"МЕЧЕТЬ ВАСИЛИЯ БЛАЖЕННОГО" - читать интересную книгу автора (Чудинова Елена)

Когда русские погибали славно 

В подарок племяннице я привезла стреляные гильзы. Ну надо же, а я ведь была даже младше, чем она нынешняя, когда увлеклась историей Северо-Западной армии, когда пыталась хоть что-то узнать о походе Юденича на Петроград, когда смутно еще осознала, что именно этот фронт был решающим на театре военных действий.

Поэтому путь в Санкт-Петербург—Ополье—Ямбург отчасти явился для меня плаваньем против течения реки времен. Сначала в собственную юность, в самые «белогвардейские» мои годы. Кто бы тогда мне рассказал, какие события я увижу своими глазами, — не поверила бы.

Событие же, о котором я говорю, кому-то может и не показаться значительным. В селе Ополье, в ограде Кресто-Воздвиженского храма, установлен и освящен каменный памятник воинам-северозападникам, погибшим под Ямбургом в 1919 году. Могилы их во время оно сравняли с землей — на весь XX век. И совсем недавно Ямбургское братство во имя св. архистратига Михаила — военно-историческая организация — сумело восстановить некоторые имена. Нижние чины Талабского, Семеновского и Островского полков — прапорщик Палехов, фельдфебель Егоров, рядовые Балондин, Дунаев, Евстафиев, Короленко, Макаров, Мартимьянов, Матвеев, Семенов, Тюнн и Федоров. Ивану Тюнну было 25 лет, Адриану Мартимьянову — 24, фельдфебелю Ивану Егорову — 33. Точный возраст остальных не установлен. Скромный памятник, очень скромный, но — первый каменный памятник христолюбивым воинам СЗА.

«Мы уйдем, а камень останется навсегда», — сказал военный историк С. Г. Зирин. Говорил он и о том, что память сражавшихся против чужеродного и чудовищного эксперимента над страной до сих пор остается оболганной.

Клевета прилипчива. Увековеченье памяти воинов-северозападников до сих пор с огромным трудом преодолевает бюрократическое сопротивление на местах. И, тем не менее, за первым каменным памятником на Северо-Западе встанут другие.

Но прежде речей была панихида — дыхание превращалось в пар в холодных стенах сельского храма, мрели золотые огоньки свечек, склонялись знамена. Была лития перед камнем, моросило, дул восточный ветер, было возложение цветов, отгремел салют из трехлинеек. Как это, однако ж, странно — впервые в жизни не на картинках увидеть мундиры СЗА…

Когда же отец Иоанн — с белоснежной бородой и веселыми молодыми глазами — пригласил всех собравшихся на обед, меня охватило непередаваемое ощущение того, что называется изрядно обрусевшим термином «дежа вю». Осень, просторный дом священника под старыми ветлами, доброе тепло, идущее от невысокой печи с лежанкой, тесно сдвинутые скамьи и столы. Люди в форме СЗА (не более дюжины на самом деле, но мне показалось, что все присутствующие мужчины облачены в эту форму; в каком-то смысле так оно и было) — в тесноте, да не в обиде сидели за этими столами. А на столах — мясные щи, сваренные на всех в большом котле. Это простое блюдо и придало какую-то завершающую убедительность происходящему со мной. Конечно, домашние соленья и пирожки — тоже развитие темы, хотя вместо водки и коньяка должны бы стоять спирт и самогон, а вместо сервелата — сало, но тон, тон задали щи. Горячие щи в холодный день — насколько веселее будет потом на рысях под колючим дождиком идти… Куда? На Петроград, конечно! На Петроград, за терновым венцом, что был пророчески избран эмблемою СЗА. Словно они, те, кто собрал нас здесь — Палехов, Егоров, Балондин, Мартимьянов, Тюнн, — сидят среди нас за столами, живые, молодые, хоть и осталось им жизни считанные дни, еще продолжают свой поход, греются щами и поднимают чарку за победу. Едва ли больше, чем на минуту, мне удалось переступить из собственной юности еще дальше — в 1919 год. Но какой достоверной, какой настоящей была эта минута.

Мысли же о том, что явилось самым важным во всем произошедшем, выявлялись бессонной ночью под стук колес — на обратном пути. Странно, право же, странно было осознать: этим важнейшим явилось то, что чествовались не победители, а побежденные.

Способность воспринять величие поражения, по сути, означает продолжить проигранный бой. Гордость вчерашним поражением — залог завтрашней победы. Это всегда понимали сербы, гордящиеся Косовым полем.

Гордиться победой легко. Побед у нас, русских, было так много, что мы не научились отдавать должное своим поражениям. Надо учиться у сербов. Гордость поражением — более благородна, поскольку главная победа — это победа нравственная. И конечная историческая победа — сколько б еще ни пришлось ждать — в конечном счете принадлежит тому мировоззрению,

как поет Кирилл Ривель. Он тоже приехал на воздвижение памятника: артистически седовласый, в морской робе, напоминающей о плаванье на УПС «Седов». Приехал из Питера полубольным. Что же, это понятно: день такой, что с больничной койки соскочишь, а приедешь.

Это ведь только кажется, что самый важный сейчас вопрос, сколько наших денег угробило бездарное финансовое руководство и, соответственно, сильно ли затронет страну нашу общий кризис. Есть вещи и поважнее. Право же, есть. Способность народа выживать в невзгодах зависит от силы его исторической памяти. От постижения им исторической истины.

До последнего, впрочем, еще куда как далеко. В завтрашнем дне я вновь услышу хулу на тех, кому мне сейчас довелось поклониться, услышу не единожды и не дважды. Ничего, не привыкать. Лишь бы воздвигались памятники.

Примерно так думалось мне под стук колес. В боковом кармане дорожной сумки позвякивали гильзы, предназначенные в подарок племяннице. Я собрала их после салюта в мокрой осенней траве.