"Однополчане" - читать интересную книгу автора (Чуксин Александр Никифорович)

ГЛАВА ВТОРАЯ

Подполковник Зорин медленно шел по аэродрому, зорко поглядывая по сторонам. Около укрытых в лесу самолетов остановился, окинул машины внимательным взглядом, вздохнул. Легкие бомбардировщики старой конструкции были уже сняты с вооружения. С двумя плоскостями, расположенными одна над другой, с малой скоростью, вооруженные одним турельным пулеметом, они сейчас могли быть использованы только в ночное время. А днем на чем летать? У половины летчиков нет машин. Бомбардировщики летают без самолетов прикрытия. Да, сложная обстановка.

Почти из-под ног Зорина с громким щебетом вылетела испуганная птица. Быстро работая крыльями, она почти вертикально поднималась ввысь. Потом, словно подхваченная порывом ветра, метнулась в сторону леса и пропала в голубом просторе. Зорин нагнулся к траве и увидел гнездо с двумя птенцами. Они торопливо раскрывали желтые клювы. Командир положил их на широкую ладонь.

— Ну, чего дрожите, желторотые, — проговорил он. — В обиду не дам. В укрытие вас надо, война. — Он осторожно понес их к лесу. И вдруг что-то знакомое мелькнуло в памяти. Давно это было… Они тогда жили в Грозном. Отец работал на нефтяных промыслах. Однажды вышка, на которой работал отец, загорелась. Пожар пытались потушить, но ветер раздувал пламя, жарко горела нефть, от вышки ползли к небу черные клубы дыма. Нефтяники стояли поодаль. И Саша Зорин с ними. Вдруг отец сорвался с места, побежал к вышке. Все с изумлением смотрели ему вслед. Кто-то с сожалением сказал:

— Спятил мужик… подпалится…

Отец вернулся быстро, неся в замасленной кепке маленьких птенцов. Большой, лохматый, он говорил товарищам:

— Кричат, волнуются, а когда взял, притихли. Пичужка смышленая… — и пятерней, как шапкой, прикрыл птенцов. Увидел Сашу, подошел к нему. — На, Сашок, неси домой. Чуть не забыл, а я давно кормлю их. Матери нет, разбилась об камень.

А через несколько дней отец вернулся с работы совершенно больным и, посадив возле себя сына, кашляя и тяжело дыша, виновато заговорил:

— Вот я и отработался, хозяин с работы выгнал. Как заболел — сделался ненужным, — передохнув, он продолжал: — Учиться бросай, кормильцем семьи будешь.

Вечером отец слег. Ночью позвал сына, но уже не смог ничего сказать, а только заплакал. Утром он умер. С этого дня Саша заменил в семье отца. Пошел на те же промыслы, к тому же хозяину. Вероятно, и его ожидала участь отца, но грянула революция. Подростком Зорин вступил в Красную Армию, потом его послали в школу красных пилотов. Годы прошли, а то, далекое, — горящая нефть и птенцы в широкой ладони отца — запомнилось. А вот теперь он сам…

Зорин выбрал под деревом безопасное место, сделал небольшое углубление в земле, насыпал сухих листьев и аккуратно положил птенцов. Еще раз посмотрев на гнездо, он торопливо свернул к самолетам.

Недалеко от него на шоссейную дорогу выскочил мотоцикл с коляской. Машина сразу же остановилась. С сидения приподнялся высокий, широкоплечий военный. Зорин узнал помощника командующего генерала Гусева, с которым одно время служил на Дальнем Востоке.

— Александр Николаевич! — радостно проговорил генерал, поспешно выпрыгнув из коляски. Сняв с шеи автомат и бинокль, бросил на сиденье.

— Где штаб бригады? Связь есть?

— Нет, товарищ генерал.

— Так я и знал, — охрипшим голосом проговорил Гусев. — Дальнейшие точки знаете?

— Да, ознакомили в штабе. Но, товарищ генерал, неужели… — Зорин не договорил и тяжело вздохнул.

— Придется отступать, Александр Николаевич, не сдержать немца, — ответил Гусев и взглянул в лицо Зорину.

Зорин молчал, собирался с мыслями. Ему о многом надо было посоветоваться с генералом. Положение создалось сложное. Не налажена связь со штабом… Приходится действовать самостоятельно, на свой страх и риск. А как трудно принимать решение, когда не знаешь, как меняется линия фронта, где свои, а где чужие. Но помощник командующего торопится.

— Надо ехать, — устало говорит он. — Был в Витебске. Наши авиаторы над аэродромом сбили четыре своих самолета «ПЕ-2». Они шли с задания и хотели сесть на дозарядку. А на земле их за немецкие приняли — двухкилевые. Хорошо, обошлось без жертв, но самолеты выведены из строя. Кого наказывать, если наши впервые увидели эти бомбардировщики.

— Кто же виноват? — резко спросил Зорин, пристально глядя на генерала.

— Не знаю, голубчик, не знаю… — Гусев неловко повернулся, покосился на солдата-мотоциклиста. Заговорил тише: — Ты, Александр Николаевич, прости меня. Тогда я погорячился, выговор тебе объявил, снимаю… Твой штурман был прав, как фамилия его, забыл.

— Старший лейтенант Банников.

— Банников… — генерал задумался, словно припоминал лицо штурмана, которого никогда не видел. Виновато опустил голову. — Даже в субботу могли многое сделать, ну хотя бы убрать самолеты с постоянных аэродромов…

Он стал рассказывать Зорину, как мало осталось в округе самолетов, большинство авиационных частей в первые часы войны стало небоеспособными. Многие летчики погибли на своих аэродромах, не сделав ни одного вылета, а некоторые где-то еще в пути.

Зорин слушал и думал о своем. Он не мог поверить, чтобы в Москве, в комиссариате обороны не знали, что делалось у нашей границы, не знали, что немецкое командование стягивало свои войска. Но почему не приняли меры? Не опередили? Ведь пошли же в 1939 году навстречу фашистским войскам, освободили народы Западной Украины и Белоруссии. Тогда все было в боевой готовности, войска стояли у границы и ждали сигнала. Но Гитлер отдал приказ не вступать в бой с советскими войсками, в отдельных районах срочно отвел свои войска. Значит, он боялся нас. Так почему же сейчас по-другому получилось?

— Самолеты все в воздухе? — садясь в коляску, спросил генерал.

— Нет.

— Что же вы делаете… Там люди задыхаются… Поднимайте все и бросайте на переправу…

— Оставшиеся машины устарели, днем бесполезно летать. К ночным готовимся.

— Устарели… — повторил генерал. — Новенькие вам подавай, а где их возьмешь. Немедленно в воздух. Сделать не менее двух вылетов.

— Не могу, товарищ генерал, — упрямо проговорил Зорин. — Поймите меня правильно. И людей и самолеты загубим.

Гусев сощурился, тяжело посмотрел на командира полка.

— Выполняйте приказание.

— Но, товарищ генерал, я думаю…

— Думать некогда, — оборвал Гусев. После недолгой паузы уже мягче сказал: — Приказано любой ценой остановить врага.

— Слушаюсь! — Зорин быстро повернулся и пошел к самолетам.

— Александр Николаевич! С семьей как? — спросил генерал вдогонку. — От меня привет Любови Андреевне.

Зорин не ответил. Он и сам не знал, где сейчас его семья. Жена очень хотела ехать в Белоруссию, но он убедил ее, что ему лучше ехать одному, устроиться, а потом уже вызвать семью. Но все вышло иначе. Командир полка, у которого Зорин принимал бомбардировочную часть, около месяца не освобождал квартиру. Пришлось первое время жить в гостинице, и только 20 июня Александр Николаевич отправил солдата за семьей. А через два дня началась война. Солдат так и не вернулся в свою часть. Зорина очень тревожила судьба семьи. Одно он знал твердо: жена сделает все возможное, чтобы спасти детей. В ее твердость, практическую смекалку, ясный ум он верил непоколебимо. И все же мысли о семье не давали покоя. И все же не мог он простить себе, что не забрал семью с собой сразу. Ведь остались они у самой границы.

Весь во власти тяжелых дум, Зорин пошел к своему самолету и хмуро приказал готовиться к вылету.

Красные отблески пламени играли на заводских трубах, горели окраины Гродно. Не долетая до Немана, девятка наших бомбардировщиков встретилась с немецкими истребителями. Они с ходу пошли в атаку, открыв пушечный огонь.

Зорин видел, как загорелись сперва четыре, а потом еще три ведомых самолета. Стиснул зубы. Дал команду сбросить бомбы на уцелевший мост через реку, по которому шли немецкие танки.

Облегченный самолет легко рванулся вперед. Но на пути снова появились вражеские истребители. Командир полка пересчитал свои самолеты. Восемь летят за ним. Девятого нет. Где же он? Неужели сбили? Но осматриваться некогда — «мессеры» идут в атаку. В кабине невыносимо душно. Шлем прилипает к мокрому лбу, очки, словно пудовые, давят глаза. «Ничего, ничего, сейчас не время думать об этом, враг рядом». И Зорин бросает свою машину навстречу «мессеру». Фашистский летчик, легко отвернув истребитель, уходит вверх. «Надо маневрировать, терять высоту, главное — продержаться до своей территории, а там летчики и штурманы смогут выпрыгнуть», — думал ведущий, посматривая на горевшие самолеты ведомых.

В это время в самолет ударил снаряд, машина задрожала и, не повинуясь летчику, накренилась вправо, стала падать. «Без паники, еще не все потеряно, мотор тянет». Придерживая ручку управления, он вывел самолет в горизонтальный полет и увидел в стороне, ниже себя, девятого ведомого, окруженного вражескими истребителями. Зорин решил идти на выручку. Он отдавал себе ясный отчет в том, что у немцев полное преимущество — и количественное, и в скорости, и в вооружении. Они постараются сбить его еще на полпути, и все же иначе он поступить не может. Самолет Зорина пошел на снижение. И сразу же на него бросились несколько «мессеров». Не обращая внимания на их наскоки, Зорин продолжал лететь к ведомому. «Держись, друг, держись, еще немножко…» — беззвучно шептал он. И вдруг увидел, что прямо на него сверху валится «мессер».

Командир полка инстинктивно прикрыл глаза. «Неужели смерть? — подумал он, — ну, нет, врешь!» Ярость и ненависть к врагу захлестнула его.

— Не собьешь! — выкрикнул он. — Сволочи! Все равно прорвусь! — и резко отвернул самолет в сторону.

Истребитель промчался мимо. Зорин обернулся к кабине штурмана, оттуда несло гарью. Он увидел, как дымились у штурмана летные краги, и снова почувствовал страшную беду.

— Гущин, живы?

— Живу помаленьку, — отозвался штурман. — Отстреливаюсь.

Пулемет, захлебываясь, часто отплевывался, раскаленный ствол искрился огнями. Зорин окинул беглым взглядом свою кабину. Все было на своем месте, приборы правильно показывали работу мотора, стрелки реагировали на все отклонения. Ведущий резко пошел к земле, уводя с собой ведомого. Над лесом они оторвались от преследования. Зорин зарулил самолет подальше от стоянки в густой лес. Выключил зажигание, огляделся. Приземлились только он и ведомый. Четырнадцать человек не вернулись с задания. Зорин прикрыл глаза и увидел их всех — одного за другим. Час тому назад — бодрые, молодые, веселые, — они вместе с ним шли к своим самолетам. Не знали, что все четырнадцать полетят сейчас навстречу своей гибели. А если бы даже знали, все равно полетели бы, в этом он не сомневался. Потом они горели в воздухе на его глазах, и он, их командир, ничем не мог помочь. Он был беспомощен, совершенно беспомощен.

Зорин стоял в кабине с непокрытой головой. Лицо его окаменело.

Из своей кабины вылез штурман и, пошатываясь, подошел к Зорину.

— Жив, Гущин? — спросил Зорин и совсем тихо добавил: — Неужели все сгорели?..

Штурман отвел взгляд, словно не в силах был смотреть в окаменевшее лицо командира, в его наполненные горечью и гневом глаза.

И вдруг лицо Зорина посветлело — он увидел подходящего к самолету Колоскова.

— Что же ты отстал? — и замолк, думая о том, что, может, и жив остался, потому что отстал.

— Одна бомба зависла, Борис приказал возвращаться к мосту, — заговорил Яков виновато. — А бомба оказалась счастливой… В центр моста угодила. Сам видел. Потом истребители окружили, думал, труба… Вы подлетели…

Зорин пристально посмотрел в почти детское лицо лейтенанта.

— Будем воевать! — сказал он и улыбнулся молодому летчику. — Идите в штаб.

Колосков торопливо пошел к своему самолету, посматривая на запад. Ему не верилось, что никто из товарищей не вернется.

Зорин направился в другую сторону. Ему хотелось хоть немного побыть одному.

— Товарищ командир! Товарищ командир! — окликнули вдруг его.

Зорин медленно и неохотно оглянулся. Его догонял помощник начальника штаба по разведке.

— Ну, что вам?

— Пришли летчики из истребительной дивизии Черемушина. У Немана стояли, — тяжело дыша, торопливо доложил помощник.

— Где они?

— Сидят возле КП. Привели сигнальщика, недалеко от нашей площадки поймали. Сигналы немецким самолетам подавал. Комиссар допрашивает.

— Пойдемте.

При виде командира полка летчики-истребители медленно поднялись. Их было человек двадцать. Усталые, заросшие, они еле стояли на ногах.

— Кто из вас старший? — спросил Зорин.

— Командир эскадрильи Брюзгин, — невысокого роста, плечистый, немолодой летчик сделал шаг вперед. Его мохнатые запыленные брови нахмурились, он метнул взгляд на своих подчиненных.

Те поняли его и быстро построились в одну шеренгу.

— Так вот, товарищ Брюзгин, приказано всех «безлошадных» летчиков направлять в Полоцк в пехотную дивизию Кухаренко.

На суровых лицах летчиков — удивление и испуг.

— Значит, искупать вину. Разве мы виноваты?.. Зорин искоса взглянул в сторону говорившего и сказал внушительно и твердо:

— Кто виноват, разберутся без нас. Сейчас не это главное. Надо любой ценой сдержать врага, пока не подбросят резервы. Самолетов нет, а воевать надо. Я передаю приказание.

— Сытый голодного не поймет…

— Да замолчи ты… лейтенант Фокин! — прикрикнул Брюзгин. — Обстановка, товарищ командир, ясна. Разрешите накормить людей. Вторые сутки не ели.

— Разрешите еще вопрос? — подался вперед Фокин. — Если появятся самолеты, нас не забудут?

— Думаю, что нет, — и, повернувшись к помощнику начальника штаба, Зорин приказал: — Отведите людей в столовую. Накормите ужином по всем правилам.

— И сто граммов будет? — удивленно спросил молодой летчик.

— Да.

— Порядок…

Александр Николаевич опустил голову. Немного погодя с усилием сказал:

— У нас сегодня четырнадцать человек погибли в воздухе. А вам от души желаю долгой жизни…

Командир полка остался один. Он стоял и смотрел вслед летчикам. Потом, взглянув на порозовевшее небо, на красноватые верхушки притихшего леса, пошел на командный пункт. На поляне стоял небольшой домик, сделанный из сырых бревен. Обогнув осинник, Зорин вошел в продолговатое помещение. Навстречу командиру полка из-за стола поднялся Чугунов. Он не стал расспрашивать Зорина о полете, понимал, что творилось в душе командира.

— Донесение кончаю. Сегодня сделано сто шестьдесят самолето-вылетов. Семь экипажей не вернулись с задания.

— Погибли, — поправил его Зорин.

— Сейчас исправлю. Посылаю и наши соображения. Пока не будет истребителей сопровождения, большими группами летать нельзя.

— Согласен. Дмитрий Васильевич, надо всех погибших представить к правительственной награде, у тебя складнее получается. Я бы им всем Героя присвоил. Сгорели, но не сдались… Гущина, Колоскова и Банникова я представлю, — Зорин сел на скамейку и вытянул ноги. Сразу навалилась усталость. Стараясь справиться с ней, поднял голову, огляделся. И только теперь увидел в углу сигнальщика. Тот, понурившись, сидел на ящике от бомб. По бокам стояли с винтовками два моториста.

— За нами следил, гадина. Вот, Александр Николаевич, полюбуйся. — Чугунов поставил на стол небольшой раскрытый чемодан. Там лежали несколько банок тушонки, кусок сала, копченая колбаса, две ракетницы, несколько десятков ракет, зеленая гимнастерка с тремя кубиками на петлицах.

— А вот карта, описание наших самолетов, — комиссар передал все это командиру.

Да, разведка у них неплохо поставлена. Даже мы не знали своих самолетов, для нас секретом было, а врагу все известно. И он, вспомнив рассказ генерала, помрачнел. На карте большими кружками были отмечены наши постоянно действующие аэродромы и маленькими точками — посадочные площадки. «Не густо. Все же не все известно», — подумал Зорин.

— Фамилия? — неожиданно резко спросил он.

— Стукач, — гортанным голосом ответил сигнальщик.

Командир полка в упор разглядывал Стукача. Одет в зеленый комбинезон, на ногах высокие резиновые сапоги. Лицо круглое, жирное.

— Документы?

— Здесь. Ваш уже смотрел, — и покосился на комиссара.

— Паспорт фальшивый, по морде вижу, не белорус вы, а немец.

— Так точно, угадали, — холодные глаза, не мигая, смотрели на Зорина.

— Война вами проиграна, — нагло бросил шпион. — Наши войска прошли Гродно, Лиду, днями будут в Минске, а там Смоленск, Москва. Европа будет единой германской империей — от океана до Урала.

— А дальше?

— Сибирь нас не интересует.

— Как попали к нам?

— Ночью под 21 июня нас, целую группу, сбросили в Августовскую рощу. Каждый получил задание следить за движением русской летной части и подавать сигналы. Я должен был сопровождать вас до Смоленска, а там встретиться с другим…

— Когда думали быть в Смоленске?

— В первых числах июля. Как видите, напрасно сопротивляетесь. Давайте договоримся. Вы освобождаете меня, я вам и вашим подчиненным гарантирую жизнь.

Зорин подался вперед, сжал кулаки, Но сдержался.

Моторист, стоящий поближе к немцу, вдруг приподнял винтовку и размахнулся.

— Ах ты, подлюка… — солдат задыхался от возмущения.

— Репин! — строго прикрикнул Чугунов.

— Да, как же, товарищ комиссар.

— Успокойся. Он не свое говорит.

На столе громко зазвонил телефон. Чугунов взял трубку.

— Слушаю. Да, машину и одного техника. Сейчас отправляем. — Комиссар положил трубку. — Начальник штаба звонил.

— Куда отправлять, зачем? — спросил Зорин.

— В штаб фронта. Там есть специальные люди, они допросят.

Немец, настороженно вытянув шею, прислушивался. Александр Николаевич встал. Он хорошо знал, что в штабе после допроса сигнальщика отправят в тыл, в лагерь военнопленных. В живых останется.

— Мое мнение — расстрелять! — и вопросительно взглянул на Дмитрия Васильевича.

— Расстрелять! — подтвердил комиссар.

Колосков проснулся на рассвете, вышел из сарая. Светлый диск луны висел над лесом. Яков направился к своей машине. В высоте заурчали немецкие самолеты. Яков ускорил шаги. «Если начнется бомбежка, не взлетишь».

С командного пункта к нему бежал помощник начальника штаба по разведке.

— Четыре немецких бомбардировщика уже близко! — взволнованно сообщил он. — Командир приказал немедленно лететь на разведку.

— Не волнуйтесь. Данные разведки доставим вовремя, — спокойно ответил летчик.

У самолета ждали техник Исаев и старший лейтенант Пряхин. Он сегодня летел с Колосковым за штурмана.

— Запускай мотор, полетим, — распорядился Колосков.

Из-за леса, на высоте шестисот метров, выскочили четыре немецких бомбардировщика.

— Поздно, не взлетите, расстреляют, — сказал Исаев. Колосков из кабины махнул технику, чтобы отошел от самолета, и быстро нажал на стартер. Пряхин закрыл кабину, приготовил пулеметы. Самолет пошел на взлет. Летчик дал полный газ мотору, быстро оторвал машину от земли…

Вот он, враг, — рядом. Штурман открыл огонь. Фашистские летчики растерялись. По-воровски налететь, отбомбиться и удрать было их излюбленной тактикой. Но сейчас удирать было поздно. Колосков, открыв огонь из крыльевых пулеметов, врезался в строй неприятеля. Завязался неравный бой. Яков не отрывал глаз от прицела. Поймал двухкилевой хвост со свастикой, плеснул огнем. Ведущий немецкий самолет загорелся, накренился на правое крыло. Фашистский летчик пытался вывести машину в горизонтальный полет, однако самолет вошел в штопор и мертвым грузом полетел вниз. Лишь длинная огневая черта отметила путь его падения. А Колосков уже повернул нос своей машины на следующий вражеский самолет.

В беспорядке сбросив бомбы на лес, немецкие самолеты уходили в высоту.

— Удирают, сволочи! — торжествующе крикнул Пряхин.

— Был бы крупнокалиберный пулемет, не удрали бы, а что этот «шкас», — словно муха кусает, — заметил летчик.

А на земле торжествовали те, кто наблюдал за воздушным боем.

«Вот и первая победа, — думал Зорин, отходя от радиостанции. — Первая! И какая — один против четверых. Хорошо, что воздушный бой над аэродромом проходил. Люди воочию убедились, чего стоят хваленые непобедимые немецкие асы. Нет, это не смелость, это — нахальство. Смел, когда уверен в беззащитности противника. В открытом бою, против мужества, где им устоять…»

Возле посадочного знака к Зорину подошел комиссар.

— Черт возьми, как жаль, Александр Николаевич, что в нашем распоряжении нет орденов. Так и хочется сейчас наградить Колоскова.

— Представим к награде, обязательно получит, — ответил командир полка.

— Безусловно, но, как говорят, хороша ложка к обеду.

— Самолет сел. Пошли, Дмитрий Васильевич, поздравим.

Командир и комиссар поспешили к месту заруливания самолета.

— Сегодня вечером думаю собрать коммунистов, поговорим о первом воздушном бое, — сказал Чугунов.

— Верно, комиссар. Только надо собрать всех. Расскажи о смелости, о долге каждого. Это наше главное оружие, и оно ни при каких условиях не должно отказывать.

— А ты знаешь, Александр Николаевич, вот здесь в 1812 году русская армия под командованием адмирала Чичагова и отряд Платова нанесли сильнейшее поражение французскому арьергарду под командованием маршала Виктора. А сегодня русский летчик Колосков выиграл сражение у немцев. Правда, неплохо? — и комиссар от удовольствия потер ладони.

Первым к экипажу подошел Зорин. Он шагнул к Якову и крепко обнял его.

— От души благодарю.

— Служу Советскому Союзу! — ответил Колосков и счастливо улыбнулся. — Не знаем, как и благодарить вас, товарищ командир, если бы вы не помогли с земли, немец угостил бы нас. У него пушки…

— Вы увлеклись погоней. А волка бьют не гонкой, а уловкой. Помните об этом. Будьте спокойней, осмотрительней. А воспользоваться моим советом вам придется очень скоро. Сейчас опять полетите.

Командир полка тут же собрал летный состав. Развернул карту, на которой стрелками указывалось движение немецких танковых колонн на Минск.

— Судя по всему, — заговорил он, — немцы хотят прорваться на автомагистраль Минск-Москва. Самый близкий путь — дорога, идущая через нашу площадку и дальше, севернее Молодечно. Перед полком поставлена задача поддержать наземные части, расстроить и расчленить колонну врага, всеми силами держаться до прихода наших танков. Связи с другими частями пока нет, линию фронта не могу вам указать, — закончил он.

И снова-боевой вылет. На этот раз Колосков летел правым ведомым в звене комиссара Чугунова. Перед взлетом комиссар сказал Якову:

— Будем бомбить с малой высоты. Перед целью дам команду покачиванием самолета, и тогда открывайте огонь. Старшему лейтенанту Банникову особенно следить за воздухом. Может, придется вести и воздушный бой, а если подобьют — планируйте в лес — там наши. Если что… — он помолчал. — Живым не сдаваться!

Чугунов был не только опытным политработником, но и хорошим военным летчиком. Он уже не раз участвовал в схватках с врагами Родины, орден Красного Знамени за смелые полеты в финскую войну говорил о его боевых заслугах. Летчики очень ценили это.

У Дмитрия Васильевича обычная биография. Окончив в 1933 году Качинскую летную школу, он остался в приграничном округе. Дослужился до помощника командира эскадрильи, летал отлично, активно участвовал в партийной работе, был членом бригадной партийной комиссии, депутатом городского Совета. В 1940 году его послали на курсы комиссаров-летчиков, которые он успешно окончил и вернулся в свой полк на должность комиссара.