"Книга 1" - читать интересную книгу автора (Высоцкий Владимир)

МЫ ВРАЩАЕМ ЗЕМЛЮ


ИЗ ДОРОЖНОГО ДНЕВНИКА

Ожидание длилось, а проводы были недолги. Пожелали друзья: «В добрый путь, чтобы все без помех». И четыре страны предо мной расстелили дороги, И четыре границы шлагбаумы подняли вверх. Тени голых берез добровольно легли под колеса, Залоснилось шоссе и штыком заострилось вдали. Вечный смертник комар разбивался у самого носа, Превращая стекло лобовое в картину дали. И сумбурные мысли лениво стучавшие в темя, Всколыхнулись во мне — ну попробуй-ка останови. И в машину ко мне застучало военное время, Я впустил это время, замешанное на крови. И сейчас же в кабину глаза из бинтов Заглянули и спросили: «Куда ты? На запад? Вертайся назад…» Я ответить не мог: по обшивке царапнули пули. Я услышал: «Ложись! Берегись! Проскочили! Бомбят!» И исчезло шоссе — мой единственный верный фарватер, Только елей стволы без обрубленных минами крон. Бестелесный поток обтекал не спеша радиатор, Я за сутки пути не продвинулся ни на микрон. Я уснул за рулем, я давно разомлел от зевоты, Ущипнуть себя за ухо или глаза протереть? И в машине с собой я увидел сержанта пехоты. «Ишь, трофейная пакость, — сказал он, — удобно сидеть». Мы поели с сержантом домашних котлет и редиски, Он опять удивился: «Откуда такое в войну? Я, браток, — говорит, — восемь дней, как позавтракал в Минске. Ну, спасибо, езжай! Будет время, опять загляну…» Он ушел на восток со своим поредевшим отрядом. Снова мирное время в кабину вошло сквозь броню. Это время глядело единственной женщиной рядом. И она мне сказала: «Устал? Отдохни — я сменю». Все в порядке. На месте. Мы едем к границе. Нас двое. Тридцать лет отделяет от только что виденных встреч. Вот забегали щетки, отмыли стекло лобовое. Мы увидели знаки, что призваны предостеречь. Кроме редких ухабов ничто на войну не похоже. Только лес молодой, да сквозь снова налипшую грязь Два огромных штыка полоснули морозом по коже, Остриями по-мирному — кверху, а не накренясь. Здесь, на трассе прямой мне, не знавшему пуль, показалось, Что и я где-то здесь довоевывал невдалеке. Потому для меня и шоссе, словно штык, заострялось, И лохмотия свастик болтались на этом штыке.

ПЕСНЯ О МОЕМ СТАРШИНЕ

Я помню райвоенкомат. «В десант не годен. Так-то, брат. Таким как ты там невпротык…, - и дальше смех, #8213; Мол, из тебя какой солдат, Тебя хоть сразу в медсанбат…» А из меня такой солдат, как изо всех. А на войне, как на войне, А мне и вовсе, мне вдвойне, Присохла к телу гимнастерка на спине. Я отставал в бою, в строю, Но как-то раз в одном бою, Не знаю чем, я приглянулся старшине. Шумит окопная братва: «Студент, а сколько дважды два? Эй, холостой, а правда, графом был Толстой? А кто евонная жена?…» Но тут встревал мой старшина: «Пойди поспи, ты не святой, а утром в бой». И только раз, когда я встал во весь свой рост, Он мне сказал: «Ложись!», — И дальше пару слов без падежей. К чему, мол, дырка в голове? И вдруг спросил: «А что в Москве Неужто вправду есть дома в пять этажей?» Над нами шквал. Он застонал И в нем осколок остывал. И на вопрос его ответить я не смог. Он в землю лег за пять шагов, За пять ночей и за пять снов, Лицом на запад, а ногами на восток.

ЧЕРНЫЕ БУШЛАТЫ

За нашей спиною остались паденья, закаты, Ну, хоть бы ничтожный, ну, хоть бы невидимый взлет. Мне хочется верить, что черные наши бушлаты Дадут мне возможность сегодня увидеть восход. Сегодня на людях сказали: «Умрите геройски!» Попробуем, ладно, увидим какой оборот. Я только подумал, чужие куря папироски: «Тут кто как умеет, мне важно увидеть восход». Особая рота — особый почет для сапера, Не прыгайте с финкой на спину мою из ветвей. Напрасно стараться, я и с перерезанным горлом сегодня Увижу восход до развязки своей. Прошли по тылам, держась, чтоб не резать их сонных, И вдруг я заметил, когда прокусили проход, Еще несмышленный зеленый, но чуткий подсолнух Уже повернулся верхушкой своей на восход. За нашей спиною 6.30 остались, я знаю, Не только паденья, закаты, но взлет и восход. Два провода голых, зубами скрипя, зачищаю, Восхода не видел, но понял: вот-вот и взойдет. Уходит обратно на нас поредевшая рота, Что было — неважно, а важен лишь взорванный порт. Мне хочется верить, что грубая наша работа Вам дарит возможность беспошлинно видеть восход.

ВЫСОТА

Вцепились они в высоту, как в свое, Огонь минометный, шквальный. А мы все лезли толпой на нее, Как на буфет вокзальный. И крики «Ура!» застревали во рту, Когда мы пули глотали. Шесть раз занимали мы ту высоту, Шесть раз мы ее оставляли. И снова в атаку не хочется всем, Земля, как горелая каша. В восьмой раз возьмем мы ее насовсем, Свое возьмем, кровное, наше. А может ее стороной обойти, И что мы к ней прицепились. Но видно уж точно все судьбы-пути На этой высотке скрестились. Вцепились они в высоту, как в свое, Огонь минометный, шквальный. А мы все лезли толпой на нее, Как на буфет вокзальный.

АЛЬПИЙСКИЕ СТРЕЛКИ

Мерцал закат, как блеск клинка. Свою добычу смерть считала. Бой будет завтра, а пока Взвод зарывался в облака И уходил по перевалу. Отставить разговоры Вперед и вверх, а там… Ведь это наши горы, Они помогут нам! А до войны вот этот склон Немецкий парень брал с тобою! Он падал вниз, но был спасен, А вот теперь, быть может, он Свой автомат готовит к бою. Взвод лезет вверх, а у реки Тот, с кем ходил ты раньше в паре. Мы ждем атаки до тоски, А вот альпийские стрелки Сегодня что-то не в ударе. Ты снова здесь, ты собран весь, Ты ждешь заветного сигнала. А парень тот, он тоже здесь. Среди стрелков из «Эдельвейс». Их надо сбросить с перевала!

ОН НЕ ВЕРНУЛСЯ ИЗ БОЯ

(из к/ф «Сыновья уходят в бой») Почему все не так? Вроде все, как всегда, Тоже небо опять голубое, Тот же лес, тот же воздух и та же вода, Только он не вернулся из боя. Мне теперь не понять, кто же прав был из нас В наших спорах без сна и покоя. Мне не стало хватать его только сейчас, Когда он не вернулся из боя. Он молчал невпопад и не в такт подпевал, Он всегда говорил про другое, Он мне спать не давал, он с восходом вставал, А вчера не вернулся из боя. То, что пусто теперь, не про то разговор, Вдруг заметил я — нас было двое. Для меня, будто ветром, задуло костер, Когда он не вернулся из боя. Нынче вырвалась, словно из плена, весна, По ошибке окликнул его я. «Друг, оставь покурить…», а в ответ — тишина, Он вчера не вернулся из боя. Наши мертвые нас не оставят в беде, Наши павшие, как часовые. Отражается небо в лесу, как в воде И деревья стоят голубые. Нам и места в землянке хватало вполне, Нам и время текло для обоих. Все теперь одному, только кажется мне Это я не вернулся из боя.

ЗВЕЗДЫ

Мне этот бой не забыть нипочем, Смертью пропитан воздух, А с небосвода бесшумным дождем Падали звезды. Вот снова упала, и я загадал Выйти живым из боя. Так свою жизнь я поспешно связал С глупой звездою. Нам говорили: — Нужна высота, И не жалеть патроны! Вон покатилась вторая звезда Вам на погоны! Я уж решил: миновала беда И удалось отвертеться. С неба упала шальная звезда Прямо под сердце. Звезд этих в небе, что рыбы в прудах, Хватит на всех с лихвою. Если б не насмерть, ходил бы тогда Тоже героем. Я бы звезду эту сыну отдал Просто на память. В небе горит, пропадает звезда, Некуда падать!

ПЕСНЯ О ГОСПИТАЛЕ

Жил я с матерью и батей На Арбате, век бы так! А теперь я в медсанбате, На кровати, весь в бинтах. Что нам слава, что нам Клава Медсестра и белый свет! Помер тот сосед, что справа, Тот, что слева — еще нет. И однажды, как в угаре, Тот сосед, что слева мне Вдруг сказал: "Послушай, парень, У тебя ноги-то нет!" Как же так, неправда, братцы! Он, наверно, пошутил! Мы отрежем только пальцы, Так мне доктор говорил! Ну а тот, который слева, Все смеялся, все шутил, Даже ночью он все бредил, Все про ногу говорил, Что не встанешь, мол, с кровати, Не увидишь, мол, жены, Поглядел бы ты, приятель, На себя со стороны! Если б не был я калекой И слезал с кровати вниз, Я б тому, который слева, Прямо б глотку перегрыз. Умолял сестричку Клаву Показать, какой я стал. Был бы жив сосед, что справа, Он бы правду мне сказал!

РАЗВЕДКА БОЕМ

Я стою. Стою спиною к строю. — Только добровольцы, шаг вперед! Нужно провести разведку боем. — Для чего? — Да кто ж сейчас разберет… — Так, с кем идти? Так, Борисов, так, Леонов, Да еще этот тип Из второго батальона. Мы ползем, к ромашкам припадая. — Ну-ка, старшина, не отставай, Ведь на фронте два передних края Наш, а вот он, их передний край. — Так, кто со мной, с кем идти? Так, Борисов, так, Леонов, Да, еще этот тип Из второго батальона. Проволоку грызли без опаски, Ночь, темно и не видать ни зги. В двадцати шагах — чужие каски С той же целью — защищать мозги. — Кто со мной? С кем ползти? Так, Борисов, так, Леонов, Ой, еще этот тип Из второго батальона. Скоро будет Надя с шоколадом. В шесть они подавят нас огнем. Хорошо, нам этого и надо. С богом! Потихонечку начнем. — Так. С кем обратно ползти? Так, Борисов, где, Леонов? Эй, ты жив? Эй, ты, тип Из второго батальона! Пулю для себя не оставляю, Дзот накрыт, и не рассекречен дот, А этот тип, которого не знаю, Очень хорошо себя ведет. — Так, с кем обратно ползти? Где Борисов, где Леонов? Правда, жив этот тип Из второго батальона. Я стою спокойно перед строем, В этот раз стою к нему лицом. Кажется, чего-то удостоен, Награжден и назван молодцом. С кем в другой раз идти? Где Борисов, где Леонов? И парнишка затих Из второго батальона…

ГОРНОЕ ЭХО

В тиши перевала, где скалы ветрам не помеха, помеха, На кручах таких, на какие никто не проник, никто не проник, Жило-поживало веселое горное эхо, горное эхо Оно отзывалось на крик, человеческий крик. Когда одиночество комом подкатит под горло, под горло, И сдавленный стон еле слышно в обрыв упадет в обрыв упадет Крик этот о помощи эхо подхватит, подхватит проворно Усилит и бережно в руки своих донесет. Должно быть не люди, напившись дурмана и зелья, и зелья, Чтоб не был услышан никем громкий топот и храп, топот и храп, Пришли умертвить, обеззвучить живое, живое ущелье, И эхо связали и в рот ему сунули кляп. Всю ночь продолжалась кровавая, злая потеха, злая потеха, И эхо топтали, но звуки никто не слыхал, никто не слыхал, К утру расстреляли притихшее горное, горное эхо, И брызнули слезы, как камни из раненных скал. И брызнули слезы, как камни из раненных скал.

ПЕСНЯ О НОВОМ ВРЕМЕНИ

Из к-фильма «Война под крышами» Как призывный набат, прозвучали в ночи тяжело шаги, Значит, скоро и нам — уходить и прощаться без слов. По нехоженным тропам протопали лошади, лошади, Неизвестно, к какому концу унося седоков. Значит, время иное, лихое, но счастье, как встарь, ищи! И в погоню за ним мы летим, убегающим, вслед. Только вот, в этой скачке теряем мы лучших товарищей, На скаку не заметив, что рядом товарищей нет. И еще будем долго огни принимать за пожары мы, Будет долго казаться зловещим нам скрип сапогов. Про войну будут детские игры с названьями старыми, И людей будем долго делить на своих и врагов. Но когда отгрохочет, когда отгорит и отплачется, И когда наши кони устанут под нами скакать, И когда наши девушки сменят шинели на платьица, Не забыть бы тогда, не простить бы и не прозевать!

АИСТЫ

Небо этого дня — ясное, Но теперь в нем броня — лязгает, И по нашей земле — гул стоит, И деревья в смоле — грустно им. Разбрелись все от бед — в стороны. Певчих птиц больше нет, — вороны. Колос — цвет янтаря — успеем ли? Нет, выходит, мы зря — сеяли. Что там, цветом — янтарь, — светится! Это в поле пожар — мечется. И деревья в пыли — к осени. Те, что песни могли, — бросили. И любовь не для нас, — верно ведь? Что нужнее сейчас? — ненависть! И земля и вода — стонами. Правда лес, как всегда, — кронами. Правда, больше чудес — аукает Довоенными лес — звуками.

ИХ ВОСЕМЬ, НАС ДВОЕ

(К спектаклю «Звезды для лейтенанта») Их восемь, нас двое, расклад перед боем Не нам, но мы будем играть. Сережа, держись, нам не светит с тобою, Но козыри надо равнять. Я этот набесный квадрат не покину Мне цифры сейчас не важны, Сегодня мой друг защищает мне спину, А значит, и шансы равны. Мне в хвост вышел «Юнкерс», но вот задымил он, Надсадно завыли винты, Им даже не надо крестов на могилу, Сойдут и на крыльях кресты. Я первый, я первый, они под тобою, Я вышел им наперерез, Сбей пламя, уйди в облака, я прикрою, В бою не бывает чудес. Сергей, ты горишь, уповай, человече, Теперь на надежность строп. Нет, поздно, и мне вышел «Юнкерс» навстречу, Прощай, я приму его в лоб. Я знаю, другие сведут с ними счеты, Но по облакам скользя, Слетят наши души, как два самолета, Ведь им друг без друга нельзя. Архангел нам скажет: «В раю будет туго». Но только ворота щелк, Мы бога попросим: «Впишите нас с другом В какой-нибудь ангельский полк». И я попрошу бога, духа и сына, Чтоб выполнил волю мою, Пусть вечно мой друг защищает мне спину, Как в этом последнем бою. Мы крылья и стрелы попросим у бога, Ведь нужен им ангел-ас, А если у них истребителей много, Пусть примут в хранители нас. Хранить — это дело почетное тоже, Удачу нести на крыле. Таким, как при жизни мы были с Серегой, И в воздухе и на земле.
Я полмира почти через злые бои Прошагал и прополз с батальоном, И обратно меня за заслуги мои С санитарным везли эшелоном. Подвезли все родимый порог На полуторке к самому дому. Я стоял и немел, а над крышей дымок Поднимался не так — по-другому. Окна словно боялись в глаза мне взглянуть. И хозяйка не рада солдату Не припала в слезах на могучую грудь, А руками всплеснула — и в хату. И залаяли псы на цепях. Я шагнул в полутемные сени, За чужое за что-то запнулся в сенях, Дверь рванул — подкосились колени. Там сидел за столом на месте моем Неприветливый новый хозяин. И фуфайка на нем, и хозяйка при нем, Потому я и псами облаян. Это значит, пока под огнем Я спешил, ни минуты не весел, Он все вещи в дому переставил моем И по-своему все перевесил. Мы ходили под богом — под богом войны, Артиллерия нас накрывала. Но смертельная рана зашла со спины И изменою в сердце застряла. Я себя в пояснице согнул, Силу воли позвал на подмогу: «Извините, товарищи, что завернул По ошибке к чужому порогу. Дескать, мир, да любовь вам, да хлеба на стол, Чтоб согласье по дому ходило». Ну а он даже ухом в ответ не повел: Вроде так и положено было. Зашатался некрашеный пол. Я не хлопнул дверьми, как когда-то. Только окна раскрылись, когда я ушел, И взглянули мне вслед виновато.

СЫНОВЬЯ УХОДЯТ В БОЙ

Сегодня не слышно биенье сердец, Оно для аллей и беседок. Я падаю, грудью хватая свинец, Подумать успев напоследок: «На этот раз мне не вернуться, Я ухожу, придет другой». Мы не успели, не успели оглянуться, А сыновья, а сыновья уходят в бой. Вот кто-то решил: «после нас хоть потоп», Как в пропасть шагнул из окопа. А я для того свой покинул окоп, Чтоб не было вовсе потопа. Сейчас глаза мои сомкнутся, Я крепко обнимусь с землей. Мы не успели, не успели оглянуться, А сыновья, а сыновья уходят в бой. Кто сменит меня, кто в атаку пойдет? Кто выйдет к заветному мосту? И мне захотелось пусть будет вон тот, Одетый во все не по росту. Я успеваю улыбнуться, Я видел кто придет за мной. Мы не успели, не успели оглянуться, А сыновья, а сыновья уходят в бой. Разрывы глушили биенье сердец, Мое же негромко стучало, Что все же конец мой еще не конец, Конец это чье-то начало. Сейчас глаза мои сомкнутся, Я крепко обнимусь с землей. Мы не успели, не успели оглянуться, А сыновья, а сыновья уходят в бой.

МЫ ВРАЩАЕМ ЗЕМЛЮ

От границы мы землю вертели назад, Было дело, сначала, Но обратно ее закрутил наш комбат, Оттолкнувшись ногой от Урала. Наконец-то нам дали приказ наступать, Отбирать наши пяди и клоки, Но мы помним как солнце отправилось вспять И едва не зашло на востоке. Мы не меряем землю шагами, Понапрасну цветы теребя, Мы толкаем ее сапогами От себя, от себя. И от ветра с востока пригнулись стога, Жмется к скалам отара. Ось земную мы сдвинули без рычага, Изменив направление удара. Не пугайтесь, когда не на месте закат, Судный день — это сказки для старших, Просто землю вращают, куда захотят, Наши сменные роты на марше. Мы ползем, бугорки обнимаем, Кочки тискаем зло, нелюбя, И коленями землю толкаем От себя, от себя. Здесь никто не нашел, даже если б хотел, Руки кверху поднявших. Всем живым ощутимая польза от тел, Как прикрытье используем павших. Этот глупый свинец всех ли сразу найдет, Где настигнет — в упор или с тыла? Кто-то там, впереди, навалился на дот, И земля на мгновенье застыла. Я ступни свои сзади оставил, Мимоходом по мертвым скорбя, Шар земной я вращаю локтями От себя, от себя. Кто-то встал в полный рост И, отвесив поклон, Принял пулю на вздохе. Но на запад, на запад ползет батальон, Чтобы солнце взошло на востоке. Животом по грязи, дышим смрадом болот, Но глаза закрываем на запах. Нынче по небу солнце нормально идет, Потому что мы рвемся на запад! Руки, ноги на месте ли, нет ли? Как на свадьбе, росу пригубя, Землю тянем зубами за стебли На себя, под себя, от себя!

БЕЛЫЙ ВАЛЬС

Какой был бал! Накал движенья, звука, нервов, Сердца стучали на три счета вместо двух. К тому же дамы приглашали кавалеров На белый вальс, традиционный, и захватывало дух. Ты сам, хотя танцуешь с горем пополам, Давно решился пригласить ее одну… Но вечно надо отлучаться по делам, Спешить на помощь, собираться на войну. И вот все ближе, все реальней становясь, Она, к которой подойти намеревался, Идет сама, чтоб пригласить тебя на вальс, И кровь в висках твоих стучится в ритме вальса. Ты внешне спокоен Средь шумного бала, Но тень за тобою Тебя выдавала Металась, ломалась, дрожала она В зыбком свете свечей. И, бережно держа И бешено кружа, Ты мог бы провести ее по лезвию ножа. Не стой же ты руки сложа, Сам не свой и ничей. Был белый вальс, Конец сомненьям маловеров И завершенье юных снов, забав, утех. Сегодня дамы приглашают кавалеров Не потому, что мало храбрости у тех. Возведены на время бала в званье дам, И кружит головы нам вальс, как в старину. Но вечно надо отлучаться по делам, Спешить на помощь, собираться на войну. Белее снега белый вальс, кружись, кружись, Чтоб снегопад подольше не прервался. Она пришла, чтоб пригласить тебя на жизнь, И ты был бел, белее стен, белее вальса. Где б ни был бал — в лицее, в доме офицеров, В дворцовой зале, в школе — как тебе везло! В россии дамы приглашают кавалеров Во все века на белый вальс, и было все белым-бело. Потупя взоры, не смотря по сторонам, Через отчаянье, молчанье, тишину Спешили женщины прийти на помощь нам. Их бальный зал — величиной во всю страну. Куда б ни бросило тебя, где б ни исчез, Припомни вальс, как был ты бел — и улыбнешься. Век будут ждать тебя — и с моря и с небес И пригласят на белый вальс, когда вернешься. Ты внешне спокоен Средь шумного бала, Но тень за тобою Тебя выдавала Металась, ломалась, дрожала она В зыбком свете свечей. И, бережно держа И бешено кружа, Ты мог бы провести ее по лезвию ножа. Не стой же ты руки сложа, Сам не свой и ничей.

ПЕСНЯ О КОНЦЕ ВОЙНЫ

Сбивают из досок столы во дворе, Пока не накрыли — стучат в домино. Дни в мае длиннее ночей в декабре, Но тянется время — и все решено. Вот уже довоенные лампы горят вполнакала И из окон на пленных глазела москва свысока… А где-то солдат еще в сердце осколком толкало, А где-то разведчикам надо добыть «языка». Вот уже обновляют знамена. и строят в колонны. И булыжник на площади чист, как паркет на полу. А все же на запад идут и идут эшелоны, И над похоронкой заходятся бабы в тылу. Не выпито всласть родниковой воды, Не куплено впрок обручальных колец Все смыло потоком народной беды, Которой приходит конец наконец. Вот со стекол содрали кресты из полосок бумаги. Вот и шторы — долой! Затемненье уже ни к чему. А где-нибудь спирт раздают перед боем из фляги, Он все выгоняет — и холод, и страх, и чуму. Вот от копоти свечек уже очищают иконы. И душа и уста — и молитву творят, и стихи. Но с красным крестом все идут и идут эшелоны, Хотя и потери по сводкам не так велики. Уже зацветают повсюду сады. И землю прогрело, и воду во рвах. И скоро награда за ратны труды Подушка из свежей травы в головах. Уже не маячат над городом аэростаты. Замолкли сирены, готовясь победу трубить. А ротные все-таки выйти успеют в комбаты, Которых пока еще запросто могут убить. Вот уже зазвучали трофейные аккордеоны, Вот и клятвы слышны жить в согласье, любви, без долгов. А все же на запад идут и идут эшелоны, А нам показалось, совсем не осталось врагов.

БРАТСКИЕ МОГИЛЫ

На братских могилах не ставят крестов И вдовы на них на рыдают, К ним кто-то приносит букеты цветов И вечный огонь зажигают. Здесь раньше вставала земля на дыбы, А нынче — гранитные плиты. Здесь нет ни одной персональной судьбы Все судьбы в единую слиты. А в вечном огне виден вспыхнувший танк, Горящие русские хаты, Горящий смоленск и горящий рейхстаг, Горящее сердце солдата. На братских могилах нет плачущих вдов, Сюда ходят люди покрепче. На братских могилах не ставят крестов, Но разве от этого легче?

СЛУЧАЙ В РЕСТОРАНЕ

В ресторане по стенкам висят тут и там «Три медведя», «Заколотый витязь». За столом одиноко сидит капитан. — Разрешите? — спросил я. — садитесь. — Закури. — извините, «Казбек» не курю. — Ладно, выпей. Давай-ка посуду. — Да, пока принесут… — Пей, кому говорю. Будь здоров! — Обязательно буду. — Ну, так что же, — сказал, захмелев, капитан, Водку пьешь ты красиво, однако А видал ты вблизи пулемет или танк? А ходил ли ты, скажем, в атаку? В сорок третьем, под Курском, я был старшиной, За моею спиною такое… Много всякого, брат, за моею спиной, Чтоб жилось тебе, парень, спокойно. Он ругался и пил, я за ним по пятам, Только в самом конце разговора я обидел его, я сказал: «Капитан, никогда ты не будешь майором.» Он заплакал тогда, он спросил про отца, Он кричал, тупо глядя на блюдо: — Я всю жизнь отдал за тебя, подлеца, А ты жизнь прожигаешь, паскуда. А винтовку тебе. А послать тебя в бой. А ты водку тут хлещешь со мною… Я сидел, как в окопе под Курской дугой, Там, где был капитан старшиною.

ТОТ, КОТОРЫЙ НЕ СТРЕЛЯЛ

Я вам мозги не пудрю — уже не тот завод. Меня стрелял поутру из ружей целый взвод. За что мне эта злая, нелепая стезя? Не то, что бы не знаю — рассказывать нельзя. Мой командир меня почти что спас, Но кто-то на расстреле настоял, И взвод отлично выполнил приказ. Но был один, который не стрелял. Судьба моя лихая давно наперекос: Однажды языка я добыл, но не донес. И особист Суэтин, неутомимый наш, Еще тогда приметил и взял на карандаш. Он выволок на свет и приволок Подколотый, подшитый материал Никто поделать ничего не смог… Нет, смог один, который не стрелял. Рука упала в пропасть с дурацким криком «пли» И залп мне выдал пропуск в ту сторону земли. Но, слышу: — Жив, зараза. Тащите в медсанбат. Расстреливать два раза уставы не велят. А врач потом все цокал языком И, удивляясь, пули удалял. А я в бреду беседовал тайком С тем пареньком, который не стрелял. Я раны, как собака, лизал, а не лечил, В госпиталях, однако, в большом почете был. Ходил в меня влюбленный весь слабый женский пол: Эй ты, недостреленный, давай-ка на укол! Наш батальон геройствовал в Крыму, И я туда глюкозу посылал, Чтоб было слаще воевать ему, Кому? — тому, который не стрелял. Я пил чаек из блюдца, со спиртиком бывал, Мне не пришлось загнуться, и я довоевал. В свой полк определили. Воюй, сказал комбат, А что не дострелили, так я брат даже рад. Я тоже рад бы, да присев у пня, Я выл белугой и судьбину клял: Немецкий снайпер дострелил меня Убив того, который не стрелял.

ШТРАФНЫЕ БАТАЛЬОНЫ

Всего лишь час дают на артобстрел, Всего лишь час пехоте передышки, Всего лишь час до самых главных дел: Кому — до ордена, ну, а кому — до «вышки». За этот час не пишем ни строки. Молись богам войны артиллеристам! Ведь мы ж не просто так, мы — штрафники. Нам не писать: «… считайте коммунистом». Перед атакой — водку? вот мура! Свое отпили мы еще в гражданку. Поэтому мы не кричим «ура!» Со смертью мы играемся в молчанку. У штрафников один закон, один конец: Коли, руби фашистского бродягу. И, если не поймаешь в грудь свинец, Медаль на грудь поймаешь «за отвагу». Ты бей штыком. а лучше — бей рукой. Оно надежней, да оно и тише. И, ежели останешься живой Гуляй, рванина, от рубля и выше. Считает враг: морально мы слабы, За ним и лес и города сожжены… Вы лучше лес рубите на гробы В прорыв идут штрафные батальоны. Вот шесть ноль-ноль. и вот сейчас обстрел. Ну, бог войны, давай без передышки! Всего лишь час до самых главных дел: Кому — до ордена, а большинству — до «вышки».

СОЛДАТЫ ГРУППЫ «ЦЕНТР»

Солдат всегда здоров, Солдат на все готов, И пыль, как из ковров, Мы выбиваем из дорог! И не остановиться, И не сменить ноги. Сияют наши лица, Сверкают сапоги! По выжженой равнине, За метром — метр, Идут по Украине Солдаты группы Центр. На первый-второй рассчитайсь! Первый-второй! Первый — шаг вперед — и в рай! Первый — второй! А каждый второй — тоже герой, В рай попадет вслед за тобой, Первый-второй, Первый-второй, Первый-второй. А перед нами все цветет, За нами все горит. Не надо думать, с нами Тот, кто все за нас решит. Веселые, нехмурые, Вернемся по домам, Невесты белокурые Наградой будут нам. И все-то мы умеем, Нам трусость не с руки. Лишь только б не тускнели Солдатские штыки! По черепам и трупам, За метром — метр, Идут по Украине Солдаты группы Центр… Все — впереди, а ныне За метром — метр.

«ЯК» — ИСТРЕБИТЕЛЬ

Я «Як» — истребитель, мотор мой звенит Небо — моя обитель. А тот, который во мне сидит, Считает, что он — истребитель. В этом бою мною «Юнкерс» сбит, Я сделал с ним что хотел, А тот, который во мне сидит, Изрядно мне надоел. Я в прошлом бою навылет прошит, Меня механик заштопал. А тот, который во мне сидит, Опять заставляет в штопор. Из бомбардировщика бомба несет Смерть аэродрому. А, кажется, стабилизатор поет: «Мир вашему дому!» Вот сзади заходит ко мне «Мессершмитт», Уйду, я устал от ран. Но тот, который во мне сидит, Я вижу, решил на таран. Что делает он?! вот сейчас будет взрыв! Но мне не гореть на песке. Запреты и скорости все перекрыв Я выхожу из пике. Я главный, а сзади, ну, чтоб я сгорел, Где же он, мой ведомый? Вот он задымился, кивнул и запел: «Мир вашему дому!» И тот, который в моем черепке, Остался один и влип. Меня в заблужденье он ввел и в пике Прямо из мертвой петли. Он рвет на себя и нагрузки вдвойне, Эх, тоже мне, летчик-ас! Но снова приходится слушаться мне И это в последний раз. Я больше не буду покорным, клянусь, Уж лучше лежать на земле. Но что ж он не слышит как бесится пульс? Бензин, моя кровь на нуле! Терпенью машины бывает предел, И время его истекло. И тот, который во мне сидел, Вдруг ткнулся лицом в стекло. Убит, наконец-то лечу налегке, Последние силы жгу, Но что это, что?! Я в глубоком пике И выйти никак не могу! Досадно, что сам я немного успел, Но пусть повезет другому. Выходит, и я напоследок спел: «Мир вашему дому! Мир вашему дому!!!»

РЯДОВОЙ БОРИСОВ

— Рядовой Борисов! — Я. — Давай как было дело. — Я держался из последних сил. Дождь хлестал, потом устал, Потом уже стемнело. Только я его предупредил. На первый окрик: «Кто идет!» Он стал шутить, На встрел в воздух — закричал: «Кончай дурить!» Я чуть замешкался, И не вступая в спор, Чинарик выплюнул И выстрелил в упор. — Бросьте, рядовой, давайте правду, Вам же лучше, Вы б его узнали за версту. — Был туман, узнать не мог, темно, На небе тучи. кто-то шел, Я крикнул в темноту. На первый окрик: «Кто идет!» Он стал шутить. На выстрел в воздух — закричал: «Кончай дурить!» Я чуть замешкался, И не вступая в спор, Чинарик выплюнул И выстрелил в упор.

ЛЕНИНГРАДСКАЯ БЛОКАДА

Я вырос в ленинградскую блокаду, Но я тогда не пил и не гулял, Я видел, как горят огнем Бадаевские склады, В очередях за хлебушком стоял. Граждане смелые, А что ж тогда вы делали, Когда наш город счет не вел смертям? Вы ели хлеб с икоркою, А я считал махоркою Окурок с-под платформы Черт-те с чем напополам. От стужи даже птицы не летали, А вору было нечего украсть, Родителей моих в ту зиму ангелы прибрали, А я боялся — только б не упасть. Было здесь до фига голодных и дистрофиков, Все голодали, даже прокурор. А вы в эвакуации Читали информации И слушали по радио обзор Информбюро. Блокада затянулась, даже слишком, Но наш народ врагов своих разбил, И можно жить, как у Христа за пазухой под мышкой, Но только вот мешает бригадмил. Я скажу вам ласково, Граждане с повязкой, В душу ко мне лапою не лезь, Про жизнь мою личную И непатриотичную Знают уже органы и ВЦСПС.

НЕТ ИЛИ ДА

Давно смолкли залпы орудий, Над нами лишь солнечный свет. На чем проверяются люди, Если войны уже нет? Приходится слышать нередко Сейчас, как тогда: «Ты бы пошел с ним в разведку? Нет или да?» Не ухнет уже бронебойный, Не быть похоронной пальбе, И, кажется, все спокойно, И негде раскрыться тебе. Приходится слышать нередко Сейчас, как тогда: «Ты бы пошел с ним в разведку? Нет или да?» Покой только снится, я знаю, Готовься, держись и держись. Есть мирная передовая, Беда, и опасность, и риск. Приходится слышать нередко Сейчас, как тогда: «Ты бы пошел с ним в разведку? Нет или да?» В полях обезврежены мины, Но мы не на поле святом, Вы поиски, взлеты, глубины Не сбрасывайте со счетов. Поэтому слышно нередко, Если приходит беда, «Ты бы пошел с ним в разведку? Нет или да?»

ПОЛЧАСА ДО АТАКИ

Полчаса до атаки Скоро снова под танки, Снова слышать разрывов концерт. А бойцу молодому Передали из дома Небольшой треугольный конверт. И как будто не здесь ты, Если почерк невесты, Или пишут отец или мать, Но случилось другое, Видно, зря перед боем Поспешили солдату письмо передать. Там стояло сначала: «Извини, что молчала. Ждать не буду». И все. Весь листок. Только снизу приписка: «Уезжаю не близко Ты спокойно воюй и прости, если что». Вместе с первым разрывом Парень крикнул тоскливо: «Почтальон, что ты мне притащил? За минуту до смерти В треугольном конверте Пулевое ренение я получил». Он махнул из траншеи С автоматом на шее, От осколков беречься не стал, И в бою под Москвою Он обнялся с землею, Только ветер обрывки письма разметал.

ПЕСНЯ О ЗЕМЛЕ

Кто сказал, что сгорела дотла? Больше в землю не бросите семя. Кто сказал, что земля умерла? Нет, она затаилась на время. Материнство не взять у земли, Не отнять, как не вычерпать моря. Кто поверил, что землю сожгли? Нет, она почернела от горя. Как разрезы траншеи легли, И воронки, как раны зияют, Обнаженные нервы земли Неземное страдание знают. Она вынесет все, переждет. Не записывай землю в калеки. Кто сказал, что земля не поет, Что она замолчала навеки? Нет, звенит она, стоны глуша, Изо всех своих ран, из отдушин, Ведь земля — это наша душа, Сапогами не вытоптать душу. Кто поверил, что землю сожгли? Нет, она затаилась на время.

ВСЕ УШЛИ НА ФРОНТ

Нынче все срока закончены, А у лагерных ворот, Что крест-накрест заколочены, Надпись: «Все ушли на фронт». За грехи за наши нас простят, Ведь у нас такой народ, Если родина в опасности, Значит всем идти на фронт. Там год за три, если бог хранит, Как и в лагере зачет, Нынче мы на равных с вохр-ами, Нынче всем идти на фронт. У начальника Березкина Ох и говор, ох и понт, И душа крест-накрест досками, Но и он попал на фронт. Лучше б было сразу в тыл его, Только с нами был он смел, Высшей мерой наградил его Трибунал за самострел. Ну а мы, все оправдали мы, Наградили нас потом, Кто живые — тех медалями, А кто мертвые — крестом. И другие заключенные Пусть читают у ворот Нашу память застекленную, Надпись: «Все ушли на фронт».

НА ВОЙНЕ КАК НА ВОЙНЕ

Бросьте скуку, как корку арбузную. Небо ясное, легкие сны. Парень лошадь имел и судьбу свою Интересную — до войны. Да, на войне, как на войне, А до войны, как до войны, Везде, по всей вселенной Он лихо ездил на коне, В конце весны, в конце весны, Последней, довоенной. Но туманы уже по росе плелись, Град прошел по полям и мечтам. Для того, чтобы тучи рассеялись, Парень нужен именно там. Да, на войне, как на войне, А до войны, как до войны, Везде, по всей вселенной, Он лихо ездил на коне, В конце весны, в конце весны, Последней, довоенной.

ПЕСНЯ О ПОГИБШЕМ ЛЕТЧИКЕ

Всю войну под завязку я все к дому тянулся, И хотя горячился, воевал делово. Ну, а он торопился, как-то раз не пригнулся, И в войне взад-вперед обернулся, За два года всего ничего. Не слыхать его пульса с сорок третьей весны, Ну, а я окунулся в довоенные сны, И гляжу я, дурак, но дышу тяжело. Он был лучше, добрее, ну, а мне повезло. Я за пазухой не жил, не пил с господом чая, Я ни в тыл не просился, ни судьбе под подол, Но мне женщины молча намекали, встречая: Если б ты там навеки остался, Может мой бы обратно пришел. Для меня не загадка Их печальный вопрос, Мне ведь тоже не сладко, Что у них не сбылось. Мне ответ подвернулся: «Извините, что цел, Я случайно вернулся, вернулся, Ну, а он не сумел». Он кричал напоследок в самолете сгорая: «Ты живи, ты дотянешь», — доносилось сквозь гул. Мы летали под богом, возле самого рая, Он поднялся чуть выше и сел там, Ну а я до земли дотянул, Встретил летчика сухо Райский аэродром, Он садился на брюхо, Но не ползал на нем, Он уснул — не проснулся, Он запел — не допел, Так что я вот вернулся, вернулся, Ну а он не сумел. Я кругом и навечно виноват перед теми, С кем сегодня встречаться я почел бы за честь. Но хотя мы живыми до конца долетели, Жжет нас память и мучает совесть, У кого она есть. Кто-то скупо и четко Отсчитал нам часы В нашей жизни короткой, Как бетон полосы. И на ней, кто разбился, Кто взлетел навсегда. Ну, а я приземлился, ну, а я приземлился, Вот какая беда.

ПЕСНЯ ПРО СНАЙПЕРА

А ну-ка пей-ка, Кому не лень, Вам жизнь копейка, А мне мишень. Который в гетрах, Давай на спор, Я на сто метров, А ты в упор. Не та раскладка, Но я не трус Итак, десятка, Бубновый туз, Ведь ты же на спор Стрелял в упор, Но я ведь снайпер, А ты тапер. Куду вам деться, Мой выстрел хлоп, Девятка в сердце, Десятка в лоб. И черной точкой На белый лист Легла та ночка На мою жизнь.

МУЖЧИНЫ

Так случилось — мужчины ушли, Побросали посевы до срока. Вот их больше не видно из окон, Растворились в дорожной пыли. Вытекают из колоса зерна, Это слезы несжатых полей. И холодные ветры проворно Потекли из щелей. Мы вас ждем, торопите коней. В добрый час, в добрый час, в добрый час, Пусть попутные ветры не бьют, а ласкают вам спины. А потом возвращайтесь скорей, Ивы плачут о вас, И без ваших улыбок — бледнеют и сохнут рябины. Мы в высоких живем теремах, Входа нет никому в эти зданья, Одиночество и ожиданье Вместо вас поселились в домах. Потеряла и свежесть и прелесть, Белизна неодетых рубах. Твои старые песни приелись И навязли в зубах. Мы вас ждем, торопите коней. В добрый час, в добрый час, в добрый час, Пусть попутные ветры не бьют, А ласкают вам спины. А потом возвращайтесь скорей, Ивы плачут о вас, И без ваших улыбок Бледнеют и сохнут рябины. Все единою болью болит, И звучит с каждым днем непрестанней Вековой надрыв причитаний Отголоском старинных молитв. Мы вас встретим и пеших и конных, Утомленных, не целых, любых. Только б не пустота похоронных И предчувствие их. Мы вас ждем, торопите коней. В добрый час, в добрый час, в добрый час, Пусть попутные ветры не бьют, а ласкают вам спины. А потом возвращайтесь скорей, Ивы плачут о вас, И без ваших улыбок — бледнеют и сохнут рябины.
Целуя знамя, пропыленный шелк, И выплюнув в отчаяньи протезы, Фельдмаршал звал: «Вперед, мой славный полк, Презрите смерть, мои головорезы». И смятыми знаменами горды, Воспламенены талантливою речью, Расталкивая спины и зады, Они стремились в первые ряды И первыми ложились под картечью. Хитрец и тот, который не был смел, Не пожелав платить такую цену, Полз в задний ряд, но там не уцелел, Его свои же брали на прицел И в спину убивали за измену. Сегодня каждый третий без сапог, Но после битвы заживут, как крезы. Прекрасный полк, надежный, верный полк, Отборные в полку головорезы. А третьи и средь битвы и бады Старались сохранить и грудь, и спину, Не выходя ни в первые ряды, Ни в задние, но как из-за еды, Дрались за золотую середину. Они напишут толстые труды И будут гибнуть в рамах на картине, Те, кто не вышли в первые ряды, Но не были и сзади, и горды, Что честно прозябали в середине. Уже трубач без почестей умолк, Не слышно меди, тише звон железа. Разбит и смят надежный, верный полк, В котором сплошь одни головорезы. Но нет, им честь знамен не запятнать, Дышал фельдмаршал весело и ровно. Чтоб их в глазах потомков оправдать, Он молвил: «Кто-то должен умирать, А кто-то должен гибнуть, безусловно». Пусть нет звезды тусклее, чем у них, Уверенно дотянут до кончины, Скрываясь за отчаянных и злых Последний ряд оставив для других, Уверенные люди сеРедины. В грязь втоптаны знамена, грязный шелк, Фельдмаршальские жезлы и протезы. Ах, славный полк, да был ли славный полк, В котором сплошь одни головорезы?

В ТЕМНОТЕ

Темнота впереди, подожди, Там стеною закаты багровые, Встречный ветер, косые дожди, И дороги, дороги неровные. Там чужие слова, там дурная молва, Там ненужные встречи случаются, Там пожухла, сгорела трава, И следы в темноте не останутся. Нам проверка на прочность — бои, И туманы и встречи с прибоями. Сердце путает ритмы свои И стучит с перебоями. Там чужие слова, там дурная молва, Там ненужные встречи случаются, Там пожухла, сгорела трава, И следы в темноте не останутся. Там и звуки, и краски не те, Только мне выбирать не приходится, Очень нужен я там, в темноте, Ничего, распогодится. Там чужие слова, там дурная молва, Там ненужные встречи случаются, Там пожухла, сгорела трава, И следы в темноте не читаются.
(Из спектакля: «Звезды для лейтенанта») Мы взлетали, как утки С раскиших полей, Двадцать вылетов в сутки Куда веселей. Мы смеялись, с парилкой туман перепутав, И в простор набивались мы до тесноты. Облака надрывались, рвались в лоскуты, Пули шили из них купола парашютов. Возвращались тайком, Без приборов, впотьмах, И с радистом-стрелком, Что повис на ремнях, В фюзеляже пробоина, в плоскости — дырки, И, похоже, озноб, и заклинен штурвал. И дрожал он, и дробь по рукам отбивал, Как во время опасного номера в цирке. До сих пор это нервы щекочет, Но садимся мы, набок кренясь. Нам казалось, машина не хочет И не может работать на нас. Завтра мне и машине Одну дуть дуду, В аварийном режиме, У всех на виду. Ты мне нож напоследок не всаживай в шею. Будет взлет — будет пища, Придется вдвоем Нам садиться, дружище, На аэродром, Потому что я бросить тебя не посмею. Правда, шит я не лыком, и чую чутьем В однокрылом двуликом партнере моем игрока, Что пока все намеренья прячет. Наплевать я хотел на обузу примет. У него есть предел, у меня его нет. Поглядим, кто из нас запоет, кто заплачет. Если будет полет этот прожит, Нас обоих не спишут в запас. Кто сказал, что машина не может И не хочет работать на нас?!!