"Сердце дракона, или Путешествие с Печенюшкиным" - читать интересную книгу автора (Белоусов Сергей)

Глава четвертая ТЕЛЕФОН КОРОВЫ. ЗАГОВОР

Вывеска магазина Лизу очаровала. В пенном молочном океане на розовом, очевидно кисельном, островке как раз хватало места для столика и двух легких кресел. В одном из них восседал зеленый симпатяга-дракон, в другом — фиолетовый, лоснящийся, похожий на чудо-баклажан гиппопотам с честной и открытой физиономией. Сотрапезники чокались огромными резными кружками с молоком. За ними, в кокетливом белом переднике и накрахмаленном кружевном чепце, стояла с подносом голубоглазая красавица корова. Образчики продукции высились на подносе: бутылки и кружки молока, головки сыра, высокие стаканы с йогуртом, груда разнокалиберных творожных сырков в ярких обертках из фольги, вазочки с мороженым и взбитыми сливками…

Над белозубой коровой, нимбом вокруг рогатой обаятельной головы, вилась простая и доходчивая надпись: «Зайди, не ошибешься!»

Лиза решила не ошибиться.

Поднявшись на семь ступенек, она хотела толкнуть массивную дверь, но та неожиданно распахнулась сама, и где-то в глубине магазина заливисто прозвенел колокольчик.

Перешагнув порог, девочка огляделась. Молоком здесь и не пахло. Перед ее глазами оказалась длинная полукруглая стена, разделенная вертикальными полосами десятка на два секций. В центре каждой секции улыбалась с цветного стереофото коровья морда; над фотографией фигурировали имя и телефон производительницы.

Раскрылась боковая внутренняя дверь, незаметная вначале, и оттуда, вперевалку, загребая всеми четырьмя лапами, направилось к юной покупальнице пушистое нелепое существо грязновато-молочного цвета. Величиной оно было с крупного сенбернара, но на собаку походило слабо, как, впрочем, и на медведя. Иные же сравнения Лизе в голову не пришли.

— Пломбир! — назвало себя существо. — Южнокорейский собакомедведь, чтоб ты не напрягалась. Продавец, сторож, директор, дояр, агент по рекламе. Чем могу служить?

— А почему Пломбир? — вырвался у Лизы встречный вопрос.

— Я при молоке состою, — объяснил южный кореец. — Вот и придумал себе имя, чтобы нравилось и в то же время как-то соотносилось с профессией и цветом шерсти. А что? Слишком с претензией, ты думаешь?

— Да нет, — пожала плечами девочка. — Вполне солидно. Только неясно, кто ты? Но прости, может, это обидный вопрос? Тогда не отвечай.

— Ничего обидного, — махнул лапой Пломбир. — Раньше я был куклой. На Земле, наверху. Неопытный мастер сам не понял, кого он сделал. На ярлыке написал: «Животный». А цену в магазине поставили бешеную. И никто не покупал. Целых три года. Внимания-то хватало, но… Стоит ли платить такие большие деньги, — шепнул он Лизе доверительно, — если толком не знаешь, кого берешь!

— Я бы заплатила, — честно призналась Лиза. — Если б были деньги. У тебя глаза добрые-добрые, а в глубине грустные. Ты уютный и смешной немножко.

— Вот спасибо! — обрадовалось существо. — Но слушай, что дальше было. Зашел как-то в магазин добрый волшебник. Стрелолист, ты, наверное, не знаешь, он незнаменитый. Да и давно это случилось. Его в командировку на Землю послали, выдали, как положено — суточные там, квартирные. Ну и зачем они? Волшебник себе сам что хочешь наколдует, и стол, и дом… Вот перед возвращением и купил он меня, пожалев, а здесь оживил. Он меня и определил южнокорейским собакомедведем, — признался Пломбир. — Чтоб родину я имел и происхождением мог гордиться. Вот такая история… Извини, я тебя отвлек. Будем выбирать?

— А что выбирать? — изумилась Лиза. — Фотографию коровы? На память?

— Да ты откуда свалилась? — Собакомедведь посмотрел на девочку подозрительно. — Простых вещей не знаешь.

— Я из провинции. — Почувствовав опасность, Лиза нашлась мгновенно. — Мы только вчера переехали. Хожу, осваиваюсь… Здорово тут у вас.

— А-а, вон оно как. Ну, осваивайся. — Если Пломбир и помнил прежний облик Лизы Зайкиной, длинноносой спасительницы Фантазильи, он явно не связал его с девочкой, стоящей перед ним. Ведь героиня ощутимо выросла за два года, а нос у нее, наоборот, укоротился. — Вот тут стукни ладошкой. Нет, ниже. Не по морде, а под мордой.

От прикосновения Лизиных пальцев панель с изображением коровы стремительно уехала вниз, открыв полностью заставленный стеллаж. Вся молочная продукция, изображенная на вывеске, находилась здесь, и еще куча жестяных, пластиковых, стеклянных, картонных банок, пачек, бутылок, пакетов, коробок.

— Укольно! — одобрила покупательница. — Только я за парным молоком пригнала. Тут, похоже, его не заобнаружить… ну, в смысле, не словить?

— Ох, и язык у вас в провинции, — покрутил кудлатой головой Пломбир. — Ты отойди от полок на шаг. Так. Видишь, панель на место вернулась. Что здесь написано? Ты хоть читать-то умеешь? — спросил он, сочувствуя.

— Или! — обиделась Лиза. — Я уж не совсем тундра! «Амалия» — написано — «Абендмильх, сорок семь-одиннадцать».

— Хорошо читаешь! — одобрил директор-дояр. — Теперь гляди! У нас тут удобств для клиента — страшное дело!

Он дернул за шнурок у входа — из пола выросли журнальный столик и глубокое кожаное кресло. На столике находился старомодный телефонный аппарат без кнопок и без наборного диска. Нижний микрофон трубки представлял собой сияющий никелем металлический раструб.

Пломбир с удовольствием плюхнулся в кресло и, явно рисуясь перед Лизой, манерным жестом поднял трубку.

— Доброе утро, барышня, — произнес он светским тоном. — Да, замечательная погода… Абендмильх, сорок семь — одиннадцать, соедините, пожалуйста, если вас не затруднит. Спасибо, мне, право, неловко… Амалия, здравствуйте, мое сокровище! Как вы спали сегодня? Кошмары? РЫЖИЙ бык?!. Всю ночь гнался за вами?!. Какой ужас! Ну конечно, конечно! Ка-кое там молоко… Я понимаю… Что? Можно из вечернего надоя?..

— Подождите! Не надо!.. — Лиза отчаянно мотала головой, махала руками, изображая отрицание.

— Нет, пожалуй, не стоит вас затруднять. Пусть увезут на сепаратор. — Собакомедведь перестроился на ходу. — Отдыхайте, моя прелесть. Да, настой ароматного лугового сена. По полведра на ночь. Все как рукой снимет. Да, всегда ваш… До скорого свидания!

Опустив трубку на рычаг, Пломбир недоуменно воззрился на покупательницу.

— Я же хочу выбрать! — твердо произнесла Лиза. — Зачем мне первая попавшаяся корова. Да еще с ночными кошмарами. Вон тут у вас сколько кандидаток. Дайте похожу, посмотрю. — Она направилась вдоль секций. — Не забывайте, я осваиваюсь. У меня в детстве была няня — Амалия. К счастью, недолго. От страшных сказок просто тащилась. Читала мне их перед сном и закармливала оладьями из тыквы. А я ненавижу тыкву! Хорошо, что няня быстро рассталась с нами. Пошла служить в пожарные, по призванию. С тех пор у меня от слова «Амалия» вибрирует живот.

— Многие клиенты предпочитают Кунигунду! — Пломбир искренне старался быть полезным. — Симментальская порода. Глаза мечтательные, с поволокой. Нежное, тяжелое, бархатное вымя. Молоко изумительного вкуса с едва уловимым ароматом гречишного меда.

— Это интересно. — Лиза продолжала экскурсию. — Ребекка… Нет, у нее губы бантиком, слишком слащава. Пульхерия… Чересчур чопорна, не находите? О! Цецилия! Какое имя! Нечто легкое, воздушное, с запахом цветов и в то же время чувствуется уют, надежность. И какое славное выражение на морде! Давайте позвоним Цецилии. Только я это сделаю сама! Можно?

— Надо же… — пробормотал себе под нос агент по рекламе. — Любимая корова двух старых перечниц. Интересно, они еще живы?.. Нет возражений! — заверил он девочку с энтузиазмом. — Желание клиента — высший закон, исполнение желаний — умопомрачительная радость! Прошу сюда, за столик, к телефону. Номер запомнила?

— Запросто! Он ритмичный. — Сменив в кресле собакомедведя, Лиза потянулась к трубке.

— Добрый день, — пропело ей в ухо ласковое сопрано. — Слушаю вас со всем возможным вниманием.

— Здравствуйте! Моргенмильх, шестнадцать-сорок, пожалуйста.

— Вы не будете так любезны повторить номер? На линии помехи.

— Моргенмильх, шестнадцать-сорок! Слышно?! Алло!

— Спасибо! Поняла вас. Соединяю…

— …Алло, алло! — голос абонентки был мечтательным и тягучим. — Цецилия на проводе. С кем имею честь?

— Здравствуйте, меня зовут… Бетси. Мы только переехали в этот район, и я впервые в магазине «Зайди, не ошибешься». Мне сразу понравилась ваша фотография. Такая располагающая внешность, а имя просто волшебное. Не могу ли я попросить у вас два литра парного молока?

— Ну конечно, прелесть моя! Чудесный выбор, не пожалеешь. Ты возьмешь с собой утреннюю свежесть, ароматы лугов, тихий звон колокольчика в росистой траве. Уверяю, завтра ты придешь сюда снова — ко мне за молоком. Я отключаюсь, чтоб приготовить тебе посылочку, Бетси! Ку-ку! До завтра!..

— Сиди, сиди. Я обслужу. — Пломбир, заботливо выхватив бидон из Лизиной корзинки, хлопотал возле открытой секции Цецилии. Из запечатанного пакета с надписью «Стерильно» он извлек короткий обрезок шланга веселенькой пестрой расцветки, ловко надел его на блестящий кран, торчащий над нижней полкой, и водрузил на полку — на единственное пустое место посередине — бидончик престарелых фей. Затем услужливый дояр повернул вентиль, отчего вокруг крана возникло перламутровое сияние, и обернулся к девочке.

— Готово! Сейчас польется.

«Пока, вроде, все нормально, — думала Лиза. — Бидон у тетушек самый обычный, белый, таких здесь, наверное, тысячи. Похоже, удастся вернуться спокойно. Но что потом? С чего начать? Где искать Печенюшкина? Кто подстроил эти козни? Ох, одни вопросы…»

Невеселые ее размышления прервало журчание. Вот оно прекратилось, вентиль повернулся, растаял шланг, и крышка сама накрыла бидон.

— Возьми с собою утреннюю свежесть! — пропел собакомедведь. — Тебе далеко нести? Можно вызвать разносчика с самоходной тележкой. Хочешь? Он довезет.

— Нет, нет, нет, я сама!.. Люблю ходить пешком. Места новые, красивые, да и недалеко. — Лиза неопределенно махнула рукой в направлении, противоположном домику фей. — Ну-ка, поглядим на молочко! — она подняла крышку. — О-ой!!

Розовая маслянистая жидкость внутри одуряюще шибала в нос земляникой и еще чем-то, безусловно, парфюмерным.

— Что такое? — Пломбир одним прыжком подскочил к бидону. — Ого! — Он обмакнул в жидкость лапу, тут же облизал ее и немедленно оглушительно чихнул, затем еще раз и еще.

— Сампунь… — бормотал незадачливый рекламный агент, утирая лапой пасть, откуда лезли розовые мыльные пузыри. — Семлянисьный… Фот лассеянная тула! Уфолю!.. Потости, я плополоссю лот!.. — он исчез за боковой дверью, прихватив бидон.

Раздосадованная Лиза вновь подняла трубку.

— Моргенмильх, шестнадцать-сорок, пожалуйста!

— Соединяю! — голос телефонистки показался обиженным.

Когда трубку сняли, Лиза не стала дожидаться реплики абонента.

— Что вы мне подсунули, — прошептала она, чуть не плача. — С ума сошли? Как, по-вашему, я должна этим пользоваться? Прийти и намылить вам шею?

— Миллиард извинений, о богиня! — хриплый МУЖСКОЙ голос в трубке быстро-быстро проговаривал слова. — Вы недовольны моим планом, моими скромными заметками? Да, во главе Совета я наметил Розарио. Но мы же все так решили в прошлый раз! И это только пока! Важно взять власть, сместить неудобных! Едва лишь наша пятерка станет у руля, венец Великого Мага незамедлительно окажется на вашем гордом победоносном челе. Никаких сомнений! Сегодня в девять! У меня, как и договаривались! Лобзаю ваши золотые следы! Жду! Вы придете?

— Договорились… — шепнула похолодевшая Лиза и нажала на рычаг отбоя.

На несколько мгновений она, сжавшись, застыла в кресле, затем подняла трубку опять.

— Простите, это говорят из магазина «Зайди, не ошибешься». Я постоянно забываю номер своего друга. Вы только что соединяли нас. Напомните, ради Бога, если вам не трудно.

— О, пожалуйста! — звук в микрофоне словно качался на невидимых волнах, то нарастал, то затухал, едва не исчезая.

— Моргенмильх, семнадцать-сорок! Это вы извините нас. Колебания магнитного поля — сегодня на линии досадные помехи! Алло, вы слышите меня?!

— Да, спасибо, всего доброго… — Лиза отодвинула аппарат и откинулась в кресле как раз вовремя. В зал торжественно вплывал Пломбир, все с тем же бидоном и потрясающим букетом дымчато-палевых хризантем.

— Абсолютно случайная неувязка! — объявил он, избегая однако смотреть Лизе в глаза. — Одна на миллион! Бидон я лично вымыл ключевой водой. Стерильность гарантирована! Сейчас в нем истинный образец непревзойденного творчества Цецилии. Примите подарок фирмы, — он ловко пристроил цветы под мышку клиентке. — Позвольте, я сам отвезу вас домой!

— Благодарю, — сухо ответила Лиза, — но провожать меня не надо. Не скрою, нашей семье предстоит трудный вечер. Обдумать, отведать, отведать, обдумать… Возможно, я зайду к вам еще. До встречи, господин директор!

— Большой гудбай, Бетси! — произнес собакомедведь, но в вялом его голосе можно было ощутить и легкий отзвук надежды…

Лучшим садовником Фантазильи всегда был Розарио. Одно за другим наслаивались столетья на хищный шампур времени, сменялись чередой поколения, войны и революции сотрясали планету. Леса истреблялись и насаждались, сгорали и возрождались опять, но менялись лишь детали прически, и никуда не исчезала, на счастье всего живого, зеленая шевелюра Земли.

Розарио, искуснейший парикмахер природы, до недавнего времени казался совершенно довольным жизнью…

Очевидно, стоило прибавлять к его имени числительное, Розарио Двухсот Первый, скажем, или Тысяча Сто Семнадцатый. Вот только никто бы не смог назвать правильный номер — к началу летописей Фантазильи род Розарио — потомственных садовников — существовал уже давным-давно.

Непостижимо, как это случалось, но у каждого предыдущего Розарио непременно рождался хотя бы один сын. Если же сыновей было несколько, то талант садовника проявлялся лишь у старшего.

Другие братья становились кузнецами и портными, полководцами и мореплавателями, учеными и художниками — да кем угодно. Их имена, тоже славные порой, в конце концов растворялись в веках. Но тысячу лет назад, как и теперь, сказать «Главный Садовник Фантазильи» означало сказать «Розарио»…

Итак, нынешний Розарио, как и все его пращуры, еще несколько месяцев назад считал себя почти счастливым. Лишь один едва заметный червячок подтачивал его душу. Садовник, занимаясь любимым искусством, постоянно ловил себя на зависти к природе, создающей зачастую еще более прекрасные композиции, чем он сам. Умница Розарио, прекрасно понимая, что Господа Бога ему не превзойти, тем не менее втайне страдал и все реже оставался доволен делом собственных рук.

Когда в Фантазилье был создан Отбеливатель Зависти, Розарио не кинулся туда одним из первых, словно предчувствовал дальнейшую судьбу. Долгое время он прикидывал, взвешивал и только год спустя решился… Хитроумное волшебное устройство утомило садовника до одури: просвечивало, обмеривало, задавало сотни неожиданных, нелепых, казалось бы, вопросов, просвечивало опять…

Приговор машины ошеломил Розарио. «Талант близок к абсолютному. Призвание — устроитель государственных переворотов».

Главный садовник не воспользовался летающей беседкой, отказался от навязчивых услуг говорящей кареты, не сдержавшись, впервые в жизни плюнул в сердцах на развязный, нагло стелющийся под спину ковер-самолет. Домой он приплелся за полночь, со стертыми ногами и, не замечая боли, рухнул на кровать, продолжая думать.

Дело в том, что Отбеливатель Зависти не ошибался НИКОГДА, так уж устроили его лучшие маги во главе с Федей и Печенюшкиным.

Выходов из ситуации просматривалось несколько. Первый — обратиться в Совет Магов, затем к врачам, все забыть, получить в придачу стойкую неприязнь к Отбеливателю и вернуться к прежней, вполне счастливой жизни. Но какой позор! И нет полной гарантии, что тайна, известная столь многим, не выплывет вновь на свет.

Второй выход — броситься с вершины баобаба в знаменитый водопад Холодрыга, ответив ударом о камни на жизненный удар. Этот вариант манил больше, чем первый, но, тем не менее, отпадал. Розарио-младший, единственный сын садовника, был еще слишком юн и не успел получить от отца все секреты фамильного мастерства.

Выход третий — загнать ужасный секрет в глубину сознания и жить дальше, надеясь, что любимый труд излечит от тягостных раздумий. Его и выбрал Розарио, отгоняя мысли о последнем, четвертом, выходе.

Утром он вернулся к хлопотным обязанностям, еще не подозревая, что стал другим за эту ночь… Мелькали дни, текли недели, месяцы шествовали неспешной походкой. Подстригая кусты, разбивая цветники, меняя обустройство парков, Розарио постоянно строил в голове модели нового общественного обустройства.

Он как бы играл сам с собой, решая незаметно, для собственного удовольствия, сложнейшую затейливую головоломку. Вначале она походила на беспорядочную кучу мелких деталей: винтиков, пружин, пластиночек, колесиков, превращаясь с каждым днем — все ближе и ближе — в огромный хитрый механизм. И вот, когда несколько последних крохотных пружинок уже готовы были стать на нужные места, во сне Розарио впервые появилась дама в черном.

Маэстро Мизерабль вовсе не помышлял об Отбеливателе Зависти. Поэт, прозаик, драматург, критик, он работал много и плодотворно. Творческие мучения были ему чужды. Рука с лебединым пером никогда не замирала подолгу над чистым листом бумаги.

Все созданное Мизерабль немедленно издавал. Книги его выходили на прекрасной бумаге, в добротных переплетах, порой даже с талантливыми иллюстрациями. Одна беда — публике они не нравились.

Но несколько читателей (тоже литераторов) у бедняги все-таки имелось. Изредка, устав от создания шедевров, они изучали написанное друг другом, договариваясь о каждом таком случае заранее. Потом коллеги собирались вместе, и каждый долго хвалил приятелей, ругал удачливых соперников и делился планами: как привести фантазильцев к пониманию истинных ценностей.

Перечитав заключительные строчки, Мизерабль вспотел от восхищения и остро позавидовал сам себе. Поэма «Вымах мги», бесспорно, возглавит список его работ. А какова сила последнего созвучия: «шутя — тебя»! Любой удачливый ремесленник срифмовал бы «любя — тебя», но это же плоско! Это лежит на поверхности. Вообще, кумиры толпы легковесны. Он же, Мизерабль, — истинный добытчик литературной пушнины, бережный старатель на золотых приисках словесности. Но время лжепророков уходит. Глупое, счастливое, ничего не зная, оно бежит, приплясывая, к волчьей яме с острыми кольями внутри, замаскированной желтыми фальшивыми цветами. Падение, крик, удар!.. И все… Остались считанные дни, только бы дождаться.

В нормальной жизни, во всем, так или иначе не связанном с литературой, Мизерабль был не глупее других. Вот только жаль, что нервный сочинитель даже самые обыденные вещи умудрялся пропускать через призму своей поэтической фантазии. Простой убегающий гриб в лесу или жареный петух, вылупляющийся из обеденного стола, непременно вдохновляли поэта на создание нескольких метров корявых образов. Сам себя Мизерабль с недавнего времени стал уподоблять ослепительному бриллианту, парящему над толпой слепцов. И вот теперь неземной красоты рука готова убрать повязки, приросшие к глазам обитателей Фантазильи… Да, судьба поэта волшебно изменилась с тех пор, как в его снах впервые появилась дама в черном.

Самый страшный миг в своей жизни Сморчков-Заморочкин отчетливо помнил вот уже двести двадцать лет. Крепостной из Шипиловки, небольшой подмосковной деревеньки, последние два года в ту пору он состоял в услужении у барина.

Михаил Анатольевич Шипилов-Трудный, блестящий лейтенант флота, вышел в отставку после знаменитого Чесменского сражения. Военный талант, мужество, отчаянная, граничащая с безрассудством храбрость — все предвещало ему завидную, стремительную карьеру. Чудом спасшись с взорванного линкора, раненый, Шипилов не оставил поля боя. Перейдя на брандер, молодой офицер, вместе с однокашником, лейтенантом Ильиным, сумел в дерзкой вылазке поджечь вражеский корабль. Вспыхнувший пожар охватил другие турецкие суда, вся неприятельская эскадра запылала. Победа была полной. Русский флот завоевал безраздельное господство в Эгейском море.

Чины, ордена, богатства — милости императрицы щедро осыпали победителей. Всех… кроме Михаила. Контр-адмирал Грейг, невеста которого была неравнодушна к красавцу лейтенанту, из зависти оклеветал удачливого соперника…

Выписавшись из госпиталя, Шипилов подал в отставку, поставив крест на военной карьере.

Пощечина адмиралу, отказавшемуся стреляться, стала единственным его утешением. Любовь обворожительной барышни — увы — оказалась недолговечной. Добровольный изгнанник в расцвете лет, сил и талантов засел в своей Шипиловке и там, чтобы не спиться от тоски, вскоре поставил выписанный из Голландии лесопильный завод.

Энергия и деловая хватка стосковавшегося по активной деятельности отставника совершили необычайное, поставив на уши сонную деревушку с населением в семьдесят восемь душ. Дело, словно на дрожжах, разрасталось. Появились обширные заказы для флота. В Шипиловку на заработки потянулись окрестные мужики, отпущенные хозяевами на оброк. Шипилов-Трудный в считанные месяцы баснословно разбогател, приобретя вместе с деньгами легкие признаки классического русского самодурства…

Князь Пимен Пименович Сморчков-Заморочкин в княжеское достоинство некогда возвел себя сам. Это случилось довольно давно, в обстоятельствах, которые когда-нибудь стоило бы описать отдельно. Древняя и аристократическая (так казалось ее новому обладателю) фамилия Заморочкин тоже упала не с возу, а была самым наглым образом присвоена. Во времена же, о которых мы рассказываем сейчас, Пимка Сморчков, двадцатилетний белобрысый оболтус из Шипиловки, час назад проводивший хозяина по срочным делам в Москву, лежал в сапогах на любимой хозяйской оттоманке и куражился над ключницей Агафьей.

— Да нешто ж это дело — гишпанские маслины трескать! — убивалась сухонькая ключница. — А вино-то рейнское, бутылка по рупь и два алтына, телку за такие деньжищи впору сторговать! А сапогами насвинячил, ой, матушка моя! Пришибет тебя барин, Пимка!

— Нишкни, старая, — лениво цедил сквозь зубы молодой хам. — Я хозяйский любимец! Кому пожелаю, могу по шеям навернуть, потому мне права дадены! Никто, как я, не способен Михал Анатольичу сладко пятки чесать с приговором.

Запустив немытую пятерню в заветную кадушку Шипилова, лакей извлек и ловко забросил в рот полную пригоршню нежных, угольно-черных ягод.

Плюм! — Первая косточка, не попав в Агафью, ударилась о край китайских костяных ширм с монахами и лукавыми красавицами, купленных барином в неопределенных мечтах о прекрасном.

Плюм! Плюм! — Вторая косточка угодила в люстру, третья в фарфоровую тарелку на стене. Подобрав юбки, ключница пустилась наутек.

Четвертая косточка никакого звука не издала, поскольку, вылетев из гостиной, исчезла в распахнувшейся двери, вслед за проворной старушкой. Но вот пятая!..

Плюп!.. Сам барин, Шипилов-Трудный, детина, ростом под притолоку, казавшийся еще огромней в шубе на собольих пупках, застыл в проеме, недоуменно выковыривая из глаза черную влажную косточку.

— Нне по-онял!.. — протянул он любимое присловье, остолбенев перед открывшейся картиной.

Самым малым, что обычно следовало после этих слов, даже сказанных хозяином спокойно, было суровое наказание плетьми. Сейчас же слова раздались с такой страшной, леденящей душу интонацией, что в нижней части костюма у Сморчкова возникла лишняя тяжесть.

— Не по-онял! — повторил Шипилов, переводя бешеный взгляд с косточки на полупустую кадушку маслин. Круглые глаза его, как показалось лакею, источали зеленое пламя. Под правым багровела ссадина.

Пронзительно вереща, Сморчков ринулся бежать, ужом попытался юркнуть между ног у господина, но в последний миг был пойман за косицу и резко вздернут вверх.

— Ванька! Прохор! — зычно выкрикнул барин.

Два дюжих молодца залетели в коридор, немилосердно грохоча подкованными сапогами.

— В холодную его! — Шипилов-Трудный брезгливо кинул холопа под ноги дворовым, понюхал пальцы правой руки и вытер их о полу шубы. — Есть-пить не давать! Отпитался, каналья! За маслины заветные душу из тебя завтра выну!.. Что за день такой окаянный? — пожал он богатырскими плечами. — Возле Белорусовки лошади понесли, под Щербининкой две кошки черных — хвосты трубами — дорогу перебежали. Ну, думаю, шабаш, поворачиваем, не к добру это. И точно!.. Агафья! — позвал хозяин. — Волоки шотландского, освежаться будем!

Белесый зимний свет лился в полутемный коридор из гостиной, и еще несколько мгновений Сморчков, уносимый из коридора навстречу возмездию, видел в дверях темный силуэт господина. Шипилов стоял по-матросски, широко и прочно, словно три года назад, на мостике блаженной памяти линкора «Евстафий»…

Князь Сморчков-Заморочкин, помощник Великого Мага Фантазильи, сморщился, поправляя на лбу повязку с целебной мазью от ожогов. Забыть позорное треклятое прошлое не удавалось никак… В ту ночь, расшатав и выдернув доску, забивавшую крошечное низкое оконце холодной, он, благодаря малому росточку и щуплому сложению, сумел протиснуться в него и бежать. Далее события завертелись, как в калейдоскопе.

Встреча с разбойничками на большой дороге. Вольная, удалая, но почти всегда голодная жизнь в шайке. Захват кареты с погибавшим от чахотки захудалым дворянином поручиком Заморочкиным. Новое бегство — из ватаги — с документами поручика и разбойничьей казной. Знакомство на постоялом дворе близ Санкт-Петербурга с челядью графа Калиостро — знаменитого мага и авантюриста.

Граф оценил ловкача и прохвоста по достоинству, взяв на службу для исполнения мелких, но постоянных поручений, не требовавших излишней щепетильности. Разъезжая с Калиостро по всей Европе, шипиловский крепостной приобрел некоторый внешний лоск и впервые познакомился с тайнами магии.

Спустя несколько лет, в Трансильвании, чудом не попавшись на краже алмазов у графа, Сморчков-Заморочкин вынужден был бежать в очередной раз. Теперь уже он, наняв прислугу, колесил по городам и весям, выдавая себя за бывшего господина. Удача долгое время благоприятствовала негодяю.

И вот однажды, под Толедо, Калиостро, неустанно разыскивавший отъявленного мошенника, настиг его прямо на тракте, у разрушенной мельницы. Граф проклял предателя и, призвав на помощь все свое мастерство, в грохоте стихий и сверкании молний отправил Сморчкова непосредственно в ад.

Однако хитрый слуга сумел многому научиться у господина. Силы черной магии, подвластные проходимцу, смягчили заклятье. В итоге Сморчков-Заморочкин, хоть и исчез под землей, но остановился не в аду, а значительно выше — в Волшебной стране Фантазилье.

Первые годы Пимен Пименович существовал тихо и незаметно. Если им интересовались, прохвост изображал мелкого алхимика, жертву интриг знатных вельмож. Изучение древних магических книг будто бы открыло ему незначительные магические чары, а с ними и путь в благодатную спасительную страну. Обитатели Фантазильи не привыкли без крайней необходимости ворошить чужое прошлое, поэтому жизнь беглеца текла размеренно и спокойно. Почти на двести лет он затаился в глуши, выжидая, накапливая опыт и немалые колдовские познания. Затем начал действовать. Исподволь. Не спеша.

Сморчков перебрался в столицу. Постепенно завел знакомства среди известных лиц, умея оказаться нужным, участливым, заботливым, необременительно интересным. Проявлял самопожертвование так ловко, что никто не чувствовал себя тягостно обязанным новому обаятельному знакомцу. Незаметно лгал, ненавязчиво льстил, подавал, подносил, подсказывал, не унижаясь и не унижая. Умел ждать, но никогда не упускал благоприятный случай. Короче говоря, не прошло и года, как самозваный князь, никому не известный дотоле, оказался ближайшим помощником Великого Мага Фантазильи.

И тем не менее будущее свое Сморчков-Заморочкин не видел вполне определенно. Должность Великого Мага влекла хитреца, но была выборной, а следовательно, не постоянной. Мечтал же он о прочном надежном благополучии на месте возможно более высоком. На таком, где можно было бы, наконец, сбросить маску, не стесняясь выпустить наружу грязную и наглую хамскую суть. Но мечты оставались мечтами, реальной почвы для их воплощения не находилось. Не находилось… до той поры, пока в одну из мартовских ночей во сне помощника Великого Мага не появилась впервые дама в черном…