать на лице улыбку.

— Доброго вам вечера, сэр!

Я в сто первый раз кивнул и вышел на улицу.

Прогуливаясь по крошечному городишке, я почти не встречал прохожих. Не заметил ни одного офиса. Даже лапшевни не нашел. И оглянуться не успел, как снова очутился в номере отеля «Кис-Кис».

Ни с того ни с сего подумалось: уж не начал ли я стареть?

Вот так, вдруг.

Редактор намекал, что пора мне переходить на работу в «Генеразию Икс» — наш веб-журнал для демографической прослойки от 20 до 31 с половиной года. По словам редактора, это был бы вполне логичный следующий шаг. На это я мог сказать одно: нормальный журнал не может именоваться «Генеразия».

— Но это ведь не журнал, — напомнил он, — а веб-сайт. generasiax.com.

Даже Сара — Сара, которая впервые появилась в «Молодежи Азии» дерзкой девятнадцатилетней девчонкой, панк-рокером, сплошь в пирсинге и с заветной мечтой — умереть, имея больше дырок в теле, чем у Джона Диллинджера,12 — даже Сара намыливалась в «Генеразию». И сколько б она ни отрекалась, я слышал, как в момент слабости она обмолвилась насчет «карьеры».

Эд говорит, что «Генеразия» откроет мне новые горизонты, даст шанс заняться животрепещущими темами. Я пошарил пару раз в Интернете и выяснил, какие такие животрепещущие темы: как добиться повышения кликайте сюда бестселлер МакМагона «Кто твой папочка? Как вынудить босса сказать да!»; как носить костюм кликайте сюда 20 % скидка на большие размеры; как накачать пресс кликайте сюда 40 % скидки на «Тренажерах Джима»; как подцепить девчонку в баре введите почтовый индекс бары вашего района; как иметь больше секса и лучший секс кликайте сюда советы от порнозвезд, и как купить лучшую автомагнитолу кликайте сюда, подслушать секреты лесбиянок!

Я так Эду и сказал: в тот день, когда мне предложат писать подобную гиль, я сломаю карандаши и уйду в горы Тибета к повстанцам-кхампа.13

— Время не стоит на месте, — вздохнул Эд. — Ты, главное, подумай.

И вот я сижу на принудительном отдыхе в дурацкой гостинице посреди захолустного Хоккайдо и думаю.

Знай я заранее, до чего дело дойдет, я, может, пару недель назад и не вмазал бы японскому режиссеру, почетному гостю Чикагского кинофестиваля. Нет, все-таки вмазал бы.

Звали этого деятеля культуры Исяо Тонда. Его фильм «Одуревши от гейши» более-менее «творчески» воспроизводил факты моей биографии — в частности, довольно странный инцидент, имевший место несколько лет тому назад в Токио. Поскольку я отнюдь не давал согласия снимать обо мне фильм, деятелю культуры пришлось изменить кое-какие детали.

В этом фильме мой журнал именовался «Дикие подростки» и, в отличие от весьма авторитетной «Молодежи Азии», предназначался в качестве мягкого порно для менеджеров среднего звена и средних лет с рорикон — то бишь с «комплексом Лолиты».

Меня в фильме звали не Билли Чака, а Рэнди Шанс. Вместо черных слаксов и белых рубашек, за которые Сара прозвала меня ходячим инь-янем, Рэнди Шанс наряжался в кислотной расцветки костюмы, а вместо непритязательных остроносых ботинок носил сделанные на заказ серебристые «Док Мартене».

В финальной сцене Рэнди Шанс возносился на лифте к последнему этажу «Санбим-Сити-билдинг», чтобы сыграть на крыше партию в мини-гольф с очаровательной гейшей, спасенной им от якудза.

Мини-гольф.

А вы еще спрашиваете, за что я ударил режиссера.

Я могу стерпеть легкие подначки. И вполне признаю право творческого человека истолковывать события по-своему и воплощать свое видение. Я бы и партию в гольф ему простил, но уж очень беспардонно создатели фильма обошлись с двумя величайшими Любовями моей жизни.

Сару превратили в серую мышку, растерянную женщину-девочку, беззаветно преданную Рэнди Шансу. Совершенно асексуальная дурочка, живущая в мире грез. Блондиночка-болельщица. Вот уж ничего общего с моей Сарой, яростной феминисткой, деконструктивистом, неистовым и беспощадным критиком, ревнивицей Сарой — можете себе представить, она ревновала меня к городу, — которая всякий раз, стоило мне уехать в Токио, отправлялась к дурной репутации дантисту из Куспидории, штат Огайо, и выдирала себе очередной зуб. Чтобы вылечиться, по ее словам. Чтобы выкинуть меня из головы.

И Токио, возлюбленный мой Токио, ради которого я мог пожертвовать неделями, месяцами, да что там — годами своей жизни, — Токио постигла столь же прискорбная участь.

Когда я прослышал о замыслах Тонды, я пустил в ход все связи, чтобы воспрепятствовать съемкам в Токио. Я рассчитывал уничтожить фильм в зародыше. Не сработало. Они перенесли съемки в Осаку. Осака напоминает Токио не более, чем Филадельфия — Нью-Йорк, но современная компьютерная техника позволяет талантливому режиссеру создать желанную иллюзию.

К сожалению, Тонду не назовешь талантливым.

А я что? Всего лишь хлопнул бесталанного ублюдка по лицу в холле отеля «Дрейк». Легкий безобидный шлепок по щеке, можно сказать, погладил. Кроткий упрек, не более того. Тонде и этого хватило с лихвой.

Он раздул дело. Инцидент. Посыпались телефонные звонки. Извиняться я не стал, не на таковского напали.

И Сара осталась недовольна. Кино и есть кино, растолковывала она мне, а бить режиссера достойно Рэнди Шанса, но никак не Билли Чаки. Я возразил: дескать, я отстаивал ее репутацию. На это Сара заявила: большое спасибо, о своей репутации она сама позаботится.

И закатила пощечину мне.

Главный редактор — образец долготерпения, но все эти пощечины его доконали. Хуже того: я подозреваю, что Эду понравилась картина. Впрочем, я за презумпцию невиновности. После долгой дискуссии Эд настоял, чтобы я взял отпуск.

Я не желал ехать в отпуск.

— Либо отпуск, либо увольнение, — заявил он.

Вряд ли он это всерьез; однако на следующий день я обнаружил у себя на рабочем столе билет и план поездки. Мне предстояло две недели провести в горах в каком-то отеле «Кис-Кис». К квитанции об оплате гостиничного номера была прикреплена записка — другим почерком, не Эда:

Кто, как не я, закармливал Сару поэзией хайку, и на кого мне теперь обижаться? Хотя право, обидно, когда стихи оборачиваются против тебя. По правилам этикета следовало сесть и помедитировать над ответом, однако настроение было далеко не медитативное.

И вот я сижу тут и стараюсь не думать о «Генеразии». Не думать о бездарном режиссере и пощечине, а главное — не думать о Саре. Не думать на эти три темы не получалось, и тогда я попытался не думать вовсе. Как сказал бы специалист по дзэн-буддизму, это все равно что кровь смывать кровью.

Когда отключить мысли не удалось, я прибег к верному средству и включил телевизор. И точно: минут десять или пятнадцать я предавался блаженному безмыслию, пока реклама «Одуревши от гейши» не выбила меня из колеи.

Я выключил телевизор, зевнул, потер глаза. Похлопал себя по лицу в надежде подтянуть обвисшую кожу. Не знаю, помогает ли это реально, однако здесь, как и в любом ритуале, это не важно. Главное — занять себя. Затем я несколько раз отжался на трех пальцах, как учат йоги. Я не фанат фитнесса, но тело нужно держать в форме, и я делал что мог.

Кошка наблюдала за мной со своего насеста, равнодушная, как и прежде. Ей еще не доводилось встречать такого скучного постояльца. И кошек не любит, и поселился в отеле не пойми зачем — не ради секретного свидания, не ради семейного отдыха, не ради исполнения тантрического обряда, для которого требуется уединение и кошка. Да что там, даже порноканал не включаю! «Что, собственно говоря, ты делаешь в отеле „Кис-Кис“? — молча вопрошали кошачьи глаза. — Отжимаешься?»

На небе последние дневные лучи боролись с ранними зимними сумерками. Очертания гор размывались, сливаясь с тенями. Этот пейзаж прямо у меня под окном показался вдруг непостижимым и чуждым. Глухая виртуальная реальность на экране компьютера.

Вообразить себе будущее, в котором я стану выглядывать из окон незнакомых отелей, а рядом — лишь безымянный кот. Будущее с картины Эдварда Хоппера.14«Неудачник с кошкой».

Эти каникулы меня доконают.