"Фактор города. Мир фантастики 2010" - читать интересную книгу автора (Гаркушев Евгений, Тудаков Антон,...)

Павел Иевлев Пакгауз

На свете есть любопытные люди и есть интересные места. Иногда они плохо сочетаются друг с другом. Я – любопытный человек, и не могу сказать, что меня не предупреждали. Более того, меня предупреждали не раз: «Артем, не суй свой нос в это дело, он может пострадать». Вы думаете, я внял предупреждениям? Если вы так подумали, то вы не знаете меня – Артема Ванкеля, искателя приключений и экстремального журналиста. Когда-нибудь это занятие должно было довести меня до беды. Я имею в виду не те обычные неприятности, которых у меня всегда хватает, а настоящие большие проблемы, которые могут доставить по-настоящему большие люди. Я их получил. И если я до сих пор передвигаюсь на своих ногах, а не сижу в самом глубоком из подвалов некоего серьезного учреждения, то это заслуга не моего ума, а моего везения. Бог бережет любопытных дураков. Я так думаю.

Вот вам и причина, по которой я обрел временное место жительства в этом городке, не заслуживающем даже того невзрачного названия, какое он носит. Здесь довольно мило – если вы любите тишину, полусельский зеленый пейзаж и бродящих по улицам кур. Отделив себя от столицы изрядным количеством километров разбитых дорог, я чувствовал себя много спокойней. Мой приятель, давший мне убежище, – слишком дальний знакомый, чтобы «люди в черном» могли вычислить эту связь. Я очень надеялся, что через полгодика пыль уляжется, и все благополучно забудут о моем существовании. Иногда полезно побыть незаметным, и лучшего места для растворения в пейзаже мне не найти – в этой тараканьей глуши нет не только Интернета, но даже и мобильной связи.

Мой приятель Федор – начальник местной милиции. В Америке он бы назывался шерифом и носил звезду, здесь его все называют по имени и он носит выцветшие погоны старлея. Он не перетруждается на своем посту – это действительно тихое местечко. Он же и придумал мне занятие, позволяющее прокормиться на местности. (Снимать сейчас деньги с кредитки – все равно что пускать сигнальные ракеты, размахивать флагом и орать: «Вот он я!» Да и ближайший банкомат отделяло от меня полтысячи километров…) Любезный старлей, оставшийся передо мной в долгу (я в свое время вытащил его из очень неприятной истории), вовремя вспомнил, что я когда-то был неплохим автомехаником. Оказывается, местное население давно нуждалось в услугах специалиста – до сих пор, если у кого-то ломался автомобиль, в него попросту запрягали лошадь и таким незамысловатым образом буксировали без малого двести верст в областной центр, который тоже не изобиловал механиками. Вообще хороших автомехаников – раз, два и обчелся. Это связано со спецификой профессии.

Чтобы быть хорошим мастером, человек должен обладать системным логическим мышлением и умением вывести причину из следствий – это просто необходимо для диагностики. Однако человек, обладающий таким мышлением, моментально выводит логически, что есть куча способов заработать больше денег не марая рук, – и бросает это занятие. Поэтому в сфере автосервиса преобладают бессмысленные крутильщики гаек. Проза жизни.

Имея в приятелях «местную власть» в виде моего старлея, я мог не заморачиваться формальностями вроде лицензии, основной инструмент, по счастью, имелся в моем микроавтобусе – оставалось только найти помещение. Однако и тут мой «шериф» расстарался – и утром, выпив обязательную в здешних краях кружку молока, я отправился обозревать свои будущие владения.

Я не знаю, было ли это здание именно пакгаузом, но это слово подходило к нему идеально. Выстроенная из багрового кирпича коробка с узкими окнами под крытой ржавым железом крышей просто напрашивалась на это название. Строитель сего был гением – добиться с помощью столь незамысловатых материалов такого потрясающего уродства… Это надо было суметь. Заросшие крапивой ржавые ворота свидетельствовали о низкой популярности строения. Меня это ничуть не удивило – дискотеку тут не устроишь, винный магазин тоже, а на большее у местных предпринимателей пока не хватало фантазии.

– Ну, как тебе? – спросил лейтенант.

– Жуть какая… Что это такое?

– Ну, когда-то, чуть ли не при царе, на месте города был крупный железнодорожный узел. После войны он как-то сошел на нет, но несколько построек осталось. Формально этот домик принадлежит Управлению железной дороги, но фактически он ничей – рельсы давно разобрали.

Закатав рукава форменной голубой рубашки, старлей извлек из планшетки ключ. Такого мне еще видеть не доводилось – просто произведение слесарного искусства, размером чуть не с полруки, с замысловатыми кружевными бородками. Такому ключу место в музее. Мы с лейтенантом вцепились в створки и потянули. Потом еще раз потянули. Потом приналегли по-настоящему – с жутким скрипом, посыпая нас ржавчиной и высохшими пауками, ворота открылись.

Внутреннее пространство пакгауза поразило своей чистотой и ухоженностью. Похоже, ворота и окна закрывались слишком плотно, чтобы напустить внутрь много пыли, а сухая атмосфера предохранила интерьер от ржавчины и плесени. В дальней стене обнаружились еще одни ворота – близнецы своих монументальных собратьев. Между ними пролегала рельсовая колея, посередине которой располагалась глубокая слесарная яма – мечта автосервиса. Здоровенные железные верстаки вдоль стен напоминали фигурным литьем швейную машинку «Зингер», а в титанические тиски можно было зажать небольшой автомобиль целиком, более того, в центре потолка проходил могучий швеллер, по которому каталась кран-балка с ручной лебедкой. Но наше внимание приковали к себе не эти радости автослесаря, а некое сооружение, расположившееся возле стены. Замысловатый механизм, сделанный из блестящего клепаного металла, изобиловал сложной формы коваными шатунами, немыслимыми шестеренками и червячными передачами, а также какими-то латунными цилиндрами, трубочками и клапанами. Наличие широкой трубы и железных колес позволяло с некоторой натяжкой признать ЭТО свободной фантазией на тему паровоза – то, что он стоял на рельсах, само по себе косвенно подтверждало это умозаключение. В дальней части пакгауза даже была полноценная железнодорожная стрелка, позволяющая переводить железное чудовище на центральный путь.

– Боже мой, Федор, что это за штука? – Моему удивлению не было предела.

Похоже, лейтенант был озадачен еще больше меня. Он как будто не верил собственным глазам.

– Надо же… Он действительно существует… – наконец выдавил из себя старлей.

Я моментально навострил уши – обожаю всевозможные тайны и загадки.

– Что существует? Ну-ка, ну-ка, поподробнее!

– Это долгая история, – сказал Федор, – пойдем пивка попьем.

Несколько мощных пинков и нецензурных выражений – и ворота были возвращены в первоначальное состояние. Казенные милицейские «Жигули», клацая подвеской (первый кандидат на ремонт!), повезли нас навстречу вожделенному напитку.

Местное питейное заведение называлось незамысловато: «БАР». Что ж, пускай и без фантазии, но по существу. Чтобы увидеть такой интерьер в Москве, вам понадобилась бы машина времени, а тут – пожалуйста, типичный пивняк времен конца социализма, с ободранными столами, покрытыми выцветшей клеенкой, и с расшатанными табуретами. Ассортимент тоже не блистал разнообразием, меню состояло из одного напитка: «ПИВО». Просто пиво – без роду без племени. Впрочем, оно было мокрым и даже довольно прохладным, а большего в такую жару и не требовалось.

Как только мы, получив по кружке (требуйте долива после отстоя!), устроились за столом, я немедленно насел на старлея:

– Ну, и что значит сей агрегат?

– Вообще-то это старая история, вроде местной легенды. Я всегда думал, что это обычные враки, которыми развлекаются деды на завалинках, поэтому так и удивился… Вроде как был у нас еще в начале прошлого века, до революции, знаменитый паровозный механик, то ли Феофилов, то ли Феофанов… Здесь тогда была большая перевалочная станция, но в 30-х годах ее ликвидировали. До сих пор видно – куча насыпей, где рельсы лежали, ну и здания кой-какие остались… В общем, под старость лет этот механик слегка головой подвинулся и решил суперпаровоз создать, которому угля вообще не надо, только воду подливай – ну, вроде как вечный двигатель. Замучил он начальство своими прожектами, до губернатора дошел, царю писать собирался – ну, и выгнали его к чертям из депо. Жалко его было – хороший механик, – но очень уж всех достал. Тогда он разобиделся, заявил, что всем докажет, продал все хозяйство, построил этот пакгауз и принялся за работу. Тут версии расходятся: одни говорят, что так ничего у него не вышло, и он от огорчения помер, а другие – что он душу дьяволу продал за чертежи, и все у него получилось, но, когда он решил продемонстрировать изобретение в действии, его этим же самым паровозом и задавило…

– И, конечно, неприкаянный дух этого Феофилова-Феофанова до сих пор бродит, стеная, вокруг своего паровоза, – зловещим голосом продолжил я историю.

– Само собой, – рассмеялся Федор, – как же без этого…

– То-то я смотрю, его до сих пор на металлолом не растащили – побаиваются привидений?

– Да нет, думаю, просто забыли про него все. Никто и представить не мог, что он до сих пор там стоит. Этот пакгауз поди лет сто не открывали – кому он нужен? Так что обживайся там, клиентов собирай, а с духом Феофилова разберешься, я думаю.

Мы посмеялись, допили пиво и разошлись по своим делам.

Для маленького автосервиса пакгауз оказался более чем хорош – после героической борьбы с заматерелой крапивой (обе стороны понесли существенный урон) и смазки ворот получился вполне удобный заезд, прямо на яму. Рельсы были притоплены в цементный пол и почти не мешали – выкорчевать их все равно было мне не по силам. Инструменты разместились на верстаках, и уже к вечеру я, зверски почесываясь (крапива дорого продала свою жизнь!), раскрыл ворота перед первым клиентом.

Жизнерадостный дед («Михалыч»! – избыточно громким голосом глуховатого человека представился он) на замшелом «Москвиче» неторопливо притрюхал по прорубленной в крапиве дорожке. Диагностика тут не требовалась – перекошенная машина явно говорила о лопнувшей передней пружине, а глухое бумканье – об «убитых» шаровых опорах. На мое удивление, дед оказался готов к вердикту и тут же достал необходимые детали из недр ржавого багажника. Вместе с железками на свет появилась характерной формы бутыль литра на полтора:

– Не побрезгуй, сынку, – проорал Михалыч, – сам гнал! Як слиза, бачишь? На березових бруньках!

– Да не надо мне… – стал отказываться я, подозревая, что со мной хотят расплатиться за ремонт местной валютой, но дед был неумолим:

– Ты только попробуй, в столицах такого не найдешь! Ты не думай, я деньги тебе за ремонт заплачу, а это от чистого сердца! Не обижай старика! Сам ведь гнал! На бруньках!

Устоять против такого напора я не смог, и бутыль перекочевала под верстак.

– Ты только Федьке не говори, шо я гнал, – заорал Михалыч так, что наверняка было слышно не только Федьке, но и всем остальным имеющим уши, – он знает, конечно, но ты все равно не говори. На всяк случай – бо шоб не вышло чё.

Засим колоритный дед удалился, но еще некоторое время из-за крапивной стены доносилось громогласное: «На бруньках!» и «Як слиза!» С облегчением вздохнув, я переоделся в рабочий комбинезон и спустился в прохладную яму.

Через час я почти исчерпал свой нецензурный лексикон, но ржавые болты все-таки были побеждены (не без помощи найденной в одном из ящиков циклопической бронзовой кувалды – она вполне бы подошла скандинавскому богу Тору), однако собрать подвеску сразу было не суждено – ржавой железякой я зверски распорол себе руку. Черт, похоже, навыки были слегка поутрачены… Кровь хлынула ручьем, и мне пришлось заматывать рану тряпкой. Пока я метался по пакгаузу в ее поисках, рабочий настрой окончательно исчез. Так что приезд старлея был воспринят мной с некоторым вялым энтузиазмом – появился повод отвлечься. Проницательный шериф наметанным взглядом немедленно засек бутыль:

– Михалыч? На бруньках? – усмехнулся лейтенант.

Я кивнул, а потом с запозданием вспомнил про конспирацию:

– Я тебе этого не говорил!

– Ну да, ну да… Конечно. Тоже мне, партизан… Кстати, отличный повод – с первым клиентом тебя!

У запасливого Федора моментально отыскались и стопочки, и незамысловатая закуска в виде сала, хлеба и лука. Накрыв импровизированный стол на облезлом капоте «Москвича», мы бодро разлили по первой.

– С почином тебя, Артем! – провозгласил старлей.

Затем последовали непременные «За настоящую мужскую дружбу», «За то, чтоб не последняя», «За прекрасных баб», «Шоб у нас все было!» и прочие непременные в русском застолье тосты. В какой-то момент я с удивлением обнаружил, что бутыль уже ополовинена, а я излагаю лейтенанту все перипетии моей последней неприятной эпопеи. Федор же, приобняв меня за плечи, заплетающимся языком говорит: «Хороший ты мужик, Артем, но занимаешься всякой херней!» Затем он начал меня убеждать, что вся беда в столице, а нормальный мужик (вроде меня) должен жить непременно в провинции и заниматься настоящим мужским делом (вроде авторемонта).

– В вашей Москве одни пидоры и студенты, которые тоже пидоры, – с великой убежденностью вещал он, – а настоящие мужики все здесь!

При этом он так истово стучал себя в грудь могучим кулачищем, что я испугался за его здоровье. Остатками гаснущего сознания я понял, что если хочу выжить, то пьянку пора заканчивать. Мне не сразу удалость донести эту мысль до собутыльника, который, кажется, только вошел во вкус, но через некоторое время он внял моим доводам.

– Эх, – сказал он с глубоким сочувствием, – слабое у тебя здоровье. Это все Москва ваша виновата! Ничего, поживешь тут у нас и…

Глаза его снова сфокусировались на бутылке. Я торопливо сказал:

– Ну, по последней – и спать.

Налили по последней.

– Ну, удачи! – рявкнул шериф, хлопнул стопку и побрел к своей машине.

Шел он с некоторым напряжением, но, оказавшись за рулем, неожиданно приободрился и, посигналив на прощание, резво стартанул. Я подивился стойкости местной милиции и вернулся в пакгауз. Меня сильно шатало, и в голове плавала светлая муть. Литр крепкой самогонки на двоих – это был явный перебор, но я как-то автоматически налил себе еще. Застыв со стопкой в руке, я задумался: хотелось произнести какой-нибудь завершающий тост. Взгляд мой упал на блестящие поверхности нелепого паровоза, и я с пафосом провозгласил:

– За тебя, Феофанов, несчастный ты придурок!

Последняя стопка вырубила меня как дубиной по голове, дальнейшее помнится очень смутно – кажется, я зачем-то полез в кабину паровоза. Во всяком случае, проснулся я там, скрючившийся в жутко неудобной позе и весь закоченевший на железном полу. Сказать, что мне было плохо, – сильно приукрасить ситуацию. Руки тряслись, ноги подкашивались, а в голове перекатывались некие не вполне круглые, но сильно неудобные предметы. Возможно, это были загадочные бруньки… Вдобавок я оказался весь перемазан засохшей кровью – тряпка на руке каким-то образом размоталась. Впрочем, в кабине было чисто – похоже, рана раскрылась и успела засохнуть до того, как я влез в паровоз… Удивительно, что я не истек кровью…

Выбраться из кабины было сродни подвигу – я даже не мог ругаться, только тихо постанывал. Огляделся вокруг, ожидая увидеть кровавый след, – но все было чисто. Ну и черт с ним, не до загадок… тем более, что с улицы уже доносился отвратительно бодрый голос Федора:

– Але, гараж! Подымайся, Артем!

Солнечные лучи из открытых ворот полоснули по глазам – я болезненно сморщился и издал слабый стон.

– Что, плохо? – догадался лейтенант. – Эх, столица… А ну как я тебя сейчас поправлю!

Перед моим носом появилась знакомая стопка. От запаха алкоголя меня чуть не вывернуло, в сознании смутным эхом прозвучало сакраментальное: «На бруньках!», «Як слиза!» – но было поздно – решительный шериф моментально влил в меня страшный напиток и уже подсовывал огурец.

К моему изумлению, мир резко просветлел и сознание вернулось. Заботливый старлей уже подносил вторую, приговаривая, что клин надо вышибать клином и что рассолом голову не обманешь. Я уже почти не сопротивлялся, лишь вяло бормотал, что надо же работать и что Михалыч придет за машиной…

– Тю, а ты разве не закончил еще? – удивился Федор. – Вроде на месте все…

Я с тупым удивлением посмотрел на лейтенанта, потом перевел взгляд и увидел, что «Москвич» действительно стоит на всех четырех колесах, а домкрат заботливо поставлен на свое место под верстак. С некоторым усилием я спустился в яму и обнаружил, что новая пружина и шаровые опоры находятся на положенных им местах и все гайки плотно закручены…

– Я и сам удивляюсь, – сказал Федор, – когда, думаю, Артем успел? Вроде уезжал – все разобрано было… Ну ты даешь, столица!

Я помотал головой, пытаясь прийти в себя. Ситуация не прояснилась. Я посмотрел на руки – они были чистыми, только рукава комбинезона в крови. Что же это получается – я, в полном беспамятстве, собрал подвеску да еще и руки успел помыть? Ничего себе бруньки… Странно это все. Думать о странном не хотелось – думать вообще не хотелось. Хотелось спать. Лейтенант отбыл по своим милицейским делам, а я завалился на раскладушку и погрузился в сон, из которого меня вывело только громогласное приветствие Михалыча.

Неистовый дед расплатился со мной за ремонт, добавив «от чистого сердца» еще одну бутыль – по счастью, поменьше предыдущей, – и отбыл. Спорить с ним сил не было. Сомнамбулически побродив по пакгаузу, я решил, что лучшее лекарство от похмелья – здоровый сон, и вернулся на раскладушку. Снилась мне всякая чушь: я мчался на нелепом паровозе Феофанова в сияющие дали, среди пейзажей немыслимой красоты, но мне почему-то было очень грустно. Со мной в кабине стоял Михалыч, и ветер развевал его седую бороду. Он был непривычно молчалив и задумчив. Среди хитрых рычагов управления шустро поворачивался какой-то невзрачный мужичонка преклонных лет, одетый странно и старообразно. Во сне я как-то сразу догадался, что это и есть пресловутый мастер Феофанов. Мне очень хотелось расспросить его о том, что на самом деле случилось с ним и с паровозом, но я почему-то не мог произнести ни слова. Да и глупо было спрашивать: вот паровоз, вот механик – что мне еще надо? Во сне это казалось очень логичным. Неожиданно паровоз шумно затормозил, выпуская клубы пара.

– Конечная! – сказал Феофанов и указал на Михалыча: – Ему сходить.

– А нам? – спросил я.

– Мне туда дороги нет, а тебе пока рано.

Я не очень удивился, во сне его слова показались мне исполненными глубокого смысла. Между тем Михалыч кивнул мне на прощание и так же молча сошел на какой-то заброшенный полустанок. Вокруг расстилалась серая безрадостная равнина, и вид ее навевал тоску. Феофанов зачем-то застучал кулаком по клепаному котлу, производя неожиданно сильный грохот, и потянул за рукоятку гудка – паровоз почему-то отозвался совершенно автомобильным звуком клаксона. Тут я понял, что проснулся и кто-то барабанит в ворота пакгауза, перемежая эти упражнения резким бибиканьем. Я пошел открывать.

На пороге стоял лейтенант, и вид у него был донельзя смурной.

– Что-то случилось? – спросил я.

– Случилось. Давай зайдем, не на пороге же говорить…

Федор зашел, огляделся, увидев новую бутыль, досадливо хмыкнул.

– У тебя Михалыч когда машину забрал? – спросил он.

– Часа в три… – ответил я с удивлением. – А что произошло?

– Помер Михалыч, – тихо сказал старлей.

В голове моей метнулась мгновенная паника – может, я вчера, волшебным образом собрав подвеску, гайки какие не затянул? На колесах, например… А дед через мое разгильдяйство разбился.

Этот ужас, видимо, отразился на моем лице, поскольку Федор торопливо сказал:

– Нет-нет, ты тут ни при чем. Он просто ехал от тебя, остановился у обочины и помер. Прямо в машине.

– Вот так, ни с чего?

– Ну, он вообще-то довольно старый был, – с сомнением протянул лейтенант, – хотя вроде крепкий такой дед… Бывает и такое.

Однако я видел, что старлея терзают какие-то сомнения, которые он усиленно, но тщетно от себя гонит. Мне страшно не хотелось спрашивать, но я все-таки не смог удержаться:

– Ты видел что-то необычное, Федор?

– С чего ты взял? – Лейтенант сразу напрягся. Похоже, я был прав.

– Иначе ты не пришел бы ко мне задавать вопросы.

– Да я не то чтобы видел… Скорее померещилось…

Федор нервно покосился в угол. Там не было ничего интересного, кроме безумного паровоза. Мне стало нехорошо – похоже, я вляпался в очередную историю. Всякие странности липнут ко мне как мухи…

– Что ты видел? – спросил я тихо.

– Я же говорю – ничего! – ответил лейтенант нервно. – Просто мне показалось…

– Рассказывай.

Федор поерзал на инструментальном ящике, который служил ему сиденьем, и, помявшись, начал рассказывать:

– Понимаешь, дело в том, что он помер практически у меня на глазах. Я ехал из управления домой, и вижу, как Михалыч выруливает на своей колымаге. Ну, думаю, Артем уже сдал клиенту машину, все хорошо. Тут Михалыч вдруг как-то резко вильнул к обочине и встал. Я увидел, как он откинул голову на подголовник и застыл. Я сразу забеспокоился – была у деда привычка иной раз пьяным ездить. Я, грешным делом, и подумал: нажрался Михалыч на радостях, не иначе как с тобой принял. Решил посмотреть, как там и что, подъезжаю, а он уже того… При этом у него на лице такое выражение застыло, как будто он черта увидел. Но это не самое странное. Пока я вокруг деда суетился, все время что-то меня беспокоило – будто соринка в глазу. Что-то в поле зрения неправильное маячило. В какой-то момент я присмотрелся, а за заборчиком, там, где старая линия железнодорожная проходила, паровоз стоит. Мне не до паровозов как-то было, поэтому не сразу дошло, а когда я второй раз посмотрел – ничего там нету.

– Этот самый паровоз? – спросил я, уже зная ответ.

– Ну, если ты найдешь где-нибудь второй такой же, то, может быть, это был и не он… – невесело усмехнулся лейтенант. – Я же говорю – померещилось.

– Может, съездить посмотреть на эту линию? Следы поискать…

– Ты что? Нет там никакой линии. Одна насыпь осталась. Лет пятьдесят уже как нет.

Мы избегали смотреть в угол, но паровоз поневоле притягивал наши взгляды. В конце концов я не выдержал, подошел к нему и потрогал. Блестящий клепаный котел казался чуть теплым…

За воротами пакгауза раздался переливчатый звук многотонального клаксона, и чей-то голос завопил:

– Эй, командир, открывай ворота! Клиент созрел!

По лицу Федора можно было предположить, что он пытается прожевать лимон.

– Тюркин приехал, – сказал он коротко, – буржуй наш местный.

Я пошел открывать ворота. За ними обнаружился красный, как пожарная машина, спортивный «Форд-Мустанг», возле которого стоял коренастый мужик средних лет в таком же красном клубном пиджаке. На фоне крапивных зарослей и покосившихся заборов они выглядели нелепо, как жираф в коровнике.

– Здоров, командир! Проблему имеем!

– Поглядим, – ответил я, пытаясь не заржать самым неуважительным образом. Пресловутый Тюркин анекдотически смахивал на «нового русского» разлива этак года девяностого… Даже золотая цепь имелась. Широченная красная морда была раскормлена настолько, что казалось, поверх шеи ему немыслимым колдовством присобачили задницу, между ягодиц которой для смеху воткнули нос и усы щеточкой.

– Слышь, командир, – не унимался «буржуй», – сюда гляди.

Я поглядел: на правом крыле роскошного «Форда» была длинная глубокая вмятина.

– В натуре не вписался в ворота, прикинь?

– Отрихтую и зашпаклюю, но красить нечем, – сказал я с неохотой. Мороки с этим крылом предстояло немало.

– Говно вопрос, мне в центре правильные пацаны обещали покрасить! Делай, деньгами не обижу!

Нелепый Тюркин с третьей попытки загнал свой спорткар в пагкауз – видно было, что машина для него слишком мощная и водитель он аховый. И зачем люди покупают себе такие тачки в таком захолустье? Тут и дороги под нее не найти…

Лейтенант после долгих уговоров согласился отвезти «буржуя» домой, и они вместе отбыли, а я остался мозговать над крылом. Работа предстояла мутная и кропотливая, а дело совсем к вечеру. Да и настроение после всех этих происшествий совершенно не рабочее… В конце концов я решил, что утро вечера мудренее, а Тюркин пусть пешочком пока походит, ему полезно. Впрочем, у него, наверное, еще машина есть – какой-нибудь соответствующий образу белый с золотом «Джип-Чероки»… Так что, вместо того чтобы в поте лица зарабатывать свой кусок хлеба с маслом, я решил подробно рассмотреть зловещий паровоз – это соседство уже начало меня нервировать.

После получасового копания в латунных потрохах и кованых шатунах я впал в еще большее недоумение. Конструкция сия никак не могла работать! Описать устройство этой машины я затрудняюсь, но по уровню технического решения все это напоминало велосипед, в котором вращение педалей приводит в действие два брусочка, которые методом трения друг об друга нагревают воду в паровом котле, который приводит в действие паровую машину, которая крутит электрогенератор, который приводит в действие электромотор, вращающий колеса… Конечно, там все было не так, но по количеству бессмысленных преобразований энергии – примерно похоже. Более нелепой конструкции я в жизни не встречал. На мой технический взгляд, она нарушала все законы термодинамики и годилась только в качестве садового украшения. Пожав плечами, я отправился спать.

Во сне я снова увидел себя в кабине паровоза и почему-то ничуть этому не удивился. Похоже, подсознательно я ожидал развития событий. На этот раз мы никуда не ехали, а стояли на запасных путях какой-то немыслимо древней станции – может быть, той, которая была тут когда-то. Во всяком случае, видневшийся в отдалении пакгауз был почти такой же, только выглядел посвежее. Феофанов в каком-то замасленном картузе, тихо насвистывая, натирал тряпочкой медные детали. Мне захотелось вновь промчаться на паровозе по тем красивым местам, которые я видел в прошлом сне, но Феофанов покачал головой:

– Сегодня стоим – пассажиров нет…

– Что с вами случилось? – спросил я. – А с паровозом? Как все было на самом деле?

Феофанов помолчал, а потом сказал совершенно не в тему:

– Зря ты их накормил.

– Кого? – удивился я.

– Гремлинов. Они тебе, конечно, помогут, но с ними проснулся и кое-кто другой…

– Никого я не кормил! И кто это другой?

– Ты окропил своей кровью паровоз, и они проснулись, но проснулись не одни… И тот, другой, он не успокоится…

– Я не понимаю…

– Поймешь. Иди, тебя зовут.

Я немедленно осознал, что лежу на раскладушке в пакгаузе, через окна бросает яркие лучи солнце, а в дверь кто-то барабанит. Дурной спросонья, я поплелся открывать. За воротами стоял Тюркин собственной персоной. Он не успел ничего сказать – я махнул ему рукой, чтобы заходил, а сам поплелся к колодцу умываться. Похоже, спал я долго – солнце было высоко. Придется объяснять этому «буржую», почему я к его машине еще не прикасался… ну и фиг с ним! Тоже мне, цаца какая. Скажу, что обдумывал и готовился, – пусть уважает мастера.

Вернувшись от колодца, я увидел, что Тюркин буквально подпрыгивает в дверях, напоминая привязанный за ногу полуспущенный аэростат.

– Ну, братан, ты даешь! – восторженно заголосил он. – Ты зачем сказал, что красить не можешь? Шутка, да?

Я прошел в пакгауз и взглянул на машину: левое крыло теперь ничем не отличалось от правого. От вмятины не осталось и следа. Ноги мои подкосились, и я сел на инструментальный ящик, на некоторое время перестав воспринимать окружающее. Вокруг меня суетился и подпрыгивал Тюркин, что-то нес своим высоким визгливым голосом, совал мне какие-то деньги, которые я, не считая, сунул в карман комбинезона, – но перед глазами моими стоял печальный лик старенького механика Феофанова и слышался его голос: «Они тебе помогут, но с ними проснулся и кое-кто другой…» Мне было как-то нехорошо, и, когда Тюркин унесся на своем «Форде», я вздохнул с облегчением. Надо было о многом подумать.

Раздумья завели меня в логический тупик – собственно, никакой достоверной информации о происходящем у меня нет. Разве что сны… Но что такое сны? То ли отражение реальности, то ли бред усталого мозга… Ну почему со мной всегда случается всякая чертовщина? Утомленный попытками объяснить необъяснимое, я уже начал задремывать, но тут примчался встрепанный лейтенант. Глаза его метали молнии, ноздри раздувались, но вид при этом был какой-то ошарашенный.

– Там, Тюркин… – выговорил он.

– Помер? – перебил его я. В моей голове с легким щелчком сложилась вся картина.

– Откуда ты знаешь? – сработала профессиональная подозрительность, и Федор уставился на меня с нехорошим прищуром.

– Догадался.

– Что значит «догадался»? – Взгляд лейтенанта буквально сверлил во мне дыры.

– То и значит. Ты и сам уже догадался, только признаться себе в этом не хочешь. Иначе бы ко мне не примчался. Какова причина смерти?

– Автокатастрофа. Он всегда носился по дорогам как раненный в жопу дятел, но это было нечто – разогнался, наверное, до двухсот и забыл повернуть…

– Готов поспорить, что он умер до столкновения…

Федор внимательно на меня посмотрел, но не стал спрашивать, почему я так в этом уверен, лишь на секунду взгляд его метнулся к паровозу и обратно. Он пожал плечами:

– Тюркин всегда был надутым придурком, но мне это все не нравится. А Михалыч? Что они видели перед смертью? У обоих был такой ужас на лицах… Что ты скажешь?

– Ты мне не поверишь.

– А ты попробуй.

– Все дело в паровозе. Похоже, несчастный мастер Феофанов, пытаясь заставить эту нелепую машину работать, пересек доступные человеку границы, и результат ужаснул его самого. Это больше чем паровоз, это нечто живое…

– Действительно, чушь какая-то… – резко сказал лейтенант. – Бред сивой кобылы.

Он решительно поднялся.

– Поменяй-ка мне лучше рулевую тягу, механик! А то совсем разболталась… Тяга в багажнике.

Федор направился к воротам. Спина его был напряжена, как на параде.

– Подожди, – остановил я его, – ты уверен, что надо? Ты точно не путаешь храбрость с глупостью?

Старлей мрачно усмехнулся:

– О чем ты? Я всего лишь прошу поменять тягу.

Помолчав, он добавил:

– Я отвечаю за этих людей. Даже за болвана Тюркина.

Федор ушел. Я удивленно смотрел ему вслед – надо же, какой пафос может скрываться в провинциальном милиционере! Похоже, он действительно чувствовал себя шерифом, а не чиновником на маленьком окладе. Ему было не все равно.

Открыв инструментальный ящик и достав домкрат, я полез менять тягу. Проклятая железка здорово приржавела, и я провозился дольше, чем рассчитывал, поэтому, когда лейтенант вернулся, я едва успел закрыть капот и вымыть руки. На этот раз – никаких гремлинов! Только тяжелый физический труд…

– Готово? – спросил он.

– Готово. Забирай машину. И… Это… Будь осторожен, ладно?

– Не говори чепухи, – лейтенант был совершенно спокоен, – мало ли что может померещиться.

Когда он уехал, я сразу улегся на раскладушку и попытался заснуть. Это оказалось нелегко – нервы были натянуты как гитарные струны, но я изо всех сил успокаивал дыхание и медитировал, пока наконец не провалился в тяжелый сон.

Оказавшись в кабине паровоза, я совершенно не удивился. Каким-то краем сознания я осознавал, что сплю, но меня это не смущало. Паровоз медленно ехал среди серых холмов, Феофанов в своем картузе стоял за рычагами, молча вглядываясь в даль.

– А где Тюркин? – спросил я. Я был уверен, что увижу в кабине покойного «буржуя».

– Уже там, – спокойно ответил механик.

– Где там?

– Не стоит тебе этого знать…

Голос его прозвучал так, что я понял – действительно, наверное, не стоит… Некоторое время мы ехали в молчании. Пейзаж за окнами кабины не менялся: те же низкие серые холмы, сглаженные потоком бесконечного времени. Потом Феофанов заговорил, но так тихо, что я не расслышал первых слов:

– …никогда не просить.

– Чего не просить?

– Вечности. Нельзя менять бессмертие души на вечность существования.

– Я не понимаю…

– Я искал вечный двигатель, но хотел-то вечной жизни… Я думал, что если мне откроется одно, то недалеко и второе. Но и вечное движение мне не давалось – годы потратил я на этот паровоз, а он не желал работать. Тогда я обратился к гремлинам, духам техники, – я знал о них, ведь я столько лет проработал механиком… Я досыта накормил их своей кровью, но вечное движение было им не по силам. Тогда они призвали нечто… Оно выполнило мое желание, но сожрало мою жизнь. Теперь у меня есть вечное движение и вечное существование, но нет жизни – я лишь слуга, механик при паровозе.

Феофанов замолчал, а я не знал, что бы еще у него спросить. Между тем пейзаж за окном начал меняться – мы подъезжали к городу. Колеса бодро загрохотали на стрелках. Это был не тот город, который я уже успел изучить, и в то же время это был он – новые постройки как бы просвечивали сквозь строения начала века. Паровоз двигался к станции, исчезнувшей после двух войн и революции, постукивая на стыках давно разобранных рельсов. Он приближался к центру, и современность смутными тенями проступала сквозь добротные заборы купеческих домов и белые стены небольших церквушек. Единственным маяком оставался пакгауз – он, похоже, прочно пустил корни в обоих мирах. Сначала мне показалось, что мы возвращаемся в него, но лязгнула стрелка, и паровоз изменил направление, все больше отклоняясь в сторону. Мы неторопливо двигались по какому-то запасному пути, сквозь него смутными тенями проступала улица… И вдруг я увидел, куда мы едем, – у обочины стояла машина Федора. Лейтенант еще не успел в нее сесть, он только взялся за ручку двери. Его движения были неестественно заторможенными, как при замедленной съемке, – вот он открывает дверь, садится, вставляет ключ в замок зажигания… Паровоз стремительно приближался, и вдруг я понял, что сейчас произойдет. С диким криком я оттолкнул Феофанова и дернул за бронзовый рычаг экстренного тормоза. Машина со скрежетом и шипением резко остановилась, и я спрыгнул из кабины – предупредить Федора, спасти…

– Нет, ты не можешь! – раздался крик механика, но я уже свалился с раскладушки, разом проснувшись.

Несколько секунд я стоял на четвереньках, приходя в себя, потом поднялся и посмотрел на паровоз. От котла ощутимо тянуло теплом. Вдруг, к моему ужасу, огромные чугунные колеса со скрипом провернулись, из перепускных клапанов с шипением ударили тонкие струйки пара. С лязгом перескочила стрелка, и чудовищный механизм медленно покатился в мою сторону. Я застыл, увидев в кабине паровоза скелет в истлевшем картузе, нахлобученном на голый череп…

Мощный рывок за плечо вывел меня из ступора. Между мной и паровозом стоял лейтенант – китель его был разорван и весь в подпалинах, от него ощутимо несло гарью.

– Так вот ты кто, сука! – заорал он. – На, получи!

Тут я заметил, что в его руке двадцатилитровая канистра, из горловины которой свисает тряпка. В воздухе ощутимо запахло бензином. Федор, резко хакнув, с натугой метнул ношу прямо в паровоз. Канистра попала в шатунный механизм, долю секунды сопротивлялась, но не выдержала напора чугунного кривошипа и лопнула, заливая бензином блестящие поверхности. Старлей моментально зажег спичку и кинул ее вслед за канистрой, одновременно мощным движением практически выбросив меня за шиворот из пакгауза. Внутри глухо ухнуло пламя, и лейтенант выскочил вслед за мной. Мы одновременно налегли на створки ворот, закрывая чудовище внутри. Из пакгауза донесся глухой вой, нарастающий стон умирающего механизма.

– Бежим отсюда! – заорал на меня Федор И мы побежали.

Мы успели чудом – когда мы уже неслись, не разбирая дороги, сквозь крапиву и кусты, сзади громко ухнуло, как будто выдохнул великан, и стены пакгауза разлетелись кирпичными обломками.

– Котел взорвался! – с удовлетворением в голосе сказал лейтенант. – Кранты ему!

Я ничего не ответил – в наступившей тишине, за потрескиванием гаснущего огня, мне отчетливо слышалось удаляющееся тум-тум-тум железных колес на стыках…

Может быть, мне показалось…