"Вечер в Венеции" - читать интересную книгу автора (Поплавская Полина)

Глава 5

Рождество разблисталось и совершенно ослепило Франту.

Чеслав приехал под вечер, разодетый, надушенный, и повез ее в ночной клуб.

Вся Прага сверкала, как нарядная елка, и манила взглянуть под ветки – там ли подарки? Да жизнь и так состояла единственно из подарков – подарков и праздников. Иной Франта ей быть не позволяла. Вот и сейчас она мчалась в красивой машине – раз! – с одним из своих обожателей – два! – всегда готовая наслаждаться – три!

Будто в такт ее мыслям, в салоне раздалось рок-н-ролльное: one-two-three![18] – Чеслав поймал ретро-волну.

– Закрой глаза, крошка! И открой рот…

Что-то щелкнуло, и Франта почувствовала на губах его пальцы и какой-то холодок на языке. Отвернувшись, выплюнула – на ладони изумрудно переливалось колечко, а Чеслав уже ласкал ее свободной рукой.

Выходки Чеслава становились все экстравагантнее, а Франта не привыкла никому в этом уступать. Зная, что возбуждение ей к лицу, она послушно подставила грудь его настойчивой руке, глядя на крошечную ящерку, изящно обвившую ее мизинец.

От машины и до невообразимого неонового свечения, обозначавшего вход в клуб, Чеслав, пыжась, тащил ее на руках – Франте так и хотелось случайно лягнуть его в бок. Видимо, на этот раз она переусердствовала в выборе партнера – вечер становился непредсказуемым.

В клубе было не протолкнуться, но Чеслав уверенно тянул ее по ступенькам куда-то наверх, следом за услужливым портье, а Франта ломалась, изображая неутолимое желание танцевать.

Но вот они оказались в длинном коридоре, напоминавшем гостиничный, и портье распахнул перед ними тяжелую дверь.

В полутьме огромного номера горели свечи и стол ломился от яств – иначе Франта не назвала бы томящиеся в хрустале кулинарные соблазны.

– Мой рождественский сюрприз!

– Ах, Чеслав, твоя куколка утром не поместится в платье!..

– Тогда следует пе-ре-дох-нуть.

И он игриво прошествовал туда, где подразумевалась спальня.

Но это Франта, пожалуй, еще оттянула бы.

Чеслав не относился к разряду мужчин, к которым она испытывала телесное влечение. А что касается влечения душевного… Его она, пожалуй, не испытывала ни к кому. Но судя по подаркам Чеслава и его любимым местам развлечений, в ее сети попалась крупная птичка.

«Ему бы хоть каплю внешности, прибавить-убавить – и я бы решилась. А как он настаивает!» – тешилась Франта, потягивая нежное розовое вино.

Раздался стук в дверь, и внесли чудный воздушный пирог – Чеслав вальяжно ущипнул ее и подставил щеку для поцелуя.

Чувствуя, что сегодня ей не отвертеться, Франта уселась к нему на колени и жадно вцепилась зубами в нежное крылышко куропатки, оказавшееся пересушенным.

…Засыпая уже под утро, она, отодвинувшись от обмякшего тяжелого мужчины в дорогих носках, вспомнила Карла – на фоне храпящего Чеслава он показался ей голливудским красавцем, идеальным любовником, страстным и возбуждающим. И ей захотелось быть с ним, испытывать настоящее наслаждение, а не этот… полуфабрикат.

Но Карла – и не без ее участия – в Праге не было. И, зевая и даже в мыслях кокетничая, Франта подумала: «Что ж, найдешь клад – будь по-твоему… женись на здоровье, я – не против…»

Из полутьмы передней, сторонясь призрачной веранды, Карл вошел в комнату, чья форма напоминала асимметрично ограненный камень. Комната казалась изломанной, но в то же время вся была во власти удивительно точной закономерности, недоступной непосвященному. И если бы древняя мушка могла застыть не в янтаре, а в топазе, Карл, наверное, почувствовал бы себя ею.

Вся комната была пронизана сероватым свечением. Карл сказал бы, что нет на земле цвета нежнее.

Пол был составлен из мраморных граней, не повторяющих одна другую. Кованый, но почти воздушный лев поддерживал крыльями и головой прозрачный овал стола. Карл подошел, и лев взглянул на него сквозь стекло.

У стола – три металлических стула на длинных ножках. Изогнутые светильники в правильном беспорядке – на стенах и потолке. Карл зажигал их, словно рассыпая крошки-бриллианты.

Прозрачный потолок не был стеклянным – в нем переливался живой хрусталь.

Парчовые кресла, кушетка и диван, прихотливо расставленные, удваивались, отражаясь в мраморе пола.

Карл подошел к старой кладки камину, просунул в него руку и стал считать кирпичи. Дойдя до седьмого снизу, он надавил на него, но кирпич оставался на месте.

Карл чувствовал, как силы оставляют его, руки становятся ватными.

В отчаянии он упал на диван… и проснулся.

Окно было полно чудесной голубизны. Золотистые отсветы падали на пол и играли на стенах и потолке. Проспав рождественскую звезду, Карл окунулся в праздничное утро.

«Уже поздно, проспал!» – он озирал бумажные обои и линолеум своего номера.

Но, сравнив сон с явью, Карл почувствовал преимущество такой обстановки: чудесному сну он все еще предпочитал чудо наяву.

Его охватило пронзительное чувство, будто, захваченный книгой, он читал ее, упиваясь опасностью, и вдруг обнаружил, что главный герой – он сам и действие – накануне развязки.

Сознание Карла раздваивалось: ему бы сейчас избавиться от обычного Карла, пражского хирурга, и оставаться только героем, настойчивым и отважным – настоящим кладоискателем. Но эти минуты внутренней пустоты, эти сны…

То, что он решил воспользоваться тайной, когда-то доверенной отцу Карла его другом и пациентом, темпераментным итальянцем, – тайной, жившей в семье на правах сказки, которую детям рассказывают на ночь, – было, конечно, безумием. Правда, тайна была с картинками – планом и картой… Нормальная логика перестала существовать для Карла, когда он, отыскав свой старый школьный ранец, рылся в нем в поисках отданных ему в детстве на откуп сокровищ Америго Америги, которого в их семье любили, но считали давно выжившим из ума. Но ведь со своим засаленным, с тщательно заклеенными прорехами конвертом старик явился однажды не к кому-нибудь, а именно к маленькому Карлу!

Сочтя их союз счастливой гармонией младенца и сумасшедшего, вечно занятый отец лишь отмахивался от Карла, когда тот приставал к нему с какой-то схемой и потрепанной картой. Но однажды уступил и провел вечер в топографических упражнениях, объясняя сыну, как читать карты и ориентироваться по ним. Засыпая, был очень доволен собой: как ловко он использовал дребедень, забившую голову Карла, в педагогических целях – преподал ему урок географии и истории заодно.

Тому, что Карл не сбежал из дома в поисках сокровищ еще тогда, способствовало лишь обещание, данное старику-итальянцу: сберечь содержимое конверта до совершеннолетия Божены, любимой внучки Америго и детской подружки Карла, а затем раскрыть ей тайну и, взяв клад в приданое, жениться на ней.

Идея женитьбы на Божене Карла тронула не особенно – он подумал, что в будущем как-нибудь все уладит, и обещание дал.

Америго отдал ему конверт и, успокоившись, вскоре скончался.

С тех пор Карл затаился и только время от времени посматривал на легкие облака, посылая привет своему сообщнику, и чиркал в карманном календаре, отмечая приближение назначенного срока.

Так скоротал он чуть больше года, а потом стал остывать и отвлекаться на то да на се, вырос из своего ранца, в котором повсюду таскал с собой конверт… В новый портфель он его уже не переложил и стал стремительно взрослеть…

И надо же! Как быстро эта невозможная в своих выходках Франта вернула Карла во младенчество! И вот он – в Венеции, ищет всеми забытый клад, совершая подвиг за подвигом для своей взбалмошной возлюбленной…

При мысли о Франте у Карла все сжалось внутри. Да она сама не знает, какая она! Кто еще будет любить и терпеть эту колкую, нервную, но головокружительно живую девчонку так бескорыстно, как он!..

В подобных размышлениях он торопливо перебегал с мостика на мостик по направлению к дому Божены.

До конца года – до истечения назначенного Франтой срока – оставалась всего лишь неделя… И Карл был полон решимости.