"Утро Земли" - читать интересную книгу автора (Борисов Алексей)

Алый посредник (третья новелла) Австралия, 23 год после УТРА СМЕРТИ

В городе Сидней на перекрёстке возле летнего кафе собралась толпа народа. Горожане сосредоточили внимание вокруг какого-то центра, не видимого Чарли. Мальчик посмотрел по сторонам, как учила его мама, нет ли машин? Автомобили не двигались – замерли, точно в пробке, многие уткнулись капотами в обочины. Там, где светофоры меняли цвет и звали проезжать, бестолково гудели клаксоны. Люди распахивали двери, бросали машины и спешили узнать, что происходит.

Чарли перебежал дорогу и протиснулся во взрослую толпу. На шестилетнего мальчика в шортах и яркой рыжей майке недовольно косились, но уступали, пропускали вперед, так Чарли отвоевал себе место возле столиков. Там стояло два потрёпанных радиоприёмника, они передавали сообщения в прямом эфире. В одном звучали слова на родном языке, но многих слов мальчишка не знал, и только догадывался о тревожном смысле передачи.

– Третий позиционный район фиксирует цели, – испуганный голос прерывался треском помех и доходил до истошного крика, – Их слишком много – – – Наш спутник ослеп – – – РВП не больше двадцати минут – – – Мы по ним отработали, но это всё, что есть. Помоги нам – – –.

Эфир затянулся тихим шипением, голос умолк. Второй приёмник так же трещал помехами, и кто-то ругался на чужом языке.

Маленький слушатель растерянно смотрел по сторонам.

– Чарли, ты чего тут делаешь?

Незнакомец присел на корточки и заглянул в лицо ребенку. Чарли ничуть не испугался рыжеволосого бородача в ковбойской шляпе, джинсах и жилетке.

– Откуда вы меня знаете? – удивился мальчик.

– Я много чего знаю, – сказал ковбой, и почему-то его голос звучал грустно, – Тебе тут нечего делать, беги домой, родители ищут.

Спокойный голос убедил малыша. На выходе он обернулся и услышал слово, сказанное шёпотом. «Война». Людское беспокойство подхватило брошенное слово, как отчаянный осенний ветер сухую листву, и слово заметалось по губам, по взглядам, губы и руки похолодели от ужаса. Тогда Чарли не мог понять, от чего все напуганы. Он снова посмотрел по сторонам: машины оставались там, где их и бросили, может быть теперь им никуда ехать? Мальчику передался всеобщий безотчётный страх. Он бросился прочь от кафе, и прежде, чем успел добежать до крыльца родного дома, в городе раздались первые выстрелы.

– Мама, там, по-моему, война, – с порога выкрикнул Чарли.

Мама всегда была к нему нежна и внимательна, не то, что папа. Она легко понимала детские заботы и тревоги, находила нужные слова. Сейчас Чарли ждал: она подойдёт, успокоит, скажет, что всё пустяки, и даже война – это не страшно. Ещё с утра она была такой, какой он привык её видеть. И вот после короткой утренней прогулки её как будто подменили. Белокурая женщина с большими глазами только внешне напоминала маму. Она даже не заметила его испуга.

– Да, война. Сейчас же иди в свою комнату, выбери несколько игрушек, мы возьмём их в поход.

Чарли удивился её ровному, бесчувственному голосу, но по привычке подчинился. И тут его окликнул отец.

– Чарли, подойди ко мне, пожалуйста.

Отец для мальчика был человеком-загадкой. Он уходил на службу ранним утром, а возвращался затемно, когда все спали. Чарли не ждал его внимания, и вслед за обращением поймал себя на мысли, что смотрит на отца так, будто видит впервые.

Высокий мужчина в тёмной форме со знаками отличия присел на стул, и едва мальчик приблизился, взял его за руку. Военный выглядел усталым и растерянным. Чарли стало не по себе от взгляда тёмных глаз, от тени отчаянья на смуглом лице.

– Сынок, я уеду на какое-то время, что бы ни случилось, пока меня нет, ты – старший мужчина в семье. Я хочу, чтобы ты слушался маму и защищал её. Обещай мне, Чарли, что так и будет.

Чарли не сразу разобрался в смысле взрослых слов, и вместо ответа растерянно моргал. Взглянул на маму, точно искал её поддержки, подсказки во взгляде. Но незнакомка, так похожая на мать, со странной мукой на лице смотрела куда-то мимо Чарли. Тогда он не понял, чего ей стоило быть решительной и сильной, когда вокруг весь мир летел в пропасть.

Отец до боли обнял мальчика, поднялся со стула, взял приготовленный чемодан и быстро пошёл к дверям на улицу.

– Чарли, иди к себе, – опять приказала мама, и в этот раз он выполнил её приказ. Мальчик слышал обрывки разговора, пока шёл по лестнице:

– Вас заберут спецтранспортом. У них всё предусмотрено. Вы просто сидите дома, и никуда не выходите. На улицах беспорядки.

Мама ответила голосом и сдавленным плачем, но Чарли её слов не разобрал.

Когда он вернулся в гостиную с игрушками, мишкой и паровозиком, чужая женщина, одетая в спортивный костюм и горные ботинки, собрала сумки с нужными вещами – два мешка на молниях едва не лопались по швам.

– Чарли, ты взял игрушки?

– Да.

– Хорошо, мы заберём их в убежище. Транспорт ещё не подъехал, он будет с минуты на минуту. Мне надо зайти в универмаг, купить кое-что, – женщина держала в руках измятый лист линованной тетради, исписанный с обеих сторон, – Я быстро, туда и обратно. Малыш, ты пока тут подожди и никому не открывай, слышишь?

Чарли кивнул.

Она открыла дверь, и в дом ворвался шум растревоженного города – гудки сирен, стрельба и крики. Потом дверь закрылась, и дома снова стало тихо.

Когда мама ушла, мальчик подумал, а если там война, и его папа – военный, то вдруг его убьют? И он больше никогда его не увидит. В догадке была половина правды, а о второй половине Чарли узнал через несколько дней: его мама не вернулась из магазина, а транспорт так и не приехал.

Из окна он видел, как в доме напротив неизвестные люди выбили стёкла, взломали дверь и вытащили на улицу несколько сумок. На следующий день разграбленный дом подожгли. Огонь гудел и разбрасывал рыжие краски по углам – туда, куда проникал свет из окон. Пламя доедало обреченное здание целую ночь, и мальчик в ужасе прятался в тени, боялся, как бы огонь не дотянулся к нему через улицу.

Что будет, если в дом проникнут чужие? Они, конечно, отберут его игрушки, а всё остальное сожгут. Но ему повезло – снаружи их дом имел потрёпанный вид, фасад давно нуждался в капремонте, и бандиты его и не тронули. Мальчик ждал день, потом ночь, день за днём. Старался не шуметь, и даже свет по ночам не включал. Иногда, прежде чем уснуть, плакал и шёпотом звал маму, вспоминал, какой она была до войны – доброй и чуткой, надеялся, а вдруг она вернётся, станет прежней.

Пока не кончилась еда, мальчик сидел взаперти. Разогревал продукты в микроволновке, а когда в дом перестали подавать электричество, приучился есть холодную пищу.

Он не знал, сколько времени длилось его безопасное заточение. Однажды голод пересилил страх перед бандитами, и малыш попробовал выйти из дома, но дверь оказалась запертой на ключ. Тогда Чарли покопался в россыпи деталей детского конструктора, нашёл там инструменты и развинтил с их помощью замок. Подумал и положил отвертку в карман, вдруг пригодится?

Малыш осторожно приоткрыл входную дверь и посмотрел по сторонам. Вся улица была забросана каким-то бесформенным мусором, во многих домах на месте окон чернели провалы в обрамлении неровных, запылённых зубьев. И дом напротив, и ещё полдюжины домов стояли обугленными, дырявыми, словно скелеты. Людей не было, казалось, город вытеснил всё живое глубокой, загадочной тишиной. И людям надоело гулять по неубранным улицам, они куда-то ушли, а может, ушли на войну, подумал Чарли и отправился на поиски еды.

Он не успел дойти до магазина – лица коснулся странный, лёгкий холод, как будто капал дождь, но это касание было особенным, мягким. Чарли присмотрелся к тротуару, взглянул на серое, хмурое небо и поднял руки ладонями вверх: оттуда падал редкий, невесомый снег. Мальчик удивился – он слышал от мамы, что сейчас ноябрь, и скоро лето, тогда почему летит снег? А если снег, то надо одеться по-зимнему, сообразил Чарли и вернулся домой. Но тёплые ботинки, купленные мамой год назад, оказались малы. Надо искать не только еду, но и ботинки, решил Чарли, надел тёплую куртку, взял детский рюкзачок и положил туда любимые игрушки. Он не хотел оставлять дверь дома нараспашку, но с вынутым замком она никак не закрывалась. Тогда мальчик подобрал на мостовой увесистый камень и прижал им дверь. Дом будет закрыт, пока он не вернётся, решил малыш и зашагал по городу прочь.

Сидней обезлюдел несколько недель назад, и кое-где разбросанный по улицам мусор источал нестерпимые резкие запахи. Такие неприятные места облюбовали вороны и бродячие собаки. Они суетились поодиночке или стаями, растаскивали, рвали тёмные пакеты, ворохи грязной ткани. И с подозрением смотрели на Чарли. Некоторые мусорные кучи походили на тела людей, но дальше детский разум эту мысль не развивал. Малыш не представлял, что значит смерть, и как она выглядит.

Чарли долго искал супермаркет. Он впервые гулял по городу без мамы и быстро заблудился. Длинный магазин сети SPAR оказался завален какой-то рухлядью у входа и вдоль стен, в огромных окнах не осталось целых стёкол. Здесь тошнотворный запах был особенно силён, а стены выглядели избитыми, поцарапанными, точно украшенные крапинками летнего дождя. Во тьме за пустотами окон стояли обнаженные витрины. В такое страшное, пустое место Чарли войти не решился и продолжил поиски.

Наконец, он отыскал небольшую лавку со скромной вывеской. Дверь была заколочена досками, а окна, кроме одного, остались целы. Чарли собрался влезть внутрь через разбитое окно, но не успел, из магазина его громко окликнули.

– Вали отсюда, малявка!

Темнота просветлела детским силуэтом, навстречу Чарли вышел незнакомый высокий мальчик. В руке обитателя продуктовой лавки Чарли заметил длинную кривую палку. Следом за первым силуэтом показался второй, потом третий. От неожиданности Чарли сбился со счёта. Он тут же вспомнил мамины слова: «Когда же ты научишься считать», и окончательно растерялся.

– Бей его, ребза, – сказал один из мальчишек.

Чарли увидел, как силуэты расплываются, двоятся. Ему было страшно и стыдно, но разве он мог сдержать слёзы? Откуда-то в сознании всплыла подсказка – только не бежать. Малыш отступил на шаг. Он продолжал смотреть перед собой, но видел мало – слёзы размывали мир перед глазами.

– А я его знаю, – сказал один из ребят, – Этот урод живёт отсюда в двух кварталах. Ну его, а вдруг заразный?

– Заразный, – кто-то подхватил озорное слово, и оно всем понравилось, – Заразный! Иди отсюда прочь, урод заразный!

Чарли понял, что бить его не будут, и это чудесное открытее вернуло ему силы. Он вытер слёзы и подумал над обидным словом. Когда-то мама говорила – не у всех на лице родимые пятна, но это бывает, что люди рождаются рябыми. На левой скуле и почти до подбородка кожа Чарли от рождения была неестественно красного цвета. Он об этом редко вспоминал, ведь в доме по стенам не висели зеркала. Одно маленькое папа брал для бритья и прятал высоко на полку в ванной, а мама смотрелась в коробочку с пудрой.

Мальчишки долго с удовольствием кричали вслед, но Чарли добрёл до угла ближайшего дома, свернул и перестал слышать крики.

Опасность быть побитым палкой миновала, и Чарли испугался, что он теперь совсем один, и это – надолго. Никто его не накормит, не уложит спать и не почитает на ночь сказку. Пока он оставался в доме и ждал, что вот-вот придёт мама, весь мир подчинялся привычным законам. Новая, страшная правда ошеломила мальчишку. Он сел на тротуар и снова заревел в полный голос. Так Чарли просидел довольно долго – пока не выплакал все слёзы и не замёрз. Потом он встал и снова посмотрел на небо – оно было неровно серым, мучнистым, оттуда непрерывно падал редкий снег, и мальчик заметил – снегопад становится сильнее. «Снег идёт, и я пойду», – решил Чарли.

На окраине город был плотно завален брошенными автомобилями, а кое-где чернели вереницы страшных столкновений. Там Чарли видел обугленные, изувеченные останки транспорта. Беспорядочного запустения мальчик испугался, сильней, чем безлюдной тишины, и он уже хотел вернуться обратно в город, как вдруг заметил опрокинутый фургон с эмблемой продуктовой сети и бутылкой лимонада на цветной картинке. Чарли тут же понял – он давно хочет пить, обрадовался и подбежал поближе, осторожно подошёл вплотную, потянул на себя ручку тяжёлой двери.

Из темноты раздался недовольный рык. Значит, и здесь кто-то есть, огорчился мальчик. И было бы разумно уйти, отступить, но Чарли надоело убегать и очень хотелось пить. Он подобрал отбитый кусок тротуара и резко распахнул дверь фургона.

Худая собака бессильно била лапой консервную банку. Она оскалилась на гостя и зарычала. Но ей было страшно не меньше, чем Чарли – собака приседала на задние лапы, рычание сменила на громкий скулёж.

– Уходи, – крикнул Чарли и поднял руку с камнем.

Собака зарычала вновь и для острастки оглушительно тявкнула.

Тогда мальчик бросил камень, не попал, зато задел неровную стопку шершавых пакетов. Они с шумом посыпались внутрь фургона, прямо на собаку. Та удивлённо взвизгнула, поджала куцый хвост и дала дёру.

Чарли воспрянул духом и забрался в отвоёванный фургон. Среди разбросанных мешков с какой-то химией для дома, разгрызенных пакетов кетчупа и в беспорядке рассыпанных консервов он отыскал минералку. Малыш утолил жажду и сунул в рюкзак одну бутылку про запас. Но он не знал, как быть с консервами – на то, чтобы открыть за кольцо, сил не хватало. Чарли опять едва не расплакался, но вспомнил об отвёртке, и вскоре победил неподатливую жесть.

Когда на город легли быстрые сумерки, Чарли не знал, сможет ли добраться до дома и решил остаться в трейлере. Ночь дышала напряжённой, неровной тишиной, изредка её прерывали шорохи и стуки, порождённые ветром, а иногда вдалеке мальчик слышал лай собак и резкие звуки, должно быть, выстрелы. И темнота и одиночество давили так, что от страха малыш едва не терял сознание, но усталость победила, и Чарли заснул. Он провалился в долгое немое забытье и только под утро ему стали сниться отрывочные, яркие картины. В них город ожил после безлюдной спячки, зазвучал голоса, сигналы машин, и Чарли больше не был одинок.

Но краткий сон прервался – дверь трейлера отчётливо скрипнула.

Чарли проснулся.

Вовне случайного убежища тихо падал редкий снег, молочный глазом в серой пелене светило блёклое солнце. Покинутый, обескровленный город Сидней так и остался безлюдным. Никому кроме свободного, сильного ветра не было дела до двери опрокинутого трейлера.

В то утро Чарли окончательно понял – он один, и к прошлому возврата не предвидится. Место привычной жизни только в памяти и снах.

Несколько дней Чарли бесцельно блуждал по городу в надежде добраться домой. Он умел читать по слогам, и знал название своей улицы, но поблизости не было табличек со знакомыми названиями. И всё-таки теперь он знал, как отыскать дорогу к трейлеру – источнику еды и месту ночлега. Туда он возвращался каждый вечер, пока однажды всё не изменилось.

Настали долгие холодные дни: снег таял медленно, и под ногами хлюпала серая, скользкая жижа, а кое-где образовались целые сугробы. Чтобы не промокнуть, Чарли замотал ботинки пакетами, и продолжал исследовать город. В один из дней, когда морозом прихватило лужи, и тротуары забелели мелкой снежной крошкой, Чарли набрёл на трёхэтажное здание с целыми окнами. Просто удивительно, как оно осталось нетронутым, но Чарли это мало волновало. Он прочитал название в табличке у крыльца, и сердце мальчишки забилось быстрее от радости.

Чарли знал – ему когда-нибудь придётся пойти в школу, и вот она – школа. «Там мальчиков многому учат»,– сказал однажды папа.

Чарли верил отцу, и смело шагнул внутрь безлюдного здания.

Школа повторила судьбу Сиднея, была безлюдной и покинутой. По гулкой пустоте длинных лестниц случайные порывы сквозняка гоняли косматые сгустки застарелой, сбитой пыли. По углам высоких окон темнели налёты от осаждённой грязи – следы городской непогоды. Двери многих комнат оказались распахнуты, и от малейшего касания двери скрипели неухоженными петлями.

Когда-то Чарли видел фильм про школу – там по просторам светлых коридорам бегали дети. Они летали, сталкивались и разлетались, как ворох летучих семян, верещали стайкой бойких и крикливых птиц.

Но сколько Чарли не ходил по этажам и не заглядывал в разные классы, всё без толку. Не было ни шумных игр, ни беззаботной толкотни – только тишина и запустенье.

Мальчик до темноты бродил по классам. Перебирал руками незнакомые предметы, то ли игрушки, то ли странные взрослые вещи, шифрованные знаки, буквы, цифры. Как интересно, думал он, а что, если их изучить, расшифровать? Немного позже он нашёл в подвале нетронутый запас овсяных хлопьев, консервы, крекеры, пакеты сухого молока.

Школа стала его новым домом.

Он снял с диванов в холле покрывала и перетащил поближе к подвалу. Стояли летние декабрьские ночи, и по белесому ночному небу ползли ленивые, не по сезону снежные тучи. Чарли устроил себе логово под лестницей, но не в кромешной темноте, а так, чтобы ловить немного тусклого света из окон. Его хватило развеять страх перед мраком и оказалось достаточно, чтобы читать. В первый день он захватил несколько книг из школьной библиотеки, но большинство были сложны для шестилетнего читателя, поэтому Чарли начал с простейших.

-

Книги уступали место книгам, потекло и побежало бестелесное, неумолимое время. Чарли многое узнал, он выучился счёту времени, но цели в том, чтобы вести учёт прожитых дней или месяцев не было. Он знал о своём одиночестве, но им не тяготился. Напротив, часто вспоминал, как дети из лавки прогнали и едва не побили. О том, что взрослые бросили его на произвол беспризорной судьбы Чарли старался не думать. Взрослые – неведомый, странный народ, они начинают войны и решают, кому умирать, а кому быть прославленным героем. Они организуют революции, крестовые походы, изобретают пулеметы и атомные бомбы.

За чередой страниц, покрытых смысловыми знаками, для Чарли открывался мир Земли, иных планет или неведомых эпох. Со временем он осознал, что мир, описанный во многих красочных деталях и подробностях: диковинные звери джунглей, небоскрёбы до небес и длинные подводные тоннели, весь этот мир – в неведомом далёко. И может, навсегда остался в прошлом, разрушенный, сожжённый ядерным огнём.

Чарли читал, а покинутый город дышал тенями смерти, всполохами злых огней и звуками выстрелов где-то в районе окраин.

Так день за днём, из года в год.

В городе и в прошлом осталось его старое жилье, но Чарли не хотел освежать самые горькие воспоминания, давно побеждённые страхи, загнанную вглубь души тягучую тоску. Он хотел просто жить, и не более.

От скудной еды из подвалов, от дождевой воды и растопленного снега одинокий обитатель школы рос хилым, подолгу болел, но вопреки всему выжил. Он много раз оказывался при смерти и где-то в глубине сознания смирился, что однажды умрёт, а значит, нет смысла опасаться неизбежного.

После долгих часов, проведенных над книгами, он стал отлично видеть в темноте и отвык от яркого солнечного света. Думать в полумраке было легче, чем при свете дня. Порою Чарли размышлял, а в чём же смысл его жизни? На страницах книг с полок школьной библиотеки он неоднократно находил ответ на незатейливый вопрос, но каждый раз этот ответ его чем-то не устраивал. Чарли полагал, что всякому субъекту свойственны отдельные и уникальные потребности и степени свободы, и в этом одна из причин его трудностей в поисках личного смысла. Другая причина цеплялась за время, когда были написаны мудрые книги. Мир, современный прошлому исчез навсегда, и если за многие годы покинутый Сидней так и не вернулся к старой жизни, значит, и впредь не вернётся, твк не бывать и возврату к смыслам прошлого.

Время утекало, и крепла уверенность: регресс неизбежен. Чарли без усилий находил подтверждение грустным догадкам: из года в год ветшали стены, осыпались по кускам дома и ржавели остовы машин, зарастали дикой травой русла длинных асфальтовых трещин. И даже доказательства, что где-то вне продолжается жизнь, случались всё реже. Несколько последних зим прошли в глубоком, беспросветном беззвучии, мертвенно ровном и замкнутом в кокон покоя, едва нарушаемый шорохом ветра и снега.

Чарли любил зимние месяцы – холодный июль и свирепый снежный август. Он мог подолгу сидеть на раскрошенном временем школьном крыльце, кутаться в старенький пуховик и перекладывать в сознании детали мыслей, выбранных из книг, собирать мозаику личных суждений. Он тосковал и ждал чего-то. Иногда в тишине, а порой под унылой песней сильного зимнего ветра, сытого, вольного выть и летать по пустынным, заброшенным улицам. В эти часы вниманием Чарли владел многомерный внутренний мир, а реальность вокруг ускользала из вида.

Он и не знал, какова она – реальность.

-

Когда несколько стран в северном полушарии обменялись ядерными ударами, Австралия, участник НАТО, выдвинула войска на помощь Альянсу. Все сообщения, полученные позже с фронта, остались засекреченными, а те, кто мог их рассекретить, прожили недолго. За считанные дни весь континент погрузился в кровавый, бесконтрольный ад, вызванный нехваткой пищи, топлива и страхом перед угрозой ракетных ударов.

Разрозненные группы, сомкнутые возле лидеров гражданской обороны, пытались прекратить анархию, но все попытки оказались тщетны. Люди бежали из крупных населенных пунктов, насмерть бились за немногие ресурсы, собранные в пригородных зонах. Любой террор по здравому смыслу и законам военного времени, встречал непримиримое сопротивление отчаянных людей.

Локальные войны сократили население Австралии в разы, и кое-где установился шаткий мир, но увы, не надолго. Не прошло и года, как оскудели продуктовые запасы, а новых поступлений не предвиделось: глобальное похолодание убило урожай.

Пустые, брошенные здания в населенных пунктах смердели смертью. Там нашли приют безжалостные твари, и в них непросто было распознать когда-то ласковых домашних питомцев. Укусы крыс и насекомых заносили в кровь людей опасные болезни. Из смельчаков, отправленных искать припасы в города, назад возвращались не все, и часто следом приходили смерть, безумие. Голод никогда не способствовал миру, и войны вспыхнули снова.

Так продолжалось год за годом, и страна вымирала.

Лишь те немногие, кто оставался верен жажде выжить вопреки всем тяготам, ждали то ли чуда, то ли случая.

Их время пришло, когда на севере возникла новая угроза. Был двадцать третий год от Утра Смерти.

-

В зимний период земли северней Сиднея получали «желтый» статус: не столько из-за снегопадов, сколько из-за холодных песчаных смерчей, рождённых непогодой в глубине Австралийской пустыни. В полосе колючей, взбитой рваным ветром непогоды в землю бились бело-голубые стрелы молний. Помехи нарушали радиосвязь, в песчаных бурях иногда подводил даже компас.

С приходом зимы военные действия на северном фронте немного утихли, но даже в непогоду Совет Гражданских Офицеров направлял боевые группы на поиск неприятельских отрядов. Координаты целей передавали батарее реактивных миномётов, батарея наносила удары и спешно перебазировалась.

В Австралии остались незаражённые пресные реки, плодородные земли и бесценные припасы довоенного производства. По обе стороны фронта сомнений не было – на всех не хватит. В такой ситуации переговоры оказались бессмысленны.

-

Группа получила приказ достичь зоны 15, согласно оперативной сводке территория считалась «оранжевой»: там равновероятно встретить вражеский отряд или союзников, безвестно высланных туда три дня назад. Над континентом бушевали песчаные бури вперемешку с холодным, редким снеждем.

– Пойдём через город, так мы быстрее выйдем на точку, – посоветовал один из группы, старый бородатый человек. В изношенных фермерских джинсах, с неизменной шляпой и в линялой куртке армейской расцветки Арнольд Фолкнер многим казался безобидным седовласым ворчуном, готовым от души побалагурить и повспоминать о довоенных забавах. Но он без промаха бил в цель из верного винчестера, легко ориентировался на местности в лютой австралийской непогоде. В группе его уважали, а к советам прислушивались:

– Опасно, это большой город, – засомневался лейтенант Дональд Митчел, командир группы, – Если верить карте – Сидней, а там – кто его знает?

И командир – плотный мускулистый мужик, по слухам, сын полицейского, и двое других бойцов были заметно моложе седовласого фермера. Они выросли в мире лишений, где люди избегали крупных городов и никогда не ставили винтовку на предохранитель. Это были закалённые, грубые воины. Такие же, как старый Арнольд.

– Я тут родился. И был в тот день.

Подробнее об Утре Смерти люди не любили вспоминать.

– Окей, тогда веди, – окликнул Арнольда один из бойцов, высокий, наголо стриженый парень. Он ласково погладил ствол самодельного дробовика.

– Эй, Люк, а как же дикие собаки? – подначил его Стэнли Каспер, хитроглазый малый с носом, сбитым в давней драке.

– Нашёл, кого жалеть, – лысый легонько толкнул напарника в плечо и осклабился, – Если что, они начали первыми, я – не при чём.

– Ну-ка хватит зубоскалить, – тихо осадил их лейтенант, – За мной, два метра, и в оба, и быстро, без шума.

Бойцы, одетые все как один в обноски неопределенного защитного цвета, след в след пошли за командиром, старик замыкал. Они держали дистанцию в два метра и внимательно смотрели по сторонам. Над улицами, над разнообразным ветхим мусором и ломаными осыпями по углам покинутых домов гулял настырный ветер. Он бросал в лица колкую холодную мелочь и нудно завывал в пустотах.

Группа быстро двигалась и не встречала ни угрозы, ни сопротивления. Дикие твари попрятались от непогоды или боялись лихой человеческой стаи. Как ни приказывал им командир не ослаблять внимания, они расслабились и даже не сразу осознали, что впереди, на ступеньках сидит человек.

– Стой, – жестом сказал командир. Бойцы мгновенно встали и метнулись в стороны, в укрытия. Они привыкли прятаться, а после разбираться, от чего.

Стэнли отложил штурмовую винтовку и бережно достал из-за пазухи оптический прицел, присмотрелся к человеку. Неизвестный сидел к ним вполоборота, и ничего не заметил.

– Нет, вряд ли наш, – оценил на взгляд наблюдатель, – Точно, неСГОворчивая псина. Сниму в голову, а капюшон потом заштопаем.

Он собрался привинтить прицел к винтовке, но лейтенант остановил его.

– Погоди валить, дай-ка я гляну, – он взял у бойца прибор и напряжённо прищурился глазом. Смотрел минуты две, и вдруг отпрянул, вздрогнул.

– Что? – напрягся Люк и закусил губу.

– Чертовщина какая-то, – сплюнул лейтенант, – На вид какой-то щуплый, я подумал даже, баба, а потом. Такое.

– Да что там?

– На, взгляни. Я думаю, мы лучше обойдём. Вдруг это ОН.

Лысый боец тоже посмотрел в прибор и присвистнул.

– Обалдеть! Я думал, это выдумки.

– Чего, правда, мутант? – от удивления Стэнли растопырил свои прищуренные глаза.

– Похоже, Люк прав, – кивнул командир, – Морда пегая, наполовину алая.

– Алая? – неожиданно окликнул старый фермер, – Дайте-ка я погляжу.

Прибор передали, старик пригляделся, вздохнул и чего-то невнятно шепнул себе под нос.

– Ребят, по-моему, я его знаю, – он оглянулся на немое удивление бойцов, пожал плечами, – Знал раньше. А что сейчас?

Он снова посмотрел в прицел, потом вернул его хозяину, кивнул командиру, тот понял, ответил: «Давай».

– Стэнли, держи его на мушке. Я подойду, попробую поговорить с ним.

-

Чарли много лет не видел живого человека, но почти не испугался, когда Арнольд вышел из укрытия, с виду он был безоружным. «Это не ребенок, а взрослый, – думал обитатель школы. Хитрый, коварный, быть может, бандит. Здесь нет ничего ценного, кроме книг и небольшого запаса еды. Я поступил разумно, когда устроил тайники с припасами, как раз на случай грабежа. Если ему нужны деньги, ха-ха, пусть поищет. Интересно, там, во вне, сохранилась монетарная система, или все давно торгуют по бартеру?»

Между бородатым фермером и Чарли осталось не больше десятка шагов. Застигнутый на школьных ступеньках человек ждал, как поступит пришелец. По первому действию можно понять, что у него за намерения. Чарли ждал активного действия. Тогда придётся думать быстро. И пусть известно, что лучшая защита – нападение, нападать на незнакомого противника без подготовки глупо.

– Привет, – спокойным и немного грустным голосом сказал седовласый, – Ты – Чарли Ватсон, да?

Нет смысла отпираться, если у них есть база данных с фотографией, то даже по детскому фото легко установить его личность. Кто бы мог подумать, что первый же встреченный человек без труда его узнает? «Ты мог предугадать, но не сумел. Твой промах, старайся больше не промахиваться. Как только выпутаешься из ситуации, придумай, чем маскировать дефект пигментации. Грим вряд ли удастся найти, так хоть маску сделай, или лицо замотай». Чарли отчитал себя за непредусмотрительность и немного успокоился. Если нет возможности уйти от разговора, надо попробовать договориться.

– Да, это я. Откуда вы меня знаете? Пожалуйста, дядя, не бейте меня.

У Арнольда по спине пробежал неприятный холодок. Он вспомнил не голос. Голос Чарли, тридцатилетнего мужчины, звучал вполне обыкновенно. По интонации он был настолько ровным и спокойным, будто слова не содержали никаких эмоций. Но именно слова напомнили Арнольду утро, когда он видел Чарли шестилетним пареньком. Фермер задался странным вопросом, невнятно собранным в быстрые, рваные мысли. Как? Он что, ребенок? или помнит и дает понять, что узнал? Где и как он прожил эти годы, один, в этом пустом, омертвелом городе? И без людей? Он вырос, но только телесно? Как он выжил? Огромный, нелепый вопрос охватил бы словами не только годы, целую жизнь, Арнольду потребовалось бы много времени, чтобы задать вопрос целиком. А что он получит в ответ?

Арнольд смотрел в глаза Чарли, и мог бы поклясться, что тот изучает его, не как маленький мальчик взрослого дядю, и не как равный равного, а как опасный и умелый хищник – жертву. Кто сейчас Чарли – очень взрослый ребенок, умелец выживать и прятаться? Или недоступный пониманию чужак, воспитанный не дикими животными, не дикарями, а глубоким многолетним одиночеством? Если верно второе, то ума не приложить и не с чем сравнить, что твориться в его голове. Непредсказуем? Опасен? Стоит махнуть рукой, и Стэнли уложит его одним выстрелом. А если промахнётся? Да пропади оно всё пропадом, лучше было вообще не ходить через город.

Чарли стоило усилия напрячь свою память на ярких деталях, но так как встреча в кафе была одним из последних воспоминаний общения, он узнал бородача. С тех пор рыжеволосый поседел, но так же, как раньше вел себя спокойно, вызывал уважение.

Фермер устал от напряжённого молчания и безответных мыслей. А вдруг Чарли нисколько не опасен? Он обратился к нему с просьбой, так почему бы не внять?

– Чарли, я не собираюсь делать тебе больно. Ты спросил, откуда я тебя знаю? – он осторожно повторил слова, сказанные много лет назад, – Я много чего знаю. Ты здесь живёшь, это твой дом?

– Да, я здесь живу. Теперь это мой дом. А в тот мой дом я давно не хожу. Родители меня не ищут.

Арнольд нервно сглотнул и через силу улыбнулся. Вернее всего, перед ним переросток-ребенок. Взрослый, но вряд ли смертельно опасный. Даже под пуховиком и капюшоном, по изношенным брюкам, кроссовкам легко угадывалось слабое, тщедушное тельце, измученное длительным недоеданием. Помимо алого пятна на пол лица, у него на коже светлели и тёмнели коросты, шрамы, разные следы перенесённых недугов. Он выглядел даже не на тридцать лет, на все сорок.

«Бедный ребенок», – ужаснулся Арнольд и протянул ему руку.

– Хочешь, пойдём с нами? Скоро тут может стать опасно.

– Опасно?

– Да, у нас опять война, – вздохнул Арнольд, – Но мы хорошие ребята, не то, что они. Они тебя убьют.

Он замолчал от мысли: кривоносый держит Чарли на прицеле, много ли правды в сравнении, кто тут хороший, кто нет?

Оба собеседника поняли, что в паузе осталась недосказанность, но Чарли не боялся смерти, он протянул в ответ руку.

– Я хочу пойти с вами.

Вместо рукопожатия Чарли крепко уцепился за Арнольда. Позволил взрослому вести себя. А фермер с трудом находил себе место рука об руку с великовозрастным ребенком.

Бойцы поднялись из укрытий им навстречу, они с интересом глядели в лицо человека с алым пятном.

– Это Чарли Ватсон. В тот день он потерял родителей, и все эти годы, – Арнольд запнулся, прежде чем открыть невероятную правду, – Прожил тут в городе, один.

Реакция заметно припозднилась – смысл фразы не укладывался в рамки представлений о возможном. Лейтенант с усилием прочистил горло и придирчиво смерил Чарли взглядом, решил сделать вид, что поверил. Остальные растерянно хлопали глазами, и Стэнли тихо выругался.

– Надо взять его с собой, а то они убьют его.

– Ладно, – лейтенант покривился, – Только пристрелим, если будешь фокусничать, понял?

– Дядя лейтенант, я буду слушаться, – покорно согласился Чарли.

Старик и Митчел переглянулись. Теперь и лейтенанту передалась доля странного, немого беспокойства.

– Как ты узнал, что я лейтенант?

– Дядя, вы командир, а значит, офицер. Я так думаю. Отряд у вас маленький. Я рассудил: вы – лейтенант. Извините, если я ошибся, больше не буду.

– Всё в порядке, Чарли, ты прав, – для одобрения Арнольд чуть сжал его пальцы, потом выпустил руку, – Я не поведу тебя за руку, мы так не ходим.

– Хорошо, дядя.

– Меня зовут Арнольд.

– Да, дядя Арнольд, – он улыбнулся и под напряжённым взглядом лейтенанта поковырял кроссовкой землю в асфальтовой крошке.

-

Дорогой прочь из города Арнольд вёл группу кратчайшим маршрутом. Период неживой пустоты преобразил топографию Сиднея. Сказались непогода, недолговечность построек, вандализм. Участок шоссе, знакомый Арнольду с юности, завалили руины многоэтажного здания, а там, где перекрёсток расходился на невысоком холме, зиял неодолимый грунтовый провал, и группа двинулась в обход. Никто и не планировал идти маршрутом мимо дома Чарли, так получилось.

Он узнал родные улицы мгновенно. За годы одиночества было всякое, когда-то он искал свой дом, а после избегал осознанно. Теперь в душу толкалась назойливая, тихая тоска, и Чарли оказался не в силах побороть её зов.

– Можно я зайду? – спросил он Арнольда, и тот ему ответил:

– Конечно, Чарли, мы подождём.

Лейтенант нервно стиснул зубы, но сдержался, промолчал.

Чарли робкими, по-детски краткими шагами подступил к входной двери ветхого, давно обезличенного до руин, насквозь пробитого оконными провалами, забытого, родного дома. Серый налёт на тёмной и от времени, изломанной на трещины преграде – двери смазался прикосновением, однако, Чарли не стал открывать дверь в прошлое. Но разве мог он взять и бескровно отрезать живой и болезненный якорь, протянутый в душу и время? Это было выше его сил.

Он наклонился до земли и поднял небольшой, оставленный нетронутым замком белесый камень. Дверь очутилась на свободе и жалко, обессилено скрипнула, ветер подпел её голосу. Она так и осталась на месте, точно привыкла стоять на страже дома и теперь, когда давно пропал толк службы, не могла пересилить привычку.

Чарли убрал камень в карман пуховика и вернулся. На миг мелькнула мысль о камне, спрятанном за пазухой. У четверых вооружённых людей роли камней выполняло огнестрельное оружие, направленное в спину человеку с пятном на лице. Да, он безоружен против них, но у него самого есть камень. Там – часть его души и прошлого. А что у них? Пустые гильзы, позабытые в карманах, да и то случайно?

– Дядя Арнольд, я готов идти дальше.

И почему-то каждому почудилось – теперь не он идёт за бойцами, а наоборот, они идут за ним. Лейтенант опомнился и отдал приказ выступать.

-

К вечеру группа достигла окраин, миновала темное от непогоды, штормовое побережье. Им предстоял долгий путь через пустоши, укутанные плотной пеленой урагана.

Пока лейтенант и штаб СГО обсуждали по рации, как поступить с новым членом отряда – оставить в городе или вернуться с ним на базу, Чарли ждал поодаль. Казалось, его не волнует, каким будет будущее, и он нисколько не обеспокоился, когда ему объявили решение:

– Ты отправляешься с нами на задание.

– Да, дядя лейтенант. Какая роль мне отводится в группе?

Арнольд хмыкнул и доходчиво пояснил:

– Чарли, сиди и не высовывайся. Выполняй приказы и не делай лишнего.

– А разве я веду себя иначе?

Командир группы жестом оборвал их разговор и позвал всех на совещание. Люди уселись на земле вокруг не дымного, тщедушного костра, и лейтенант Митчел обрисовал обстановку:

– Противник закрепился где-то там, на пустоши, предположительно вот в этом районе, – он описал пальцем круг над сеточкой дорог на блёклой, испещрённой пометами карте, – Несколько десятков человек, минимум техники. Наша задача – не нарваться на патруль и как можно точнее определить координаты. Потом – обратно сюда, даём наводку «осам», и миссия завершена.

– Миссия? – переспросил Чарли.

– Так говорят военные, – растолковал ему Арнольд, – Так говорят о боевой задаче.

Чарли пожал плечами и отвернулся лицом в сумерки. Он постепенно понимал – эти люди не играют в войну, они действительно готовы хладнокровно и расчетливо убить. Ему стало страшно за тех, кто обречен, и даже не знает о грядущей судьбе.

– Так не должно быть, – прошептал он себе под тенью капюшона. Непривычные, путаные мысли затянули всё его внимание. Когда Стэнли тронул его за плечо, Чарли нервно вздрогнул.

– Слышь, как тебя там, пегой? На, поешь, – хитроглазый протянул ему плоскую жестянку без маркировки, произнёс, как оправдание, – Командир приказал накормить тебя.

– Спасибо, дядя, – Чарли ухватил банку консервов, полез в карман куртки. Вытащил оттуда небольшую отвертку с остро заточенным, скошенным жалом, дважды легко надпорол жестянку и с удовольствием стал пить консервную жижу. После нескольких шумных глотков он снова взялся за отвертку и умело прорезал овальную дырку.

Стэнли с удивлением смотрел на его манипуляции, он в жизни не видел, чтобы так открывали консервы.

– Вот ты фрукт, – проговорил он с уважением, и прикрикнул в сторону костра, – Люк, двигай сюда! Посмотри.

Лысый боец подобрался поближе.

– Ого, а ты, гляжу, мастак пожрать. На это дело все горазды. А как дойдёт до серьезного – толку ноль.

– Дядя, вы о чём? – удивился Чарли.

– Дядя? – Люк переглянулся с приятелем, – Ты что, нормально говорить не умеешь? Строишь из себя невесть какую шишку. Тоже нашёлся, деть великовозрастный.

Чарли много времени провёл в одиночестве. Его обострённая чувствительность, не притеснённая чужим живым пространством, чутко реагировала, если мир вокруг менялся. Он мгновенно, физически воспринял неприятие и злобу, внутри всё напряглось и накалилось чувством опасности. Он постарался не выдать испуга, лишь поудобнее перехватил отвёртку.

– Да отстань ты от него, – под неподвижным взглядом, затенённым тканью капюшона, Стэнли занервничал, – Доведем до базы, там им займутся. А пока он вроде дикого щенка, не так погладишь, тяпнет.

Они рассмеялись незлобной шутке, даже Чарли не выдержал и улыбнулся.

– Дядя, не надо меня обижать. Я слушаюсь, я не хулиганю.

Люк шумно втянул воздух сквозь зубы.

– Обуза ты. У нас тут война, а мы тушёнку тратим на твоё никчёмное брюхо. Была бы польза от тебя, ещё понятно. Вот мог бы ты держать автомат, – он подмигнул Стэнли, тот кивнул и снял с плеча оружие, – Давай-ка, мы тебя стрелять научим, если что, хоть прикроешь, на это много ума не надо.

Стэнли подал винтовку, придержал за ремень, но Чарли неожиданно сильно потянул на себя и завладел оружием.

– Эй-эй, – прикрикнул Люк, и непонятно, то ли на Чарли, то ли на Стэнли.

– Не потей, – огрызнулся кривоносый боец, – Рожок пустой, патрона нет в стволе, пусть в руках подержит, привыкнет.

Он захотел сказать что-то ещё, но слова застряли в горле. Он смотрел на Чарли, на его худые, грязные руки, и не верил глазам.

– Проклятье, – шепнул растерянно Люк.

«Штурмовая винтовка, калибр 5,45, – подумал Чарли и быстро вспомнил схемы из небольшой брошюры, найденной в разграбленном магазине, – То ли Калашников, то ли Хеклер, не понятно, написано Made in China. Вначале – снять магазин, это передвинуть сюда, потом затвор».

Он аккуратно разобрал винтовку, и посмотрел ствол на просвет. Сборка оказалась ему не по силам, но Стэнли подался вперед, присел рядом с ним и помог.

– Сто болтов мне печенку, – прошептал изумлённый Люк, – Ты всё ещё веришь ему? Да он же натуральная вражина, подосланный, разве не ясно?

Стэнли возразил, но неуверенно:

– Вот уж не думаю. Будь так, он продолжал бы корчить дурака, разве нет? А может ты и прав. Подержи-ка его, а я поговорю с ним на чистоту. Пора узнать, кто он на самом деле.

Чарли не успел ничего предпринять, Люк выбил у него из рук отвёртку, Стэнли поймал её на лету. Человек с рябым лицом попробовал освободиться, но Люк до хруста заломил ему руки, до боли сжал запястья. От резкого пинка со звоном покатилась в темноту пустая консервная банка.

– Ишь, острая, – Стэнли потрогал отвёртку, прищурился, страшно довольный, – Возьму себе. Ну-ка, малыш, давай начистоту, кто послал тебя? А то будет больно.

Он приставил к горлу Чарли отвёртку, зловеще осклабился.

– Отставить, – раздался спокойный голос лейтенанта.

Стэнли мгновенно подался назад, примирительно поднял к свету руки, выронил отвёртку. Он ухмыльнулся, шмыгнул перебитым носом, прищурился из тени на фигуры в ореоле от костра. Арнольд держал у бедра карабин, готовый бить навскидку.

– Командир, он врёт, не за того себя выдаёт. Эмпэшку разобрал, я ахнуть не успел.

– А собрал? – со сдавленным смешком переспросил лейтенант.

– Куда ему, – беззлобно покривился Стэнли.

– Донни, он, как ребенок, – шепнул Арнольд, – Я наблюдал, пока они тут общались, и детей за свою жизнь насмотрелся. Взрослый пол дня будет голову ломать, как разобрать, а мелюзга сообразит в два счёта.

Лейтенант кивнул, внутренне согласный с его мыслями, и жестом приказал отпустить Чарли. Люк недовольно подчинился, отвернулся, злобно сплюнул, стал в тень. Под осуждением во взгляде командира вернулся к костру, Стэнли – следом. А седовласый фермер грузно опёрся на винчестер, покряхтел и сел на кирпичный разлом напротив Чарли. Тот шустро подобрал отвёртку, спрятал в карман.

– Лейтенант, оставь нас, пожалуйста.

Командир пожевал губу, вздохнул и с явной неохотой согласился. Мало замять конфликт, необходимо избежать осложнений, предотвратить повторные стычки. С бойцами он сам разберётся, а как быть с Чарли? Если кто и сможет контролировать, предугадать его поведение, то только старик.

– Не бойся их, Чарли, они привыкли, что всюду враги.

– Враги? – переспросил человек из-под капюшона.

Арнольд впервые осознал, в каком глубоком социальном вакууме обитал его собеседник. Для населения Австралии, нетронутой ракетными ударами, история большой войны так и осталась загадкой. Старик готов был поделиться с Чарли всем, что знал, и он рассказал мрачную хронику последних десятилетий. На прошлогоднем вторжении остановился подробней.

– Дядя Арнольд, но почему жители Индии приплыли сюда не год назад и не на двадцать лет раньше, а сейчас? Чего они ждали?

– Они нам не говорили. Доплыли, высадились, открыли огонь. Я не знаю никого, кто задавал им вопросы, услышал ответы и выжил.

– То же самое с ними?

– В каком смысле?

– Вы не берёте пленных, а если берете, то не можете расшифровать их язык.

– Это интересная мысль, – хмуро кивнул старик, – Кое-кто из наших говорит на их языке, нашли самоучитель, освоились. Лейтенант умеет, Стэнли.

– А может дело в том, что вы говорите на языке врагов, принадлежите НАТО, и они считают, что война продолжается? По-моему, проблема на уровне коммуникации. Ни у вас, ни у них нет реального правительства. Анархистам трудно договориться, тем более, если вести переговоры на разных языках. Согласно данным военно-исторической науки, локальные войны тянутся, пока одна из сторон не подчинит себе все доступные силы, не образует централизованное командование и правительство. У вас есть Совет, а у них, я полагаю, тоже есть какая-то штабная структура. Я не берусь давать оценку качеству командования. Но это ты сказал, что до вторжения в стране была полная неразбериха. А вот представь, закончится война, и что тогда? Сохранит ли совет свою власть?

Арнольд осторожно подался вперед, он слышал и не верил своему слуху, он сомневался и спросил:

– Ты рассуждаешь не как ребёнок, а как взрослый?

Вместо ответа Чарли сказал немного удивлённо:

– А разве я взрослый?

Бородатый фермер тряхнул головой, потёр переносицу пальцами.

– Так, погоди. Давай определимся, по возрасту ты не ребенок.

– Взросление определяется не только возрастом, но и общением, – парировал Чарли.

– Верно. А внешне ты очень даже взрослый. И поверь, когда люди слышат, как ты по детски строишь фразы, они теряются, не знают, чего ждать. Боятся и ведут себя неадекватно.

– Ты прав, некоторым стоит подучиться адаптивности и адекватности, – Чарли кивком указал на людей, очерченных светом костра.

– Чарли, крайности ни к чему. Послушай мудрого совета – не веди себя так, словно вокруг одни идиоты. Будь скромнее.

– Арнольд, твой совет действительно хорош, и я сегодня в этом убедился. Но взрослые очень похожи на идиотов. Поправка, не все, и вторая поправка, акцент на слове похожи.

Старик вздохнул и нахмурился, они замолчали.

Бойцы возле костра о чём-то оживленно говорили, тёмными взмахами резали свет длинные руки Люка – он с жаром спорил, чего-то доказывал другими бойцами.

– Ты их не бойся, – успокоил Арнольд, – Люк – задира, хулиган и, если говорить начистоту, умом не далёк. Стэнли хитрее и злее, но он труслив, и ему не хватает инициативы. Лейтенант Митчел держит их на поводке, пока он во главе отряда, тебе нечего бояться.

– Без твоего участия он бы меня уже шлёпнул.

– Почему ты так думаешь, Чарли?

Старик не дождался ответа. Человек с пятном убрал кисти рук в рукава, надвинул на лицо капюшон и поудобнее прислонился к неровной кирпичной стене. Арнольд и сам бы с удовольствием так же заснул, но только не в полутьме, вдалеке от костра на незнакомой территории.

– Так близко зверь не подойдёт, – обнадёжил его Чарли и добавил, – А кроме нас людей тут нет.

Он замолчал и вскоре ровно задышал. Со стороны легко было подумать, что он спит, но Чарли не спал. Слух, до предела обострённый за годы страха и одиночества, пришёл на помощь любопытству, и Чарли перехватывал слова отдалённого спора.

Громче всех разговаривал Люк:

– Да только на морду посмотрите, на морду! Я говорю не про пятно, старик сказал, что парень с рождения меченый. Глаза, видел глаза? У них они такие же – добрые, доверчивые. Ты будто не видел?

Стэнли ответил ворчливо, невнятно.

– Я понимаю, на поле боя у всех глаза страшные. Ты разведчик, смотришь на них через линзы, да и я наблюдал. Ты-то должен был видеть.

– Согласен, есть что-то общее, но он – другой, – негромко и уверенно сказал лейтенант, – Посмотрим, как себя поведет. Пока он ничем не угрожает, а просто так пускать людей в расход я не люблю. Доведем до базы, сдадим, кому надо.

– Вот наведет на нас индусов, – буркнул недовольный боец.

– А ты заметил, как он чисто говорит, без акцента? – вставил Стэнли, точно хотел поддеть приятеля, – Зуб даю, он ни слова не знает на хинди. Как тогда он им продался, как договорился?

– Лучше нос дай, а не зуб. Если что, то и не жалко, – отшутился Люк, на этом спор и кончился.

Чарли тихо посмеялся про себя, и неожиданно легко, с тоской представил, как его пытают, да всё без толку. Он ведь и правда не говорит на языке индусов. По рассказу старика Индия и Пакистан одними из первых вступили в войну, и много лет потратили на постройку транспортов, на верфях южных штатов. Обезображенная, испепелённая страна гнала прочь жалкие горстки людей, накатывали вновь и вновь холода, эпидемии, голод. На двадцать третий год пол сотни судов покинули берег укрытой снегами, безлюдной Индии. Остались навсегда в потерянном и стёртом прошлом яркие джунгли, слоны, барельефы и руины древних храмов. Одна из первых цивилизаций Земли исчезла, и напоследок исторгла в неизвестность сто тысяч душ, готовых насмерть встать за право жить на земле, не заражённой продуктами распада. Имел ли Чарли право судить беженцев из-за экватора? Вольны ли жители его родной страны в своём желании оставить себе то немногое, что ещё не растрачено?

Может ли вопрос нивелировать вопрос, и как безошибочно понять, чья-то правда правдивей? В душе у Чарли было горько от бессилия, и он не знал, как поступить, чем расшатать войну внутри себя, какую выбрать сторону. Если бы он понял что-то важное, смог определить для себя, тогда имело смысл пытаться как-то действовать. «Ты всю жизнь провёл вдали от людей, теперь ждёшь от них милости, если ничего для них не сделал, прожил всю жизнь только ради себя? Ты искал смысла жизни? Ты знаешь многое, но все твои знания взяты из книг. Вот и настало время применить их на практике. Остановить войну, начатую двадцать три года назад, спасти людей, готовых перебить друг друга».

Чарли далеко умчался в мечтах и задумках, но скоро сам себя одёрнул: а что он действительно может? Он просто начитанный ребенок, который так и не стал взрослым.

Ночная темень загустилась, плотно задышала тихими, неровными звукам, неслышными днём и при свете. Было грустно и страшно засыпать одному, в тишине, когда никто не почитает на ночь сказку. Душа скулила и алкала чего-то далёкого и светлого, жёлтого, зелёного и солнечно тёплого. На тонкой грани сна мелькнула тихая улыбка, и Чарли оторвался сознанием от внешнего мира.

Что-то коснулось одежды, тряхнуло и вернуло Чарли к реальности.

– Эй, малыш, ты жив, ты в порядке? – голос Арнольда выдал испуг.

– И тогда девочка Дороти, – по инерции шепотом закончил Чарли, вздрогнул, замигал на старика от удивления, – Что?

– Наверное, показалось. Ты, вроде бормотал себе во сне, я подумал – вдруг тебе плохо, ты бредишь, надо бы разбудить.

Чарли невесело засмеялся.

– Никто мне сказок на ночь не читает, а я люблю сказки. Ты любишь сказки? Я воображаю, будто мне их мама читает, слышу внутри её голос. Ты разве так не делаешь?

– Н-нет, – растерялся Арнольд, – А как же ты читаешь? Тут темно, и у тебя нет книги.

– Я читал по книгам много раз, и помню наизусть. Хочешь, я тебе почитаю?

Старик надолго замолчал, а человек с пятном сидел и терпеливо ждал ответа.

– И да, и нет, – Арнольд с трудом разобрал свои чувства, но разум взял над ними верх, – Помнишь, я говорил, что не стоит вести себя так, словно ты ребенок?

– Сообразил, – кивнул ему Чарли, – Чтение сказок вслух это один из видов детского поведения.

Он отвернулся и затих. На этот раз уснул, а седовласый фермер ещё долго думал над услышанным и понятым. У двадцати с излишком лет безлюдной жизни есть опасная особенность, её с трудом могли избегнуть даже зрелые люди – отшельники. Ребенок и вовсе рисковал позабыть человеческую речь. Чарли выбрал странный способ не расстаться с языком, и этот способ оказался действенным. Арнольд и сам когда-то читал «Страну Оз», только с годами позабыл. Сейчас он был бы рад услышать её снова – сказку о долгой дороге к мечтам и чудесам. Как отнесётся Чарли, если он потом попросит снова почитать, наедине, вдвоём, когда никто не слышит и не может упрекнуть? А вдруг упрёков не будет? Поколение, рождённое после войны, забыло сказки потерянного мира, так почему бы не попробовать узнать их снова, вспомнить? Во сне старик увидел странный мир, где между блёклой, серой россыпью руин желтела вдаль дорога из кирпича. А горизонт алел зарёй, предвестницей ясного утра.

-

Чарли проснулся и тихо подобрался к костру, подул на угли. На уровне физического чувства он воспринял взгляд, направленный в спину. Человек с пятном ответил взгляду окликом:

– Доброе утро, господин лейтенант, сэр.

Дональд Митчел громко вздохнул, и только этим выдал удивление.

– Доброе, Чарли. Не надо снова разжигать костёр, мы скоро снимаемся.

– Хорошо, не буду. Посижу, погрею руки над углями.

Стэнли пол ночи провёл на посту и тоже сел поближе – погреться и примирительно проговорил:

– Давай без обид за вчерашнее, ладно?

Чарли попытался поймать его взгляд, но Стэнли не дался.

– Без обид, я согласен, – тепло приятно щекотало руки, и Чарли пребывал в отличном настроении, – Я только не понял, что ты там сказал про акцент?

Стэнли обменялся быстрым взглядом с лейтенантом, а Люк нервно засопел над тесемками спальника.

– Ты подслушивал?

– Я был в дюжине метров от костра, но если разговор шёл обо мне, то я имею право знать. Или нет?

Стэнли закусил губу и сделал вид, что не заметил, как Чарли встал от костра, приблизился на шаг и замер. Его фигура, сглаженная от пуховика, со стороны напоминала манекен. Человек с пятном тенью надвинулся на Стэнли.

Арнольд видел ситуациею издалека, он нервно сжал в руках винтовку и ужаснулся мгновенному сомнению – в кого стрелять, если беда? Первый выстрел будет в воздух, а второй?

– Руку давай, – сказал неожиданно Чарли, – Давай-давай, встань и разомнись, а то сидишь, зубами клацаешь, всех крыс вокруг распугал.

Стэнли невольно огляделся и поймал насмешливые взгляды бойцов. Он встал, растерянный конфузом и готовый к драке.

– Ну-ка, давай, как я, – Чарли упёрся кулаками вбок и сделал наклон, – Ты что, зарядку никогда не делал? Как тогда поддерживать форму?

Хитроглазый боец с переломанным носом не успел в уме составить возражение, подчинился. И через пару минут позабыл все сомнения. Его тело задышало, зажило, согрелось от движения, и Стэнли невольно, смущённо улыбался вместе с Чарли.

Люк и Арнольд посмотрели друг на друга, рассмеялись. И только лейтенант остался настороженным, серьезным. Лицо его выдало внутренний вопрос: а как бы он повёл себя на месте Стэнли? Командир позволил им кончить зарядку, а потом дал сигнал выступать. Настало время примириться с фактом – в группе появился пятый боец, и против этого ни у кого нет возражений.

-

Дни боевого похода потянулись чередой. Небо светлело и темнело по часам, но скупое солнце поигрывало в прятки, ленилось греть и просвечивать густую непогоду. На переходах разговаривали мало, а когда становились на привал, седовласый Арнольд рассказывал Чарли, каким стал современный мир людей. Остальные бойцы часто сидели поодаль и слушали. Бывало, они дополняли стариковские рассказы, а иногда задавали вопросы и спорили. Чарли больше молчал, сопоставлял услышанное с вычитанным в книгах.

– Какой-то умник сказал, что война никогда не меняется. Видать, он плохо знал историю. До первой мировой воевали по правилам – сойдутся армии, побьются, разойдутся. Потом научились окопной войне, навытворяли танки, пулемёты. Сами участники и жертвы говорили – это была бесчеловечная война, если войну вообще можно считать человечной. А в середине двадцатого века война вообще перечеркнула законы людских отношений. Политики помножили имперские замашки на расовый геноцид, создали атомную бомбу. Одной прицельно сброшенной хватило, чтобы принудить страну к капитуляции.

– Арни, а ведь было две бомбы, я читал в учебнике. Русские сбросили одну на Хиросиму, а вторую на другой город, – Стэнли поправил старика.

– Это кто же такие учебники писал? Мне дед рассказывал, при нём закончилась Вторая мировая. После Хиросимы целили в Нагасаки, но пилот промахнулся. У русских тоже была атомная бомба, и неизвестно, где они могли её взорвать. Американцы их опередили.

– Ага, и в этот раз они же начали войну, – Люк подхватил очевидную мысль.

– Пойди и сам спроси, кто начал, – отмахнулся Арнольд, – Если там, на севере, кто-то и остался, да будь он хоть вот на столько в здравом уме, разве признается? А почему? Да потому, что последняя глобальная война велась по законам тотального уничтожения, кто бы там не рассуждал о высокоточных зарядах, приоритете военных объектов и прочей заумной ерунде. По нам не вдарили ни разу, а посмотрите, что творится. Как вы я не знаю, а сам боюсь даже представить, что там, на разбомбленных и заражённых землях.

– Учёные и эти, как их там, шутисты, – Люк начал фразу и замялся.

Лейтенант презрительно фыркнул.

– Толку от них с гулькин цып, – вздохнул старый фермер, – Предупреждают, угрожают, спорят до пены у рта, вымрем этой зимой или протянем ещё год.

– Шутисты? Кто это? – переспросил Чарли.

– Бестолковые они, почитатели таланта Невила Шюта. Спелись с учёными, все вычисляют, когда на нас посыплется радиоактивный снег, и хватит ли тогда простыней всем доползти до кладбища. В первые годы роман этого умника до дыр зачитывали, на коленках по тетрадям переписывали, даже откровением назвали. Потом понемногу успокоились. Не знаю, кем на самом деле был этот Шют, а книжка его по мозгам даёт крепко.

– «На берегу», да? Я читал этот роман. Не удивительно, что он стал культовым – отозвался Чарли, – Автор ошибся с прогнозами. Согласно научным сценариям ядерной зимы, основная беда не в радиоактивном заражении, а в переохлаждении планеты. Сажа и пепел препятствуют свету, выпадает снег, и он в свою очередь работает как зеркало, отражает лучи. Цепная реакция.

Бойцы с недоумением смотрели на Чарли. Они с трудом привыкали к тому, что этот странный человек похожий на ребенка, иногда на короткое время становится взрослым.

– А это когда-нибудь кончится? – растерянно шепнул ему Стэнли, – Там, где ты вычитал, там написали, надолго зима?

– На несколько десятилетий, – мрачно ответил человек с пятном и тихо добавил: – Многие не доживут.

Люди подавленно смолкли, каждый думал, сколько это – несколько десятилетий, и хватит ли жизни увидеть весну.

– А может и правы шутисты, никто вообще не доживёт, – Чарли заговорил опять, его голос зазвучал как-то странно, тихо и твёрдо, – Перебьёте друг друга, и всё. Кто их знают, меняются войны или нет, но то, что происходит здесь, ничем не отличается от глобальной атомной бомбардировки.

– Как это? – переспросил Арнольд.

– У победителя сил не хватит распорядиться победой. Сколько людей выживут? Десять тысяч, тысяча, сотня? Сейчас ещё можно отыскать старую, годную технику или отправиться в Арктику на поиск зернового хранилища. Я читал в журнале, его построили специально на случай атомной войны. На трудном пути к выживанию погибнут тысячи, и нет гарантии, что всё получится. Но надо пройти этот путь, иначе всем крышка. А в данный момент вы не лучше героев Шюта. Те принимали таблетки и дохли, а вы сопровождаете то же действо миномётным фейерверком, игрой в партизанскую войну. Не вижу разницы.

– Если мне память не изменяет, там тоже куда-то плавали, и под конец всё равно перемёрли, – проговорил старик.

– А что вы хотели прочитать в романе? Сказку, в которой герои преодолеют все трудности и добьются цели, желанной читателем? Не знаю, какова была задумка автора, но как роман-предупреждение он безупречен. На щитке распределителя тоже череп с молнией и «не влезай, убьёт», но это не значит, что к двери прикрутили растяжку с гранатой.

Лейтенант криво усмехнулся и покачал головой. То ли согласился с Чарли, то ли оценил его шутку про дверь.

– Малыш, а ты идеалист, – заметил Арнольд, – И не первый, кто так рассуждает. Уже пытались мир заключить, не вышло.

– Идеалист – звучит лучше, чем фаталист, – огрызнулся человек из-под капюшона, – А что пытались, то я вам так скажу. Капля по капле и камень расколет. Плохо пытались. Или…

Никто не расслышал последнее слово, сказанное шёпотом, и только лейтенант внимательно смотрел на Чарли. Ему показалось, он уловил тихий возглас, но человек с пятном спокойно сидел и молчал, и больше в этот вечер не проронил ни слова.

-

На пятый день пути показались укутанные снегом мёртвые деревья Енгского Национального парка. Отсюда лейтенант в последний раз вызвал базу, уточнил координаты поисковой зоны. Из-за бурана связь держалась нестабильно, и короткий разговор потребовал немало времени. От группы, направленной ранее в этот район, по-прежнему не было вестей, а миномётная бригада, замаскированная в пригороде Госфорда, ждала сигнала, готовая выйти на позицию и залпом накрыть неприятеля.

– Мы в «красной зоне». Теперь ни костров, ни привалов на открытой местности, – приказал лейтенант, убрал в рюкзак почти бесполезную рацию, раздал куски грубой белесой материи, – Люк, покажи-ка Чарли, как мы делаем обвязку. Надо сменить камуфляж.

Люк не успел жать урок маскировки. Чарли первым почувствовал опасность, но не знал, откуда её ждать, и не сразу распознал тонкий свист, едва слышимый сквозь непогоду. Он поглядел на небо, Люк его окликнул:

– Ты слушать будешь, или нет?

– А я и слушаю, – нервно отозвался Чарли и показал куда-то в сторону, – Там что-то есть.

– Где?

Над головами промелькнула размашистая тень.

– Ложись, – негромко выкрикнул Стэнли, и первым распластался на снегу.

– Это что? – в ужасе воскликнул Чарли, сбитый с ног лейтенантом, и безвольно прижатый к земле, – Мамочка, помогите!

– Тихо, дурак, – цыкнул Арнольд, – Это беспилотник, молись, чтобы нас не заметили.

Чарли сглотнул и с радостью послушался совета, но молитва им не помогла.

Раздался новый, резкий звук, короткий, оглушительный, и рядом с группой взмыла в воздух туча бесформенных комков мёрзлого грунта. Чарли даже не успел понять, в чём дело, мир сузился до одной болезненной точки, а после пропали все звуки, тени-силуэты расползлись надвое, потерялись в кроваво-чёрной тьме перед глазами. Он впервые оказался так близко от взрыва.

– Мины, проклятье, нас заметили! – завопил оглушённый Люк, но Чарли не понимал бессмысленного шевеления губ вокруг распахнутого криком рта. Горячий ветер налетел в лицо, прервал дыхание и заглушил его собственный крик, им самим неслышимый, и от того ещё более жуткий.

– Срывай с него куртку, быстрее, горит! – закричал лейтенант, и легко перевернул Чарли на спину – сбить огонь.

Сильные руки Люка сдвинул тело в сторону, со скрежетом порвали швы, отбросили в сторону жар жадного пламени. Чарли неосознанно подался следом, ухватился за ткань, потянул на себя. Тепло от огня и холод морозного ветра соприкоснулись на коже, бросили в дрожь.

– Ты куда? Сгорел твой пуховик, не трогай, он ещё тлеет!

– Хочу! – захныкал Чарли и как безумец вцепился в опалённую ткань, – Мама!

– Бегом отсюда! – завопил лейтенант и ухватил непослушного за ремень, поднял на плечи. Три тени впереди пригибались к земле, бежали прочь, и командир поспешил следом. Чарли перестал сопротивляться. Он вцепился пальцами в какой-то грязный бесформенный свёрток, закрыл глаза и позволил унести себя из-под обстрела.

-

Через пару километров они перешли на быстрый шаг, а через час лейтенант приказал остановиться.

– Убежали немного, повезло. Теперь надо выбираться, – он свалил на землю безвольную ношу, покосился, как Чарли съёжился от холода, поджал колени к рукам и прерывисто, громко дышал, похоже, скулил или плакал.

– Куда? – осведомился Арнольд, – Надо подождать, когда придёт в себя, далеко на себе не утащим.

– Куда? – лейтенант огляделся по сторонам. Кругом простиралась пустынная, заснеженная местность, заваленная мёртвыми деревьями, бесформенным мусором – следами пребывания людей, остовами разрушенных построек, брошенных машин, провалами заброшенных дорог. Негромко подвывал проныра ветер, гнал по воздух мелкую, колючую снежную пыль.

– Мы пришли с юга, наша батарея была на востоке, если мы хотим оторваться и уйти как можно дальше, то надо идти на запад. Поэтому пойдём на север.

– Прямо на врага? – изумился Люк.

– Резонно, – хмуро согласился Арнольд, – Так есть шанс уцелеть, выйти к побережью, и там добраться до своих.

– Будем идти по ночам, а сейчас, – лейтенант кивнул бойцу с переломанным носом, – Проверь периметр. Пока совсем не стемнело, здесь переждём.

Стэнли пожал плечами, перетянул ремень винтовки и удалился в грязно-серые сумерки.

Лейтенант присел рядом с Чарли, снял крутку и укрыл ею по-детски хилые плечи. Подоткнул, чтобы земля не холодила, сам остался в потрёпанной толстовке. Он о чём-то подумал, сам не понял до конца о чём, переложил рюкзак, потянул было оттуда рацию, сообразил – сейчас ни к чему и положил обратно. Тут он поймал напряжённый вниманием взгляд старика.

– Как они нас обнаружили, а?

– Беспилотник, – лейтенант махнул на небо, злобно сплюнул сквозь зубы. Он посмотрел себе на руки: пальцы плохо слушались от холода, и веревка в рюкзаке никак не поддавалась. Мучительно текли секунды молчания, ему стоило труда поднять голову и посмотреть в глаза фермеру. Он завёл отряд под обстрел, но разве это его вина? Они знали, на что шли. Не на пикник, а в красную зону.

Сзади с тихим снежным хрустом приблизились шаги. И лейтенант воочию вообразил, как ствол дробовика направлен ему в спину.

– Ты включал рацию, – процедил не своим голосом Люк, – С кем ты разговаривал?

– Я при тебе разговаривал.

– Ага, ты сообщил, где мы находимся, рассказал, как нашли Чарли. А потом говорил только «да» или «нет».

Лейтенант до скрежета в зубах сжал челюсти, и твёрдо посмотрел перед собой. Он вспомнил возглас «или», брошенный из-под капюшона. Неужели Чарли видел, предугадал, и подтвердились его худшие опасения?

– Молчишь, выходит, что-то знаешь, – Арнольд прищурился, как Стэнли, и наклонился вперед, – Что за игру ты затеял?

– Да, знаю, точнее, догадываюсь. Но не более.

– Выкладывай, – выкрикнул Люк, но в это время зашевелился Чарли. Он приподнялся, придержал застёжки куртки лейтенанта, проговорил:

– Я слышал голос штабного. Они там пытались выйти на связь с миномётной батареей, но те молчали.

– Как ты слышал? – удивился Арнольд.

– У меня хороший слух. Привычка, – рассмеялся человек с пятном, – Не исключено, что батарея захвачена. Так и сказали.

– Арни, не слушай его, они спелись! – прошипел Люк, и за спиною лейтенанта лязгнул затвор.

– Эй, Митчел, сюда, быстрее!

На окрик Стэнли все обернулись. Он бежал, оступался и размахивал руками. Остановился поодаль, согнулся от нехватки дыхания. Люк опустил дробовик, но не сдвинулся с места.

– Что вы сидите? Видите вон тот поваленный дом? Знаете, кого я там нашёл? Андре Фрисберга!

Лейтенант встал первым. Арнольд подал руку Чарли и спросил:

– Можешь идти?

– Да. А кто такой этот Фрисберг?

– Он командовал другой группой.

-

Полуразрушенный дом чёрнел дырявыми проломанными стенами, обугленными рёбрами лысой, развороченной крыши, и не выглядел надёжным убежищем, но едва люди вступили внутрь, тоскливый голос ветра поутих, да и воздух стал немного теплее. Дом встретил не только теплом, но и страшным, неживым затхлым запахом.

– Он там, – указал кивком Стэнли, отвернулся, закусил губу, прикрыл ладонью нос.

Лейтенант уверенно шагнул вперед и сделал вид, что запах его ничуть не беспокоит.

Чарли дрожал от холода, он так и не успел застегнуть армейскую куртку. От ужаса он широко раскрыл глаза и жадно вглядывался в полутьму туда, где на изломанных, сырых и тёмных осколках былого жилья лежало тело.

– Он жив, – шепнул Чарли.

Лейтенант со злостью оглянулся, но потом склонился ближе к телу, пересилил омерзение от запаха, услышал тихое дыхание с посвистом. Он потянулся рукой к скрюченным, обмороженным пальцам, сомкнутым вокруг бесформенной тёмной одежды.

– Кто? – спросил-выдохнул Андре.

– Митчел. Потерпи, мы тебя вытащим.

– Нет, – хрипло свистнуло полуживое, иссушенное горло, – Пить.

Лейтенант отстегнул от пояса фляжку, поднёс ко рту Андре, бегло осмотрелся по сторонам. Ветер заметал в дом снег, и раненный собрал его повсюду, куда только мог дотянуться.

– Ничего, потерпи, – прошептал лейтенант и осторожно осмотрел Фрисберга. Каким-то чудом Андре дожил до этого момента, но жизнь почти покинула его, вытекла, смёрзлась. Он умирал.

– Уйдите, – сдавленным хрипом приказал лейтенант, и люди подчинились.

Растерянные, они вышли из дома, встали в стороне.

А Чарли прислушался:

– Что произошло?

– Думаешь, они? Они продались, Донни, все. И эти с – ётами, – рысы. Они давно нас – , но ладно бы, – полуживой полубезумный шёпот обрывался, отдельные слова не поддавались расшифровке, – Ладно бы только нас, Донни, Готовы – друг-друга, ты слышишь? Никому не верь, никому. Мы пешки, а они, они – я не знаю. Нас ведь нашими же миномётами, слушай, ты слышишь меня, слышишь?

Чарли с трудом представлял, что думают и чувствуют люди вокруг. Стэнли злобно сплёвывал в снег, Люк смотрел над собой так, точно усердно пересчитывал ветви на мёртвых деревьях, а старику понадобилось подтянуть ремень винчестера. Они не слышали, о чём шептались в доме, но Чарли видел, как болезненно бесстрастны, озабочены их лица. Что он может сделать, чем помочь?

– Стоите? Носилки делайте, берите его. Отсюда можно дойти до базы, я чувствую. Пойду вперед, я слышу хорошо, предупрежу об опасности. Да вы никак заснули все? Я тут лишний в вашей группе, вам нужен пятый. Знаете зачем? Четыре это идеальное число для команды. Где трое, там один всегда в оппозиции, где пятеро, там уже толпа. Четыре плюс один – руководитель, командир. Ваш лейтенант, Дональд Митчел, он возглавит группу, я вернусь обратно в город, и оставим всё, как было, разве это не здорово?

– Что ты несешь? – спросил со злостью Стэнли, – Эй, хоть кто-нибудь понял, чего он бубнит?

Чарли устыдился, покраснел и растерялся. Взрослые знали, что надо молчать, а он не мог молчать, его взрывало изнутри желанием, физической потребностью хоть что-нибудь сказать, не казаться ни им, ни себе бесполезным, бессмысленным, глупым.

– Я в книжках читал, я думал и понял. Пятый должен всем командовать, а четверо должны подчиняться приказам. Командир не может быть другом, он командир. А если взять примеры, то друзей всегда четыре, это вы и сами, можете

Воздух дрогнул от хлёсткого грома. Волны звука налетели и умчались, растворились в чёрно-белой тишине, только где-то снег осыпался на тонкой, высушенной ветке.

Лейтенант вышел к людям, и в заострённо белой, сжатой кисти тяжело чернел пистолет.

– Чарли, – никто не ожидал, что он заговорит именно с ним, – Скажи, я правильно понял? Тогда, на привале, ты прошептал «или»? Ты слышал, ты ведь говорил об этом?

«Он один, раздавлен и сломлен. Только что застрелил знакомого, друга, и под началом ещё трое, и они ему не доверяют, – Чарли смело оценил состояние Митчела, – Сколько не возводить в степень единицу, так и есть – единица. Он один, и я. Это мой человеческий долг – поддержать его, дать ему знак, что если весь мир внезапно пошатнулся и сошёл с ума, то это не его вина».

– Я слышал разговор.

– И я, – Арнольд подошёл ближе. Почему бы и нет, решил Чарли. Старик стоял в стороне, напротив дома. Легко услышать нужное, когда кругом так тихо.

– Заткнись, – оборвал его Митчел.

Он продолжало смотреть на Чарли.

– Да, я это и имел в виду, когда сказал «или». Все давно преданы: и вы, и я, и только одного я не могу понять.

Немым вопросом взгляда лейтенант попросил уточнить.

– В такой войне победит только смерть. Лейтенант, неужели ты всё ещё хочешь участвовать в ней?

Дональд Митчел закрыл глаза и глубоко вздохнул. Чарли с живостью представил, как он бросит пистолет и даст команду вольно, группа, разойдись. Пистолет лёг в кобуру с тихим щелчком.

– Чарльз Ватсон, я мобилизую тебя в группу, и с этого момента ты подчиняешься только мне или старшему по званию.

– Круглые сутки? – изумился Чарли.

Лейтенант вместо ответа промолчал, а потом приказал рыть могилу. Копали вчетвером по очереди, двумя сапёрными лопатами, а Стэнли снова отправился разведывать окрестности. К двум ночи он вернулся и помог перенести тело в яму. Сверху, на холмик мёрзлого грунта, положили наскоро сделанный крест, над ним сквозь тёмные сплетения ветвей просвечивало серое, безликое небо. Настало время отправляться дальше.

– Отдай лейтенанту куртку, – приказал разведчик и протянул Чарли плотный свёрток в хрустком, рваном целлофане, –Тут недалеко была заправка с лавчонкой, всё пограбили, но кое-что осталось. Не Бог весть что, но лучше так, чем нагишом.

Чарли развернул упаковку и вытащил тёмно-красное пальто со странными застёжками наоборот.

– Ой, оно ведь, – от поразительной догадки он растерялся.

– Не привередничай, – огрызнулся Люк. Он перебрал запасы белых тряпок, но большую часть растеряли на месте обстрела, – Одежка, как одёжка. С беспилотника нас по любому засекут, хоть маскируйся, хоть нет.

Чарли обиженно всхлипнул и промямлил:

– Тьфу, девчачье.

– Заткнись, – приказал лейтенант и взял назад свою куртку. Обладатель красного пальто подчинился приказу.

Арнольд дотронулся рукой его плеча, ободрил пониманием во взгляде.

– Я очень стараюсь, – откликнулся Чарли; он честно прикладывал силы к тому, чтобы вести себя по-взрослому. «Но у меня ничего не выходит, – он видел безуспешность всех своих попыток, – Если я сам не понимаю, кто я, как поймут они? Или надо вцепится душой в соломинку – пословицу «со стороны виднее?»

Чарли до боли закусил губу, упрямо, с треском швов надел пальто, немного узкое в плечах и посмотрел вперед спокойным, выровненным взглядом. Старый фермер что-то понял по его глазам, наклонился, шепнул на ухо: «сейчас ты просто боец, а остальное не важно».

«Важно, – эхом откликнулось сознание, – Ещё как важно. У меня есть выбор – уйти навсегда, в одиночество, знакомое, понятное, и вам будет легче, и мне. Но разве я посмею, разве смогу? Я и не знал о том, как нуждался в обществе людей, да не только людей, кого бы ни было. У Маугли были друзья – звери джунглей, а у кто – у меня? Только книги, и герои писанные буквами на чистом и податливом холсте воображения».

– Эй, рядовой, – Стэнли взмахнул ладонью перед носом Чарли, – Не кисни, малыш. И без обид, окей? Это пальто тебе к лицу.

Довольный собственный остротой он ехидно рассмеялся и поманил за собой человека с алым пятном. Чарли не обиделся. Он сунул руки в карманы пальто, смешно их оттопырил и вместе с группой зашагал на север.

-

В «красной» зоне вероятность столкновения с противником была высокой, и бойцы это прекрасно понимали. Суровые зимние бури, снег и песок вперемешку, с рёвом носились над мёртвой землёй, случались долгие часы, когда напор стихии сбивал людей с ног, и чтобы не сгинуть в буране, группа отсиживалась в ямах, у поваленных деревьев. На привал или ночлег становились по окраинам заброшенных посёлков. Часто казалось, что в мире больше нет ни единого живого существа, и всё-таки никто не удивился, когда разведчик Стэнли принёс известие: впереди, на удалении в пять километров расположена неприятельская база.

– Только она какая-то странная, – добавил он и напряжённо сощурился вдаль, словно пытался воочию увидеть скрытое за пеленой непогоды.

– Что странного? – насторожился лейтенант.

– Охраны нет, техники нет, какая-то бестолковая база. Несколько палаток, и всё.

– Забыл, как они умеют маскироваться?

– Слушай, Люк, сам сходи, да проверь, если такой умный.

– Я тоже хочу посмотреть, – встрял рядовой Ватсон.

Командир отозвался на возглас Чарли тяжёлым, недовольным взглядом, по его лицу мелькнула едва заметная тень, как будто он мгновенно изменил свой настрой, но сам не принял, испугался перемены. Чарли выдержал взгляд и припомнил, где он видел его прежде. Там, на привале, когда прозвучало слово «или».

– В буране никакой беспилотник не страшен. Пойдём вместе. А там и решим, как поступать.

С точки кругозора, расположенной на удалении в три сотни метров, неприятель был виден как на ладони. Стэнли верно дал определение вражеской базе. Отсюда, с каменистого холма, палаточный городок походил на что угодно, но только не на военный форпост: ни бочек с дизельным топливом, ни антенн, ни следов гусеничной техники.

– Как будто зимовка полярников, – заметил Чарли, – Как знать, может это какой-нибудь научный лагерь?

– В такую погоду любой пикник это зимовка полярников, – Арнольд зябко дёрнул плечами.

– Подождём до темноты, а там решим – идти в обход или взять лагерь штурмом, – приказал лейтенант и подозвал Чарли поближе, – Я так понимаю, ты в темноте отлично видишь.

– Ага, – Чарли понимал, к чему клонит командир, но было бы нелепо отпираться.

– Пойдёшь туда и всё разведаешь.

– Сейчас?

– Сдурел? Когда стемнеет. Всем отдыхать. Люк, ты на часах.

– Да, сэр.

-

Привал коротали в тишине, без костра и в постоянном нервном напряжении. Боялись, вдруг появится враг, и придётся принимать бой. Ещё вчера они верили в счастливый исход экспедиции, полагали: вот-вот мелькнёт на горизонте серый простор – океан. Оттуда будет легче добраться к своим. Чарли удивился, отчего так важно выйти к побережью. Арнольд рассказал о небольшой флотилии патрульных катеров и стратегическом запасе дизельного топлива.

– Бортовые зенитки могут бить прямой наводкой, и радары до сих пор в рабочем состоянии. У них и транспортов-то не осталось, все на дно отправили. Топлива в обрез, но наши выдумали радио игру, как будто катера всё время в патруле.

– А если Фрисберг прав, и ваши командиры лгут не только им, но и вам?

Ответа на вопрос никто не знал, и лейтенант с укором посмотрел на Чарли. Сейчас не лучшее время расшатывать боевой дух группы, его и так совсем не осталось.

Человек с пятном нервно вздохнул, до боли сжал кулаки и поднёс руки к горлу – согреться. Какие глупости он думал раньше? Смерть не страшна, и готов умереть. Да разве готов? Совсем недавно, под взрывной волной растаяла, слетела вся его надуманная бравада.

– Боишься? – спросил лейтенант, когда заметил его нервную дрожь.

– Зябко чего-то, а ещё контузило меня.

– Не говори ерунды, – поморщился Люк, – Видал я контуженных, а ты просто сильно испугался.

«Может быть, – подумал Чарли, – Я не буду говорить ерунду, она никому не нужна. Но кто мешает мне думать?» Он скорчился у твёрдой, холодной неровности грунта, сжался в комок, чтобы не мёрзнуть, не бояться, не дрожать.

Он и не заметил, как шептал мысли вслух. Из книг он знал, что так бывает с теми, кто напуган, но разве мог посмотреть со стороны?

– Шепчет чего-то, – злобным голосом заметил Люк и сплюнул в снег, – Молится, наверное.

– Помирать не хочет. А лейтенант его на смерть посылает.

– Ну, не знаю, Арни. Может, он сидит и думает, как бы так сделать, чтобы его не убили. Помяни моё слово, он попробует с ними договориться. Этот Ватсон сущий ребёнок. А ты разве станешь бездумно стрелять в ребёнка?

Арнольд Фолкнер нахмурился. Годы хаоса ко многому их приучили. В особых обстоятельствах реакция, умение спустить на тормоза инстинкты и нажать курок важнее старой этики. Это если есть желание выжить. За Себя Арнольд готов был поручиться. Иначе он не прожил бы двадцать три года после Утра Смерти.

– Если вооружён, то да.

– Ватсон пойдёт безоружным, – лейтенант поставил точку в споре.

Люк и Арнольд замолчали. Они старались не смотреть в глаза друг другу, не встречаться взглядом с лейтенантом и осторожно поглядывали в сторону Чарли. Люк придвинулся поближе к старику и горячо зашептал на ухо:

– Но почему он посылает этого щенка? Почему не Стэнли? Почему?

– Тебе не жалко Стэнли? – хмыкнул фермер.

– Я не о том. Не понимаю…

Старик вздохнул и принялся перебирать бороду пальцами.

– И для меня это загадка. С одной стороны, знаешь, он прав. Стэнли будет смотреть, а Чарли станет слушать. Того, кто смотрит, легче обнаружить. А слушать можно и сквозь стены.

– Там есть стены?

– Везде есть стены. У палаток в том числе.

Люк пожал плечами.

– А может быть, ты прав, – неуверенно пробормотал старик, – Лейтенант посылает его не на смерть, а на переговоры. Понимаешь? Этот малый с пятном – идеальный посредник.

– Убьют его и всё.

– Как знать.

– Посредник, говоришь, – Люк усмехнулся, – Медиатор.

Он повторил несколько раз необычное слово, ухмыльнулся и добавил:

– Лежит и бормочет, верно говорю тебе – молится. Не посредник он, а этот, как его, слово забыл. Точно, медиум!

Арнольд снова посмотрел на Чарли и попробовал представить, о чём тот думает сейчас, когда лежит и всё слышит. Или действительно молится, и на мир вокруг не обращает ни малейшего внимания?

Чарли пытался разобрать в своих чувствах, страхах и желаниях. Он слышал сказанное, но не мог повлиять на события. Пока не мог. И слово «медиум» ему понравилось.

-

Он вышел к лагерю в глубоких сумерках и осторожной, приземистой тенью скользнул между платками. Он уже знал, что в лагере есть люди, их голоса звучали из-за ткани странно – высоко и в то же время приглушённо. Увы, ни слова незнакомой речи он не понимал, и всё, что смог – пересчитал примерное количество людей. Не больше дюжины. Чарли обошёл по периметру лагерь, собрался идти обратно, и неожиданно почувствовал чужое внимание. Его обострённая в одиночестве эмпатия соприкоснулась с направленным, сосредоточенным взглядом, и прежде, чем заглянуть в чужие, враждебные глаза он обернулся, попытался их отыскать.

По краю зрения мелькнули быстрые тени, но Чарли не мог рассредоточить внимание повсюду. Он замер посреди пустого пространства, отчётливо видный в алом пальто с неправильными пуговицами. Беззащитный и сосредоточенный на мысли, что сейчас он – отличная цель для стрелка.

Отчаянно хотелось сунуть руку в карман и нащупать старое, обтёртое тепло близкой вещи, игрушки, чудом спасённой там, под обстрелом. Вот бы дотянуться и занять себя самообманом, на секунду возвратиться памятью в туда, тогда, где он один и никому не нужный, маленький.

«Это равнозначно смерти», – одёрнулся Чарли, медленно шагнул лицом на темноту, откуда физически высверливал взгляд. Человек с пятном поднял руки вверх.

Темнота сместилась плотностью и отсветом, и выступила ближе человеческой фигурой с автоматом, поднятым, нацеленным прямо. Чарли рассмотрел фигуру незнакомца – тонкая и невысокая, совсем не такая, как у бойцов в отряде. Откуда-то сверху блеснул нечаянный луч, выхватил из тьмы фигуры два коротких росчерка – глаза.

Глаза смотрели поверх тяжёлой протяжённости ствола, в них было удивление, сосредоточенный и злой вопрос, как будто незнакомец колебался – кто перед ним – друг или враг?

Чарли хотел сказать словами или жестами: «я безоружен, я не враг», но не успел.

Из бокового зрения метнулись быстрые тени. Он не успел понять, что происходит, а какое-то наитие, инстинкт, толкнули его вовсе не туда, куда звучал приказ на родном языке.

– Чарли, ложись!

Он шагнул вперед, и встал спиной к незнакомцу.

Заслонил от возможной угрозы.

Выстрел.

Не прозвучал.

Люк длинно выругался, и Чарли мог бы поспорить – сейчас он готов нажать на курок, и не важно, кому достанется дробь.

– Придурок! – выкрикнул лысый боец, а за спиной у Чарли сдавленно звучала схватка. Она продолжалась недолго: лейтенант выволок на обозрение врага. Оглушённого ударами, покорного, безоружного.

– Арни, помоги связать, – командир недовольно посмотрел на Чарли, – Ты что творишь?

– Я испугался.

– Врёт, я видел, как он заслонил.

– Молчать! – лейтенант прервал лысого и снова уставился на Ватсона, – Ну?

– Я испугался, вдруг вы его убьёте. А мне так грустно, и не с кем играть.

– Не с кем играть? – переспросил Люк и громко захохотал.

Через секунду фермер подхватил его смех, и даже мрачный лейтенант не выдержал, улыбнулся.

– Слушай, ну ты реальный фрукт, реальный, – Люк отсмеялся и пригрозил ему пальцем, – Всякое я видел и слышал, но чтоб такое.

– Арни, не стой как идиот, – снова рявкнул лейтенант, – Помоги её связать, а то еще вырвется.

Чарли не сразу понял подтекст разговора, а когда осознал и сопоставил то, что видел в книгах на картинках и то, на что смотрел сейчас, от стыда и смущения покраснел до покалывания на лице. Подумал, стоит ли им объяснить, что он совсем не то имел в виду, и даже не понял, над чем они смеются. «Я не нормальный, – растерянно метался мыслями Чарли, – От сублимации, от изоляции, да от чего угодно. И всё же».

Он подошёл поближе к пленнице и заглянул ей в лицо.

Он увидел большие тёмные глаза на мягкой, гладкой коже, длинные ресницы, слегка широковатый нос и полные, призывно приоткрытые губы. Её лицо, не по-мужски округлое и нежное, почти не портил темный кровавый подтёк – след от удара. Чарли невольно подумал: «У неё тоже есть пятно на лице».

И тут же с ужасом, с необъяснимой скованностью вздоха осознал – красивее лица он в жизни не видел, и с этого момента он хотел бы постоянно лицезреть прекрасного врага, незнакомку. Быть рядом, играть, и не только играть. Что в этом плохого и страшного, и главный вопрос: что в этом смешного?

Девушка подросток безвольно висела на руках бойцов, и пока Арнольд крепко связывал ей запястья, лейтенант смотрел то на неё, то на Чарли.

– Рядовой Ватсон, я знаю, о чём ты думаешь. Так вот, «играть» с ней я не позволю.

– А мне позволишь? – усмехнулся Люк.

Лейтенант потянулся рукой к кобуре, и лысый боец тут же отступил назад, замотал головой:

– Да что ты, Митчел, я же пошутил.

– Давайте-ка сюда, – из темноты раздался голос Стэнли.

Оказывается, всё это время разведчик прочёсывал лагерь, выискивал врагов. «Всё время, – нахмурился Чарли, – А сколько времени прошло на самом деле? Минута, две, пять»?

– Как он сказал? – переспросил Стэнли и громко прочистил горло, – Кхм-кхм, играть? Хм, ну да, теперь ему найдётся с кем играть.

Он поднял полог тента, отступил назад, и дал посмотреть в полутьму, подкрашенную синеватым светом фонаря. Чарли заглянул в палатку вслед за лейтенантом.

Оттуда на бойцов смотрели несколько пар детских глаз.

-

Минуты и часы он воспринимал как кино не в фокусе – невнятной, туманной и пёстрой последовательностью действий без участия зрителя. Чарли смутно помнил, как детей вывели на улицу, пересчитали и убедились, что все безоружны. Самым взрослым, подросткам десяти-двенадцати лет, связали руки. Потом всех детей собрали в одной палатке, Арнольд встал на страже.

– Да всё равно они не убегут, – махнул рукой фермер, – Куда им бежать? Холод собачий, темень.

Ко времени, когда лейтенант раздал все приказы, отправил бойцов на посты, небо начало сереть рассветом. Они вдвоём со Стэнли присели возле костра и подтащили туда пленницу. Чарли остался сидеть в стороне, но с девушки глаз не сводил.

И слушал.

Командир не то чтобы не знал, какое поручение дать рядовому Ватсону, он сомневался, вдруг тот наделает глупостей, ухудшит ситуацию, которая и так хуже некуда.

– Теперь поговорим, – сказал Дональд Митчел, после того, как кривоносый дал девушке пару пощёчин и привёл её в чувство, – Стэнли, переводи.

Лейтенант начал допрос, и по отрывочным словам, по фразам на двух языках вперемешку, Чарли узнавал реальность заново.

Сержант по имени Дора четвёртый год служила в Единой Армии Южных Штатов. Чарли удивился, при чём тут американцы, но скоро вспомнил – Индия тоже когда-то делилась на штаты. Переселенцы прибыли в Австралию со всем, что удалось спасти в родной земле – не только с пушками, снарядами, но так же со своими семьями, с детьми. В последние месяцы армию сильно потрепали австралийцы, и тем и другим уже не хватало людей, оружия, техники. Многие понимали, насколько бессмысленна война на истребление, но просто понимания не хватит враз остановить однажды заведенный механизм. Страх, боль и желание мстить нарастали, пересиливали здравый смысл. Припасы таяли, и командование приняло решение форсировать войну, пойти на сомнительные сделки с отдельными группами сопротивления. В надежде отыскать убежище для женщин и детей индусы стали заселять заброшенные города.

– Так, получается, они тут просто ждут, когда вернётся боевой отряд, отправленный вот в этот город? – лейтенант указал какую-то точку на карте, и Стэнли перевёл вопрос.

Дора согласно кивнула.

– Врёт или нет, вот вопрос, – поморщился Стэнли, – До туда, в принципе, не далеко, дня три пешком, но по такой погоде они и правда могли заблудиться.

Лейтенант молчал над картой, думал. Стэнли наклонился поближе к Митчелу и зашептал.

– Уйдём сейчас, они своих на след натравят. Или они уже нас выслеживают, ждут, не подойдёт ли ещё кто. Я думаю, пришить их всех, и дело с концом. Навяжут бой – попробуем отбиться. Ты слышишь, если мы их тут положим, никто нас не выследит. А, командир?

– Я пока не решил, – мрачно откликнулся Митчел, – отведи-ка её в палатку и следи, чтоб не сбежала. Подождём до темноты. Тут можно окопаться, а по своим они не станут бить миномётами.

– Как знаешь, лейтенант, – пожал плечами Стэнли. Он даже не пытался скрыть недовольства.

-

Костёр дымил и грел неровно, лениво. Чарли подсел поближе к огню, и не успел подумать, что и тут довольно зябко, как Арнольд окликнул лейтенанта.

– Донни, дети совсем замёрзли.

– Замёрзли? – переспросил лейтенант и покосился на Чарли, – Ну так тащи их сюда. Ватсон, не сиди без дела, подкинь-ка веток, а то костёр вот-вот потухнет.

Чарли с радостью пошёл к неровному тенту, где лежал запас хвороста, а когда вернулся к огню, встретил множество испуганных и удивлённых взглядов. При свете дня и отблесках костра дети разглядели и пятно на лице, и необычное алое одеяние. «А может быть, на самом деле всё не так, – с неподотчётной дрожью подумал Чарли, – У них там в индии носят яркие одежды, сари, камисы. Точнее, носили. А сейчас? Они одеты не пойми во что, в такую же рвань, как я сам был одет несколько дней назад. Тогда я был один, но вряд ли замечал, насколько одинок. Сейчас я жду предлога оказаться нужным, как голодный пёс у человечьего жилья. А они? О чём думают они? Вот взять, к примеру, этого мальчика, ему, наверное, столько же лет, сколько и мне было тогда, когда они, взрослые, начали войну и бросили меня. Но их никто не бросил, если Дора не лгала, за ними придут, уведут в убежища, спасут от голода и холода. Мне хочется в это верить, и я знаю, так и будет, взрослые из кожи вылезут вон, чтобы так и получилось, но разве они это могут понять? Вот этот мальчик, что он понимает?»

Чарли бросил хворост в костёр, пошевелил огонь палкой, подул на пламя, а потом присел напротив мальчика-индуса.

Он ничего не говорил, не улыбался, не хотел показаться всесильным и смелым.

Чарли сунул руку в карман и вытащил оттуда старого, истёртого, бесцветного и рваного по швам медвежонка. Игрушку, с которой он провёл долгие годы в одиночестве. Ребенку не обязательно брать её в руки, он и так понимает, он видит. Он безошибочно распознаёт игрушку, которая долго и счастливо жила в чужих руках. Наигранная, полная живой души игрушка.

– Возьми, – он протянул медвежонка мальчику и крепко держал, пока не почувствовал, как детские пальцы схватили игрушку в ответ. И мальчик в страхе отпрянул.

Чарли улыбнулся и опять пошевелил ветки в костре. Когда он снова посмотрел на мальчика, тот подобрался чуть поближе. Ещё один ребенок, девочка, нерешительно ёрзала на месте, но он ей кивнул, и она тоже приблизилась.

– Тут холодно, да? – он знал, что им непонятны слова, но он говорил не только словами, – Хотите, я расскажу вам сказку?

Если бы в тот момент Чарли обратил внимание на то, что происходит рядом, у взрослых, он мог бы сильно удивиться. Ему было всё равно.

А взрослые молчали.

И слушали сказку.

-

– Что он делает?

На ломкий, неумелый выговор английских слов Чарли вздрогнул и обернулся. От удивления слова застряли в горле. «Она говорит по-английски? Но как? А почему бы нет? Стэнли бегло изъясняется на хинди. И лейтенант. Дайте мне время, я тоже выучу, смогу, обязательно!»

Чарли безмолвно, одним только взглядом выразил желание стать ближе обладательнице тёмных глаз, длинных ресниц, смуглой кожи. Секунда за секундой длились, и она смотрела, и во взгляде переменчиво перетекали выражения ответа: омерзение, когда она сочла его внимание за похоть, удивление, когда она поймала его стыд и смущение. Интерес сменился жалостью, едва она сумела оценить его по-своему, по общепринятым, понятным меркам: перед ней убогий, ненормальный человек.

Чарли понял её взгляд по-своему. Прочитал там что-то нежное и доброе, похожее на снисхождение и материнскую заботу. Да, так иногда смотрела на него далёкая, забытая женщина, по привычке именуемая «мамой».

Несколько секунд они разговаривали взглядами, но лейтенант их прервал:

– Чарли рассказывает сказки. Дети любят сказки.

Он специально вытащил Дору на допрос, пока дети сидели у костра. И не случайно стал выпытывать нужные сведения на хинди. «Арнольд будет наблюдать со стороны, – сообразил человек с алым пятном, – напуганные подростки станут жадно вслушиваться в каждое слово. Дети отзовутся на любую ложь, произнесённую пленницей. Младшие могут сболтнуть, просто чтобы показать, какие они взрослые. Да, лейтенант Митчел знает своё дело, и выведает всё, что нужно. При таком-то живом детекторе лжи. Но вот вопрос».

Он мысленно не досказал вопрос, когда ребенок боязливо тронул его за рукав. Они ждали продолжения сказки. И Чарли вновь заговорил о приключениях Дороти.

Вопрос продолжал его преследовать, он пробивался изнутри сознания и там же проступал неуправляемым, немыслимым ответом. Не будь вопроса и сомнения, всё было бы иначе, проще. Вопрос возник, и Чарли сравнил его с прозрением. Трудно, но можно достичь, а если достиг, то обратно не вырвешь, не сотрёшь, не отключишь.

Он сбился с нити сказочной истории, дважды или трижды вместо Дороти произносил имя Дора.

Дети смеялись не только тогда, когда он путал имена, но и тогда, когда в повествовании происходило что-нибудь смешное. Он удивлялся, как это возможно, ведь они не знают языка, не понимают по-английски. Потом он вспомнил вычитанный тезис: дети могут многое понять без слов.

Он отворачивался в сторону от Доры, сам оправдывал себя: ему так трудно думать. Он стеснялся и украдкой улыбался потому, что видел её робкую ответную улыбку.

Лейтенант напряжённо молчал. Он сомневался.

-

Не прошло и часа, как Дональд Митчел принял решение. Он приподнялся от земли тяжёлым, неестественным движением и в этот миг стал похож на живую каменную статую, готовую взорваться от бомбы, заложенной где-то внутри. Его лицо изобразило честное сомнение, не телесную, но тем не менее мучительную боль. Не столько от того, чем или кем он собирается пожертвовать. По большей части он терзался от бессилия, потери контроля над ситуацией и над судьбой вверенной группы. Он вынужден пойти на этот шаг, и кроме Чарли некому исполнить заветную роль.

Чарли всё понял, едва над ним нависла тень лейтенанта.

– Рядовой Ватсон, подъем.

Чарли встал.

– Иди за мной.

Автомат не на предохранителе, заметил Чарли. Митчел держал оружие на плече, на ремне, он обхватил рожок и ствол до белизны костяшек пальцев. Арнольд нахмурился и сделал шаг навстречу лейтенанту, но Митчел тихо покачал головой: «не надо, я его не трону».

– Ты ведь уже понял, о чём я попрошу тебя, да?

Голос лейтенанта еле заметно дрожал. То ли от мысли, что его судьба в руках непонятного отшельника, то ли взрослого, то ли ребенка, то ли сумасшедшего, то ли мудреца.

– Нет, – солгал Чарли.

– Слушай, дай нам три часа, а дальше делай, что хочешь. Карту я тебе не оставлю. Улизнуть и сам сумеешь, я в тебя верю. А то подумай, может тебе лучше с ними, – лейтенант кивнул на детей у костра, – Кто его знает, кто победит?

– Если войну не остановить, кто бы ни победил, он ничего не сможет сделать. Весь мир там, над экватором, в руинах, а вы тут грызётесь.

– Ты говоришь, как шутист, – скривился Митчел.

– Я с ним не согласен.

– Твоё право, и я считаю, в этом ты прав. А так, по сути, ты беспомощный идеалист.

«Как бы не так», – подумал Чарли.

Он осознал ответ на мучительный вопрос: кем быть, с кем остаться. Но если лейтенант его раскусит, всё может сорваться. Вряд ли он поймёт или одобрит. А впрочем, кто знает?

Чарли стоял, молчал и ждал.

Лейтенант протянул ему оружие.

– Стреляй в воздух, и кричи погромче. И с девки глаз не спускай, и если вздумаешь, – он усмехнулся, – Ну ты понял, если хочешь приключений, то подожди три часа, а дальше – что хочешь, то и делай. Смотри, тут всё просто: нажимай на курок, понял?

Чарли взял оружие, повесил на плечо, перетянул поудобнее, так, как носил лейтенант.

– Вот и славно, Ватсон. Не держи зла. Знаешь, если все пойдём, то нас догонят и добьют, а так и у тебя, и у нас будет шанс. У тебя, кстати, шанс по-вкуснее, вон как они рты разевают на твои россказни.

Чарли продолжал молчать, а лейтенант ещё не понял, что случилось. Он сделал шаг к костру, потом обернулся, жестом поманил за собой человек с пятном, но замер с поднятой рукой. В горле Митчела мгновенно пересохло.

– Эй, ты чего?

Ствол автомата тёмным, кровожадным жерлом смотрел ему в грудь.

– Нет, – громко выдохнул Чарли.

Лейтенант шагнул к нему, но Чарли мгновенно сдвинул ствол, нажал на курок, и в следующий миг ему почудилось, что сердце пропустило положенный такт. От грохота и жгучего удара гильзы он едва не потерял сознание, но выстоял, сообразил и ухватил оружие удобней, чтобы гильзой не попало и с оглядкой на отдачу. Почти интуитивно перевёл рычаг в положение «очередь».

Лейтенант, лицом бледнее снега наклонился к земле и беззвучно шептал какие-то слова. Смотрел туда, куда ударила пуля. В грунт. В полуметре от его ноги.

Он понял – Чарли не промахнулся.

– Ватсон? – изумлённо прошептал лейтенант. Он захотел напасть, отнять оружие, но оценил, как Чарли держит автомат с учётом возможной отдачи.

– Хватит, – заговорил человек с пятном, – Надо закончить. Они не хотят воевать.

Он кивнул на детей, потом на бойцов-австралийцев.

– И ты не хочешь. Но вы привыкли. И первый, кто опустит ствол, получит пулю. Это аксиома. Эй, сержант Дора, ты слушаешь меня? Слушай, я и для тебя говорю. Стэнли, не надо трогать автомат, я успею нажать на курок, но я не хочу никого убивать. Лучше переводи ей, вдруг не поймёт.

Стэнли вопросительно взглянул на лейтенанта, но командир молчал.

– Не вздумайте мне мешать. Буду стрелять в любого, кто попробует. Хоть одного, да пришью, подумайте, кому охота. Люк, тебе? Или тебе, седой? Я не прошу идти за мной, я прошу не мешать.

– Да уходи, кому ты нужен? – обозлился Люк.

– Я уйду не один.

Он сделал шаг к костру, где замерли дети. Младшие смотрели, слушали, не понимали, а старшие просто боялись. Случайный выстрел в ноги лейтенанту никого не напугал. В чужой земле они наслышались и не такого. Одна девочка сдавленно всхлипывала, но не ревела в полный голос.

Чарли властно кивнул мальчишке с медведем. Тот понял, и передал игрушку девочке.

– Они пойдут за мной.

– Куда, Чарли? – проговорил ошеломлённый старик.

– В город. В какой-нибудь, не важно. Подальше отсюда. А вы тут воюйте, мы переждём. Может, после вас ещё что-то останется. Хватит построить новый мир. Не по душе мне этот нигилизм, но по-другому, получается, нельзя. Эй, Стэнли, не зевай, потом поймёшь. Переводи, давай, живо!

Чарли говорил. Он иногда сбивался, путался, оправдывался в том, какой он, может быть, никчёмный, конченный идеалист, но время встало в точке, и по-старому теперь никак нельзя. Опасно для детей? Не безопаснее, чем тут. А там он выживал за годом год, и выжил, пока был один. Чудо? Возможно. Он теперь многое знает, он научит их, защитит. Но если кто-нибудь посмеет помешать, то будет очень-очень плохо, очень больно.

Он говорил понятно и не очень, старался проще и доходчивей, чтобы даже маленькие слушатели хоть что-то поняли, пошли за ним по доброй воле, а не под прицелом автомата.

Он кончил, опустил автомат стволом в землю, потом подумал и стянул его с плеча.

– Я жду, кто со мной?

Стэнли перевёл его слова. Никто из австралийцев не сдвинулся с места.

Чарли поискал ответа на вопрос во взгляде Доры. Что-то блёсткое, тонкое сверкнуло в уголках её глаз. Одним дыханием, беззвучно, бессловесно она выбросила ему в душу слово «да» и он отсюда видел – она ему поверила. Сейчас она готова, как они, пойти за ним, она не хочет воевать. От взгляда Доры всё внутри перевернулось, Чарли вздрогнул, когда прилетел неожиданный и лёгкий ветер.

От костра? От огня? И да, и нет.

Ветер летел из пустоты, из бурана, но в нём мелькнул какой-то тёплый, тайный запах, привкус. Чарли не знал, что это пахнет весна. Первая за двадцать три последних года.

Ветер прочитал её душу до самого дна.

Ветер принёс прочитанное прямо в душу Чарли. Да, он умел читать, но этой книге суждено остаться нетронутой, закрытой. Он понимал, что отрубает навсегда, безвозвратно, и с каждым ударом сердца инстинктивно воздвигает защитную стену, без которой теперь просто нельзя. Он так не хочет, но он должен стать не только взрослым, но и остаться ребенком. Иначе всё напрасно.

– Дора не пойдёт со мной.

Она отпрянула.

Чарли знал: для неё ещё просто не время.

– Ну? – повторил он свой вопрос.

Первый ребенок поднялся на ноги, шагнул навстречу Чарли. Потом второй, третий. Подростки подставляли ему связанные руки, и он торопился их освободить, быстрее, быстрее. Чтобы никого не обидеть.

Он снимал с них путы и плакал, дети плакали вместе с ним. А плакал ли кто-нибудь взрослый, Чарли не знал.

-

Свобода вливалась к нему в сердце через каждый вздох и взгляд. Он шёл вперёд не один, и чувство целостности с детским миром, собранным вокруг в дюжину пар доверчивых глаз, добрых рук, переполняла до краёв его душу.

Он видел многое. Лишения, болезни, голод, но только если они вместе, им удастся всё преодолеть. Они не знают языка? Он их и так поймёт, со временем они научатся, научится и он. А там, как знать, не создадут ли они вместе новый, доселе неведомый, прекрасный язык.

Мечтать не перемечтать, – думал, улыбался Чарли и рассказывал им, представлял в уме и на словах, что под ногами не мёрзлый грунт, не серо белый снег, а дорога из жёлтого кирпича. Теперь у героев сказки появятся новые имена, индийские, а это значит, будут новые истории и приключения, а там, в конце пути будет начало, и яркий свет ударит солнечным лучом из-за горизонта.

Человек с пятном увидел свет, но звука не услышал.

Огненный удар опрокинул его в землю.

-

Лейтенант держал автомат стволом вниз. Его бойцы стояли рядом. Не испуганные, не покорные, а просто спокойные и сильно перегруженные мыслями, переживаниями. Дора дрожала от страха, но оставалась между ними. Как знак, живой сигнал, что пришло время, оно замерло в неодолимой поворотной точке, и многое осталось в прошлом. Не забыто, не отвергнуто, не прощено, лишь отодвинуто на задний план.

А на переднем плане в палаточный городок входили вооружённые люди. Такие же испуганные и растерянные, как бойцы лейтенанта Митчела. Смуглые, измождённые, они несли винтовки на ремнях, как постылую, привычную ношу. За ними шли дети, а между детей трое индусов тащили неуютные носилки из двух досок и шинели.

Дети перестали плакать, они стояли и смотрели.

Дора оттолкнула седого фермера, с мольбой и вопросом взглянула на Митчела, но лейтенант отвернулся. На войне он был командиром, а здесь и сейчас война окончена.

Девушка метнулась к носилкам, припала на колени, приказала положить на землю худое, бессильно тяжёлое тело. На красном красное не выглядело смертью, только снег темнел, и краснели причудливые льдистые кольдеры кровавых проталин.

На этот раз они опять обошлись без слов. Перед глазами Чарли промелькнули рваными стопкадрами дни, годы, мысли и мечты, и он уже не мог определить, где выдумка, где явь. Мешали холод, боль и зов отдаться в лёгкое, бесцветное ничто, похожее на бесконечный ровный сон.

Последним усилием он поднял медвежонка, пропитанного кровью, и протянул его Доре.

Она прижала игрушку к губам, и долго давилась солёными спазмами, беззвучными криками, но по неписанным законам каждой душе отведено своё время.

В своё время Дора встала c колен и с игрушкой в руках шагнула к детям.

Август-октябрь 2009.