"Во власти любви" - читать интересную книгу автора (Ли Линда Фрэнсис)

Глава 2

Бостон

Летиция Уинслет сидела в кресле с подголовником напротив Джеффри Аптона, вице-президента металлургического завода семейства Уинслет. Его кабинет хоть и был удобно расположен, но казался мал по сравнению с соседним, по большей части пустующим, что принадлежал сыну Летиции Нестеру, главе весьма преуспевающего литейного предприятия. Но миссис Уинслет знала: Джеффри не тот человек, который станет поднимать шум по мелочам. Его не волновал размер кабинета, его заботило процветание компании.

Металлургический завод, собственность семьи Уинслет, являлся его единственной заботой с той поры, как двадцать лет назад он стал его управляющим. Лучшую кандидатуру на эту должность трудно было бы найти.

Джеффри был статным, седина делала его скорее привлекательным, нежели старым. Он вдовствовал уже много лет. Дети выросли и твердо стояли на ногах. Нестер, три года назад назначенный президентом компании, был, разумеется, главным. Но все, в том числе и Летиция, знали: Джеффри Аптон по-прежнему управляет заводом. И именно к Джеффри она обращалась в случае нужды за советом, деньгами, а также обсуждала с ним семейные неурядицы, о которых не могла поговорить ни с собственным сыном, ни даже со своей матерью Ханной Грейбл, жившей в особняке семейства Уинслет.

Летиция не видела супруга столько лет, что даже подумать страшно. Узнав о его кончине, она вспомнила тот единственный раз, когда Уильям Уинслет навестил ее. Он изменился до неузнаваемости, стал африканцем до мозга костей. Диким, необузданным, странным.

Уильям подхватил ее на руки, понес в спальню и стал срывать с нее одежду. Гасить светильники не пожелал. «Я хочу смотреть на тебя», – прошептал он, едва касаясь ее губами. Когда в памяти всплыла эта картина, плоть ее затрепетала.

Но она прогнала воспоминания прочь. Миссис Уинслет хотела навсегда забыть об Африке и молила мужа вернуться домой. Им, выходцам из лучших семей Бостона, просто нечего делать на Черном континенте. Ее мать – царица здешнего светского общества.

Однако Уильям отказался, сказав, что, если она не вернется вместе с ним в Африку, им придется расстаться.

Летиция не вернулась, и Финни была той ценой, которую ей за это пришлось заплатить.

Финни.

Она свалилась как снег на голову. Совершенно чужая женщина.

Летиция посмотрела в окно, из которого видна была деловая часть Бостона.

– Мне кажется, ничего неприятного в этом нет, – произнес Джеффри, сидевший за столом, слишком громоздким для этой комнаты. Этот стол заказал Нестер, но он ему не понравился, и Нестер велел перенести стол в кабинет Аптона. А у Нестера теперь стоял новый стол, прекрасно вписывающийся в его кабинет.

Джеффри поправил на столе бумаги и перья, закрыл пробкой чернильницу, откинулся назад и продолжал:

– За два месяца пребывания здесь Финни с трудом удалось оправиться после ужасной катастрофы на железной дороге. Так в чем же дело?

Чтобы не встречаться с ним взглядом, Летиция стала разглаживать несуществующую складку на юбке из дорогого кашемира.

– Ну, она… странная.

Джеффри положил подбородок на сплетенные пальцы.

– Что же в ней странного?

– Если хочешь знать, она, едва придя в себя, отказалась от докторов и стала лечиться травами. Весь дом пропах ими. Она утверждает, что эти травы целебны.

– А ты сомневаешься?

– Не в этом дело. Но мне кажется странным, что она постоянно пьет какой-то чай и делает себе примочки и компрессы. – Миссис Уинслет вздохнула. – Впрочем, ты верно заметил: она удивительно быстро пошла на поправку. А теперь решила лечить слуг.

– Каким образом?

– Дает им какую-то бурду от зубной боли и мазь от порезов, отвар от расстройства желудка и настойки от различных заболеваний, будто она только что окончила медицинские курсы, а не вернулась из африканских джунглей. – Летиция положила руки в перчатках на подлокотники кресла. – Прислуга боготворит ее.

– Ну и что тут плохого?

Миссис Уинслет наконец подняла голову.

– Моей дочери место в гостиной, а не в прачечной, где она лечит слуг.

– Дай ей время, Летиция, – произнес Джеффри. – Пусть она привыкнет к Бостону и его нравам.

– Но у нас нет времени! В следующее воскресенье у Брэдфорда и Эммелины Готорн званый обед. Я уже послала записку, что мы будем. – Она буквально впилась пальцами в подлокотники. – Но еще не поздно отказаться от приглашения.

– Глупости. Вот увидишь: Финни докажет, что ты ошибалась. Она будет там самой красивой.

У миссис Уинслет нервно дернулась губа.

– Мне все же удалось подобрать платье, которое ей к лицу. Ведь даже после болезни она черна, как негр. Чтобы придать ей хоть сколько-нибудь приличный вид, уйдет целая банка рисовой пудры.

– Ее кожа лишь слегка отливает золотом, Летиция. И если припудрить ей лицо да еще надеть на нее нарядное платье, она будет просто красавицей.

– Я заметила, – сказала она вдруг, – что ты неравнодушен к Финни. Вчера – шоколадные конфеты, сегодня цветы!

Джеффри улыбнулся и откинулся в кресле.

– По-моему, мне пора подумать о женитьбе.

Летиция открыла от изумления рот:

– Женитьбе? На Финни?

– Почему нет? Мужчины в возрасте всегда выбирают молодых женщин. – Он слегка улыбнулся. – Но ни слова Нестеру. Во всяком случае, пока. Полагаю, ему потребуется еще немного времени, чтобы привыкнуть к ней.

– Не убеждена, что это когда-нибудь произойдет.

Джеффри пожал плечами:

– Все равно, пока ни слова. А тебе следует подумать об устройстве праздника по случаю дня рождения Финни. Он приближается, или ты запамятовала?

– Разумеется, нет! – гневно произнесла она, хотя, по правде говоря, такой грех за ней водился. – Я уже второй день ломаю над этим голову.

Приход невесты Нестера прервал их беседу. Прежде чем девушка успела вымолвить хоть слово, миссис Уинслет спросила:

– Верно, Пенелопа?

Пенелопа Мансер была неотразима: блестящие черные волосы, молочно-белая кожа, раскосые глаза.

– О чем вы?

– О том, что уже второй день я только и говорю, что о праздновании дня рождения Финни, – произнесла она, выразительно взглянув на будущую невестку, и добавила: – Устроим торжественный прием. – Летиции хотелось, чтобы все считали ее образцовой матерью, как будто много лет назад она не оставила маленькую Финни с отцом в далекой Африке, лишив ее материнской ласки. «Мне пришлось уехать из Африки, – говорила она. – У меня не было выбора: Нестер захворал».

– Разумеется, дорогая Летти. Праздник для Финни. Будет просто чудесно! – Розовые губки Пенелопы изогнулись в милой улыбке. – Вы готовы? Нестер прислал экипаж, и матушка Ханна ждет нас.

– Прекрасно. Пошли, дорогая, – произнесла Летиция, вставая и беря Пенелопу за руку. – Пора наконец составить список всего того, что нам еще предстоит сделать. То есть продолжить начатое, – поправилась она, быстро взглянув на Джеффри. – Праздник выйдет на славу. Пока, Джеффри, увидимся у Готорнов в воскресенье.

В дверях она обернулась:

– Надеюсь, ты окажешься прав и выход в свет Финни пройдет гладко.

При первом появлении в бостонском обществе Финни Уинслет узнала две вещи: во-первых, старинный город в Новой Англии отделен от Африки не только географически, и, во-вторых, семейные узы тут значат гораздо больше, чем кровное родство.

Однако ни одна из этих бесконечно сложных граней новой жизни не испугала ее. А вот при виде длинного, изысканно накрытого обеденного стола она оторопела.

Финни сидела в богатой столовой среди самых влиятельных граждан Бостона и пристально смотрела на блюдо с выложенными лесенкой отбивными, что стояло на белой льняной скатерти. Ни разу в жизни ни на одном столе ей не доводилось видеть столько ножей, вилок и ложек, не говоря уже о персональных приборах.

Город, казалось, впал в оцепенение. За окном валил снег, который был Финни в диковинку и вызвал у нее суеверный восторг, поразив своей красотой. Вокруг стояла звенящая тишина. Белые хлопья осыпали, точно сахарной пудрой, улицы и кусты.

В Африке ничего подобного не увидишь.

Больше всего Финни радовала мысль, что Бостон совершенно не похож на ее любимую Африку. Два разных мира. Целая вечность, казалось, отделяла ее от еще не присланных вещей. От резных деревянных игрушек и собственноручно сшитых крошечных платьев. Целая вечность пролегла между ней и воспоминанием о тонком голоске, нежном и сладостном, словно сливочная карамель.

«О, Изабель, – пронеслось в голове, – твоя мать так истосковалась по тебе!»

Ком подкатил к горлу, глаза защипало. Но она прогнала воспоминания прочь и стала изучать нравы этого неведомого, чужого города, полного странностей и загадок.

Одной из них было блюдо с отбивными.

Ей стало легче, когда сцены из африканской жизни поблекли и она могла сосредоточить все свое внимание на приборах. Одному Богу и здешней хозяйке известно, что делать с этими серебристо поблескивающими вилками, ножами и ложками. Но тут она огляделась и обнаружила, что, кроме нее, это никого не волнует. Все болтали и смеялись как ни в чем не бывало.

И тут ее взор остановился на Мэтью Готорне. Сердце гулко застучало. Он по-прежнему был сильным и стройным, жестоким и воинственным – таким, каким она его запомнила. Девушка помнила, как в поезде упала на его мускулистую грудь.

Она часто задышала, губы раздвинулись, на щеках выступил румянец при воспоминании о нескольких часах, проведенных рядом с ним после крушения.

«Не смей умирать на моих руках!» – приказал он ей, и она выжила.

Она часто думала о том, куда он подался после появления спасателей, которые вынесли ее из джунглей. О том, что было раньше, мисс Уинслет не решалась вспоминать, боясь, что не справится с волнением.

Уже потом, в больнице, крытой лианами, когда к ней вернулось сознание, ей сказали, что Готорн неоднократно справлялся о ее самочувствии. На следующее утро она покинула больницу, не желая встречаться с ним. Это было выше ее сил. Она боялась воспоминаний о джунглях. О той долгой ночи.

– Постарайся, Финни. Ну же, попробуй.

– Оставьте меня, – простонала она.

– Черт подери, Финни, не будь такой трусихой! Позволь мне помочь тебе.

Она попыталась отвернуться и закрыла глаза.

– Уходите.

– Не уйду! – с горячностью ответил он. – Ты должна бороться. – Он умолк и на мгновение прижался лбом к ее лбу. – Ты не умрешь, Финни. Я не допущу.

– Вы мне противны, разве не видно? – зло спросила она, но не отстранилась.

Мэтью лишь улыбнулся:

– Да, видно. Ну а теперь я помогу тебе.

Финни разрыдалась, взойдя на борт судна, плывущего в Бостон. Она больше не увидит его… Вспыхнувшее в ней чувство к этому странному человеку было как наваждение. Но постепенно оно теряло свою остроту. Во всяком случае, так ей казалось, пока она не увидела его сидящим за столом напротив нее. Он не спускал своих темно-синих глаз с девушки в бархатном платье с искусно уложенными рыжими локонами, словно искал в ней ту, которую встретил однажды в поезде, в Африке.

И Финни поняла, что ее чувство к нему осталось прежним. Она, как и тогда, находилась во власти его обаяния.

Она прикрыла глаза, пытаясь прогнать воспоминание о том дне и последовавшей за ним ночи, о его прикосновениях, заставлявших ее трепетать.

«Финни, не стыдись меня».

Какой ласковый у него голос! Его ладони нежно сжали ей запястья, когда она попыталась прикрыться после того, как он снял с нее окровавленные обрывки одежды…

– Я так рада, что вы смогли прийти, мисс Уинслет.

Прогнав прочь воспоминания об Африке, Финни подняла голову и увидела, что миссис Брэдфорд Готорн, мать Мэтью, смотрит на нее и улыбается.

Раньше Финни не знала, что и Мэтью родом из Бостона, и не связывала его с этой семьей. И когда увидела его здесь, сердце у нее замерло. И хотя Финни была полна решимости забыть о нем, ей очень хотелось обменяться с ним несколькими словами.

Эммелина Готорн была миловидной женщиной, одной из немногих, с кем Финни познакомилась за свое недолгое пребывание в Америке. Ее супруг Брэдфорд Готорн, мрачный мужчина, напоминал туземного воина – отважного, прямолинейного и жестокого.

Они жили в роскошном особняке на Бикон-стрит, в части города, называемой Бикон-Хилл – одном из старейших и красивейших районов Бостона. Улицы здесь были извилистые и вымощены красным кирпичом в тон фасадам домов влиятельных горожан. Бикон-Хилл совершенно не был похож на то место, где жила ее мать. На Бэк-Бей улицы были прямые, довольно широкие, да и тона фасадов домов разноцветные, не то что на Бикон-Хилл.

– Благодарю, миссис Готорн, – ответила Финни. – Было очень любезно с вашей стороны пригласить меня.

Она скользнула взглядом по столу, где при свете свечей поблескивали серебряные приборы, и остановила его на своей матери. Сейчас мать казалась ей еще более чужой, нежели тогда, когда их разделяли время и океан, со своей ослепительно белой кожей и безупречными манерами.

Летиция Уинслет с приятной улыбкой на устах вела светскую беседу. На ней было сверкающее атласное платье и нитка жемчуга на шее. Как говорила бабушка Финни: изысканна, но меру знает. Она не повышала голоса, чтобы привлечь к себе внимание, но очаровывала всех своей красотой.

Финни взглянула на изящный браслет с бриллиантами на своей руке. Она надела его по настоянию матери.

– Его подарил мне твой отец, – промолвила Летиция, застегивая браслет на запястье дочери. – И я хочу, чтобы он был на тебе во время твоего первого выхода в свет.

Золото сначала обожгло Финни холодом, но затем вобрало в себя теплоту ее тела. Однако этот жест матери не сблизил их. Финни посмотрела в зеркало, висевшее у выхода из столовой. Она рассматривала свои глаза, лицо, надеясь отыскать хоть отдаленное сходство с сидящей напротив красивой женщиной.

– Скажите нам, мисс Уинслет: вы, верно, вздохнули с огромным облегчением, вновь оказавшись среди цивилизованных людей? – обратилась к Финни Грейс Болдуин.

За столом сидели двенадцать человек. Хозяин с хозяйкой, Финни, ее мать, Джеффри Аптон, Нестер с невестой, Мэтью и несколько незнакомых ей гостей: Грейс Болдуин, Эдвина Рейнз и чета Дюмонов.

Вопрос Грейс Болдуин озадачил Финни. Ведь ее увезли из Бостона в шестилетнем возрасте, и она совершенно не помнила то далекое время.

– Скажите, мисс Уинслет, – подхватила Эдвина Рейнз, приподняв бровь, – где вы жили? Кажется, в каком-то племени?

Миссис Дюмон, открыв рот от изумления, во все глаза уставилась на Финни:

– Среди дикарей?

Финни молчала, не зная, что ответить, и никак не могла сосредоточиться.

– Тамошние нехристи, говорят, плотоядны, – заявила миссис Дюмон. – Дикари, поедающие плоть.

– Мы все плотоядны, миссис Дюмон. Все без исключения.

Собравшиеся удивленно повернулись к Мэтью, который до этого не произнес ни единого слова, едва сдерживая кипевшую в нем ярость. Его слова прозвучали как гром среди ясного неба.

Но миссис Дюмон лишь фыркнула, бросив выразительный взгляд на Мэтью.

– Я задала вопрос не вам, мистер Готорн.

Воцарилось неловкое молчание. Мэтью оставался невозмутимым. Финни вдруг вспомнила европейцев, которые выскочили тогда из второго вагона. Неужто их испугал шрам на его лице? А этих тоже испугал?

– Мисс Уинслет, – с притворным интересом промолвил мистер Дюмон, нарушив молчание, – пожалуйста, расскажите нам о красотах Африки.

Прежде чем девушка успела произнести хоть слово, в разговор вмешалась Эдвина Рейнз:

– Я слышала, будто там нет живописных мест, мистер Дюмон. Только дикие джунгли да нехристи, как только что заметила ваша супруга. И еще голые язычники, – безапелляционно заявила она тоном, не терпящим возражений, и взглянула на Финни.

В душе Финни стал закипать гнев.

– Африку, насколько мне известно, называют Черным континентом, – заметил мистер Дюмон.

– Могилой белого человека.

Они оскорбляли ее любимую Африку, и Финни хотелось ее защитить. Однако сказанное было правдой. Африка была мрачной, неприветливой и в то же время необычайно красивой. Финни инстинктивно чувствовала: эти люди, высокомерные, самоуверенные, не способны понять всей прелести Африки.

– Да, там одни дикари, – сказала Грейс Болдуин, сверкнув глазами, и, промокнув губы салфеткой, подалась вперед. В свете канделябра сапфиры и алмазы на ее ожерелье стали переливаться всеми цветами радуги. – Я слышала, будто голландская наследная принцесса Алексин Тинне поднялась вверх по Нилу до какого-то пустынного места и попыталась пересечь Сахару…

– Я тоже об этом слышала, – подхватила Эдвина, – местные проводники напали на нее с ножами и бросили умирать в пустыне, поделив между собой ее провиант и деньги.

Женщины побледнели, мужчины часто задышали.

– Это доказательство того, – уверенно заявила Эдвина, – что Африка – варварская страна.

– Могу побиться об заклад: укокошили ее людоеды, – поддакнул мистер Дюмон, откинувшись на стуле.

– Разумеется, – подтвердил кто-то из гостей.

– Это правда, мисс Уинслет? – с отвращением, смешанным с любопытством, спросила Грейс. – Дикари-каннибалы в самом деле едят людей?

– Этого я не знаю, – с гневом проговорила Финни, – но уверена, что приличия не позволили бы им завести за обеденным столом подобный разговор.

На сей раз побледнели мужчины и тяжело задышали женщины.

– Весьма верное замечание, – примиряюще промолвила Эммелина Готорн. – Мы забыли о приличиях.

Эдвина хмыкнула. Грейс едва сдержала вздох разочарования: ей не удастся узнать из первых рук о гнусном поступке, слух о котором обошел весь земной шар.

Эти люди поставили Финни в тупик. Она не понимала их требований. Впрочем, когда это им было удобно, они, казалось, могли пренебречь установленными ими правилами поведения. Финни старалась понять эти правила, правила клуба, членом которого не являлась. Тайные рукопожатия и молчаливое согласие, ясные всему свету, кроме нее. У Финни голова пошла кругом.

Она подняла глаза и встретилась взглядом с Мэтью. Казалось, его синие глаза заглядывали ей в самую душу. Смятение в мыслях улеглось.

– Мы привели сына с собой, – пояснила Эммелина. – Он недавно вернулся из Африки. Путешествовал там.

Мэтью нахмурился и, привстав, потянулся за фужером с вином, но задел фарфоровые чашки и хрустальные бокалы и едва не пролил вино. Все испуганно на него посмотрели.

В глазах его вспыхнули недобрые огоньки, он снова опустился на стул и улыбнулся:

– Простите мою неловкость. – И он обратился к матери: – Что ты сказала? – За внешним спокойствием скрывалась ярость.

Брэдфорд взглянул на сына с презрением. Эммелина выглядела смущенной и встревоженной.

– Да, – продолжала Эммелина, – мы пригласили тебя и мисс Уинслет, поскольку не сомневались в том, что вам интересно будет поговорить.

– Пригласили, мама? – хмуро проговорил Мэтью. – Насколько я помню, у меня не было выбора.

Эммелина побледнела и деланно рассмеялась.

– Мы думали, вы посещали одни и те же места.

– Так оно и было, – сказал Мэтью, взглянув на Финни. – Я встретил мисс Уинслет в Конго. В поезде.

У девушки гулко забилось сердце.

«Я должен дотронуться до тебя, Финни».

– Вы знакомы? – изумилась Эммелина. – Мэтью, ты нам об этом не говорил.

– А о чем, собственно, говорить? – вмешалась Финни. О долгих часах безумной борьбы за выживание? О том, что с наступлением ночи время потекло медленнее и он держал ее в объятиях, а она поведала ему свои мечты? Ночью джунгли и ее ранение сблизили их, и она делала все, чтобы забыть о своей откровенности. Нет, ей совершенно не хотелось делиться с ними пережитым. Она не желала больше говорить об Африке, не желала беседовать с Мэтью Готорном.

Тот вскинул бровь. Лицо приняло саркастическое выражение. Финни это сразу заметила. К счастью, в этот момент в разговор вмешалась Грейс.

– Ах, подумать только! – воскликнула она. – Черепаховый суп. Божественно!

Лакеи в строгих ливреях подошли к столу, бесшумно ступая по толстому бельгийскому ковру. Они несли богато украшенные супницы, серебряные блюда с хлебом и посыпанные зеленью кусочки масла в форме крохотных раковин. Лакей, подойдя к Финни, застыл на месте.

Она округлила глаза:

– Вам плохо?

Воцарилась тишина. На лицах собравшихся отразилось удивление.

– Разумеется, нет, – произнесла Эдвина, снисходительно поджав губы. – Он предлагает вам суп.

Финни стала пунцовой, заметив на лице матери тень замешательства. Расстроенная, она повернулась к лакею и кивнула.

Финни не осталось ничего другого, как приступить к трапезе, хотя она представления не имела, какой ложкой следует пользоваться. Чтобы снова не оплошать, мисс Уинслет исподтишка взглянула на остальных. Но ничего не увидела из-за ваз с цветами и высоких фужеров. Между тремя бокалами она могла рассмотреть только Мэтью, однако тот не притронулся к еде.

Финни наконец рискнула, взяла ближайшую ложку и замерла. Потом облегченно вздохнула: судя по реакции окружающих, она не ошиблась.

– Мэтью совершил чудесное путешествие, – сказала Эммелина. – Он привез столько интересных подарков. Помню зеркало, привезенное Мэтью из Венеции несколько лет назад. Ты его помнишь, Мэ…

Она осеклась, взглянув на сына, потрясенная выражением его лица.

Финни вдруг поняла, что тогда, в поезде, в голову ей пришла совершенно справедливая мысль: он не всегда бывает столь груб и жесток.

«Почему же прошлое не отпускает его? – гадала Финни. – Что столь резко повлияло на его жизнь?»

Все взоры устремились к Мэтью. Куда девалось пренебрежительно-равнодушное выражение, не сходившее с его лица на протяжении всего обеда? Финни чуть не заплакала, когда этот человек с угрюмым и опустошенным видом посмотрел на мать.

Но тут Летиция нарушила наступившее тягостное молчание:

– Надеюсь, все уже получили пригласительные билеты на праздничный бал в честь дня рождения Финни?

Пенелопа взволнованно подалась вперед:

– Будет грандиозный праздник! Мы с матушкой Летти готовимся к нему.

Матушкой Летти.

Словно не Финни, а невеста Нестера ее дочь.

Летиция, повертев пальцами нитку жемчуга, взглянула на Джеффри с многозначительной улыбкой:

– Надеемся, на балу Финни объявит радостную новость.

Мисс Уинслет вскинула голову.

Джеффри под столом осторожно сжал ладонь Финни. Она поняла, что значили слова матери. Недаром он с видом собственника положил руку ей на талию и повел в столовую. С первой же встречи мистер Аптон был с ней необычайно любезен и предупредителен. Это благодаря ему она почувствовала себя любимой и желанной в доме матери.

Крайнее замешательство овладело ею, когда она, подняв голову, увидела, что Мэтью не спускает с нее проницательного взора. Финни отвернулась.

– Что за новость? – спросил Нестер. – Мне почему-то ничего не известно.

– Сейчас, дорогой, – вкрадчиво проговорила Летиция, – я не могу этого сказать. Иначе не получится сюрприза.

– По-моему, я имею право знать, матушка.

– Нестер, прошу тебя! – Она пронзительно посмотрела на сына, смягчив свой взгляд улыбкой.

Вскоре бульонные чашки убрали со стола. Слава Богу, на сей раз, когда возле мисс Уинслет вырос лакей, ей не надо было ничего делать. Перед ней просто поставили тарелку с прозрачными, тонкими лепестками настурции – единственным знакомым ей блюдом среди всех прочих.

Финни облегченно вздохнула: теперь-то уж она не ошибется. Мисс Уинслет взяла длинный зеленый стебель цветка, похожий на зонтик, и откусила верхушку. Лишь подняв глаза, с предательски прилипшим лепестком к губе и цветком в руке, она увидела, что все прекратили жевать и, разинув рты, уставились на нее, в том числе и напоминавшие статуи лакеи.

В темно-карих глазах Эдвины вспыхнуло презрение.

Финни едва не заплакала: что же теперь она сделала не так?

Прошло несколько секунд, прежде чем она заметила, что никто, кроме нее, не притронулся к цветку. Девушка поняла, в чем ее промах. Американцы, очевидно, не едят настурцию.

Ее мать слегка покраснела. Брат охнул. Эммелина что-то пробормотала.

Ее выручил Мэтью.

– Настурции приготовлены специально для вас, мисс Уинслет, – раздался его тихий, повелительный, грудной голос. – Я сказал матушке, что в Африке это изысканное блюдо, и она приказала подать их на стол. Не так ли, матушка?

– Ах да, милый, – промолвила Эммелина, и ее серые глаза лукаво блеснули.

Мэтью пристально посмотрел на Финни. Она не знала, что и думать. Ей хотелось опрометью выбежать из столовой. Но тут мистер Готорн-младший, не отрывая глаз от ее лица, взял с тарелки цветок и откусил несколько лепестков.

У Финни вдруг защипало в глазах. До чего же он непредсказуем, этот мужчина! То злится, то становится необычайно заботливым. Как тогда в Африке.

Мисс Уинслет заставила себя дожевать лепесток. Спустя мгновение Эммелина взяла с тарелки настурцию.

– Надеюсь, они так же вкусны, как и те, что вы ели в Африке, мисс Уинслет. Мне так хотелось попробовать. С трудом дождалась. – Эмили откусила кусочек, тщательно прожевала и с невозмутимым видом проглотила.

Гости, один за другим, бормоча что-то себе под нос, последовали ее примеру. Все, кроме Эдвины Рейнз. Та сидела не шелохнувшись, с хмурым видом.

– Ну же! – взревел Мэтью, грохнув кулаком по столу. Серебряные ножи и вилки, подпрыгнув, со стуком упали на фарфоровые тарелки.

Оправившись от испуга, Эдвина взяла цветок и откусила верхушку.

Мэтью после последнего промаха Финни, похоже, понял, в каком затруднительном она положении. И теперь после каждой смены блюд незаметно показывал ей, каким прибором следует пользоваться.

Здесь были вилки для салата и для мяса. Ножи для сыра и ложечки для кофе. Всего четырнадцать предметов в каждом приборе. К концу обеда Финни почувствовала, что еще немного – и она лопнет от обилия съеденной пищи. В то же время она гордилась собой. За обедом, длившимся довольно долго, она допустила всего одну оплошность.

Во всяком случае, до тех пор, пока не стали расходиться гости и она не заметила пропажи браслета матери. Мисс Уинслет бросила взгляд на столовую, но тут Грейс Болдуин, прощаясь, протянула ей руку.

Не долго думая Финни тоже протянула руку, а левую по привычке сунула под мышку.[2]

Глаза у Грейс округлились. Ее мать охнула. А низенький толстый старикашка мистер Болдуин, не сдержавшись, громко расхохотался.

Финни забыла о браслете, поскольку центром внимания стала ее рука, которую она сунула под мышку.

Нестер раздраженно хмыкнул и, выхватив у лакея пальто, попрощался со всеми.

Тряхнув головой, Финни опустила руку и деланно улыбнулась, ненавидя себя за то, что на глаза навернулись слезы.