"Битва за Кальдерон" - читать интересную книгу автора (Батчер Джим)

ГЛАВА 15

Амара пришпорила свою лошадь, догнала Бернарда и, несмотря на сияющее утреннее солнце, пробормотала:

— Что-то не так.

Бернард нахмурился и посмотрел на нее. Они возглавляли колонну легионеров из гарнизона. Две дюжины местных гольдеров, ветеранов легиона, ехали в полном боевом облачении, с оружием в руках, в качестве запасного кавалерийского отряда, и еще две дюжины с огромными охотничьими луками, которыми предпочитали пользоваться здешние гольдеры, шагали строем за легионерами. За ними грохотали две тяжелых телеги, запряженные гаргантами, дальше ехал Дорога на своем могучем гарганте, замыкали шествие суровые верховые рыцари, почти все, кто находился под командованием Бернарда.

Сам Бернард надел шлем в дополнение к кольчуге и держал одной рукой лук со стрелой на седле перед собой.

— Значит, заметила.

Амара сглотнула и сказала:

— Оленей нет.

Бернард едва заметно кивнул.

— В это время года наш отряд должен был бы выгонять их из укрытий каждые сто ярдов, — тихо сказал он.

— И что это означает?

Бернард пожал плечами.

— При обычных обстоятельствах я бы подумал, что их уже разогнал другой отряд, который планирует внезапное нападение.

— А сейчас? — спросила Амара.

— Полагаю, эти существа уже выгнали оленей и готовятся к нападению на нас, — ухмыльнувшись, сказал он.

Амара облизнула губы и оглянулась на густой лес, окружавший их со всех сторон.

— И что мы будем делать?

— Расслабимся. Доверимся разведчикам, — ответил Бернард. — Постараемся держать глаза открытыми. Может существовать несколько причин, по которым пропали олени.

— Например?

— Гольдеры Арика убили всех, кого смогли быстро прикончить, готовясь к нашему прибытию, чтобы помочь нам накормить нашу армию. После сражения мне пришлось уничтожить овцерезов, оставшихся в долине. Возможно, один спасся, он мог зимой убить всех оленят, только что появившихся на свет. Иногда они так делают.

— А если ничего этого не произошло? — спросила Амара.

— Тогда будь готова подняться в воздух, — сказал Бернард.

— Я к этому готова с того самого момента, как мы покинули стедгольд, — криво улыбнувшись, сказала она. — Я не очень люблю, когда на меня ведется охота.

Бернард тепло улыбнулся ей, глядя в глаза.

— Я никому не позволю охотиться на меня в моем собственном доме, дорогая графиня. И не допущу, чтобы кто-то устроил травлю моих гостей. — Он кивком показал на колонну воинов, следовавших за ними. — Терпение. Вера. Легионы защищали Алеру на протяжении тысяч лет в мире, где самые разные враги пытались ее уничтожить. Они справятся и с этим испытанием.

— Извини, Бернард, но я видела ситуации, когда Алера подвергалась опасности, а легионы ничем не могли ей помочь, — вздохнув, сказала Амара. — Сколько еще до Арикгольда?

— Мы будем там до полудня, — сказал Бернард.

— Полагаю, ты захочешь взглянуть на лагерь, о котором нам рассказал Арик?

— Естественно, — сказал Бернард. — До наступления ночи.

— А почему ты не хочешь поручить это своим воздушным рыцарям?

— Я знаю по собственному опыту, воздушные рыцари мало что видят под ветками и кустами, поскольку они летают в дюжинах ярдов над ними. — Он снова улыбнулся. — Кроме того, мне хочется немного развлечься.

Амара подняла брови.

— Тебе все это нравится? — возмущенно заявила она.

Бернард пожал плечами и снова принялся внимательно оглядывать окружавший их лес.

— Зима выдалась долгой. А с тех пор как я стал графом Кальдерона, мне не удавалось провести на свежем воздухе, да еще за пределами гарнизона, больше пары часов. Я и не представлял, как сильно мне этого не хватало.

— Сумасшедший, — сказала Амара.

— Да ладно тебе, — сказал Бернард. — Ну согласись, это же настоящее приключение. Загадочное, опасное, незнакомое нам существо, которое представляет угрозу для королевства. Возможность сразиться с ним и одержать над ним верх — что может быть лучше?

— О фурии, ты хуже маленького мальчишки, — вздохнув, сказала Амара.

Бернард рассмеялся, и она услышала в его смехе радость и что-то еще, совсем не такое приятное. Могучие мышцы у него на шее напрягались и расслаблялись в такт движениям лошади, а сильные руки уверенно держали громадный лук. Амара в очередной раз восхитилась его мощным телом и вспомнила, каким он может быть опасным и каким ловким и умелым. В его манере держаться было что-то от волка, а спокойная улыбка — это всего лишь маска, под которой скрывалось нечто гораздо более жестокое, готовое испробовать крови.

— Амара, — сказал он. — Нечто угрожает моему дому. После того, что случилось в прошлом, я знаю, что поставлено на кон. И я не допущу, чтобы кто-то другой покончил с этим врагом. — Его темно-зеленые глаза были похожи на кору деревьев и весенние листья, они сияли, и одновременно в них таилась угроза. — Я охотник. Я непременно выслежу это существо и буду его удерживать. А когда Первый лорд пришлет нам помощь, я его прикончу.

Его слова прозвучали совершенно спокойно и уверенно, в них угадывался лишь намек на прячущуюся за ними ярость, и, удивляясь собственной иррациональности, Амара вдруг поняла, что ей стало не так страшно. Она почувствовала, как отпускает напряжение, плечи расслабляются, а руки больше не дрожат.

— Кроме того, — протянул Бернард, — сегодня прекрасное утро для прогулки по окрестностям в компании с хорошенькой девушкой. Почему бы не получить от этого удовольствие?

Амара закатила глаза и собралась улыбнуться, но вдруг вспомнила слова Серай: «Разумеется, ты должна его оставить».

Она сделала глубокий вдох, надела на лицо маску сдержанного спокойствия и сказала:

— Я думаю, для всех нас будет лучше, если я перестану служить для вас отвлекающим фактором, ваша светлость. Ваши мысли должны быть заняты только исполнением вашего долга.

Бернард заморгал и, не скрывая изумления, посмотрел на нее.

— Амара?

— Прошу меня простить, граф, — вежливо сказала она и покинула строй, предоставив своей лошади возможность пощипать травы и дожидаясь, когда колонна пройдет.

Амара несколько мгновений чувствовала на себе взгляд Бернарда, но сделала вид, будто это ее не касается.

Она дождалась, когда проедут телеги, затем догнала огромного гарганта Дороги. Лошадь отказывалась находиться ближе двадцати футов от огромного животного, несмотря на все уговоры Амары.

— Дорога, — позвала она вождя Маратов.

— Тут я, — крикнул он в ответ и с интересом принялся наблюдать, как она сражается с испуганной лошадью. — Ты чего-то хочешь?

— Поговорить с тобой, — ответила она. — Я хотела… — Она не договорила: нависшая ветка ударила ее в лицо. — Хотела задать тебе парочку вопросов.

Дорога оглушительно расхохотался.

— Гляди но сторонам, а то тебе голову снесет и твой вождь Гай снимет с меня шкуру. — Он едва заметно шевельнул рукой и бросил ей веревку из плетеной кожи, которая повисла в пяти футах от земли. — Иди сюда, наверх.

Амара кивнула и передала поводья своей лошади ближайшему гольдеру. Затем она спрыгнула на землю и побежала, чтобы догнать гарганта Дороги. Схватившись за седельную веревку, она осторожно забралась на спину громадного животного, Дорога взял ее за руку своей громадной ручищей и усадил поудобнее.

— Итак, — пророкотал марат, снова поворачиваясь лицом к дороге. — Я вижу, Бернард съел не тот суп.

— Что? — удивленно моргая, спросила его Амара.

Дорога улыбнулся.

— Когда я был молодым и только взял себе женщину в качестве супруги, я проснулся на следующее утро, подошел к своему костру и поел супа, который там был. Затем я объявил, что это самый лучший суп, какой когда-либо готовила женщина для мужчины. Так, чтобы слышали все в лагере.

— Его сварила не твоя жена? — спросила Амара.

— Точно, — подтвердил Дорога. — Его сварила Хашат. И после нашей брачной ночи следующие семь дней я спал на земле около палатки, чтобы показать жене, что я сожалею.

Амара рассмеялась.

— Представить не могу, чтобы ты такое сделал.

— Я был очень молод, — сказал Дорога. — И очень хотел, чтобы она была со мной счастлива. — Он оглянулся через плечо. — Совсем как Бернард, который желает, чтобы ты была счастлива с ним.

— У нас все иначе, — покачав головой, сказала Амара.

— Иначе. Бернард не знает, что он съел не тот суп?

Она вздохнула.

— Нет, потому что мы не женаты.

— Вы супруги, — фыркнув, заявил Дорога.

— Нет, совсем нет.

— Вы спаривались, — сказал он терпеливо, точно разговаривал с маленьким ребенком. — Значит, вы супруги.

Амара почувствовала, что у нее пылают щеки.

— Мы… ну, да. Это было. Но мы не женаты.

Дорога оглянулся на нее и нахмурился.

— Твой народ ужасно любит все усложнять. Скажи ему, что он съел не тот суп, и покончи с этим.

— Бернард не сделал ничего плохого.

— Это ты съела суп? — спросил Дорога.

— Нет, — в отчаянии сказала Амара. — Никакого супа не было. Понимаешь, Дорога, Бернард и я… мы не можем быть вместе.

— А… — протянул Дорога, с озадаченным видом покачал головой и приложил руку к глазам, изображая повязку. — Я понимаю.

— У меня есть обязательства перед Гаем, — сказала Амара. — И у него тоже.

— А мне этот ваш Гай показался умным человеком, — сказал Дорога.

— Он и в самом деле умный.

— В таком случае он должен знать, что даже вождь не может управлять человеческим сердцем, не может ему приказывать, — заявил Дорога. — Если он в это вмешается, он узнает, что любовь всегда останется любовью, а он может только всех прикончить или отойти в сторонку. Тебе тоже следует это уяснить.

— Что уяснить? — спросила Амара.

Дорога приложил палец к голове.

— Голова ничего не может сделать с сердцем. Твое сердце хочет того, чего оно хочет. Голова должна понять, что она может только убить сердце или уйти с дороги и не мешать.

— Ты хочешь сказать, если я отвернусь от Бернарда, это убьет мое сердце? — спросила Амара.

— Твое сердце. И его тоже. — Дорога приподнял могучее плечо. — Тебе придется сделать выбор.

— Разбитые сердца со временем заживают, — заметила Амара.

Какая-то тень пронеслась по лицу Дороги, и его черты стали казаться крупнее и почему-то печальнее. Он поднял руку и прикоснулся к одной из своих косичек, вместе со своими белыми волосами он вплел в нее тонкие рыжие пряди. Наверно, крашеные, решила Амара.

— Иногда они заживают. А иногда — нет. — Он повернулся к ней лицом и сказал: — Амара, ты получила то, что дано найти не каждому. Те, кто это теряет, с радостью умрут, чтобы снова завладеть этим сокровищем. Не отбрасывай его так легко и бездумно.

Амара ехала молча, раскачиваясь в такт большим, медлительным шагам гарганта.

Ей было трудно понять слова Дороги, ибо еще никто не говорил с ней так о любви. Она, разумеется, в нее верила. Ее собственные родители очень любили друг друга, или так ей казалось, когда она была маленькой. Но с тех пор как ее забрали, чтобы сделать курсором, любовь превратилась в средство для достижения той или иной цели. Единственная любовь, которую мог позволить себе курсор, была любовь к лорду и королевству. Амара знала это с тех самых пор, как закончила обучение. Более того, свято верила в это.

Однако за прошедшие два года многое изменилось. Она изменилась. Бернард стал для нее не столько человеком, имеющим огромное значение, сколько частью ее существа, частью мыслей, как дыхание. Еда и сон. Он одновременно был с ней и не был, она остро ощущала, когда его не оказывалось вблизи, и испытывала чувство, будто становится целой, когда он находился рядом.

Для такого сильного человека он был очень нежным. Когда его руки, его губы касались ее, он вел себя так, словно боялся, что она разобьется на крошечные осколки, если он прижмет ее чуть сильнее. Их ночи были и оставались наполненными ослепительной страстью, ибо он был невероятно терпеливым любовником, получавшим настоящее удовольствие от того, как она отвечала на его ласки. Но лучшими были тихие часы после занятий любовью, когда он прижимал ее к себе и они, уставшие и довольные, засыпали вместе. Она лежала в его объятиях и забывала обо всех заботах, печалях и бедах. Она лишь чувствовала себя прекрасной, желанной и в полной безопасности.

В полной безопасности. Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы взять себя в руки и прогнать слезы. Она прекрасно знала, как на самом деле этого мало в мире. Знала, сколько самых разных опасностей угрожает королевству — и одна-единственная ошибка может стать роковой. Она не могла допустить, чтобы чувства помешали ей принимать правильные решения.

Даже если ей этого очень хочется.

Она курсор. Она поклялась в верности Короне, она служит Алере, ей доверены ее самые страшные тайны, которые она должна охранять от вероломных врагов королевства. Долг требует от нее жертв, чтобы другие могли чувствовать себя свободными и в безопасности. Она уже давно отказалась от спокойной жизни. А теперь долг требует, чтобы она отказалась и от любви.

А требует ли он этого?

— Я подумаю над твоими словами, — тихо сказала она Дороге.

— Хорошо, — ответил он.

— Но сейчас не время для подобных вещей, — сказала Амара. Ее чувства уже отвлекли ее от дела. Ей требовалось больше знать про врага, с которым им предстояло встретиться, и Дорога был единственным источником сведений о нем. — У нас имеются более важные проблемы.

— Да, имеются, — не стал спорить с ней Дорога. — Древний враг. Скверна в глазах Единственного.

Амара перевела взгляд с Марата на солнце и, нахмурившись, снова посмотрела на вождя.

— В глазах Единственного? Ты имеешь в виду солнце?

Дорога удивленно на нее посмотрел.

— Солнце, — повторила Амара и показала на небо. — Ты ведь его называешь Единственным, верно?

— Нет, — сказал Дорога, и в его голосе прозвучал смех. — Солнце — это не Единственный. Ты не понимаешь.

— Тогда объясни мне, — в отчаянии попросила Амара.

— Зачем? — спросил Дорога.

Вопрос был совсем простым, но за его словами она уловила нечто такое, что заставило ее хорошенько подумать, прежде чем ответить.

— Я хочу понимать вас, — сказала она. — И больше знать про тебя и твой народ. Что делает вас такими, какие вы есть? Что у нас общего и какие между нами различия?

Дорога поджал губы, потом кивнул, словно отвечая самому себе, и повернулся, оказавшись лицом к лицу с Амарой и скрестив ноги. Он сложил руки на коленях и через пару мгновений заговорил голосом, напомнившим ей ее лучших наставников в Академии.

— Единственный — это все вещи. Да, он является солнцем. И лучами, освещающими деревья. И землей, и небом. Он дождь весной, лед зимой. Он огонь и ночные звезды. Он гром и тучи, ветер и море. Он олень, волк, гаргант. — Дорога положил свою громадную ручищу себе на грудь. — Он — это я. — Затем он потянулся к Амаре и прикоснулся пальцем к ее лбу. — И он — это ты.

— Но я видела, как представители твоего народа говорили о Единственном и показывали на солнце.

Дорога помахал рукой.

— Ты Гай?

— Нет, разумеется, — ответила Амара.

— Но ты ему служишь, ты поклялась ему в верности, так? Ты его посланница? Его помощница? А временами ты действуешь от его имени?

— Да, — подтвердила Амара.

— Так же и с Единственным, — пояснил Дорога. — Солнце дарит жизнь, так же как это делает Единственный. Солнце не Единственный, но таким способом мы показываем ему свое уважение.

Амара тряхнула головой.

— Я никогда не слышала ничего такого про твой народ.

Дорога кивнул.

— Мало кому из алеранцев это известно про нас. Единственный — это все, что есть, все, что было, и все, что будет. Миры, небеса — это все часть Единственного. Каждый из нас — часть Единственного. Каждый из нас, имеющий цель и обязательства.

— Какую цель? — спросила она.

— Гаргант должен копать, — улыбнувшись, ответил Дорога. — Волк — охотиться. Олень — убегать. Орел — летать. Мы все рождены ради определенной цели, алеранка.

— И какова твоя цель? — спросила она.

— Как и у всего моего народа, — сказал Дорога. — Учиться. — Он, почти не отдавая себе отчета, положил руку на спину уверенно шагающего вперед гарганта. — Каждый из нас чувствует зов других частей Единственного. Мы растем рядом с ними. Начинаем чувствовать то, что чувствуют они, узнаем то, что они знают. Гаргант считает, что ржавое железо, которым вы обвешены, омерзительно воняет, алеранка. Но он улавливает запах зимних яблок в фургоне и думает, что должен получить целый бочонок. Он радуется тому, что приближается весна, ибо ему надоело сено. Он хочет раскопать землю и отыскать корни молодых растений, которыми сможет полакомиться, но он знает, что для меня важно, чтобы мы продолжали идти вперед. И он идет.

— Тебе все известно про твоего гарганта? — удивленно спросила Амара.

— Мы оба части Единственного, и оба благодаря этому сильнее и мудрее, — сказал Дорога и улыбнулся. — Кроме того, гаргант не моя собственность. Мы с ним товарищи.

Гаргант издал громоподобный рев и потряс клыками, отчего седельная подушка заходила из стороны в сторону. Дорога громко расхохотался.

— Что он говорит? — с благоговением спросила Амара.

— Ну, не то чтобы он говорит, — ответил Дорога. — Но… он дает мне понять, что он чувствует. Гаргант считает нас товарищами только до тех пор, пока он не проголодается слишком сильно. Тогда я либо должен дать ему еды, либо держаться подальше от тех яблок.

Амара увидела, что улыбается.

— А другие племена. Они…

— Связаны, — помог ей Дорога.

— Со своими собственными тотемами?

— Лошади с лошадью. Волки с волком. Овцерезы с овцерезами, да, — подтвердил он. — И со многими другими. Именно так наш народ учится. Он познает не только мудрость ума. — Он положил кулак себе на грудь. — Но и мудрость сердца. Они имеют одинаковое значение. И все являются частью Единственного.

Амара покачала головой. Верования варваров оказались гораздо более сложными, чем ей казалось раньше. И если Дорога сказал ей истинную правду про связь маратов с их животными, это могло означать, что они намного сильнее, чем считали алеранцы.

Например, Хашат, вождь клана Лошади, носила на своем ремне для сабли три заколки для плащей королевских гвардейцев. Амара думала, что она забрала их с поля боя после первого дня Первого кальдеронского сражения, но теперь она уже не была так в этом уверена. Если женщина из племени маратов, в те времена молодая воительница, атаковала кого-то из личной гвардии принцепса верхом на лошади, ее связь с животным давала ей значительное преимущество даже перед алеранским магом металла. Во время Второго кальдеронского сражения гаргант Дороги пробился сквозь стены, построенные, чтобы противостоять любым атакам, начиная от сильных магов земли и кончая магическими огненными взрывами и ураганными ветрами.

— Дорога, а почему твой народ так редко нападает на алеранцев? — спросила она.

Дорога пожал плечами.

— В этом нет необходимости, — сказал он. — Мы часто сражаемся друг с другом. Это состязание, которое дал нам Единственный, чтобы понять, где сосредоточена самая большая сила. Кроме того, между нами существуют различия, как и у вашего народа. Однако нашей целью не является смерть одного из противников. Как только кто-то показывает свою силу, поединку конец.

— Но ты убил Ацурака два года назад, — напомнила ему Амара.

Лицо Дороги потемнело, и на нем появилась грусть.

— Ацурак стал слишком диким. Он погряз в крови. Он предал свою собственную цель в глазах Единственного. Перестал учиться и начал забывать, кто и что он такое. Его отец умер на поле Дураков — так мое племя называет Первое кальдеронское сражение, — и он взрослел, мечтая о мести. Ему удалось заразить своим безумием многих других. Он и его сторонники убили целое племя моего народа. — Дорога снова прикоснулся к косе и покачал головой. — Когда он повзрослел, я надеялся, что он забыл о своей ненависти. Этого не произошло. Одно время я боялся, что буду ненавидеть его за то, что он со мной сделал. Но сейчас все кончено. Я не горжусь тем, что совершил. Но я не мог поступить иначе и продолжать служить Единственному.

— Он убил твою жену, — тихо сказала Амара.

Дорога закрыл глаза и кивнул.

— Она терпеть не могла проводить зимы с моим племенем в наших южных землях, в дюнах у моря. Мы слишком много спим, говорила она. В тот год она осталась со своими родными.

Амара тряхнула головой.

— Я не хочу оскорблять твои верования, но я должна задать тебе один вопрос.

Дорога кивнул.

— Почему ты готов сразиться и уничтожить древнего врага, если мы все являемся частью Единственного? Разве он не есть такая же часть его, как и твой народ? Или мой?

Дорога довольно долго молчал, а потом сказал:

— Единственный создал нас всех, чтобы мы были свободными. Чтобы учились. Нашли единую цель с другими, стали сильнее и мудрее. Но древний враг извращает союз разных сил. Он лишает нас свободы и выбора. Он забирает. Заставляет всех объединяться, и вскоре ничего не остается.

Амара вздрогнула.

— Ты имеешь в виду — объединиться с ним так же, как вы объединены со своими тотемами?

Дорога поморщился от отвращения — и Амара с неприятным чувством впервые увидела страх на лице марата.

— Это глубже. Острее. Соединиться с врагом — значит перестать существовать. Живая смерть. Я не хочу больше об этом говорить.

— Хорошо, — сказала Амара. — Спасибо тебе.

Дорога кивнул и повернулся, чтобы снова смотреть вперед.

Амара развязала седельную веревку, сбросила ее на бок гарганта, собираясь спуститься вниз, когда по колонне пронесся приказ остановиться. Она подняла голову и увидела, что Бернард сидит на своей занервничавшей лошади, с поднятой вверх рукой.

На дороге появился один из разведчиков, и его лошадь на безумной скорости мчалась в сторону колонны. Когда он подлетел к Бернарду и замедлил скорость, командир коротко его приветствовал, и они вместе поехали вдоль колонны, пока не оказались неподалеку от гарганта Дороги.

— Хорошо, — сказал Бернард и махнул рукой разведчику, чтобы тот рассказал новости при Амаре и Дороге.

— Давай выкладывай.

— Арикгольд, сэр, — сказал тот, тяжело дыша. — Я только что был там.

Амара увидела, как сжались челюсти Бернарда.

— Что случилось?

— Он пустой, сэр, — ответил разведчик. — Просто… пустой. Там никого нет. Нет костров. Нет скота.

— Сражение? — спросила Амара.

Разведчик покачал головой.

— Нет, леди. Ничего не сломано, и нигде не видно крови. Такое ощущение, будто они все ушли.

Бернард нахмурился и посмотрел на Амару. На его лице ничего не отразилось, но она видела в его глазах беспокойство. Такое же беспокойство и страх, которые испытывала она. Пропали? Целый стедгольд? Там жило больше ста мужчин, женщин и детей, называвших Арикгольд своим домом.

— Уже слишком поздно, нам их не спасти, — пророкотал Дорога. — Так все начинается.