"Книга 1" - читать интересную книгу автора (Высоцкий Владимир)

ЧЕРНОЕ ЗОЛОТО

Не космос, метры грунта надо мной, И в шахте не до праздничных процессий, Но мы владеем тоже внеземной И самою земною из профессий. Любой из нас, ну чем не чародей, Из преисподней наверх уголь мечем. Мы топливо отнимем у чертей, Свои котлы топить им будет нечем. Сорвано, уложено, сколото Черное надежное золото. Да, сами мы, как дьяволы в пыли, Зато наш поезд не уйдет порожний. Терзаем чрево матушки-земли, Но на земле теплее и надежней. Вот вагонетки, душу веселя, Проносятся, как в фильме о погонях, И шуточку: даешь стране угля! Мы чувствуем на собственных ладонях. Сорвано, уложено, сколото Черное надежное золото. Воронками изрытые поля Не позабудь и оглянись во гневе. Но нас, благословенная земля, Прости за то, что роемся во чреве. Да, мы бываем в крупном барыше, Но роем глубже, словно не насытясь. Порой копаться в собственной душе Мы забываем, роясь в антраците. Сорвано, уложено, сколото Черное надежное золото. Не боялся заблудиться в темноте И захлебнуться пылью — не один ты. Вперед и вниз — мы будем на щите, Мы сами рыли эти лабиринты. Сорвано, уложено, сколото Черное надежное золото.

ДАЛЬНИЙ РЕЙС

Мы без этих колес, словно птицы без крыл. Пуще зелья нас приворожила Пара сот лошадиных сил И, наверно, нечистая сила. Говорят, все конечные пункты земли Нам маячат большими деньгами. Километры длиною в рубли, Говорят, остаются за нами. Хлестнет по душам Нам конечный пункт. Моторы глушим И плашмя на грунт. Пусть говорят — мы за рулем За длинным гонимся рублем, Да, это тоже, но суть не в том. Нам то тракты прямые, то петли шоссе. Эх, еще бы чуток шоферов нам! Не надеюсь, что выдержат все Не сойдут на участке неровном. Но я скатом клянусь — тех, кого мы возьмем На два рейса на нашу галеру, Живо в божеский вид приведем И, понятно, в шоферскую веру. И нам, трехосным, Тяжелым на подъем И в переносном Смысле и в прямом, Обычно надо позарез, И вечно времени в обрез! Оно понятно — далекий рейс. В дальнем рейсе сиденье — то стол, то лежак, А напарник считается братом. Просыпаемся на виражах, На том свете почти, правым скатом. На колесах наш дом, стол и кров за рулем Это надо учитывать в сметах. Мы друг с другом расчеты ведем Общим сном в придорожных кюветах. Земля нам пухом, Когда на ней лежим, Полдня под брюхом, Что-то ворожим. Мы не шагаем по росе Все наши оси, тонны все В дугу сгибают мокрое шоссе. Обгоняет нас вся мелкота, И слегка нам обгоны, конечно, обидны. Но мы смотрим на них свысока, А иначе нельзя из кабины. Чехарда дней, ночей, то лучей, то теней… Но в ночные часы перехода Перед нами стоит без сигнальных огней Шоферская лихая свобода. Сиди и грейся Болтает, как в седле, Без дальних рейсов Нет жизни на земле. Кто на себе поставил крест, Кто сел за руль, как под арест, Тот не способен на дальний рейс.

ДОРОЖНАЯ ИСТОРИЯ

Я вышел ростом и лицом Спасибо матери с отцом. С людьми в ладу, не понукал, не помыкал, Спины не гнул, прямым ходил, Я в ус не дул, и жил, как жил, И голове своей руками помогал. Но был донос и был навет. (Кругом пятьсот и наших нет). Был кабинет с табличкой: „Время уважай“. Там прямо без соли едят, Там штемпель ставят наугад, Кладут в конверт и посылают за Можай. Потом зачет, потом домой С семью годами за спиной, Висят года на мне, не бросить, не продать. Но на начальника попал, Который бойко вербовал, И за Урал машины стал перегонять. Дорога, а в дороге МАЗ, Который по уши увяз. В кабине тьма, напарник третий час молчит, Хоть бы кричал, аж зло берет. Назад пятьсот, вперед пятьсот, А он зубами танец с саблями стучит. Мы оба знали про маршрут, Что этот МАЗ на стройке ждут. А наше дело — сел, поехал, ночь-полночь. Ну, надо ж так, под новый год! Назад пятьсот, вперед пятьсот, Сигналим зря, пурга и некому помочь. „Глуши мотор, — он говорит, Пусть этот МАЗ огнем горит“, Мол, видишь сам, тут больше нечего ловить, Мол, видишь сам, кругом пятьсот, А к ночи точно занесет, так заровняет, Что не надо хоронить. я отвечаю: „Не канючь“, а он за гаечный за ключ, И волком смотрит. он вообще бывает крут. А что ему — кругом пятьсот, И кто кого переживет, Тот и докажет, кто был прав, когда припрут. Он был мне больше, чем родня, Он ел с ладони у меня, А тут глядит в глаза и холод на спине. А что ему — кругом пятьсот, И кто там после разберет, Что он забыл, кто я ему и кто он мне. И он ушел куда-то вбок. Я отпустил, а сам прилег, Мне снился сон про наш веселый оборот. Что будто вновь кругом пятьсот, Ищу я выход из ворот, Но нет его, есть только вход И то не тот. Конец простой: пришел тягач, И там был трос, и там был врач, И МАЗ попал куда положено ему. А он пришел — трясется весь, А там опять далекий рейс, Я зла не помню, я опять его возьму.

* * *

Наш Федя с детства связан был с землею, Домой таскал и щебень, и гранит. Однажды он принес домой такое, Что мама с папой плакали навзрыд. Он древние строения искал с остервенением И часто диким голосом кричал, Что, дескать, есть еще тропа, Где встретишь питекантропа, И в грудь себя при этом ударял. Студентом Федя очень был настроен Поднять археологию на щит. Он в институт притаскивал такое, Что мы вокруг все плакали навзрыд. Привез однажды с практики Два ржавых экспонатика И уверял, что это — древний клад. А на раскопках в Элисте Нашел вставные челюсти Размером с самогонный аппарат. Он жизнь решил закончить холостую И стал бороться за семейный быт, Я, говорил, жену найду такую От зависти заплачете навзрыд! Он все углы облазил, В Европе был и в Азии И все же откопал свой идеал. Но идеал связать не мог В археологии двух строк И Федя его снова закопал.

КАНАТОХОДЕЦ

Он не вышел ни званьем, ни ростом, Ни за славу, ни за плату, На свой необычный манер Он по жизни шагал над помостом По канату, по канату, натянутому, как нерв. Посмотрите, вот он без страховки идет. Чуть правее наклон — упадет, пропадет!! Чуть левее наклон — все равно не спасти!! Но должно быть ему очень нужно пройти Четыре четверти пути! И лучи его с шага сбивали И кололи, словно лавры. Труба надрывалась, как две. Крики „Браво!“ его оглушали, А литавры, а литавры, как обухом по голове! Посмотрите, вот он без страховки идет. Чуть правее наклон — упадет, пропадет! Чуть левее наклон — все равно не спасти! Но теперь ему меньше осталось пройти: Всего три четверти пути! — Ах, как жутко, как смело, как мило Бой со смертью три минуты! Раскрыв в ожидании рты, лилипуты, лилипуты Казалось ему с высоты. Посмотрите, вот он без страховки идет. Чуть правее наклон — упадет, пропадет! Чуть левее наклон — все равно не спасти! Но спокойно, ему остается пройти Всего две четверти пути! Он смеялся над славою бренной, Но хотел быть только первым. Такого попробуй угробь! По проволоке над ареной Нам по нервам, нам по нервам Шел под барабанную дробь! Посмотрите, вот он без страховки идет. Чуть правее наклон — упадет, пропадет!! Чуть левее наклон — все равно не спасти! Но замрите: ему остается пройти Не больше четверти пути! Закричал дрессировщик, и звери Клали лапы на носилки, Но строг приговор и суров. Был растерян он или уверен, Но в опилки он пролил досаду и кровь! И сегодня другой без страховки идет. Тонкий шнур под ногой — упадет, пропадет! Вправо, влево наклон — и его не спасти, Но зачем-то ему очень нужно пройти Четыре четверти пути!

* * *

Кто старше нас на четверть века, тот Уже увидел близости и дали. Им повезло — и кровь, и дым, и пот Они понюхали, хлебнули, повидали. И ехали в теплушках, не в тепле, На стройки, на фронты и на рабфаки. Они ходили в люди по земле И в штыковые жесткие атаки. Но время эшелонное прошло В плацкартах едем, травим анекдоты. Мы не ходили — шашки наголо, В отчаянье не падали на доты. И все-таки традиция живет, Взяты не все вершины и преграды. Не потому ли летом каждый год Идем в студенческие наши стройотряды. Песок в глазах, в одежде и в зубах Мы против ветра держим путь на тракте, На дивногорских каменных столбах Хребты себе ломаем и характер. Мы гнемся в три погибели, ну что ж, Такой уж ветер. Только, друг, ты знаешь Зато ничем нас после не согнешь, Зато нас на равнине не сломаешь.

ТЮМЕНСКАЯ НЕФТЬ

Один чудак из партии геологов Сказал мне, вылив грязь из сапога: „Послал же бог на голову нам олухов, Откуда нефть, когда кругом тайга? А деньги вам отпущены, на тыщи Те построить ресторан на берегу. Вы ничего в Тюмени не отыщите, В болото вы вгоняете деньгу!“ И шлю депеши в центр из Тюмени я: „Дела идут, все более-менее“. Мне отвечают, что у них сложилось мнение, Что меньше „более“ у нас, а больше „менее“. А мой рюкзак пустой на треть… А с нефтью как? Да будет нефть! Давно прошли открытий эпидемии, И с лихорадкой поисков борьба, И дали заключенье в академии: „В Тюмени с нефтью полная труба“. Нет бога нефти здесь, перекочую я, Раз бога нет, не будет короля… Но только вот нутром и носом чую я, Что подо мной не мертвая земля. И шлю депеши в центр из тюмени я, „Дела идут, все более-менее“ Мы роем землю, но пока у многих мнение, Что меньше „более“ у нас, а больше „менее“. Пустой рюкзак, исчезла снедь. А с нефтью как? Да будет нефть! И нефть пошла, мы по болотам рыская, Не на пол-литра выиграли спор: Тюмень, Сибирь, земля Ханты-Мансийская Сквозила нефтью из открытых пор. Моряк, с которым столько переругано, Не помню уж с какого корабля, Все перепутал и кричал испуганно: „Земля! Глядите, братики, земля!“ И шлю депеши в центр из Тюмени я: „Дела идут, все более-менее“. Что прочь сомнения, что есть месторождения, Что больше „менее“ у нас и меньше „более“. Так я узнал, бог нефти есть, И он сказал: „бурите здесь“. И бил фонтан и рассыпался искрами, При свете их я бога увидал По пояс голый он, с двумя канистрами, Холодный душ из нефти принимал. И ожила земля, и, помню, ночью я На той земле танцующих людей. Я счастлив, что превысив полномочия, Мы взяли риск и вскрыли вены ей. И шлю депеши в центр из Тюмени я: «Дела идут, все более-менее». Мне поверили, и осталось мнение, Что больше «более» у нас и меньше «менее». Но подан знак: «Бурите здесь». А с нефтью как? Да будет нефть! Потом пошел и постучался в двери я, А вот канистры в цель попали, в цвет, Одну привез я к двери недоверия, Другую внес в высокий кабинет. Один чудак из партии геологов Сказал мне, вылив грязь из сапога: «Послал же бог на головы нам олухов, Откуда нефть, когда кругом тайга?»

* * *

Сидели, пили вразнобой мадеру, старку, зверобой, И вдруг нас всех зовут в забой — до одного! У нас стахановец, гагановец, загладовец, и надо ведь, Чтоб завалило именно его. Он в прошлом — младший офицер, Его нам ставили в пример. Он был, как юный пионер, Всегда готов! И вот он прямо с корабля Пришел стране давать угля, А вот сегодня наломал, как видно, дров. Спустились в штрек, И бывший зек, Большого риска человек, Сказал: «Беда для всех для нас одна: Вот раскопаем — он опять Начнет три нормы выполнять, Начнет стране угля давать — и нам хана! Давайте ж, братцы, не стараться, А поработаем с прохладцей, Один за всех — и все за одного!» Служил он в Таллине, ох в Таллине, Теперь лежит заваленный. Нам жаль по-человечески его.

МАРШ ФИЗИКОВ

Тропы еще в антимир не протоптаны, Но как на фронте держись ты, Бомбардируем ядра протонами, Значит, мы артиллеристы. Нам тайны нераскрытые раскрыть пора, Лежат без пользы тайны, как в копилке. Мы тайны эти с корнем вырвем из ядра, На волю пустим джина из бутылки. Тесно сплотились коварные атомы, Ну-ка попробуй, прорвись ты. Живо по коням в погоне за квантами, Значит, мы кавалеристы. Нам тайны нераскрытые раскрыть пора, Лежат без пользы тайны, как в копилке. Мы тайны эти с корнем вырвем из ядра, На волю пустим джина из бутылки. Пусть не поймаешь нейтрино за бороду И не посадишь в пробирку. Было бы здорово, чтоб Понтекорво Взял его крепче за шкирку. Нам тайны нераскрытые раскрыть пора, Лежат без пользы тайны, как в копилке. Мы тайны эти с корнем вырвем из ядра, На волю пустим джина из бутылки. Жидкие, твердые, газообразные, Просто, понятно, вольготно. А с этой плазмой дойдешь до маразма, И это довольно почетно. Нам тайны нераскрытые раскрыть пора, Лежат без пользы тайны, как в копилке. Мы тайны эти с корнем вырвем из ядра, На волю пустим джина из бутылки. Молодо, зелено, древность в историю, Дряхлость в архивах пылится. Даешь эту общую, эту теорию, Элементарных частиц нам. Нам тайны нераскрытые раскрыть пора, Лежат без пользы тайны, как в копилке, Мы тайны эти скоро вырвем из ядра, И вволю выпьем джина из бутылки.

* * *

Еще бы не бояться мне полетов, Когда начальник мой, Е.Б. Изотов, Всегда в больное колет, как игла: «Да, — говорит, — бедняга, У них и то, в Чикаго, Три дня назад авария была.» Хотя бы сплюнул, все же люди — братья, А мы вдвоем, и не под кумачом, Но знает, черт, что я для предприятия Ну хоть куда, хоть как и хоть на чем. А не страшно, я навеселе, Чтоб по трапу пройти, не моргнув, Тренируюсь уже на земле, Туго-натуго пояс стянув. Но, слава богу, я не вылетаю, В аэропорте время коротаю, Еще с одним таким же, побратим, Мы пьем седьмую за день За то, что все мы сядем И, может быть, туда, куда летим. Мой верный друг вдруг быстро стал ломаться, Уже наряд полиции зовут: Он гнул винты у Ила-18 И требовал немедля парашют. Ну, я к автомату, В нем ума палата, Стою и улыбаюсь глуповато: Такое мне поведал автомат Невероятно! В Ейске Уже по-европейски Свобода слова есть, и это — мат. Мы в ресторан. Там не дают на вынос. Но нам и так неплохо — тишь да гладь. Вдруг взвыл швейцар: «Которые на Вильнюс, Спокойно продолжайте выпивать!» Тут объявили вылет мой. но я бы Чуть-чуть поспал, меня не подымай. Вдруг слышу: «Пассажиры за ноябрь! Ваш вылет переносится на май.» Считайте меня полным идиотом, Но я б и там летал «Аэрофлотом». У них — гуд бай, и в небо, хошь-нехошь. А тут — сиди и грейся, Всегда задержка рейса, Хоть день, а все же лишний проживешь.

* * *

Сегодня не работается, братцы, И докторша не выдаст бюллетень. Пора бы и неделе закругляться, Ведь пятница — такой тяжелый день. Не ладится проклятая работа, Чего-то заедает колесо. Ах, до чего работать неохота, До выпивки осталось семь часов. Глаза закрою — вижу раков в пиве, С такими бы минут 600 поспать. И тут как раз назло мне в перерыве Артистов пригласили выступать. Устроили эстраду прямо в цехе: Поют и не жалеют голосов. А мне сейчас не до потехи До выпивки осталось шесть часов. А может быть сейчас начать кусаться, Парторга укусить за что-нибудь. Подумают, что я всбесился, братцы, И, может быть, отправят отдохнуть. А может быть, отправят в психбольницу И с психами посадят на засов. А этот вариант мне не годится До выпивки осталось пять часов. И кто придумал в пятницу работу? Ведь это, извините, сущий брак, Давно ведь не работают в субботу, И в пятницу давно пора бы так! Потом бы отменить четверг и среду, Была бы не работа, а лафа! Во вторник бы работать до обеда… До выпивки осталось три часа. И надо ж, совпадения бывают! Нарочно не придумаешь, друзья! Ведь с пятницей получка совпадает, А, значит, не обмыть ее нельзя. Друзья мои стоят у гастронома И ждут меня, глядят во все глаза. Навстречу мне жена бежит из дома До выпивки осталось полчаса.

ДЕТЕКТИВЫ

Нат Пинкертон — вот с детства мой кумир. Сравниться с ним теперь никто не может. Но он имел такой преступный мир, Что плохо спится мне, и зависть гложет. Аппарат и наметанный глаз, И работа идет эффективно, Только я столько знаю про вас, Что подчас мне бывает противно. Не скрыться вам, ведь от меня секретов нет. Мой метод прост: брать всех под подозренье, Любой преступник оставляет след и Возвращается на место преступленья. Аппарат и наметанный глаз, И работа идет эффективно, Только я столько знаю про вас, Что подчас мне бывает противно. У детективов хмурый вид и мрачный нрав, Характер наш достоин укоризны, Имеем дело с попираньем прав, И только с темной стороною жизни. Аппарат и наметанный глаз, И работа идет эффективно, Только я столько знаю про вас, Что подчас мне бывает противно. Другие люди, сдав все горести на слом, Гуляют всласть за праздничным столом, Я ж не сижу за праздничным столом, Хожу кругом и в окна наблюдаю. Аппарат и наметанный глаз, И работа идет эффективно, Только я столько знаю про вас, Что подчас мне бывает противно.

ПЕСНЯ КИНОАКТЕРА

Словно в сказке на экране, И не нужен чародей. В новом фильме, вдруг крестьянин Превращается в князей. То купец, то неимущий, То добряк, а то злодей. В жизни же, почти не пьющий И отец восьми детей. Мальчишки, мальчишки бегут по дворам, Загадочны и голосисты. Спешите скорее, приехали к вам Живые киноартисты. Что для нашего, для брата, Откровенно говоря. Иногда сыграть солдата Интересней, чем царя. В жизни все без изменений, А в кино, то бог, то вор. Много взлетов и падений Испытал киноактер. Мальчишки, мальчишки бегут по дворам Загадочны и голосисты. Спешите скорее, приехали к вам Живые киноартисты. Сколько версий, сколько спора Возникает тут и там. Знают про киноактера, Даже больше, чем он сам. И по всюду обсуждают, И со знаньем говорят. Сколько в месяц получает, И в который раз женат. Мальчишки, мальчишки, не нужно реклам, Загадочны и голосисты. Спешите скорее, приехали к вам Живые киноартисты. Хватит споров и догадок, Дело поважнее есть. Тем, кто до сенсаций падок, Вряд ли интересно здесь. Знаете, в кино эпоха, Может пролететь за миг. Люди видят нас, но плохо То, что мы не видим их. Вот мы и спешим к незнакомым друзяьм И к взрослым, и к детям. На вас посмотреть, все, что хочется вам Спросите-ответим.

ДЖЕЙМС БОНД

Себя от надоевшей славы спрятав, В одном из их Соединенных Штатов, В глуши и дебрях чуждых нам систем, Жил-был, известный больше, чем Иуда, Живое порожденье Голливуда, Артист Джеймс Бонд, шпион, агент-07 Был этот самый парень Звезда — ни дать ни взять, Настолько популярен, Что страшно рассказать. Да шуточное ль дело? Почти что полубог Известный всем Марчелло В сравненьи с ним — щенок! Он на своей, на загородной вилле Скрывался, чтоб его не подловили И умирал от скуки и тоски. А то, бывало, встретят у квартиры, Набросятся и рвут на сувениры Последние штаны и пиджаки. Вот так и жил, как в клетке, Ну, а в кино потел. Различные разведки Дурачил, как хотел. То ходит в чьей-то шкуре, То в пепельнице спит, А то на абажуре Кого-то соблазнит. И вот, артиста этого, Джеймс Бонда, Товарищи из Гос- и Фильмофонда В совместную картину к нам зовут. Чтоб граждане его не узнавали, Он к нам решил приехать в одеяле, Мол, все равно на клочья разорвут. Но, посудите сами: На проводах в USA Все хиппи с волосами Побрили волоса, С него сорвали свитер Отгрызли вмиг часы, И разобрали плиты Со взлетной полосы. И вот в Москве нисходит он по трапу, Дает доллар носильщику на лапу И прикрывает личность на ходу. Вдруг кто-то шасть на газике к агенту, И киноленту вместо документа, Что мол свои, мол, «how do you do». Огромная колонна стоит сама в себе, И встречают чемпиона по стендовой стрельбе. Попал во все, что было он выстрелом с руки. По нем бабье сходило с ума и мужики. Довольный, что его не узнавали, Он одеяло снял в «Национале». Но, несмотря на личность и акцент, Его там обозвали оборванцем, Который притворялся иностранцем И заявлял, что, дескать, он агент. Швейцар его за ворот… Решил открыться он. — 07 Я. — Вам межгород? Так надо взять талон. Во рту скопилась пена И горькая слюна, И в позе супермена Он уселся у окна. Но кинорежиссеры прибежали И недоразумение замяли, И разменяли фунты на рубли… Уборщица кричала: «Вот же пройда. Подумаешь, агентишко какой-то. У нас в девятом принц из Сомали».

ДЖОН ЛАНКАСТЕР ПЕК

Опасаясь контрразведки, избегая жизни светской, Под английским псевдонимом «мистер Джон Ланкастер Пек», Вечно в кожаных перчатках, чтоб не сделать отпечатков, Жил в гостинице «Советской» несоветский человек. Джон Ланкастер в одиночку, преимущественно ночью, Чем-то щелкал, в чем был спрятан инфракрасный обьектив. А потом в нормальном свете, представало в черном цвете То, что ценим мы и любим, чем гордится коллектив. Клуб на улице Нагорной стал общественной уборной, Наш родной Центральный рынок стал похож на грязный склад, Искаженный микроплёнкой, ГУМ стал маленькой избёнкой, И уж вспомнить неприлично, чем предстал театр МХАТ. Но работать без подручных — может, грустно, а может — скучно. Враг подумал — враг был дока, — написал фиктивный чек, И где-то в дебрях ресторана гражданина Епифана Сбил с пути и с панталыку несоветский человек. Епифан казался жадным, хитрым, умным, плотоядным, Меры в женщинах и в пиве он не знал и не хотел. В-общем так: подручный Джона был находкой для шпиона. Так случиться может с каждым, если пьян и мягкотел. Вот и первое заданье: в 3.15, возле бани, Может раньше, может позже остановится такси, Надо сесть, связать шофера, разыграть простого вора, А потом про этот случай раструбят по Би-Би-Си. И еще: оденьтесь свеже и на выставке в Манеже К вам приблизится мужчина с чемоданом. Скажет он: «Не хотите ли черешни?» Вы ответите «Конечно» Он вам даст батон с взрывчаткой, принесете мне батон. А за это, друг мой пьяный, — говорил он Епифану, Будут деньги, дом в Чикаго, много женщин и машин… Враг не ведал, дурачина: тот, кому все поручил он, Был чекист, майор разведки и прекрасный семьянин. Да, до этих штучек мастер этот самый Джон Ланкастер, Но жестоко просчитался пресловутый мистер Пек. Обезврежен он и даже он пострижен и посажен, А в гостинице «Советской» поселился мирный грек.

ПРО БАНДИТОВ

До нашей эры соблюдалось чувство меры, Потом бандитов называли — "флибустьеры", — Потом названье звучное "пират" Забыли, — Бить их И словом оскорбить их Всякий рад. Бандит же ближних возлюбил — души не чает, И если что-то им карман отягощает — Он подойдет к им как интеллигент, Улыбку Выжмет — И облегчает ближних За момент. А если ближние начнут сопротивляться, Излишне нервничать и сильно волноваться, — Тогда бандит поступит как бандит: Он стрельнет Трижды — И вмиг приводит ближних В трупный вид. А им за это — ни чинов, ни послаблений, — Доходит даже до взаимных оскорблений, — Едва бандит выходит за порог, Как сразу: "Стойте! Невинного не стройте! Под замок!" На теле общества есть много паразитов, Но почему-то все стесняются бандитов, — И с возмущеньем хочется сказать: "Поверьте, — Боже, Бандитов надо тоже Понимать!

ТОННЕЛЬ

Проложите, проложите, Вы хоть тоннель по дну реки, И без страха приходите На вино и шашлыки. И гитару приносите, Подтянув на ней колки, Но не забудьте, затупите Ваши острые клыки. А когда сообразите, Все пути приводят в Рим, Вот тогда и приходите, Вот тогда поговорим. Нож забросьте, камень выньте Из-за пазухи своей, И перебросьте, перекиньте Вы хоть жердь через ручей. За посев ли, за покос ли Надо взяться поспешать, А прохлопав, сами после Локти будете кусать. Так проложите, проложите, Хоть тоннель по дну реки, Но не забудьте, затупите Ваши острые клыки.

КОЛЕЯ

Сам виноват, и слезы пью и охаю, Попал в чужую колею глубокую. Я цели намечал свои на выбор сам, А вот теперь из колеи не выбраться. Крутые, скользкие края Имеет эта колея, Я кляну проложивших ее, Скоро лопнет терпенье мое И склоняю, как школьник плохой Колею, колее, с колеей. Но почему неймется мне — нахальный я, Условья в общем в колее нормальные Никто не стукнет, не притрет не жалуйся, Желаешь двигаться вперед — пожалуйста. Отказа нет в еде-питье В уютной этой колее, Я живо себя убедил: Не один я в нее угодил. Так держать — колесо в колесе, И доеду туда, куда все. Вот кто-то крикнул сам не свой: «а ну, пусти!» И начал спорить с колеей по глупости Он в споре сжег запас до дна тепла души И полетели клапана и вкладыши. Но покарежил он края, И стала шире колея. Вдруг его обрывается след. Чудака оттащили в кювет, Чтоб не мог он нам, задним, мешать По чужой колее проезжать. Вот и ко мне пришла беда: стартер заел. Теперь уж это не езда, а ерзанье, И надо б выйти, подтолкнуть, но прыти нет, Авось под едет кто-нибудь и вытянет. Напрасно жду подмоги я. Чужая это колея. Расплеваться бы глиной и ржой С колеей этой самой чужой. И тем, что я ее сам углубил, Я у задних надежду убил. Прошиб меня холодный пот до косточки И я прошел вперед по досточке. Гляжу — размыли край ручьи весенние, Там выезд есть из колеи, спасение. Я грязью из-под шин плюю В чужую эту колею. Эй вы, задние, делай как я, Это значит: не надо за мной. Колея эта только моя, Выбирайтесь своей колеей, Выбирайтесь своей колеей.

ПЕСНЯ СПЛАВЩИКА

На реке ль, на озере Работал на бульдозере, Весь в комбинезоне и в пыли. Вкалывал я до зари, Считал, что черви — козыри, Из грунта выколачивал рубли. И не судьба меня манила, И не золотая жила, А упорная моя кость И природная моя злость. Ты мне не подставь щеки, Не ангелы мы — сплавщики, Неизвестны заповеди нам. Будь ты хоть сам бог-аллах, Зато я знаю толк в стволах И весело хожу по штабелям. И не судьба меня манила, И не золотая жила, А упорная моя кость И природная моя злость.

ПЕСЕНКА ПОЛОТЕРА

Не берись, коль не умеешь, Не умеючи — не трожь. Не подмажешь — не поедешь, А подмажешь — упадешь. Эх, недаром говорится, Дело мастера боится, И боится дело это Ваню — мастера паркета. Посередке всей эпохи Ты на щетках попляши. С женским полом шутки плохи, А с натертым хороши. Говорят, не нужно скоро Будет званье полотера. В наше время это мненье Роковое заблужденье. Даже в этой пятилетке На полу играют детки, Проливают детки слезы От какой-нибудь занозы. Пусть елозят наши дети, Пусть играются в юлу На натертом на паркете На надраенном полу.

АСКЕТ

Всего один мотив Доносит с корабля, Один аккредитив На двадцать два рубля. А жить еще две недели, Работы на восемь лет, Но я докажу на деле, На что способен аскет. Дежурная по этажу Грозилась мне на днях, В гостиницу вхожу В час ночи и в носках. А жить еще две недели, Работы на восемь лет, Но я докажу на деле, На что способен аскет. В столовой номер два Всегда стоит кефир, И мыслей полна голова, И все про загробный мир. А жить еще две недели, Работы на восемь лет, Но я докажу на деле, На что способен скелет. Одну в кафе позвал, Увы, романа нет, Поел и побежал, Как будто в туалет. А жить еще две недели, Работы на восемь лет, Но я докажу на деле, На что способен скелет. А пляжи все полны Пленительнейших вдов, Но стыдно снять штаны, Ведь я здесь с холодов. А жить еще две недели, Работы на восемь лет, Но я докажу на деле, На что способен аскет. О, проклятый Афон, Влюбился, словно тля Беру последний фонд, Все двадцать два рубля, Пленительно стройна, Все деньги на проезд, Наверное, она Сегодня их проест. А жить еще две недели, Работы на восемь лет, Но я докажу на деле, На что способен скелет.

ПРО РЕЧКУ ВАЧУ И ПОПУТЧИЦУ ВАЛЮ

Под собою ног не чую И качается земля. Третий месяц я бичую, Так как списан подчистую С китобоя-корабля. Ну а так как я бичую В беспринципности своей, Я на лестницах ночую, Где тепло от батарей. Вот это жизнь-живи и грейся. Нет, вам пуля и петля. Пью бывает, хоть залейся, Кореша приходят с рейса И гуляют от рубля. Рубь не деньги, рубь бумажка, Экономить тяжкий грех. Ах, душа моя-тельняшка, Сорок полос, семь прорех! Но послал господь удачу, Заработал свечку он. Увидав, как горько плачу, Он сказал: «Валяй на Вачу, Торопись пока сезон.» Что такое эта Вача Разузнал я у бича. Он на Вачу ехал плача, Возвращался хохоча. Вача — это речка с мелью В глубине сибирских руд. Вача — это дом с постелью, Там стараются артелью, Много золота берут. Как вербованный ишачу, Не ханыжу, не торчу. Взял билет, лечу на вачу, Прилечу, похохочу. Нету золота богаче, Люди знают, им видней. В общем, так или иначе Заработал я на Ваче 117 Трудодней. Подсчитали, отобрали За еду, туда-сюда. Ну, в общем так, три тыщи дали Под расчет. Вот это да! Рассовал я их в карманы, Где и рубь не ночевал, И уехал в жарки страны, Где кафе да рестораны, Позабыть как бичевал. Выпью, там такая чача, За советчика бича. Я на Вачу ехал плача, Возвращаюсь хохоча. Проводник в преддверьи пьянки Извертелся на пупе, Тоже и официантки, А на первом полустанке Села женщина в купе. Может вам она, как кляча, Ну а мне так в самый раз. Я на Вачу ехал плача, Возвращаюсь веселясь. То да се, да трали-вали, Как узнала про рубли, Слово по слову у Вали, Сотни по столу шныряли, С Валей вместе и сошли. С нею вышла незадача, Но я это залечу. Я на Вачу ехал плача, Возвращаюсь — хохочу. Суток пять как просквозило, Море — вот оно стоит. У меня что было сплыло, Проводник воротит рыло И за водкой не бежит. Рубь последний в Сочи трачу, Телеграму накатал «Шлите денег, отбатрачу, Я их все прохохотал.» Где вы, где вы, рассыпные? Хоть ругайся, хоть кричи. Снова ваш я, дорогие, Магаданские, родные, Незабвенные бичи! Мимо носа носят чачу, Мимо рота алычу. Я на Вачу еду плачу, Над собою хохочу.

* * *

(Из спектакля: «Звезды для лейтенанта») Я еще не в ударе, Не втиснулся в роль. Как узнаешь в ангаре Кто раб, кто король, Кто сильней, кто слабей, Кто плохой, кто хороший. Кто кого допечет, допытает, дожмет, Летуна самолет, или наоборот? На земле притворилась машина святошей. Завтра я испытаю судьбу, А пока я машине ласкаю крутые бока. На земле мы равны, но равны ли в полете? Под рукою, не скрою, Ко мне холодок. Я иллюзий не строю, Я старый ездок, Самолет — необъезженный Дьявол во плоти. Знаю, силы мне утро утроит, Ну, а конь мой хорош и сейчас. Вот решает он: стоит — не стоит Из-под палки работать на нас. Ты же мне с чертежей, Как с пеленок, знаком. Ты не знал виражей, Шел и шел прямиком, Плыл под грифом «секретно» по волнам науки. Генеральный конструктор Тебе потакал, И отбился от рук ты В КБ, в ОТК, Но сегодня попал к испытателю в руки. Здесь возьмутся покруче, Придется теперь Расплатиться и лучше Без машинных потерь, В нашем деле потери не очень приятны. Ты свое отгулял До последней черты, Ну и я попетлял На таких вот, как ты, Так что, грех нам обоим идти на попятный. Иногда недоверие точит: Вдруг не все мне машина отдаст, Вдруг она засбоит, не захочет Из-под палки работать на нас.