"Конан и призраки прошлого" - читать интересную книгу автора (Мак-Грегор Дункан)

Глава 13

— Аквилонцы!

При первых звуках сильного, чуть хрипловатого голоса Конана, что разнесся по площади, эхом отозвавшись со всех ее концов, народ притих. Головы повернулись к помосту, на коем возвышалась огромная фигура короля; в черной гриве повелителя Аквилонии сверкал тонкий золотой обруч, могучие плечи обтягивал темно-синий бархатный камзол, а ноги — того же цвета бархатные штаны, заправленные в высокие сапоги; на кожаном широком поясе в ножнах, усыпанных дорогими каменьями, висел булатный клинок — недавний подарок графа Троцеро Пуантенского.

Рядом с Конаном стояли Пелиас и капитан Черных Драконов. Маг, посеревший от волнения, рыскал глазами по площади, словно надеясь, что в последний момент ему все же удастся увидеть злоумышленника и остановить его. Паллантид, успокоенный своей хитростью, напротив, был уверен, что убийца сидит в своей повозке, а потому с королем ничего не случится. Но на Пелиаса он то и дело бросал презрительные взгляды, хотя тот и не думал смотреть в его сторону. Занятые своими мыслями, оба не слушали, что говорит владыка. А говорил он совсем не то, что ожидали они и народ на площади.

— … Я знаю, что войнам и мятежам еще не конец. Не раз на Аквилонию волей богов обрушится беда, ибо в мире должно быть Равновесие, и добро должно сменяться злом. Но, клянусь Кромом, и зло не бывает вечным! Пока есть отважные сердца, ясные головы и сильные руки, Сет и Нергал не станут властителями мира! И я хочу, чтобы вы запомнили, аквилонцы: Митрадес — праздник начала, но не завершения…

… — Что он несет? — удивленно помотал головой вендиец и, с ненавистью посмотрев на стрелка, шепотом обратился к Янго. — Нам что, еще и одеть его надо?

— Оденем, — ответил акробат и незаметно подмигнул Этею. — Барахла полно, сейчас найду что-нибудь подходящее…

Он нырнул куда-то вниз, за повозку, и вскоре появился с огромным тюком в длинных мускулистых руках.

— Иди сюда, приятель, — вытряхнув из тюка целую кучу всевозможного тряпья, он начал примеривать к Этею куртки и штаны, покрытые пылью и изъеденные тканеядными насекомыми. Наконец Янго выбрал подходящую по цвету и размеру одежду, швырнул ее стрелку и отправил его за повозку, переодеваться.

Гневно шипя, фокусник проводил его взглядом, продолжая вслушиваться в слова короля. Он и сам не понимал, чем он недоволен теперь. Денег за Митрадес он насобирал больше, чем за всю прошедшую луну, так что через пару дней можно будет осуществить давнишнюю мечту — отправиться в Вендию со всем балаганом и там, если повезет, остаться. Впрочем, в Вендии таких фокусников как он столько, сколько в поле колосьев…

Король заканчивал свою речь. Пора было выставлять на повозку лучников, а самому незаметно смешаться с толпой, что разинула пасть, внимая каждому слову повелителя, и потихоньку скрыться. Какая удача, что появился этот парень… Он встанет в ряд стрелков вместо него.

— Янго! Янго, собачий сын! — зашептал фокусник, потрясая кулачками.

Акробат подбежал, преданно уставился в глаза хозяину.

— Гони парней на повозку. Сейчас будет гонг, сразу после него надо стрелять.

— Я знаю. Ты уходишь?

— Да. Найдете меня в харчевне «Золотое бревно».

— Когда?

— Не раньше сумерек. Подергайтесь еще, может, что и перепадет…

Последние слова он произнес, исчезая в толпе. Янго посмотрел ему вслед, сплюнул, подавляя желание догнать вендийца и врезать ему под зад ногой, и быстро пошел за повозку. Там тихо ржали лучники, пугая друг друга стрелами и пинаясь. Акробат внимательно оглядел каждого, особенно новичка, который веселился больше всех, и сделал знак подниматься на повозку. Затем он подхватил свой лук, проверил, хорошо ли привязаны к стреле разноцветные ленты, и вслед за остальными запрыгнул наверх.

— Трудитесь во имя жизни, воюйте во имя жизни, и тогда Митра не оставит нас!

Этими словами король закончил свою речь. Затем он замер на миг и, не двигаясь с места, хотя должен был сделать шаг назад, махнул рукой. Паллантид, вдруг побледневший словно осеннее небо, схватил молоточек и резко ударил в гонг. Пелиас отвернулся.

На повозках пяти балаганов лучники вскинули вверх свое оружие и стрелы, трепеща в воздухе длинными, широкими, разноцветными лентами, полетели к небесам, дабы напомнить светлому Митре об Аквилонии, что зовется жемчужиной Запада и желает мира и благоденствия…

Толпа взревела. Тысячи глаз следили за полетом стрел, что, минуя лики Митры, плавающие над площадью, сгинули в голубой выси. И только акробат Янго из туранского балагана не смотрел вверх. Встав на одно колено, он наклонился над парнем, которого прислали гвардейцы, и удивленно вглядывался в его лицо.

Как только ударил гонг, этот рыжий, подобно остальным, вскинул свой лук, но в тот же миг коротко всхлипнул и, так и не пустив стрелу, рухнул на деревянный пол повозки. Глаза его закатились, обнажив покрытые мутной пленкой белки; на углах рта пузырилась пена, а руки и ноги мелко и как-то прерывисто дрожали.

Янго поднял голову и растерянно оглянулся. Со всех сторон к ним бежали гвардейцы, и на их лицах он увидел отражение собственных чувств. Следом неуклюже поспешал какой-то толстяк в шутовском тряпье; плача и что-то крича, он расталкивал народ, а за его широкой спиной сюда же устремлялись смуглая женщина и несколько парней.

Гвардейцы оттолкнули Янго и окружили тело рыжего. Тот уже не двигался. Блекло-голубые глаза его в красных ресницах мертво смотрели в небо, а из-под приоткрытых бледных, уже посиневших губ, виднелись мелкие ровные зубы.

— Мадо… — прошептал толстяк, опускаясь на колени рядом с телом рыжего. — Зачем…

Он приподнял его, на мгновение прижал к себе. Затем, взревев, швырнул его под ноги гвардейцам, прикрыл лицо пухлой рукой и тяжело поднялся.

— Улино, это сделал он? — тихо спросил его соломенноволосый красавец.

В полном молчании шуты смотрели на маленькое, тощее, покрытое побледневшими кровоподтеками от недавней драки тело Мадо. Губы его, искривленные то ли смертью, то ли жуткой улыбкой, застыли так навсегда. Скрюченные пальцы правой руки крепко держали стрелу, которую осторожно, стараясь не коснуться наконечника, вынимал сейчас молодой розовощекий гвардеец.

— За мной, псы… — не ответив красавчику, хрипло пробормотал толстяк, грузно переваливаясь через край повозки.

Лицедеи, опустив глаза, словно боясь увидеть последний раз мертвое тело собрата, друг за другом соскочили на землю. Посмотрев им вслед, рослый гвардеец пожал плечами, ногой скинул шута вниз, потом спрыгнул сам и, ухватившись за рыжие волосы, поволок труп через толпу, в ужасе расступавшуюся перед ним.

Янго, который так ничего и не понял, глубоко вздохнул: пора продолжать представление, хотя теперь уже вряд ли удастся что-нибудь заработать…

— Ты видел его, владыка? — возбужденно спросил Конана Пелиас.

— Видел…

— И узнал?

— Нет. Я мог бы поклясться бородой Крома, что никогда не встречался с этим парнем. Но если он хотел отправить меня на Серые Равнины… Не знаю, Пелиас… Я его не помню…

В любимых покоях короля был полумрак. Лишь в одном светильнике тускло поблескивал огонек, почти не освещая комнату. Тишина, особенно приятная после монотонного, ни на миг не прекращающегося гула Митрадеса, успокаивала, убаюкивала. Паллантид, усаживаясь рядом с королем и демонстративно вполоборота к магу, взял со стола кубок, наполненный красным офирским, и негромко произнес:

— Я думаю, государь, он и не был знаком с тобой. Просто ему нравилось убивать…

— Но причем тут я?

— Ты король!

— Мало ли королей… Пелиас был прав, скорее всего, когда-то я перешел ему дорогу и он ждал подходящего случая, чтобы отомстить.

— Ублюдок, — проворчал капитан. — Нашел подходящий случай — Митрадес!

Все замолчали, наслаждаясь вкусом и ароматом старого вина. Но, может быть, причиной молчания троих мужчин за одним столом было не вино… Конан, все возвращаясь мыслями в прошлое, вспоминал голоса и лица, и чаще почему-то Королеву Черного Побережья — темноглазую Белит, да сурового мунгана Гарета, когда-то снявшего его с креста… Ему виделись и другие, но туманно, призрачно… Эти же — так ясно, будто сидели здесь же, с ним, как сидят сейчас Паллантид и Пелиас.

Капитан Черных Драконов, сердце которого все еще громыхало в груди — узнав, что убийца сбежал и лишь каким-то чудом король остался жив, он едва не умер сам, — Паллантид не уставал проклинать собственную глупость, чуть не погубившую Конана. Он должен был сам, сам пойти к этому балагану! Уж он бы глаз не спустил с недоносков! И пусть бы рыжий хоть сгорел дотла на его глазах — он бы остался стеречь его кости…

Пелиас задумчиво смотрел на свои холеные руки, словно в них надеясь найти разгадку. Кто был сей шут… кажется, Мадо? Откуда он? Что скрыло его от магического искусства? Вряд ли на эти вопросы когда-нибудь найдется ответ… Но то, что где-то там, далеко, в неведомых мирах, существует сила, несравнимая ни с какой магией — это он знал теперь совершенно точно. Впрочем, он и раньше был в той силе уверен, только не имел случая убедиться… Как странно, что он, маг, открывает для себя эту простую истину только сейчас и таким сложным путем, а для варвара, в жизни своей не прочитавшего и трех слов, она была непреложна. Недаром доверился суду Митры, порывшись в своем прошлом и, видимо, что-то там обнаружив… Но Пелиас был рад, искренне рад тому, что Конан остался жив. Почему-то ему нравился этот могучий синеглазый великан, беспрестанно поминающий Крома и даже на королевском престоле не оставивший своих прежних, не слишком-то милых привычек. Драться, браниться, пить… О, Митра, и за что ты любишь Конана-варвара?

Солнце за окном уже клонилось к горизонту, озаряя комнату сквозь светлокрасную занавесь багровым светом. Прищурившись, маг долго вглядывался в уплывающий шар, пока в глазах его не зарябили красные искорки. Тогда он обратил взгляд к Конану, улыбнулся ему и сказал:

— … Митра любит тебя, друг мой. Клянусь Кромом.