Оксана НеРобкая Конец Рублевки

Пролог

Он караулил ее уже сутки. Лежал в снегу, боясь лишний раз пошевелиться, размять затекшие мышцы. Он подкрался достаточно близко. Любое неосторожное движение могло ее испугать. И тогда неизвестно, сколько еще пришлось бы ждать. Хорошо хоть температура удивительно высокая для этого времени года – всего минус 19 градусов. Обычно в начале апреля на острове Врангеля тридцатиградусный мороз. И метели.

Когда Сашка готовился к поездке, знакомый профессор советовал перенести вояж на июль – разгар лета. Мотивировал тем, что вплоть до мая высока вероятность ураганных ветров, скорость которых достигает 150 километров в час. На открытых пространствах ледяных долин вырастают сугробы высотой с 8-этажный дом. В таких условиях работать будет сложно. Но Сашка отговоры пропустил мимо ушей. Он точно знал, что на остров необходимо попасть в тот момент, когда медведицы выводят из берлог медвежат.

С администрацией арктического заповедника проблем не возникло: фотографам всегда рады, тем более в составе международной экспедиции. Через двухсоткилометровый пролив Лонга летел на АН-2, вслушиваясь в наукоемкие речи ученых-попутчиков и поглядывая в иллюминатор. Меж рваных полос густого тумана мелькали изборожденные трещинами торосы и отвесные прибрежные скалы.

Долго пришлось отбиваться от компании навязчивого гида, призванного сопровождать коллектив в диких местах. Он никак не хотел отпускать подопечного в самостоятельный рейд. Уже десять лет на острове никто не живет. Раньше здесь было три поселения, однако в конечном итоге немногочисленных жителей перевезли поближе к обитаемой земле – на Мыс Шмидта. Так что интравертному путнику без куратора не обойтись. Если заблудится – дорогу спросить будет не у кого. Плюс опасность встречи с хищниками. Полярные медведи не столь агрессивны как бурые, зато более любопытные. Последний факт Сашка уже успел ощутить на себе.

После жесткой перепалки гид привел его в горы Дрем-Хед, к заброшенному кунгу. Неохотно ретировался, проговорив заученные напутствия и уточнив время возвращения к самолету – через 30 часов. В железном кузове военной машины раньше столовались зоологи, наблюдавшие за животными. Благо, место для сего занятия было идеальное. На склонах гор ежегодно устраивали «родильные дома» несколько сот медведиц. Смотри – не хочу.

В металлическом жилище Сашка растопил буржуйку, проверил технику, перекусил и собрался на разведку. Повернул замок, потянул за ручку, открыл дверь. Ступил за порог и поймал взгляд черных блестящих глаз.

Однозначно, самец. У самок шея тоньше головы, да и размеры не такие внушительные.

Косолапый явно раздумывал, как себя дальше вести. Очевидно, что выскочившее из укрытия существо – никто иной как невероятно уродливый медведь. Худой, но в холке повыше будет. Следовательно, может быть опасен. Не мешало бы продемонстрировать ему свою агрессивность. На всякий случай.

Сашка лихорадочно соображал. Можно было закрыть дверь и благополучно отсидеться. Но кто даст гарантию, что гость не явится вновь? Главное, не паниковать. Дело не в страхе. Его нет. Дело в том, что нужно поступить правильно. Чтобы не сорвать долгожданную съемку. Чтобы спокойно передвигаться по тундре, не отвлекаясь на необходимость обороняться. Он же готовился к подобным эксцессам. Специальную литературу штудировал! «Память напряги, придурок!» – выругался и сразу улыбнулся. Буквально на днях он читал в альманахе длинную статью о повадках полярных хищников, там же черным по белому….

Парень шагнул на скрипучий снег. С губ сорвался странный звук, походивший на кошачье шипение, только более громкий. Сделал два резких выпада вперед и остановился в восьми метрах от медведя, всем своим видом давая понять, что готов порвать незваного гостя как тузик грелку. Спектакль копировал стандартное поведение угрожающего медведя. Только бы сработало!

Психика великорослого умки стресса не выдержала. Зверь дрогнул и позорно пустился наутек.

Сашка медленно выдохнул. Сердце учащенно колотилось. Захотелось расстегнуть меховой воротник: стало жарко. Наклонился, зачерпнул снега, умыл горящее лицо. Внезапно пришло осознание: ведь рисковал, серьезно рисковал! Представители фауны в заповеднике вполне миролюбивы, поскольку проблем от человека получают по минимуму, но… «Надо было пугаться „до“, а не „после“! – укорил себя. – А то нелепость получается!» Его бесила глупая особенность включать эмоции, не когда все происходит, а когда, собственно, все произошло.

…Вентиляционное отверстие было узкое, затянутое слоем инея. Невооруженным глазом и не разглядеть. Подкрутил бинокль, сильнее приблизив объект. Без сомнения, это было окошко еще не «распечатанной» берлоги. Надо расположиться где-то рядом, установить фотокамеру и ждать. Фокус навести на площадь чуть ниже по склону. Самки откапываются так, чтобы зимовальное помещение оставалось выше входа, дабы внутри сохранялось тепло. Прежде, чем навсегда покинуть убежище и повести малышей к побережью на первую в их жизни охоту, самка с медвежатами еще не раз заночует в берлоге после дневных прогулок по окрестностям.

Сашка вырыл в снегу углубление, расстелил плотную непромокаемую ткань и улегся. Теплый комбинезон отлично защищал от холода. Никаких неудобств, за исключением скуки от бездействия. Уже через пару часов начал нетерпеливо кусать губы. «Нда, снайпером ты бы подрабатывать не смог». Впрочем, с детства он мечтал о том, чтобы стать фотографом. И стал. Хотя воспитатели магаданского детского дома, в котором он вырос, мальчиков направляли учиться на автомехаников, а девочек – на швей или поварих. Что ж, чинить машины он научился, диплом получил. И даже устроился по профессии – в автосервис. Продержался недолго.

Когда Сашка был маленький, лет пяти, отец-дальнобойщик брал его в долгие рейсы. Мальчишка глядел в окно грузовика, наблюдая, как меж сопок – серо-зеленых летом и серо-белых зимой – петляет унылая Колымская трасса. Отец подмигивал и ворошил его волосы:

– Что, сынок, скучно?

Скучно Сашке не было.

– Я вот раньше тоже думал, отчего люди песни про Север слагают, ведь глазу не на чем остановиться. Деревья карликовые, небо низкое, море ледяное. А вот выехал в свой первый рейс и прозрел. Посмотри, какие просторы. И природа… Знаешь, есть красота, которую сразу видно, а есть такая, которую нужно почувствовать. Первую увидишь – и забудешь. А вторую всегда будешь в сердце носить.

Ребенок высокопарные речи не разумел, но звук папиного голоса ему нравился. Под него было хорошо засыпать. Однажды Сашка проснулся и долго не мог понять, что происходит. Милицейский уазик, мужчины в форме, женщина в белом халате, красные пятна на лобовом стекле. Кроме отца, родственников у ребенка не было. Его определили на государственное попечительство.

Сначала Сашка не улавливал, почему его папу, заснувшего за рулем, увезли в белой машине с красным крестом и до сих пор не возвратили. Папка поспать любил, но не столько же дней подряд! Каждый день мальчик ждал, что во время занятий в класс войдет директор и скажет строгим и одновременно радостным голосом: «Агеев, на выход. К тебе приехали!» Он выбежит во двор и увидит отца. Тот виновато улыбнется, обнимет сына и велит собирать вещи. Они покинут интернат и отправятся домой.

Но минула неделя, месяц, год, а отец так и не пришел. Когда Сашке исполнилось семь, старший товарищ рассказал ему про смерть. Долго расписывал, что это такое: человек перестает дышать, видеть, слышать. Сколько его ни тормоши, не очнется. Он как бы есть, но на самом деле уже исчез и больше никогда не вернется. Человека забирают и куда-то увозят. Ребенок догадался, что папа умер. Он спросил у воспитательницы, так ли это. Та оторвалась от проверки тетрадок, погладила его по голове и сочувственно прошептала: «Бедный мой мальчик». Он развернулся и пошел прочь. В кабинете трудов было пусто. Сел на пол в дальнем углу, обхватив колени руками, и заплакал. Теперь он точно знал значение слова, которым часто называли интернатовских детей педагоги. Сирота – это тот, к кому родители больше никогда не вернутся.

Ветер усилился. Снежная крошка злобно колола лицо. Подтянул шарф, закрыв губы и нос. Она вот-вот должна выйти. Сроки горят. Большинство ее соплеменниц уже выбрались наружу.

Идея поснимать на острове родилась два года назад. Но позволить эту роскошь Сашка смог только сейчас. Копил деньги на профессиональную фототехнику и амуницию. Друзья к столь странному наваждению относились скептически. В самом деле, лучше бы фотографировал людей – они, по крайней мере, платежеспособны. Иметь качественный автопортрет не прочь каждый обладающий толикой самолюбия гражданин. Мастеров данного жанра в городе мало, Сашка – лучший из них. Немного пиара – и от клиентов не будет отбоя. Так нет же. Животные ему понадобились. Да еще дикие.

Он не мог объяснить себе это желание. Он привык доверять интуиции. И в последнее время она все настойчивее требовала не откладывать мероприятие. Рефлексировать над предчувствием – занятие глупое и неблагодарное. Гораздо умнее сразу решить: или следовать ему, или игнорировать. Сашка выбрал первое. К чему приведет поездка – не так уж принципиально. Важно, что в данную секунду, зарывшись в сугробе, изредка снимая перчатки и дуя на закоченевшие пальцы, он ощущал спокойствие, почти умиротворение. Так бывает, когда ты уверен в правильности совершаемого поступка.

Взгляд в сотый раз скользнул по склону. Вверх. Вниз. Та же неизменная засвеченная пленка белого покрова. И как эскимосам удается отличать сорок оттенков снега? Сашка прищурился. Направил объектив на черную точку, которую раньше не видел. Навел фокус, отрегулировав резкость. Мокрая бляшка медвежьего носа качнулась вправо. Потом влево. А затем рванулась вперед.

Самка была молодая. Гладкий, бледно-цыплячий мех еще не успел приобрести грязно-желтого оттенка. Красавица. За нею следом из берлоги высунулась ослепительно белая крошечная мордочка. И еще одна. Медвежата с любопытством втягивали воздух, принюхиваясь к новым запахам открытого пространства. И, учуяв что-то необычное, испуганно прятались за мамины лапы. Через секунду осторожно выглядывали, словно трусоватые воришки. Самка разгребала наст, докапываясь до растительной ветоши и кустиков ив – первых весенних кормов – а детеныши увлеченно возились в снегу.

Кадры получились великолепные.

Работал до вечера, пока семейство не скрылось на ночевку. От усталости и ветра глаза слезились. Собрал вещи и отправился к кунгу. Немного отдохнуть, выпить чаю – и на базу. Пока шел, размышлял, что есть повод для гордости. Сделанные фотографии не стыдно будет отправить в солидные журналы.

Вскипятил воду. Горячая жидкость обжигала небо, вливая в тело приятное тепло. Сашка нахмурился. Что-то было не так. Казалось бы, он выполнил все, что задумывал. Было бы уместно довольно улыбнуться и похлопать себя по плечу. До отлета еще два часа. Нужно успеть разобраться. Потушил печь. Вскинул на спину рюкзак. Вышел на улицу, захлопнул дверь, запер на засов. Закрепил на ногах лыжи. До места сбора час бега.

Солнце садилось. Миниатюрное тусклое пятнышко окрашивало однообразную пустыню снежных равнин и льдистого моря в нежно-сиреневый. Небо стало влажным, фиолетовым, еще минута – и на землю закапают темные густые капли опрокинутой гуаши. Померещилось, будто окружающее пространство пытается донести какую-то мысль. Бред. Эффект зрительной утомленности. Не хватало только галлюцинаций.

Сашка ускорил темп. Начал дышать ртом. В затылке сверлило раздражающее ощущение чужого присутствия. Остановился. Обернулся назад и замер. Едва справился с волнением. Трясущимися пальцами расстегнул молнию на чехле, достал камеру. Опустился на одно колено. Нажал спусковую кнопку. Клац, клац, клац. Облизнул пересохшие губы.

Теперь он знал, для чего сюда рвался.

Ради одного этого снимка.