"Искатель. 1982. Выпуск №3" - читать интересную книгу автора

ГЛАВА II

Было уже без пяти минут девять, но Мегрэ все еще не ответил на вопрос жены. Строгое соблюдение режима стало для него, можно сказать, делом чести. Он старался точно, без малейшего отклонения выполнять все предписания врача.

Спокойно дочитал газету до конца, допил кофе, побрился, принял душ, и они спустились вниз.

Хозяин в белой куртке и поварском колпаке на голове уже подстерегал его в коридоре:

— Месье Мегрэ, жаловаться вам не приходится. О вас не забывают, вот даже приготовили вам хорошенькое преступление. Надеюсь, собираетесь им заняться?

— Все, что происходит за пределами Парижа, не в моей компетенции.

Вместо того чтобы свернуть на улицу Овернь по направлению к реке и детскому парку, он с самым невинным видом двинулся направо. Конечно, им и раньше приходилось менять маршрут, но это было на обратном пути в город. Жена всегда удивлялась его умению ориентироваться. Он не изучал плана города и, казалось, шел наугад, углубляясь в какие-то переулки. И вдруг она узнавала неожиданно возникавший перед ними фасад отеля с двумя кустами в зеленых кадках.

На сей раз они повернули направо, прошли еще немного и увидели толпу зевак, глазеющих на дом по другую сторону улицы. Веселый огонек блеснул в глазах мадам Мегрэ. Комиссар явно колебался. Он остановился, чтобы выбить трубку, постучал ею о каблук и медленно, не спеша стал набивать вновь. В такие моменты он казался жене большим ребенком.

В душе Мегрэ происходила борьба. Наконец он смешался с толпой зевак, глядя, как и они, на дом напротив, перед которым стояла машина и у дверей дежурил полицейский. Дом, как большинство зданий на этой улице, был свежевыкрашен в бледно-розовый цвет, а ставни и балкон в светло-зеленый. На мраморной табличке можно было прочесть написанное вычурными буквами название «Ирис».

Зеваки обменивались комментариями:

— Здесь как будто любовная драма…

— Ну вот еще! Ей же было около пятидесяти…

Мегрэ уже собрался было уходить, когда из дома вышел высокий лохматый парень, перешел улицу и зашагал к нему.

— Дивизионный комиссар просил вас зайти.

Жене с трудом удалось скрыть улыбку:

— Где тебя ждать?

— На обычном месте, у источника.

Значит, его узнали из окна. С достоинством, не спеша пересек он улицу. У входа в коридоре на бамбуковой вешалке висели две шляпы. Он водворил туда и свою соломенную, купленную недавно.

— Входите, патрон, — услышал он веселый голос и увидел знакомое лицо.

«Лекер», — сразу узнал его Мегрэ, хотя они не виделись больше пятнадцати лет с той поры, как Дезире Лекер работал инспектором в бригаде Мегрэ на набережной Орфевр.

— О, патрон, сколько воды утекло! И мы не помолодели, нет, успели отрастить животик и отхватить чины — теперь я начальник полицейского управления в Клермон-Ферране, благодаря чему и свалилось мне на шею это отвратное дело! Входите же!

Он ввел его в голубую комнату и уселся за стол, заваленный бумагами Не без осторожности Мегрэ присел на хрупкий золоченый стульчик в стиле Людовика XVI. В его глазах, должно быть, читался вопрос, так как Лекер поспешил сказать:

— Хотите знать, конечно, откуда нам известно, что вы здесь? Прежде всего Муане, вы ею не знаете, он ведает полицией в Виши, встретил ваше имя в списках постояльцев отеля и, разумеется, не посмел вас беспокоить, но его люди видели вас ежедневно.

— Вы приехали вчера?

— Из Клермон-Феррана с двумя моими людьми, один из них, молодой Дисель, засек вас на тротуаре. Я не решался беспокоить вас. Ведь вы приехали лечиться, а не подавать нам руку помощи. К тому же я знал, что, если дело вас заинтересует, вы в конце концов… — Он смешался.

Мегрэ слушал с мрачным видом.

— Убийство с целью ограбления?

— Отнюдь!

— Из ревности?

— Маловероятно. Хотя прошли уже сутки, а я не продвинулся вперед ни на шаг и знаю ненамного больше, чем вчера утром, когда только прибыл

Он порылся в ворохе бумаг на столе, заменяющем ему бюро.

— Жертву зовут Элен Ланж. Сорок восемь лет. Родилась в Марсильи, в десяти километрах от Ла-Рошели. Я телеграфировал в мэрию Марсильи и узнал, что ее мать, вдова, умерла, она держала маленькую лавочку на площади у церкви У нее было две дочери: Элен, старшая, училась на курсах машинописи в Ла-Рошели, работала в конторе, потом уехала в Париж, где след ее теряется. Она никогда не требовала выписки из метрики, это заставляет предположить, что она не была замужем. К тому же и на удостоверении личности значится «незамужняя». Сестра младше ее на шесть—семь лет, была маникюршей. Тоже уехала в Париж, но через десять лет вернулась домой.

Должно быть, ей удалось скопить приличную сумму денег, позволившую купить парикмахерскую, которую она держит до сих пор. Я пытался звонить, но застал лишь ее помощницу, потому что хозяйка уехала в отпуск на Балеарские острова. Телеграфировал ей в отель, чтобы она срочно вернулась, и жду ее сегодня. Сестра тоже не замужем, других родных нет…

У Мегрэ на лице невольно появилось выражение профессиональной заинтересованности. Можно было подумать, что это он ведет следствие, а один из сотрудников дает ему отчет.

Пока Лекер докладывал, он отметил две—три детали в этой комнате, очевидно гостиной, имелись фотографии одной лишь Элен Ланж. На тумбочке ее можно было лицезреть малышкой, в возрасте пяти—шести лет, с жиденькими косичками и в слишком длинном платье. На стене висел большой портрет хорошей работы, где она, двадцатилетняя, была снята в романтической позе. На третьей она была изображена на берегу моря в белом платье, край которого ветерок откинул как флаг, обеими руками она придерживала светлую широкополую шляпу.

— Известно, при каких обстоятельствах совершено убийство?

— Трудно восстановить происшедшее Позавчера, то есть в понедельник вечером, она пообедала одна в кухне, убрала посуду и вышла, потушив везде свет. Если вас это интересует, она съела два яйца всмятку. На ней были лиловое платье и белая шаль, а также белая шляпа

Мегрэ поколебался, но в конце концов не мог удержаться и сказал:

— Знаю!

— Откуда? Уже вели дознание?

— Нет, но в понедельник вечером я ее заметил перед павильоном, где давали концерт.

— Не знаете, когда она покинула парк?

— Нет, мы ушли в половине девятого. — Она была одна?

— Она всегда была одна.

Лекер и не пытался скрыть удивления:

— Вы ее замечали и раньше?

Улыбаясь, Мегрэ утвердительно кивнул головой

— Почему?

— Да ведь как здесь проводят время? Гуля-ют, разглядывают друг друга, встречаются в одних и тех же местах в одно и то же время.

— Составили уже себе мнение?

— О чем?

— О женщине, что это за тип?

— Она, конечно, необычная. Это все, что знаю.

— Так… Ну, продолжаю. Две из трех комнат верхнего этажа сданы: первая занята инженером из Гренобля, неким Малецким с женой. Они вышли несколькими минутами позже мадемуазель Ланж и отправились в кино, вернулись в половине двенадцатого. Все ставни были, как обычно, закрыты, но из окон нижнего этажа сквозь щели пробивался свет. Войдя в коридор, они заметили, что свет идет из-под двери гостиной и спальни мадемуазель.

— Они что-нибудь слышали?

— Малецкий ничего не слышал, его жена, правда неуверенно, говорит о каких-то звуках, голосах… Они почти тотчас же легли, и ничто их не обеспокоило до самого утра. Другую комнату снимает мадам Вирво, вдова, живет в Париже. Это внушительная особа лет шестидесяти — она ежегодно приезжает в Виши спустить несколько килограммов. У госпожи Ланж она впервые, в предыдущие годы останавливалась в отеле. Похоже, что она знавала лучшие времена, муж ее был богатым человеком, но слишком расточительным и оставил ее в трудном положении. Короче, вся она в фальшивых драгоценностях и говорит языком плохих театральных пьес. Она вышла в девять часов, никого не видела и оставила дом в полной темноте.

— У каждого жильца есть ключ?

— Да. Вдова Вирво отправилась в клуб на бридж и ушла оттуда немногим раньше полуночи, вернулась, как обычно, пешком. Машины у нее нет. У Малецких имеется небольшое авто, но они редко им пользуются в Виши, и оно чаще всего стоит в гараже.

— Свет горел по-прежнему?

— Погодите, патрон. Разумеется, я не мог не допросить мадам Вирво, как только преступление было обнаружено. Не знаю, может, у нее сильно развито воображение, но она утверждает, что на углу бульвара де Ла-Саль и улицы Бурбонне она почти налетела на мужчину. От неожиданности он отскочил, закрыв рукой лицо, чтобы не быть узнанным.

— Но она все же его приметила?

— Вирво утверждает, что узнала бы его. Она испугалась и все же обернулась в то время, как мужчина устремился к центру города. Это очень большой, сильный человек, огромная грудь, как у гориллы, говорит она, шел быстро, наклонившись вперед.

— Какого возраста?

— Не молод, но и не стар. Очень сильный, страшный такой. Она испугалась, побежала и не успокоилась, пока не сунула ключ в дверь…

— Свет все еще был виден на первом этаже?

— Нет, как раз нет. Света не было, если только можно довериться ее показанию. Она ничего не слышала, легла и была так взволнована, что приняла ложечку мятного спирта на кусочке сахара.

— Кто обнаружил преступление?

— Минутку, патрон. Мадемуазель Ланж соглашалась сдавать комнаты только очень приличным людям, но не держала пансион. Она не разрешала готовить и не терпела даже спиртовки для утреннего кофе. К восьми часам мадам Малецкая спустилась, как обычно, с термосом в соседний бар за кофе и рогаликами. Ничего особенно она не заметила. Так же было и по возвращении, кругом тихо, что ее удивило, ибо госпожа Ланж обычно вставала рано, и слышно было, как она ходит туда и обратно из комнаты в комнату… «Уж не заболела ли она?» — спросила Малецкая мужа за завтраком, так как хозяйка часто жаловалась на нездоровье.

Малецкий попытался открыть комнату своим ключом, но это ему не удалось. В конце концов он позвонил в полицию из того же бара, куда его жена ходила за кофе. Это почти все. Прибыла полиция со слесарем. Ключа от гостиной так и не нашлось. Другие двери в кухне и в спальне были заперты изнутри, ключ в замке. В гостиной на краю ковра лежала распростертая Элен Ланж. Смотреть на нее было страшно — ее задушили. На ней было все то же лиловое платье, но шаль и шляпа на вешалке в коридоре. Все ящики были раскрыты настежь, все в них разворочено, содержимое вывалено, бумаги и картонные коробки разбросаны на полу.

— Следы насилия есть?

— Даже и попытки нет. Так же как и ограбления, насколько нам известна. Отчет в «Трибюн» довольно точен. В одном ящике обнаружены пять банкнотов по сто франков. Ручная сумочка была раскрыта, содержимое вывалено и разбросано.

— Дом этот давно куплен?

— Девять лет назад, она приехала тогда из Ниццы, где жила некоторое время.

— Она работала там?

— Нет, занимала довольно скромное помещение близ бульвара Альберта I и жила как будто на ренту.

— Путешествовала?

— Почти ежемесячно уезжала на два—три дня.

— Куда ездила, известно?

— На этот счет она помалкивала.

— А здесь?

— Первые два года она не брала жильцов. Затем стала сдавать три комнаты на время сезона, но три комнаты не всегда были заняты. Так же, как и сейчас. Голубая комната свободна, тут есть белая, розовая и голубая комнаты…

— Гостей она принимала?

— По словам соседей, никогда.

— Письма?

— Время от времени приходило письмо из Ла-Рошели. Мы допросили почтальона — проспекты, магазинные счета из Виши.

— Имелся ли у нее счет в банке?

— В «Лионском кредите». Она делала регулярные ежемесячные взносы по пять тысяч франков, не всегда в одни и те же дни. Да, вот еще: во время сезона взносы были крупнее, но не за счет жильцов, оплачивающих наем комнат.

— Чеки она подписывала?

— Поставщикам, почти всегда местным или из Мулена, куда ездила время от времени. Иногда оплачивала чеками вещи, заказанные в Париже по каталогу. Там в углу эти каталоги свалены целой грудой.

Лекер разглядывал Мегрэ, белый пиджак которого так отличал его от другого Мегрэ, знакомого по работе на набережной Орфевр.

— Так что вы об этом думаете, патрон?

— Что мне нужно идти. Жена меня ждет.

— Ах да, первый стакан воды…

— Полиции в Виши и это известно? — пробурчал он.

— Вы вернетесь? Уголовная полиция не имеет отделения в Виши, каждый вечер приходится возвращаться машиной в Клермон-Ферран — шестьдесят километров. Начальник местной полиции предложил мне комнату с телефоном, но я предпочитаю работать на месте., Мои люди пытаются разыскать прохожих или соседей, которые видели бы, когда возвращалась Элен Ланж. Ведь неизвестно, сопровождал ли ее кто, или встретился ей на улице, или…

— Извините меня, старина, жена…

— Ах да, патрон… Не хотите ли, мы вас подвезем? Моя маши, на здесь, и молодой Дисель ждет…

— Благодарю… Я здесь хожу только пешком.

И он зашагал быстрее обычного, чтобы нагнать упущенное время.

Выпив свой первый стакан, он нашел жену на месте. Она не задавала ему вопросов, но внимательно следила за малейшим жестом и выражением лица. С газетой на коленях, Мегрэ рассматривал сквозь листву ослепительно белое облачко, появившееся на небе.

В Париже он порой жаловался, что утерял некоторые ощущения, о которых частенько вспоминал с сожалением: о теплом прикосновении ветерка к щеке, об игре света в листьях дерева, о скрипе гравия под ногами и даже о запахе пыли Здесь он преобразился. Не переставая думать о своей беседе с Лекером, он в то же время чувствовал, что его обволакивает окружающее и ничто происходящее не ускользает от него.

Отдыхающие женщины обычно составляли стулья в кружок и, склоняясь доверительно друг к другу, обменивались признаниями и откровениями, хотя были знакомы лишь несколько дней. Они беседовали о своих болезнях, о детях и внуках, показывали друг другу их фотографии. Редко кто садился в стороне, в отдалении, как «дама в лиловом».

Элен Ланж была одинока, но она не хотела, чтобы ее причислили к категории старых дев, чтобы ее жалели, и поэтому ходила очень прямо, легкой походкой, с высоко поднятой головой.

— Они напали на след? — Мадам Мегрэ тяготила его задумчивость. В Париже она не посмела бы расспрашивать мужа во время следствия. Здесь же, часами вышагивая вместе, бок о бок, они привыкли думать вслух. Это не было беседой, всего лишь несколько слов, замечаний, достаточных, чтобы понять течение мысли другого.

— Нет, они ждут сестру.

— Других родных нет?

— Нет. Как будто нет.

— Тебе пора пить второй стакан.

Они снова подошли к холлу, где возвышались головы подавальщиц. Элен бывала здесь ежедневно Было ли то предписание врача, или служило лишь предлогом для прогулки?

— О чем ты думаешь?

— Почему она избрала Виши? Она обосновалась здесь около десяти лет назад. Значит, ей было тогда тридцать семь, и она как будто не нуждалась в заработке первые два года, так как не сдавала комнат…

— Ну и что? — возразила жена.

— Но ведь существуют сотни малых и средних городов, где она могла бы осесть, не считая Ла-Рошели, где провела детство и юность Сестра ее вернулась домой и там осталась.

— Возможно, сестры не ладили между собой…

— Ну, не так просто! Прежде чем перебраться в Виши, она пять лет прожила в Ницце, — пояснил он жене.

— Немало мелких рантье…

— Да, конечно! Мелкие рантье, но также люди всех слоев общества. Эта толпа напоминает мне о Ницце Здесь тоже, должно быть, немало лиц, славящихся своими любовными похождениями, всяких бывших театральных и кинозвезд. Мы открыли здесь целый квартал шикарных особняков, где еще можно увидеть лакеев в полосатых жилетах… На холмах прячутся какие-то богатые и таинственные виллы. Как в Ницце.

— И какие выводы ты из этого делаешь?

— Никаких. Ей было тридцать два года, когда она переехала в Ниццу, и там она была одна, как и здесь. Обычно к одиночеству приходят позже…

— Бывают сердечные драмы…

— Не при такой внешности.

— Существуют и разбитые семьи…

— Восемьдесят пять процентов женщин обычно снова выходят замуж…

— А мужчин?

Он широко улыбнулся и бросил ей шутя:

— Все сто процентов. В Ницце население непостоянно, там много филиалов парижских магазинов, несколько казино. В Виши десятки тысяч курортников меняются каждые двадцать один день. Где-нибудь в другом месте ее бы знали, заинтересовались бы ею. Но не в Ницце и не в Виши. Но может быть, ей нужно было что-то скрывать?

— Ты должен встретиться с Лекером?

— Он просил заходить к нему в любое время. И по-прежнему называет меня патроном, как тогда, когда был у меня на службе…

— Все они так!

— Это, верно, по привычке.

— Может быть, скорее из чувства привязанности?

Он пожал плечами, и они повернули обратно. На сей раз они пошли через старый город, останавливаясь порой перед трогательными предметами в витринах антикваров.

Они знали, что за столом все пансионеры втихомолку наблюдают за ними, и давно привыкли к этому. Мегрэ добросовестно старался следовать советам доктора Риана: глотать только тщательно пережеванную пищу, хотя бы это было картофельное пюре, не нанизывать на вилку новый кусок, не проглотив предыдущий, за едой не пить более одного или двух глотков воды, немного подкрашенной вином. Мегрэ, несколько раз пыхнув трубкой, поднялся по лестнице, чтобы немного отдохнуть не раздеваясь. Сквозь ставни проникал слабый свет, жена, сидя в кресле, просматривала газету. Спросонья он слышал шелест переворачиваемых страниц. Прошло не более двадцати минут, когда раздался стук в дверь. Жена вышла в коридор, послышался шепот, затем она на несколько минут спустилась вниз.

— Это Лекер.

— Что-нибудь новое?

— Приехала сестра. Ее проводили в морг для опознания трупа. Лекер ждет на улице Бурбонне. Он спрашивает, хочешь ли ты присутствовать при допросе?

Мегрэ, ворча, уже встал.

— Подождать тебя у источника?

Источник, стакан воды, железный стул — значит, было уже пять часов дня.

— Это недолго. Лучше жди меня на одной из скамеек около площади, где играют в шары.

Он колебался, брать ли соломенную шляпу.

— Боишься, что посмеются над тобой? — усмехнулась мадам Мегрэ.

Тем хуже. В конце концов у него отпуск. И он лихо надвинул шляпу на голову.

Толпа зевак все еще продолжала глазеть на дом, по-прежнему охраняемый полицейским.

— Садитесь, патрон! Если поставите кресло в углу близ окна, вы увидите ее при полном освещении.

— А вы ее еще не видели?

— Я сидел в ресторане, когда мне сказали, что она в помещении полиции. Ее привезут сюда.

Сквозь тюлевые занавески они заметили подъезжающую черную полицейскую машину и за ней длинное открытое красное авто. Свежий загар на лицах сидящей в нем пары красноречиво свидетельствовал о хорошо проведенном отпуске. Женщина и мужчина пошептались немного, низко склонившись друг к другу, и после короткого поцелуя женщина вышла из машины, а ее спутник, закурив сигарету, остался за рулем. Это был смуглый молодой человек с резкими чертами лица, в желтой трикотажной тенниске, облегавшей его спортивную фигуру. Равнодушно, без всякого любопытства оглядывал он дом.

— Комиссар Лекер. Полагаю, вы Франсина Ланж?

— Верно. — Она кинула взор на Мегрэ, которого ей не представили.

— Мадам или мадемуазель?

— Я не замужем, если вас это интересует. Там, в машине, мой друг. Черта с два! Я слишком хорошо знаю мужчин, чтоб выйти замуж за одного из них. Да и не так-то просто отделаться от них при желании!

Это было красивое создание — ей никак нельзя было дать сорока лет. Прохаживаясь по узкой комнате, она вызывающе демонстрировала прекрасные формы. На ней было платье огненного цвета, почти прозрачное. Можно было поклясться, что от нее все еще пахнет морем.

— Вашу телеграмму мы получили только вчера вечером. Люсьену пришлось просто из кожи вылезти и здорово намаяться, чтобы раздобыть билеты на первый самолет. В Орли мы сели в свою машину, которую оставили там перед отъездом…

— Полагаю, это о вашей сестре идет речь?

Она спокойно кивнула головой, без всякого волнения.

— Может быть, присядете?

— Спасибо. Можно курить? — спросила она, глядя на клубы дыма из трубки Мегрэ, словно хотела сказать: уж ежели этот тип может так рьяно попыхивать трубкой, то и мне позволительно закурить сигарету…

— Прошу вас! Думаю, что это преступление вас так же поразило, как и нас?

— Конечно! Я не ожидала этого.

— Вы не знаете, были ли у нее какие-либо враги?

— Откуда они могли у нее быть?

— Когда вы ее видели в последний раз?

— Шесть или семь лет назад, не скажу точно. Помню, что было это зимой, в метель, она не предупредила о своем приезде, и я очень удивилась, когда она преспокойно вошла в мой парикмахерский салон…

— Вы с ней ладили?

— Как вообще сестры между собой. Я не так уж хорошо ее знала из-за разницы в возрасте. Она кончала школу, когда я только поступила, потом она посещала курсы в Ла-Рошели задолго до того, как я стал маникюршей. Потом она уехала из города.

— Сколько ей тогда было?

— Погодите. Я уже год была в обучении, значит, мне было шестнадцать. Прибавьте семь… Ей было двадцать три года.

— Вы ей писали?

— Редко, у нас в семье это не было принято.

— Ваша мать уже умерла тогда?

— Нет, она умерла через два года, и Элен приехала для раздела имущества. Хотя и делить-то было нечего. Лавочка и гроша не стоила.

— Что делала ваша сестра в Париже?

Мегрэ упорно разглядывал ее, вспоминая силуэт и лицо умершей. Между ними было мало общего. У Франсины глаза были голубыми, волосы золотистыми, может быть, слегка подкрашенными. На первый взгляд это была разбитная особа, бой-баба, наверное, обслуживающая клиентов с преувеличенной любезностью. Она не пыталась изображать благопристойную особу из высшего общества, а, напротив, как бы с удовольствием подчеркивала свою вульгарность.

Не прошло и получаса после посещения морга, а она весело отвечает на вопросы Лекера и даже по привычке кокетничает.

— Что она делала в Париже? Думаю, что была машинисткой в конторе, но я к ней не ходила. Мы ведь не больно-то схожи друг с другом… В пятнадцать лет я уже заимела дружка, шофера такси, и потом у меня было немало других, не думаю, чтоб такое было в духе Элен, или же она хорошо скрывала свои делишки…

— На какой адрес вы ей писали?

— Сначала, я помню, был какой-то отель на авеню Клиши, но название я позабыла… Она частенько меняла отели, потом у нее была квартира на улице Нотр-Дам де-Лоретт, забыла, какой номер…

— Когда вы приехали в Париж, вы навестили сестру?

— Да, конечно, и я была удивлена, как она хорошо устроилась. Я даже сказала ей об этом. У нее была прекрасная комната окнами на улицу, гостиная, кухонька и настоящая ванная комната.

— Был ли какой-нибудь мужчина в ее жизни?

— Не знаю… Мне хотелось остаться на несколько дней у нее, пока найду себе жилье, но она ответила, что проводит меня в очень чистенький и недорогой отель, она, мол, не может жить с кем-нибудь вместе.

— Даже три—четыре дня?

— Так я поняла.

— Это вас не удивило?

— Не очень-то… Знаете, меня удивить нелегко. Если люди позволяют мне поступать так, как мне вздумается, то и они также могут делать что хотят, и вопросов я не задаю.

— Сколько времени вы жили в Париже?

— Одиннадцать лет.

— Все время работали маникюршей?

— Сначала маникюршей, потом косметичкой. Я изучила это ремесло на Елисейских полях.

— Вы жили одна?

— Когда одна, когда нет…

— Встречались с сестрой?

— Можно сказать, никогда.

— Так что вы почти ничего не знаете о ее жизни в Париже?

— Знаю только, что она работала.

— Когда вы вернулись в Ла-Рошель, у вас были большие сбережения?

— Достаточные…

Он не спрашивал, как заработала она эти деньги, и она об этом не говорила, но каждый понимал другого.

— Вы никогда не были замужем?

— Я уже вам отвечала: я не так глупа…

Обернувшись к окну, откуда видно было, какие позы принимал ее спутник, восседая за рулем красного авто с сигаретой в зубах, она воскликнула, посмеиваясь:

— Поглядите, какой у него дурацкий вид! Рожи-то какие корчит! Выпендривается как!

— Но ведь вы же…

— Ну и что! Это мой служащий и к тому же прекрасный мастер, в Ла-Рошели мы живем врозь — не люблю я, чтоб он путался у меня под ногами… В отпуске еще куда ни шло!

— Ваша сестра никогда не имела детей?

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Право, не знаю, ведь каждая женщина…

— Насколько мне известно, не имела. Ведь мы бы уж знали, правда?

— А у вас?

— У меня был один. Я жила тогда в Париже, пятнадцать лет точу назад. Первой моей мыслью было отделаться от него, и так, конечно, было бы лучше, но сестра посоветовала его оставить.

— Значит, вы тогда виделись с сестрой?

— Да, я и пошла-то к ней из-за этого… Мне нужно было поговорить с кем-нибудь из близких. Вам это может показаться смешным, но бывают моменты, когда вспоминаешь о семье. Короче, у меня был сын… Филипп. Я поместила его у кормилицы в Вогезах.

— Почему там? У вас там родные, друзья?

— Ничего подобного. Элен нашла этот адрес, не знаю, в каком бюллетене. Я ездила туда несколько раз за два года. Ему там было хорошо, у очень милых крестьян, ферма была чистенькой, но однажды они сообщили мне, что он утонул… — Она задумалась на минутку, пожала плечами: — В конце концов, оно, быть может, и лучше для него!

— Не знаете, была ли у вашей сестры какая-нибудь подруга?

— Не думаю, уже в Марсильи она глядела на других девушек свысока, и ее дразнили «принцессой». Думаю, что и в школе машинописи и стенографии было то же самое…

— Она была гордячка?

Она поколебалась, раздумывая:

— Не знаю… Не то слово. Нет. Она не любила людей… не любила общаться с ними. Вот именно: предпочитала быть одна. Она любила себя, ей нравилось жить так, как есть. В сущности, она была очень довольна собой…

Слова эти поразили Мегрэ: он мысленно вновь увидел «даму в лиловом», попытался определить выражение ее лица и не сумел. Франсине это удалось: «Она очень любила себя». Так любила, что только в одной комнате были три ее фотографии, и в других комнатах, куда он не заходил, несомненно, были тоже. И ни одного портрета матери, сестры, друга или подруги. На берегу моря она тоже была снята одна.

— Я предполагаю, вы ее единственная наследница? Мы не нашли завещания в ее бумагах, правда, они разбросаны преступником, но не вижу, по какой причине он мог бы унести завещание.

— Когда будет погребение?

— Это зависит от вас.

— Как вы думаете, где я должна ее похоронить? — Понятия не имею…;

— Я здесь никого не знаю. В Марсильи вся деревня сбежалась бы на похороны просто из любопытства. Послушайте, если я вам больше не нужна, я поищу себе номер в отеле и приму ванну.

— Жду вас завтра утром…

Уходя, она обернулась на мгновение к Мегрэ, словно спрашивая, что он там делает молча в углу, и нахмурила брови.

Может быть, она узнала комиссара?

В окно они увидели, как она села в машину, наклонилась к спутнику, сказала несколько слов, и машина отъехала. Мужчины переглянулись, и Лекер первый произнес, слегка улыбаясь:

— Ну, что скажете?

Попыхивая трубкой, Мегрэ пробурчал:

— Что и говорить!

Беседовать ему не хотелось, он не забыл, что его ждет жена.

— До завтра, старина…