"Представление для богов" - читать интересную книгу автора (Голотвина Ольга)

21

После трапезы Хранитель посетил казармы (хотя шайвигар и сделал попытку увлечь его на скотный двор).

Харнат нервничал, суетился, как девушка перед смотринами, и во всем, на что падал взгляд, находил жуткие, непростительные недостатки, за которые его, конечно же, разжалуют в сотники.

В каждом из просторных каменных бараков его поджидали новые ужасные сюрпризы. На полу не настелена свежая солома, старая валяется! Солдаты недостаточно быстро вскакивают, приветствуя Сокола! На деревянных, в два яруса, нарах разбросано всякое тряпье и даже... — о боги! — даже щит с оторванным ремнем! Какой-то недотепа повредил его на учениях и взял в казарму, чтобы втихаря починить... Узнать, узнать имя недотепы и устроить ему веселую, разнообразную жизнь!..

Похолодев от ужаса, дарнигар встал так, чтобы загородить злополучный щит, и наступил при этом на лапу вылезшей из-под нар собачонке Мародерке, любимице гарнизона. Проклятая шавка завизжала... еще не легче! Харнат лихорадочно вспоминал, разрешается ли держать в казармах животных, а если не разрешается, то какое наказание грозит за это Правой Руке... А запах-то, запах! Как Сокол эту вонь выдерживает?.. Но как же тут в конце концов проветривать, если окошки маленькие и под самой крышей?..

Хранитель, как ни странно, держался благодушно, обиженную Мародерку соизволил почесать за ухом, не заводил разговора о том, что крепости нужен другой дарнигар, и даже от запаха не морщился...

Харнат не подозревал, что Орешку казармы показались даже уютными. Он помнил бараки для грузчиков в аршмирском порту — тоже каменные, с маленькими окошками... но на этом сходство и заканчивалось. Орешек не мог забыть прохудившуюся крышу; заросшие грязью и копотью стены, по которым ползали гигантские мокрицы; трухлявые, разваливающиеся нары; устойчивый, густой смрад немытых тел и блевотины.

А здесь... Каждая казарма словно хотела доказать своим видом, что она не ночлежка, а дом — пусть без женских голосов и детского смеха. Чистота, порядок, соломка везде постелена, дышать вполне можно. Видно, правду говорил Харнат, что каждый солдат хотя бы два раза в месяц моется в бане.

Шайвигар упорно крутился возле начальства, стараясь не упустить ни одного промаха Правой Руки. Он был напряжен, как кошка, которая ловит в ручье рыбу. Вот — увидел, вскинулся, наябедничал:

— Белый день, а солдаты факел жгут!

— Да ладно, — мирно отозвался Орешек. — Ребята в «радугу» играют, а света маловато. Не разорится крепость с этого факела. Лишь бы пожара не устроили.

— Слыхали? — рявкнул Харнат на застывших наемников. — Чтоб мне пожара не было!

И поспешил вслед за Соколом, сам не веря, что так легко отделался.

— Да, — вздохнул один из солдат. — А мы-то собирались все тут спалить...

— Кончай! — одернул его приятель. — Не поставили тебя с шестом — и скажи спасибо... Хороший у нас Хранитель, не цепляется, как репейник.

— А как он мечом орудует, вы утром видели? — восторженно подхватил третий наемник...

А Хранитель, о котором сейчас по-доброму говорили в казарме, подходил уже к последнему, девятому бараку.

— Это женский, — пояснил дарнигар. — Там наемницы живут, их семнадцать.

Хранитель остановился:

— Погоди, почтенный Харнат, что-то не сходится... На сколько человек рассчитан каждый барак?

— На три десятка.

— Тесноты я там не заметил...

— Какая теснота! Там человек по двадцать пять живет.

— В этом — семнадцать. А бараков — девять. Никак три сотни солдат не наберется, если подсчитать.

Харнат напряженно думал. В устном счете почтенный дарнигар явно не мог блеснуть мастерством.

— А! — сообразил он наконец. — Так ведь не все живут в бараках! Многие семьями обзавелись, дома поставили... Это вроде не запрещено? — добавил он встревоженно.

— Не запрещено, — авторитетно подтвердил Орешек, который не имел ни малейшего представления о правилах проживания солдат в крепости. — Сколько всего воинов в гарнизоне?

— Двести девяносто шесть, — молниеносно ответил дарнигар. — Почти все под присягой. Сорок шесть на договоре, но и те о присяге подумывают.

Орешек одобрительно кивнул. Он понял, о чем идет речь, — ведь сам когда-то мечтал стать наемником.

Поступая на службу, воин подписывает договор на определенный срок. По истечении этого срока боец волен податься на все четыре стороны. Может даже наняться к своим недавним врагам и сражаться против бывших товарищей по оружию — никто не сочтет это изменой.

Но в армиях Силурана и Грайана все чаще применялась другая форма найма — присяга. Солдат, принявший присягу, оставался под знаменами своего господина до самой смерти или до того дня, когда хозяин сам отпустит его со службы. Платили таким наемникам меньше, но если боец становился калекой или старился, господин заботился о нем. В столице, как помнилось Орешку, выстроены были два больших барака, где старые и увечные ветераны получали кров и еду. (Разумеется, это относилось лишь к наемникам, а не к ополченцам, которых сгоняли в армию во время больших войн.)

В женском бараке все было так же, как и в мужских, но Орешку показалось, что здесь чище и прибраннее, — может быть, потому, что мужчина бессознательно ожидает от женщины тепла, уюта и чистоты, даже если эта женщина таскает на поясе тяжелый меч и с утра до вечера упражняется на плацу в стрельбе из арбалета...

Барак был пуст: наемницы были в бане. Лишь одна крепкая, плечистая, как мужик, деваха со схваченными в узел черными волосами сидела на нарах и ставила заплату на холщовую рубаху. Заметив вошедших, она отшвырнула шитье, вскочила, вытянулась, замерла. Даже при тусклом свете, падавшем из оконца, видно было, что под левым глазом девахи лиловеет громадный свежий синяк.

— Ферчиза Лесная Яблоня, — сердито буркнул дарнигар. — Из Семейства Тагипаш... Не рискуешь на улицу нос высунуть, а? С такой-то распрекрасной физиономией...

Девица молчала, упрямо глядя перед собой.

— Уж конечно, это ты с лестницы брякнулась? — насмешливо продолжал Харнат.

— С лестницы, мой господин! — твердо и дерзко ответила девушка.

— Ну-ну... Впредь поосторожнее на ступеньках, они у нас крутые... — внушительно произнес Харнат. Выйдя из барака, Орешек фыркнул:

— Любопытно, кто эту малютку так разрисовал?

— Они думают, я не знаю! — усмехнулся дарнигар. — Они думают, старый пень Харнат не видит, что творится от него за три шага! А Харнат, между прочим, на драконий скок все замечает...

Он осекся, вспомнив, что говорит с Хранителем.

— Ну-ну? — поторопил Сокол. — И что же видит старый пень Харнат? На драконий скок, а?

Дарнигар молчал, все сильнее багровея. Но делать было нечего: Хранитель ждал продолжения. Он вроде не сердился, хотя одна Хозяйка Зла знает, каким в следующий миг будет настроение высокородного господина...

— Эта корова бестолковая, Ферчиза, — неохотно начал дарнигар, — несла вчера караул в Купеческой башне. В паре с наемником из третьей сотни. Ну, они и того... — Харнат замялся, подбирая слова, чтобы не оскорбить благородный слух Сына Клана. — Отвлеклись от караульной службы. Безобразие, конечно, у нас такое редко бывает! — добавил он поспешно. — А тут пришла их сменять Аранша... может быть, господин помнит... сегодня утром...

Тут дарнигар окончательно смешался и замолчал.

— Поединок Мастерства под самым окном Хранителя, — услужливо подсказал шайвигар.

Орешек с удовольствием припомнил веснушчатую стриженую девушку, которая красиво уходила от атаки своего тяжеловесного противника.

— Отлично сражается! Молодец! — похвалил он искренне.

— Наемницы, — веско сказал дарнигар, — они, конечно, не барышни на выданье. Живут с кем хотят и когда хотят. Но они не потаскухи. У них есть гордость, есть свои понятия о чести, свои неписаные правила. И первое из них: служба — превыше всего. Они казарму с публичным домом не путают. А если какая подзабудет, чем наемница от шлюхи отличается, так ей товарки сами разъяснят, без начальства.

Орешек усмехнулся, вспомнив радужный синяк.

— Похоже, у Аранши рука тяжелая?

— И рука тяжелая, и характер твердый, — потеплел голос Харната. — У нас ее прозвали «Аранша-атаманша». Жаль, не мужчина, а то быть бы ей десятником.

Орешку стало обидно за сероглазую фехтовальщицу.

— А разве, — поинтересовался он, — уже вышел королевский указ, что женщин нельзя назначать десятниками?

— Нет... но... — растерялся дарнигар.

— Что — «но»? — возвысил голос Орешек. — Вчера один бывалый воин сказал: «Пристало ли Сыну Семейства приказывать Сыновьям Рода?» — Орешек точно скопировал интонацию дарнигара. — А теперь будем гадать, пристало ли женщине мужчинами командовать? Драться наравне с мужчинами ей можно! Умирать бок о бок с мужчинами ей можно! А продвинуться дальше рядового наемника — ну никак нельзя! Иначе землетрясение произойдет, небо на землю рухнет, Великий Грайан опять на мелкие королевства развалится!..

Потрясенный Харнат понимал одно: он все-таки умудрился прогневать начальство.

— Да завтра же... нет, сегодня... клянусь богами... в десятники...

— Ладно, — бросил Хранитель, остывая. — Теперь — на плац. Посмотрим, как здешние вояки с оружием ладят.

Он и сам не понимал, почему разбушевался. А может, он потому и о тренировках заговорил, что захотел снова увидеть стриженую наемницу?.. Впрочем, не увидит. Они сейчас в бане, все шестнадцать...

От будоражащих мыслей о шестнадцати молодых женщинах в клубах пара и брызгах воды Орешка отвлекли хохот и отчаянная брань. Из толпы наемников, забывших о тренировках, начальстве и вообще обо всем на свете, доносились свирепые ругательства в адрес некоего Тайхо: поголовное перечисление неприятной родни упомянутого Тайхо, а также пожелания ему заживо лечь на костер и навеки сгинуть в Бездне.

Орешек заинтересовался, шайвигар насторожился, а Харнат побелел от предчувствия очередной неприятности.

На краю вымощенного булыжником плаца была расчищена неглубокая квадратная яма, дно которой покрывал слой рыжей глины. На краю ямы стояла бадейка с мутной водой — смачивать глину. Это была «лужайка для танцев» — самое мерзкое, по мнению Орешка, место тренировок. На скользкой глине и стоять-то было непросто, а уж фехтовать... Зато «лужайка» великолепно развивала чувство равновесия.

Сейчас там копошилось, пытаясь встать, нечто, отдаленно напоминающее человека. С головы до ног оно было перемазано глиной, даже лицо было заляпано рыжими пятнами. Поминая нечисть, нежить, Хозяйку Зла и все того же Тайхо, бедняга с трудом поднимался на ноги и вновь растягивался к полному восторгу присутствующих. Он был похож на Глиняного Человека из сказки — чудовище, которое ходит по домам и ворует непослушных малышей.

«Новичок, — определил Орешек. — Неуклюжий-то какой!»

— Я этого Тайхо!.. — вопил Глиняный Человек. — Я ему уши по самые плечи оттяпаю! Я ему ноги повыдергиваю вместе с копытами! Я его по бревнышку раскатаю! Я его...

— Заткнись! — холодно приказал дарнигар. — Никого ты и пальцем не тронешь.

Заслышав голос начальства, Глиняный Человек сделал отчаянное усилие и поднялся во весь рост. Он даже попытался протереть грязными руками лицо, отчего приобрел еще более причудливый вид.

— Выбирайся из ямы, — презрительно сказал Харнат, — и ступай в баню... ах да, сегодня там женщины... Ну, пусть кто-нибудь выльет на тебя пару ведер воды.

Отвернувшись от уничтоженного бедняги, Харнат свирепо рявкнул:

— Где Тайхо?!

По толпе прошел говорок, солдаты расступились — и перед дарнигаром оказался крепкий, круглолицый мальчишка лет десяти-одиннадцати. На нем были мягкие сапожки, ладная курточка, холщовые прочные штаны — все чистое, аккуратное, хорошо пригнанное. Взгляд Орешка с удивлением остановился на зелено-красной перевязи наемника, красовавшейся на груди мальчика.

— Что здесь происходит? — грозно вопросил Харнат. — Что за балаган ты устроил? Зачем этого придурка в яму спихнул?

Мальчишка ничуть не смутился.

— Это я его учу, — объяснил он и сплюнул с великолепным презрением. — Стоять и то не умеет! Де-ре-евня!

Это был тон бывалого солдата, прошедшего все мыслимые и немыслимые невзгоды и передряги.

— Вей-о! — не выдержал Орешек. — До чего же здесь наемники грозные!

Харнат тревожно оглянулся на Сокола. А паренек и тут не оробел — подтянулся и шагнул вперед.

— Тайхо Радостный Оклик! — звонко представился он. — Из Семейства Чинваш! Вторая сотня, шестой десяток!

В больших серых глазах плясали смешинки, губы прилагали героические усилия, чтобы не растянуться до ушей. Это было лицо ребенка, которого ни разу в жизни никто не бил.

Харнат решительно встал между мальчишкой и Ралиджем:

— Пусть мой господин не гневается! Отец этого мальчика, Джайхо Грозный Оклик, был десятником во второй сотне и погиб от подлой разбойничьей стрелы в спину, а мать умерла еще раньше. Да, мы не имели права оставлять малыша в гарнизоне, но... куда ж его... на дорогу вышвырнуть, чтоб милостыню просил?..

Голос его осекся.

К удивлению Орешка, шайвигар не воспользовался затруднительной ситуацией, в которую попал его противник. Наоборот, Аджунес поспешно подхватил оборвавшуюся речь дарнигара:

— Разумеется, казна не обязана заботиться о сироте погибшего десятника, но пусть мой господин не сомневается: этот мальчик сторицей вернет то немногое, что на него затрачено, — вернет преданной службой королю и Великому Грайану. Он уже сейчас владеет оружием не хуже иного взрослого, а я сам обучаю его грамоте и счету, дабы он стал достоин чести служить под рукой нашего высокородного Хранителя...

Голос, как всегда, льстивый и подобострастный, но глаза перестали бегать, смотрят неуступчиво и твердо. Видно, что за Тайхо шайвигар намерен стоять насмерть. Вей-о! Два заклятых врага объединились!..

— Ну, вояка, — обратился Хранитель к маленькому наемнику, — какое оружие предпочитаешь?

— Меч и арбалет, — без запинки ответил Тайхо.

— Ар-ба-лет? А ты его поднимешь?

Парнишка покосился в сторону мишени — деревянной фигуры с грубо намалеванным лицом.

— «Старому дружку» за сто шагов стрелу в глаз положу!

— Да ну? За сто шагов? Своих или моих?

— Да пусть хоть вон та цапля намеряет, — кивнул Тайхо в сторону высоченного, длинноногого бойца. — Все равно не промажу!

— Хотел бы я посмотреть... — начал Орешек, но заметил, что Харнат и Аджунес, разом потеряв интерес к этой сцене, тревожно глядят на спешащего к плацу солдата.

Как тут же выяснилось, это был один из часовых. Он сообщил, что с юга к крепости приближается обоз.

— А! — сказал дарнигар, мгновенно успокаиваясь. — Это из Ваасмира. Они часть податей в столицу отправляют, а часть — нам. Товарами разными, на нужды гарнизона. Кожа для обуви, железо в слитках...

Орешек весело заявил, что хочет встретить обоз, и, не дожидаясь помощников, поспешил к Южным воротам. Он чувствовал себя, как ребенок среди груды новых игрушек: глаза разбегаются, не знаешь, какой заняться, а ту, что уже в руке, бросаешь без сожаления ради следующей...

Дарнигар был оскорблен. Ради каких-то купчишек прервать воинский смотр! Обидеть невниманием солдат — истинных хозяев крепости, ее душу и сердце! Чем был бы Найлигрим без своего доблестного гарнизона?!

Шайвигар без труда прочел по лицу Харната обуревавшие того чувства, но, как ни странно, не испытал злорадства. Совместная «битва за Тайхо» на миг примирила соперников. Аджунес даже захотел сказать своему врагу что-нибудь теплое, сочувственное.

— Да, — вздохнул он, — и скотный двор Хранитель тоже не осмотрел!..

Он так и не понял, почему в ответ на эти дружеские слова дарнигар оскорбленно засверкал глазами...

Но то, что произошло потом, шайвигар запомнил на всю жизнь. До дрожи запомнил, до холодного пота меж лопаток.

Мальчишка, заигравшийся новыми игрушками, начал их ломать!

Встреча обоза и проверка доставленного были делом Левой Руки. Конечно, Хранитель при желании мог присутствовать при этой проверке.

Но чтобы так!.. Чтобы тюки распаковывались прямо перед шаутеем, на глазах сбежавшихся зевак! Чтобы ваасмирские купцы, гордость и украшение своих почтенных Родов, стояли, трясясь от ужаса, возле телег и давали разошедшемуся Хранителю путаные, сбивчивые пояснения! Чтобы толпящиеся вокруг солдаты и ремесленники громко отпускали наглые замечания насчет честности шайвигара и его тесной дружбы с купечеством Широкого Города!..

В память Аджунеса намертво врезалось страшное зрелище: Ралидж Разящий Взор размахивает обрывком гнилого, плохо прокрашенного сукна и кричит о воровстве. Дарнигар, мерзавец, гавкает насчет прежних случаев... ну конечно, без него тут не обойдутся!..

Вершиной этого кошмара стал нелепейший поступок Архашара Золотого Быка, отвечавшего за обоз. Хотя он и принадлежал к старинному купеческому Роду Аршеджи (к тому же Роду, что и шайвигар), но пред лицом разгневанного Хранителя растерялся, как мальчишка, и попытался, отведя Ралиджа в сторону, всучить ему кошелек. Сыну Клана! Соколу! Потомку Великого Мага!

Ралидж поступил так же, как любой высокородный господин, что оказался бы на его месте: взвесил тяжелый кошелек на ладони, зажал поудобнее в кулаке и так врезал торговцу, что в кровь разбил его длинную угодливую физиономию. А потом обернулся к толпе и крикнул, перекрывая восторженные вопли:

— Эй, вояки! Ваасмирское купечество дарит вам эти деньги! Разменять на мелочь и поделить между десятками! И сейчас же пропить!..

Последние слова Хранителя услышали лишь те, кто стоял рядом с ним, потому что голос Сокола утонул во взметнувшемся реве солдатских глоток. Впрочем, наемники и без команды знали, что делать с внезапно привалившими денежками.

Кошелек исчез в ладони стоящего рядом сотника, тот преданно закивал: мол, все будет сделано! А Ралидж вновь обернулся к Архашару:

— Отсюда до Ваасмира — три дня пути конному. Даю тебе, почтеннейший, десять дней — вернуться в город, собрать недостающие товары, а заодно заменить то, что ты солдатам привез, а я и нищим раздать постыдился бы. Если через десять дней не вернешься, прикажу удавить за крепостными воротами твоих товарищей, они пока здесь останутся... Эй, Правая Рука, есть ли в Найлигриме палач?

Дарнигар, похохатывая, ответил, что палач помер прошлой зимой, но ради такого случая любой солдат охотно возьмется за удавку.

Дружный вопль согласия заставил шайвигара поежиться.

— Вот и ладно! — отрезал Сокол, отвернулся от трясущегося купца... и замер. Веселый задор слетел с него, как плащ в жаркий день.

Среди зевак стояла Арлина. Ее руки были стиснуты перед грудью, а чудесные зеленые глаза светились таким восхищением, что у Орешка пересохло в горле. Еще ни одна женщина не смотрела на него так...

Лишь позже, оставшись один, бедняга понял, что он натворил.

Десять дней! Да он дня лишнего не собирался здесь задерживаться!

Но разве можно сбежать сейчас, когда вся крепость воет от восторга, когда наемники дружно рванулись в храм — заказать молитвы за здоровье Хранителя, а также в кабак — выпить за то же самое!

Удрать тайком, как вор, как трус!

Испортить такую роль! Сорвать такой спектакль!

Да, в конце-то концов, почему бы и не задержаться немного? Если его не раскусили в первые два дня, что может случиться на третий... и четвертый... и пятый...

Нет-нет, все надо как следует обдумать! Раз он остается в крепости — придется каждое мгновение быть Хранителем. Отдавать приказы, проверять работу помощников и... и... и что там еще должен делать Хранитель?..

Отдавать приказы... Орешек вспомнил единственный случай, когда ему довелось кем-то командовать.

Вот стоит он на ярко освещенной сцене, в вышитой золотом рубахе и бархатном плаще (одежда заштопана в восьми местах, но зрители со своих скамей этого не видят). Красиво подняв деревянный меч, он звучно провозглашает: «Вперед, мое доблестное войско!» И доблестное войско (в количестве пяти пропойных морд) дружно устремляется вперед...

А здесь настоящий гарнизон! Три сотни наемников!

Но он не готов к этой роли! Он не справится!

А что сказал бы Аунк?

В ушах самозванца зазвучал, как наяву, хрипловатый голос: «Если на свинью надеть хомут, она не станет лошадью. Убирайся-ка восвояси, ты, Хранитель с большой дороги!..»

Но ведь до сих пор он как-то справлялся... А помощники у него хорошие, это и слепой бы понял. Даже шайвигар — хоть ворюга, а домовитый, крепость обустраивает, как свое подворье... С такими помощниками даже осиновый чурбан сможет сойти за Хранителя...

И если уж на то пошло, отдавать приказы ему, Орешку, очень даже понравилось!

Что ж, правильно говорит пословица: «Разбитое яйцо не склеишь, так надо его хотя бы выпить!..»

Угрюмое выражение исчезло с лица парня. Он плюхнулся на кровать и засвистел «Зимнюю песню бродячего актера»:

Песня была жалобная, но Орешек высвистывал ее с веселым вызовом.

Если бы в этот момент его увидел Илларни, он тяжело вздохнул бы. Мудрый старик знал, что легкомыслие и беспечность могут выглядеть мило и обаятельно, но сжирают человеческую душу так же беспощадно, как лень и ложь...

Всю жизнь за Орешка принимали решения другие: Илларни, Раушарни, Вьямра, Аунк. Единственным самостоятельным поступком была отчаянная попытка разыскать хозяина, хотя проще и спокойнее было бы остаться в мирной и доброй семье пекаря (кстати, Орешек и сам не раз говорил себе это, укладываясь спать на промерзлую землю у разбойничьего костра).

А теперь парень безуспешно пытался внушить самому себе серьезность положения, в которое он вляпался обеими ногами. Высокая ответственность... триста солдат, ожидающих приказов... больше сотни жителей «городка», о которых надо заботиться...

«И зеленоглазая красавица, которая смотрит на тебя с восторгом и любовью!» — вильнули в сторону дерзкие мысли.

И больше в этот вечер Орешек не мучил себя тяжкими раздумьями.