"Гневное небо Тавриды" - читать интересную книгу автора (Минаков Василий Иванович)

Над Эльтигеном — Литвинчук с товарищами

2 ноября. Второй день боев за плацдарм у Эльтигена. И метеообстановка на круглую двойку — низкая облачность, резкий, порывистый ветер с дождем…

Да, но люди-то ведь летают! Вот это всего и досаднее… Тьфу! Летают, конечно, а как не летать. Ведь кроме авиации, помочь десантникам некому: до противоположного берега тридцать километров, а вражеские катера и быстроходные баржи наглухо блокируют подходы, артиллерия прицельно простреливает…

Вот что досадней всего — прицельно. И всех досаднее это нам. Из всех оставшихся по эту сторону Керченского пролива. Прицельно простреливают, гады, и прилагают все силы, чтобы сбросить десантников в море, вводят все новые и новые резервы, а силы ребят иссякают, а мы…

Мы сидим. Сидим и лежим, и встаем, и ходим, что вообще-то для нас все равно. Полное отупение, до этих вот двоек, до злости на тех, кто летает, а мы…

Мы — это экипаж морского бомбардировщика Ил-4, и нас четыре, а наш бортовой номер — пять. С рассвета вчерашнего дня загораем в готовности к взлету. Под фюзеляжем пара УХАП-500 — приборчики по полтонны. В них, в свернутом виде, двухкилометровая занавесь, что должна сейчас висеть у Эльтигена, прикрывая подход наших катеров с подкреплением от цейсовских окуляров, направленных на пролив поверх узкой полоски суши, занятой десантниками.

Дней десять назад мы прошли специальную подготовку. Не зная, конечно, еще для чего. Но уже это одно говорит об ответственности задачи. Как и то, о чем вслух поминать не пристало, — что выбрали именно наш экипаж. После летних потерь мы в полку «старички», ветераны.

Дело освоили хорошо. Да и не хитрое, в общем-то, дело. Одна и забота, считай, — высота. Не оставить «подзор» между дымзавесой и водой, не размазать нижний край полосы, что дает возможность вражеским наблюдателям просматривать пролив с прибрежных высот.

Об остальном думать не приходилось. Ясно, что самолет-дымзавесчик — движущаяся мишень. И с берега, и с воды по нему без помех будут бить «эрликоны», орудия всех калибров и назначений, пулеметные установки всех комбинаций и всех систем. А ты — как на тросе. Маневр исключен. Кому нужен путаный серпантин над морем?

Ждали сигнала. Больше с неба, чем с вышки дежурного: пустить дымок на ветер толку и вовсе мало.

Сначала сидя. На парашютах, на свернутых самолетных чехлах, то и дело оборачиваясь в сторону сигнальной вышки. Затем полулежа, раскинув чехлы и стащив парашютные лямки, спинами привалившись друг к другу, прикрывшись воротниками от ненавистных налетов ветра. Потом вовсе улегшись, глядя то в небо, то на крыло нашей виды видавшей «пятерки», считая заплаты и вспоминая историю каждой — где, чем пробило, когда, почему…

Шторм не стихал, сигнала не поступало.

Ожидание изматывает хуже, чем сам полет. Сколько раз мысленно прохожу в гуще черных разрывов, вдоль ощетинившегося сотнями трасс берега, над поворачивающимися стволами орудий на палубах вражеских катеров, сколько новых пробоин с рваными звездчатыми краями успело привидеться на изученном до последней заклепки крыле. Вот она вспучилась, плоскость, у основания, поплыла чуть заметно назад, между ней и обшивкой фюзеляжа возникла зубчатая щель, пошла раздвигаться, как лезвия ножниц…

Сел, покрутил головой, встряхнулся.

— Вздремнули, командир? — Саша Жуковец, воздушный стрелок. В покрасневших от ветра глазах беспокойство. — Хотел вас спросить насчет этих… топмачтовиков. Вчера тут один из тридцать шестого. Говорит, капониры для них уже строют…

Золото парень. Молчать в таких случаях — гроб. На что ни смотри, о чем ни вспоминай — о «мессерах» над Дунаем или о первом свидании над Кумой, — все это поверху, скользом пойдет, а в душе-то одна все веселенькая картинка.

— С торпедной атакой и то, говорят, не сравнить!

— Кто говорит? — уточняет ревниво стрелок-радист Коля Панов, начисто игнорируя в таком деле возможность подначки. — Тот, кто с торпедами не летал?

О топмачтовом бомбометании слухи в дивизии ходят давно, но достоверно известно не многое. Новый способ атаки плавсредств, никем еще не виданный. На Черном море, по крайней мере.

— А ты сам представь! Воображение-то имеешь? Это на сколько сблизиться надо, чтобы бомба в корабль рикошетом… А высота? Чтобы скользнула и не зарылась?

В самом деле невероятное что-то. Ближе четырехсот мы с торпедой не подходили, а и то возвращались все в дырках.

— А выход? Чтобы мачты у фрица не повредить. И ястребкам не снилось!

— Ну, ястребкам-то, положим… Или про «цирк» позабыл?

Жуковец сделал вид, что и вовсе не слышал. Намек ясен — очередь подключаться мне. Одним из главных «циркачей» был мой друг Борис Литвинчук.

— В самом начале войны, учти, было!

— Да, это учесть нелишне…

Штурман Коля Прилуцкий. Не говорун. Зато, как всегда, в точку. В том-то и дело, что в самом начале. Немцы хозяева были в небе. Но ведь теперь-то — мы? Или и не такой уж отчаянный трюк это топмачтовое, или…

— Двести тысяч в Крыму. Фюрер прикажет стоять до последнего. И нам нет расчета их выпускать. С суши навесить замочек на Крым — это, конечно, дело. Но если с моря всех дыр не заткнуть…

— Стратегия, штурман! — я Жуковцу мигаю. Долго на ней, мол, не просидишь.

— Правда, лучше про «цирк», командир! Ведь вы же с Литвинчуком…

Все четверо в сговоре. Против кого? Глупый вопрос. Против фрица, конечно. Против шторма проклятого, что не дает от земли оторваться, помочь ребятам…

— Вон он, Литвинчук!

Даже я вздрогнул. Хоть видел Бориса не далее как вчера.

Над аэродромом красивой параболой взмыли два ястребка — как связанные паутинкой. Не нужен и штурманский глаз Прилуцкого — эту-то пару по почерку не узнать! Борис и его верный «щит» Жора Колонтаенко. Вместе летают с тех памятных… Незапамятных? Сколько прошло с тех пор времени? Сколько его должно было. пройти, чтобы действительность стала легендой?

Именно, что в начале… Да нет же, нет! В том-то и дело, что до войны еще! Как это раньше-то в голову не пришло? Значит, кто-то предвидел… Инженер Вахмистров, например, что разработал технику этого немыслимого трюка…

В конце сорокового сформировали специальную эскадрилью, командиром назначили капитана Шубикова, героя боев в Испании. Первыми освоили необычайный полет лейтенанты Борис Литвинчук и Евграф Рыжов, обучили товарищей.

И тут — война. С первых часов — жесточайшие схватки. Неравенство в силах приходилось восполнять нечеловеческим напряжением, беззаветной отвагой. Взлетали по пять раз на дню. Победы, потери. Об эксперименте и думать забыли…

И вдруг — приказ. Четырем самолетам эскадрильи Шубикова нанести удар по нефтеперегонному заводу и нефтехранилищам в военно-морской базе Констанца.

"Ишачкам" — на Констанцу? Им, на нее. Запасная цель — корабли в гавани. Ведущим группы истребителей И-16 назначается комэск капитан Шубиков, его заместителем — лейтенант Литвинчук.

И вот два огромных ТБ-3 выруливают на взлетную полосу. На каждом в движении шесть винтов: четыре своих, два — «пассажиров». Подвешенные под плоскостями летучего авианосца «ишачки» питаются горючим из его объемистых баков. Собственный запас — на выполнение задания и обратный путь на ближайший аэродром.

На летном поле весь полк. Все взоры — на стартовую площадку. Сигнал! Первая из двухэтажных громоздких сцепок взревывает шестью моторами, набирает разбег…

"Странное чувство! — вспоминал Борис. — Будто в детстве на карусели. Я всегда «самолет» выбирал, очередь пропускал, если видел, что кто-то его уже занял…"

Странное и само дело. Задание — на бомбардировку? Ну так вот же бомбардировщик, еще и какой! Взял бы сам бомбы и полетел, разбомбил.

Брали, летали… Но их там и ждали. Задолго до цели встречали заградогнем, атаками истребителей. Тихоходные, маломаневренные ТБ, выйдя за радиус действия своих ястребков, становились для «мессеров» легкой добычей…

"Мы с Шубиковым летели на подвеске у Серафима Гаврилова — летчик что надо, еще до войны нас катал. Под вторым ТБ-3, Николая Огнева, тоже опытного «возницы», — «ишачки» Филимонова и Самарцева. Мы с Арсением видим друг друга, объясняемся знаками. Над морем опробовали пулеметы — работают "на большой". Опять делать нечего, только следить за режимом моторов да друг за другом, чтоб не заснуть. Хорошенькое было бы дело! Но вот и береговая черта. "Внимание!" вспыхивает сигнальная лампочка над козырьком. "Есть, внимание!" — тем же способом отвечаю Гаврилову. "Срыв!" — сигнал на щитке под плоскостью бомбардировщика. Киваю Шубикову, рывком поворачиваю ручку отцепки заднего замка. Чувствую: самолет обрел одну свободную ось. Ручку управления от себя полная отцепка, истребитель плавно скользит носом вниз. Все, свободен! Спасибо Сергеичу, отличную придумал системку…"

Сергеич — упомянутый выше конструктор Вахмистров, тезка и довоенный знакомый Литвинчука, не раз бывал в их эскадрилье.

Как и ожидалось, противник принял их за своих: откуда здесь взяться советским истребителям? Шубиков и Литвинчук точно спикировали на нефтебазу, Филимонов с Самарцевым — на порт. Только когда внизу заполыхали разрывы сброшенных ими фугасных бомб, вражеские зенитки открыли беспорядочный огонь. Поздно! Юркие ястребки, выйдя из почти отвесного пике, на малой высоте проскочили к морю.

С ближайшего аэродрома взмыла пара «мессеров». Но тут-то уж Шубиков с Литвинчуком были в своей стихии. После каскада умопомрачительных маневров устремились в лобовую. Ошеломленные гитлеровцы в панике отвернули…

Затем вся четверка соединилась и благополучно долетела до промежуточного аэродрома под Одессой. Пока самолеты заправляли горючим, возбужденные летчики обменивались впечатлениями. "Задали фрицам задачку!" — подвел итог Арсений Шубиков.

Начало было положено. И хоть «задачку» немцы вскоре разгадали, бороться с истребителями-бомбардировщиками у себя в глубоком тылу им надо было еще научиться.

В следующий раз полетели шестеркой, ночью. На рассвете накрыли корабли в порту. Отбомбившись, вступили в неравный бой с «мессерами». В Одессу первыми прилетели Шубиков и Литвинчук. Минут через десять сели еще двое. А Серафима Кузьмина и Дмитрия Скрынника не дождались. Поклялись за них отомстить…

Случай для этого вскоре представился: эскадрилья получила задание разрушить Черноводский мост на Дунае. Важнейший, стратегический, можно сказать, объект. Бомбардировщики не раз ходили на него, но отлично прикрытая узкая цель оставалась неуязвимой. С большой высоты, горизонтальным бомбометанием, поразить ее было практически невозможно.

Решили лететь вчетвером: Шубиков, Литвинчук, Филимонов, Каспаров. Тщательно подготовились: изучили по снимкам конструкцию моста, подходы к нему, расположение средств обороны. Вылетели глубокой ночью. Каждый из истребителей нес две двухсотпятидесятикилограммовые авиабомбы (самостоятельно с таким грузом излететь «ишачку» — нечего было и думать) и дополнительный бензобак: отцепляться от авианосцев решили задолго до подхода к цели.

Однако внезапно появиться у моста не удалось: противовоздушная оборона противника находилась в постоянной боеготовности. Шквалы огня взметнулись навстречу тяжело нагруженным ястребкам. Орудия, «эрликоны», пулеметы ощетинились огнем с обоих берегов Дуная, с островов, со специальных люлек, подвешенных к фермам моста, даже с вершин этих ферм, находящихся на семидесятипятиметровой высоте…

Тем не менее прорвались. Вошли в пике. Лента моста стремительно полетела навстречу. Четыреста метров. Бомбы несутся вниз…

Есть! В центральный пролет! Гигантская стальная ферма переламывается, как шея жирафа, утыкается во вспененную воду. Из перебитого нефтепровода под настилом хлещет горящая нефть, вниз по течению на воде — сплошное бушующее пламя…

Все четыре машины целы. Скользнув над плавнями, уходят в сторону Одессы. Посадка, осмотр матчасти. Самолеты имеют пробоины, но до Крыма дотянут. Заправились, уселись в кабины. И тут на аэродром поступило сообщение: на одесский порт идет группа вражеских бомбардировщиков. Взлетели с местными истребителями. После короткого боя «мессеры» были отогнаны, «юнкерсы», оставшись без прикрытия, беспорядочно побросали бомбы в море.

Опять посадка, заправка. И наконец-то — домой! Там их ждало начальство. Командующий военно-воздушными силами флота поздравил с успешным выполнением ответственной задачи, обещал представить к наградам. Вскоре комэску Шубикову был вручен орден Ленина, Литвинчуку, Филимонову и Каспарову — Красного Знамени.

Спустя два дня налет на Черноводский мост повторили. Шестерка И-16, отцепившись от трех ТБ-3, вновь сумела пробиться к цели и снайперски положить бомбы…

Слава об отважных маленьких пикировщиках вышла за пределы флота. По просьбе армейского командования два доставленных авианосцем «ишачка» — Бориса Литвинчука и Павла Данилина — под прикрытием двадцати шести истребителей нанесли удар по мосту через Днепр. Несмотря на плотный заградогонь и беспрерывные атаки «мессершмиттов», задача была выполнена блестяще.

Затем той же паре было поручено атаковать тяжелую артиллерийскую батарею, сильно досаждавшую нашим поискам, обороняющим Перекоп. На прикрытие вылетел сам комэск. В районе цели их встретила группа «мессеров». Арсений с ходу связал фашистов боем, но силы были слишком неравны. В жестокой схватке Арсений Васильевич Шубиков погиб как герой…

Сколько с тех пор прошло времени? И по какому счету? Что успел перечувствовать, передумать, накопить в памяти, в сердце — по счету души? Или по счету жизни — насколько стал опытнее, мудрей, что обрел, чем нужнее стал людям? А по отсчету войны, потерь?

Арсений погиб, прикрывая его, Бориса. Борис его заменил. Трудно заменить хорошего командира, еще трудней — любимого всеми человека. Борису это удалось. Потому, наверно, что он сам больше всех любил Шубикова. Эскадрилья славится на весь флот, командир в ней не только командир, но и лучший боец, первый по числу сбитых вражеских самолетов. В любой «карусели», где «мессеров» больше, сражается Литвинчук. Каждый ведущий бомбардировщиков, торпедоносцев, идя на задание, просит: "Дайте Литвинчука!" Пока группу сопровождает Борис со своими ребятами, за «воздух» можно не волноваться…

…Поползла вправо стрелка указателя скорости. Литвинчук оглянулся, больше для порядка: от Жорика и захочешь, не убежишь. Шли междугорьем, то и дело приподнимаясь над гривами устоявшегося в ущельях тумана. Спускались до бреющего, осматривались, взмывали вновь.

— В Крыму, может, погодка получше, а, Жора? Чем на Кавказе у нас?

— Шикарно живем, командир! Летаем себе с курорта да на курорт…

— Не очень поддавайся курортному настроению, Жора. А то фрицы такую тебе процедурку назначат…

Пересекли пролив, вышли в район Эльтигена. Над плацдармом — разорванная облачность. Сквозь мутную смесь из тумана и дыма просвечивают вспышки орудийных выстрелов, багрово-черные костры…

Избрали высоту — круговая видимость. Ждать долго не пришлось.

— Жора, засек? Считай!

Из-за горизонта поплыли черные точки. Один ряд, второй…

— "Юнкерсы", командир! Позади — «мессеры»! Бомбардировщики шли тремя группами, по девятке в каждой. «Мессершмитты» вились чуть сзади и выше.

— Атакуем первую! — принял решение Литвинчук, вызвав с земли подкрепление.

Неожиданный удар ошеломил противника. Несколько метких очередей, и пикировщики Ю-87 начали в панике освобождаться от бомб. «Мессеры» прозевали не только атаку, но и стремительный выход из нее дерзкой пары советских истребителей.

Боевым разворотом уйдя в сторону, Литвинчук нацелился на вторую группу. Сближение под ракурсом две четверти со стороны солнца. С пятисот метров стрелки «юнкерсов» открыли огонь. Литвинчук ввел машину в пологое пикирование. Небольшой доворот, и перекрестие прицела совместилось с фюзеляжем «юнкерса». Еще несколько секунд на сближение…

Оранжевая трасса полоснула по серому телу врага. Тот вспыхнул, потянул к берегу…

— Рухнул, командир! Возле Камыш-Буруна… Смотри, «мессеры»!

В атаку заходила первая пара. Литвинчук моментально развернулся. Ведущий гитлеровец нырнул вниз, ведомый отвернул вправо. Борис бросился за ним, гитлеровец не рассчитал маневр, оказался под носом у Колонтаенко.

— Бей! — крикнул комэск, отворачивая, чтоб не попасть под его очередь.

Колонтаенко моментально поймал гитлеровца в прицел, ударил. «Мессер» неуклюже завалился на крыло…

— Есть, командир!

Литвинчук шел навстречу второму, лоб в лоб. Выждал, когда у врага сдали нервы. Затем молниеносный переворот через крыло, заход в хвост. Колонтаенко, чтоб не мешать, пристроился в хвост к командиру. Три самолета неслись друг за другом, то чуть не отвесно ныряя к земле, то крутой горкой взмывая вверх. Оторваться от Литвинчука… Колонтаенко улыбался. Наконец это понял и сам фашист. Бросился на отчаянный трюк: переломил машину в отвесное пике, затем вертикально взмыл вверх. Литвинчук разгадал маневр, выждал, встретил. Судьба врага была решена…

Но как раз в это время подоспел со своим звеном вызванный на помощь лейтенант Краснов. С ходу поймал в прицел зависший «мессер» и сбил его одной очередью.

— Дарю на память, Петя! — крикнул Литвинчук.

— Спасибо, Борис! В долгу не останусь, — уверенно обязался Краснов.

Через несколько минут вся фашистская армада была рассеяна. Побросав бомбы куда попало, «юнкерсы» убрались восвояси…

Я поздравил Бориса со сбитым «арадо».

— Редкая дичь! Стоило перышко взять на память. Деткам показывать после войны.

Женатый Борис такой шутки не принял. С сомненьем пощурился вдаль, будто пытаясь там разглядеть это «после», что я так просто ему обещал.

— С креста надо было тогда начинать, — заметил без сожаления, впрочем. Что фриц мне на память дарил.

— Друг? Вместе летали? В одной «карусели»?

— Летали. В одном самолете. Вдвоем.

— Ну, знаешь, Боря, — я покосился в сторону штаба. — Считай, я не слышал. Кстати, на днях мы тут вспоминали ваш «цирк»…

— Вот в то как раз время и довелось прокатиться…

Оказалось, не шутит.

Обозленные налетами маленьких бомбардировщиков немцы разнюхали их аэродром. Вечером 23 августа береговые посты наблюдения предупредили: идут в вашу сторону. Командир полка поднял дежурное звено. Борису достался сектор в глубь моря километров на двадцать.

— Луна взошла рано, и от заката щелочка оставалась. На этой полоске его и засек. Пропустил мимо, чтоб окончательно убедиться, глаз-то не очень еще был наметан на них. Точно, «хейнкель»! Один идет, разделились, значит, как темнота наступила, поодиночке пробраться хотят. Не торопясь развернулся. Заметил? Нет, позволяет зайти себе в хвост. Ну, значит, я ему и хозяин. Подкрался не больше как на полсотни, выбрал, как в тире, правый мотор. Где ж тут промажешь? Дым белым парком, как из чайника, потянулся. Застрочили его стрелки. Повторно с маневром пришлось заходить, но попал и в левый. Фриц провалился, но опытный, видно, тут же опору обрел. Пламя сумел сбить скольжением, но из пике выйти пороху не хватило. До берега все ж дотянул, приземлился на пляже у Донузлава. Как на картинке, распластанный под луной! Горючее у меня еще оставалось, проштурмовал его с двух заходов, чтоб пограничников к месту привлечь…

Наутро стало известно, что пограничники захватили фашистских летчиков, когда те собирались удрать на резиновой лодке. Один из стрелков был убит очередью Литвинчука в воздухе, второй ранен при штурмовке на берегу. Борис живых фашистов еще не видел, попросился слетать на заставу на По-2.

Пограничники вынесли его на руках из кабины, давай качать. Тут же, понурясь, стояли три гитлеровца.

— Командир их, матерый зверь, вдруг увидел у меня орден. Отбрыкнулся от охранника, просунулся сквозь толпу. "Циркус? Циркус?" — показывает на ладонях. Может, отсюда потом и пошло это — «цирк». Я машинально кивнул. Он вдруг вытянулся передо мной, каблуками прищелкнул. Расстегнул китель, главный свой крест отвинтил. Протягивает торжественно: "Битте…" Я головой мотаю — на кой. "Европа, Европа", — он поясняет: не за разбой, мол, на вашей земле получил. Я, как могу, ему объясняю: мол, все равно за разбой…

— Но ты сказал, что летал с ним?

— Тут же и полетели. "Что с ними будете делать?" — спрашиваю у хлопцев. "В Симферополь отправим". — "Может, летчика сначала к нам отвезу? Что-то полезное нам расскажет". Начальник заставы подумал. "Бери! Только уж пусть извинит, свяжем. Мало что может в башку ему в воздухе там прийти". Ребята специалисты, к спинке сиденья его прикрутили. "Во, — говорят, — осанка, как генерал!" Полетели. Тут мне молодость вспомнилась, аэроклуб, машина сама подсказала, родненький наш У-2, для солидности марку сменивший. Не удержался, серию заложил на высшую сложность. Оглянулся — фриц бледный, но улыбается, понял: "Гут, гут!" Так вот и долетели…

Вечером дома в Евпатории — жили еще по довоенному, с семьями, — жена Шура, сама летчица, встретила, как обычно, вопросом: "Трудный был, Боря, полет?" "Веселый!" — ответил Борис, расхохотавшись…

— А с «арадо» трудно было? — задал я тот же почти вопрос.

— Бывало и потрудней. Живучая каракатица! Но сама по себе-то, вот именно, дичь. Если б не «мессеры»…

Это было 22 ноября, над Эльтигеном.

К боевым действиям полк приступил с рассвета. Перед вылетом группы Литвинчука над плацдармом уже побывали сначала третья, за ней вторая эскадрильи. Бои завязывались с ходу и заканчивались, когда кончался в баках бензин. Прошло три недели со дня высадки десанта, в сражение вовлекались все новые и новые силы…

Взлетели двумя звеньями — восемь машин. Видимость в небе была хорошая, облачность стояла невысоко. Над Керченским полуостровом увидели шестнадцать Ме-109 — пришли расчистить воздушное пространство для своих бомбардировщиков. Вступать в бой почему-то не торопились.

Выждал и Литвинчук. Обе группы прошли своими курсами, строем, словно бы не заметив друг друга. И тут Борис, стремительно развернувшись, ринулся в самую гущу вражеской стаи. Ведомые моментально поняли его. Закрутилась воздушная карусель.

Стесненные невысокой облачностью, машины маневрировали в основном по горизонтали. Фашисты действовали нахально: их было ровно вдвое больше. Один, зайдя в хвост Краснову, уже готовился открыть огонь. Петр резким маневром развернул машину и в лоб расстрелял фашиста. Пыл вражеских летчиков поостыл.

Но вот показались бомбардировщики — восемнадцать Ю-87. Литвинчук бросился с одним звеном на них, четверка Краснова осталась сковывать боем «мессеры». Гвардейцы дрались бесстрашно. «Юнкерсы», не ожидавшие нападения, сломали строй, принялись сбрасывать бомбы. Они рвались в расположении гитлеровских войск. Рассеяв и обратив бомбардировщики в бегство, Литвинчук вернулся к «мессерам».

Но фашистские истребители уже потеряли охоту драться, стали уходить в облака. Вскоре восьмерку Литвинчука сменила другая.

Уже был взят курс на свой аэродром, когда Георгий Колонтаенко вдруг передал:

— Внизу «арадо»!

— Вижу, — отозвался Литвинчук. — Атакую звеном. Петя, прикрой от «мессеров»!

Огромная каракатица летела на высоте тридцати метров, вела наблюдение за передвижением наших плавсредств в Керченском проливе. Литвинчук, сделав полупереворот, зашел в атаку. Ведомые не успели повторить его маневр, как он уже бил из пушки и пулеметов.

Атакованный гидроплан оказал остервенелое сопротивление. Две его пушки и два пулемета, казалось, заполнили огнем все пространство над ним. Машина Бориса стремительно взмыла вверх. Его сменило звено Краснова. Вся четверка открыла огонь одновременно. Гидроплан задымил, но продолжал лететь и вести прицельный огонь. Исключительная живучесть этой машины не раз обманывала наших истребителей.

Вновь атакует Борис. С ним рядом идет Колонтаенко. Сближение. До предела. Меж огненных трасс. И вот… Вся длинная очередь вошла в темно-зеленую тушу «арадо», он загорелся, ткнулся в воду носом и сразу стал погружаться.

— Сбор, идем домой, — спокойно оповестил своих товарищей Литвинчук.

Убедившись в бесплодности попыток сбросить десант в море, гитлеровцы вели бои на изнурение. Старались не дать возможности расширить и укрепить плацдарм. При этом на авиацию возлагалась одна из главных задач — контроль коммуникаций, связывающих плацдарм с Кавказским побережьем.

…Вторым звеном в эскадрилье Литвинчука командовал старший лейтенант Дмитрий Зюзин. 25 ноября он вылетел во главе восьмерки на прикрытие плацдарма от вражеских бомбардировщиков. Барражирование решил проводить двумя звеньями на разных высотах — это облегчало своевременное обнаружение противника.

Над позициями врага появились наши штурмовики в сопровождении «яков». Они с ходу обрушили вниз ураган огня. Зюзин видел, как взрывались боеприпасы на вражеских артиллерийских позициях, как слетали башни с танков, сосредоточившихся для атаки. Бомбы и реактивные снаряды ложились густо и точно, экипажи «илов» работали на совесть, не обращая внимания на вспыхивающие вокруг них разрывы, на трассы «эрликонов» и пулеметов.

Группа «яков» была начеку. Когда на горизонте появились темные точки, быстро обретавшие форму «мессершмиттов», она заняла выгодную позицию и решительно иступила в бой.

Зюзин горел желанием помочь «якам», но его задачей было другое.

Испытывать нервы пришлось недолго. Не прошло и пяти минут, как в воздухе появилось свыше двух десятков Ю-87 под прикрытием шестерки Ме-109. Зюзин распределил силы: одно звено связало боем «мессеры», другое с ходу врезалось в строй бомбардировщиков.

Первая же атака увенчалась успехом. Один из «юнкерсов» потянул дымовой хвост к земле: его с короткой дистанции срезала пулеметно-пушечная очередь Зюзина. Бой разгорался. Было сбито и подбито еще несколько бомбардировщиков противника. Остальные, сбросив бомбы куда попало, повернули на свой аэродром…

Дмитрий Зюзин участвовал в боях с начала войны. Не сразу пришли к нему победы. Первое время мешала горячность. Как-то в сорок первом году, осенью, в составе группы вылетел к Перекопу. Заметив идущие навстречу «мессеры», ведущий группы стал набирать высоту. Немцы — тоже. Выше и выше, выжимая из моторов все, что возможно. Гитлеровцев было больше. И вот они в четком строю первыми устремились навстречу. Зюзин услышал в наушниках: "Спокойно, держать строй!" когда уже несся впереди всех, целясь в лоб головному «мессеру». Справа и слева мелькнули силуэты неприятельских машин, трассирующие очереди…

Потом — пустое безоблачное небо. Где же ведущий гитлеровец, где остальные враги, где свои? Далеко позади внизу вилась тугая наклонная «карусель». Друзья сражались, может быть, гибли…

К счастью, все обошлось. Гитлеровцы выключились из боя, ушли в свою сторону: видимо, у них кончался запас горючего…

Были и другие уроки. Были даже победы, которые вспоминать теперь не хотелось. Представление, что храбрость превыше всего, постепенно сменилось убеждением: успех обеспечивается способностью сохранять ясность мысли и полное самообладание в самых критических положениях. Точная оценка возможностей противника, соответственный выбор действий. Неустанное совершенствование летного и тактического мастерства.

Всему этому Дмитрий учился у своих замечательных командиров — Арсения Шубикова, Бориса Литвинчука.

В эти дни Дмитрий Зюзин одержал свою двенадцатую победу.

Его четверка вылетела по тревоге к Керченскому проливу: бившиеся с «мессерами» однополчане нуждались в помощи. Зюзин увидел «карусель» издали, по неуловимым признакам угадал: горючее у товарищей на исходе. Надо немедленно обеспечить им выход из боя…

Случай для этого тут же представился: один из «мессеров» задымил и кометой понесся вниз. Внимание фашистских летчиков на какой-то момент было отвлечено. Дмитрий искусным виражом воткнулся в «карусель». Немцы, решив, что новая четверка пришла на усиление своих, поспешили выйти из боя.

Звено Зюзина осталось одно — ждать очередную волну вражеских бомбардировщиков. Чтобы захватить их врасплох, Дмитрий решил выдвинуть свой воздушный патруль вперед.

— Следовать за мной на Багерово, — передал ведомым.

Над вражеской территорией вести бой опаснее, зато можно рассчитывать на внезапность. Расчет оказался верным вдвойне: «хейнкели» появились без сопровождения истребителей. Очевидно, «мессершмитты» поспешили вперед расчистить воздух над плацдармом. Бомбардировщики, надеясь на них, вряд ли как следует ведут наблюдение…

Подав команду на атаку, Зюзин ввел самолет в пикирование. Нацелился на ведущего, сблизился до предела. Длинная очередь прошила моторы «хейнкеля», он загорелся, перевалился через крыло, сорвался в штопор. В строю немцев возникла паника, они начали освобождаться от бомб, сбрасывая их в поле в расположении своих войск…

На разборе в полку действия старшего лейтенанта Зюзина получили самую высокую оценку. Особо отмечались его хладнокровие, трезвый и точный расчет, способность правильно оценить обстановку.

Последним подошел поздравить Литвинчук.

— Спасибо, Дима! Толково соображаешь. Есть чему поучиться.

— Тебе? У меня?

— Мне у тебя. Сегодня. Завтра может быть наоборот.

— А послезавтра? — пошутил Зюзин.

— Послезавтра, возможно, обоим. У Пети Краснова, например.

27 ноября, рассвет. Над командным пунктом взвивается зеленая ракета. Пара за парой выруливает на полосу звено Краснова. За ним взлетают Борис и Жора Колонтаенко.

Вот тоже вопрос. Кому в бою легче, ведущему или его «щиту»? Вернее, кому тяжелее? Литвинчук скажет — Жоре. Жора — конечно, Борису. И оба будут правы. Литвинчуку труднее быть на месте Жоры, Жоре — на месте Литвинчука. Разные роли, разные характеры. Во всех лучших парах ведущий как будто самой природой создан быть ведущим, ведомый как бы еще не больше создан «щитом».

Вот и плацдарм. На исходе четвертая неделя ожесточенных боев за ничтожный клочок земли. Кажется, на нем не должно бы остаться живого места. И, однако, десант живет. Живет, укрепляет свои позиции, пополняет личный состав и вооружение. Потому что в этом клочке — залог освобождения всего Крыма.

Над окопами немцев — облака пыли и дыма. Только что поработали наши штурмовики. Теперь надо ждать гитлеровских бомберов.

Пронизая жидкую облачность, Борис с Колонтаенко набирают высоту. За ними звено Краснова. Вот и противник — шестерка Ю-87.

— Петя, держи прикрытие!

Прикрытие — двенадцать «мессеров». Сразу устремляются на четверку Краснова, намеренно отставшую от пары Литвинчука. Петр искусно выводит звено из-под удара, разворачивается, предлагает лобовую. Гитлеровцы благоразумно воздерживаются, отходят в сторону солнца.

Тем временем Литвинчук атакует «юнкерсы».

"Мессеры" разделились. Шестерка устремилась за ним, другая осталась караулить Краснова. Именно это и надо Борису. Демонстрируя сумасшедший каскад фигур, он отводит «своих» фрицев в сторону. Краснов отрывается от «своих», устремляется к бомбардировщикам. Удар с ходу. «Юнкерсы» нарушают строй, беспорядочно освобождаются от груза…

— Жора, прикрой!

Борис врезается в строй «мессеров», длинной очередью упирается в хвост одного. Устремляется к следующему. Пара гитлеровцев нависает над ним. Колонтаенко самоотверженно принимает на себя атаку…

"Юнкерсы" рассеяны, бегут на запад. Краснов делает вид, что преследует их. Часть «мессеров» снова отвлекается на него. Он моментально разворачивается и, оставив их далеко за хвостом, спешит на помощь комэску…

Фашист, сбитый Литвинчуком, втыкается в землю возле немецкой траншеи. На горизонте появляется восьмерка «аэрокобр» — однополчане спешат на смену. Гитлеровские истребители, увидев их, порознь покидают пространство над плацдармом…

— Отбился, Жора? — Литвинчук оглядывается: ведомый уже за хвостом. Спасибо!

— Поздравляю, командир!

Отворот в море, курс на аэродром. У береговой черты Керченского полуострова, метров на тысячу ниже, ползет Ю-88. Очевидно, разведчик направляется из Феодосии к Кавказскому побережью.

— Жора, премия! Горючее есть? Атакуй, прикрою на случай!

"Юнкерс" их замечает, снижаясь, выжимает скорость. Колонтаенко увеличивает обороты до максимальных.

— Врешь, гад, не уйдешь!

— Не забывай о горючем, Жора!

Враг огрызается очередями. Литвинчук маневрирует, отвлекая огонь на себя. Колонтаенко сближается, чтобы ударить наверняка: на вторую атаку бензина не хватит. Двести, сто метров, пятьдесят…

— Жора, врежешься…

Очередь. Снаряды тридцатисемимиллиметровой пушки прошивают фюзеляж, моторы, крылья. «Юнкерс» разваливается на глазах…

— Молодец, Жора!

— Спасибо за подарочек, командир!

Четыре недели боев — полдюжины сбитых самолетов противника.

Так работали над Эльтигеном Борис Литвинчук и его товарищи.