"Книга 1" - читать интересную книгу автора (Высоцкий Владимир)

ЗНАКИ ЗОДИАКА

БЛАГОСЛОВЕН ВЕЛИКИЙ ОКЕАН

Заказана погода нам удачею самой, Довольно футов нам под киль обещано, И небо поделилось с океаном синевой, Две синевы у горизонта скрещены. Не правда ли, морской хмельной невиданный простор Сродни горам в безумстве, буйстве, кротости. Седые гривы волн чисты как снег на пиках гор, И впадины меж ними словно пропасти. Служение стихиям не терпит суеты, К двум полюсам ведет меридиан. Благословенны вечные хребты, Благословен великий океан. Нам сам великий случай — брат, везение — сестра, Хотя на всякий случай мы встревожены. На суше пожелали нам ни пуха, ни пера, Созвездья к нам пракрасно расположены. Мы все впередсмотрящие, все начали с азов. И если у кого-то невезение, Меняем курс, идем на SOS, как там, в горах, на зов, На помощь, прерывая восхождение. Служение стихиям не терпит суеты, К двум полюсам ведет меридиан. Благословенны вечные хребты, Благословен великий океан. Потери подсчитаем мы, когда пройдет гроза, Не сединой, а солью убеленные, Скупая океанская огромная слеза Умоет наши лица просветленные. Взята вершина, дротики вонзились в небеса. С небес на землю — только на мгновение. Едва закончив рейс, мы поднимаем паруса И снова начинаем восхождение. Служение стихиям не терпит суеты, К двум полюсам ведет меридиан. Благословенны вечные хребты, Благословен великий океан.
Мы говорим не «штормы», а «шторма» Слова выходят коротки и смачны. «Ветра» — не «ветры» — сводят нас с ума, Из палуб выкорчевывая мачты. Мы на приметы наложили вето, Мы чтим чутье компасов и носов. Упругие, тугие мышцы ветра Натягивают кожу парусов. На чаше звездных, подлинных весов Седой нептун судьбу решает нашу, И стая псов, голодных гончих псов, Надсадно воя, гонит нас на чашу. Мы — призрак легендарного корвета, Качаемся в созвездии весов. И словно заострились струи ветра И вспарывают кожу парусов. По курсу — тень другого корабля. Он шел и в штормы, хода не снижая. Глядите: вон болтается петля На рее, по повешенным скучая. С ним провиденье поступило круто: Лишь вечный штиль — и прерван ход часов. Попутный ветер словно бес попутал Он больше не находит парусов. Нам кажется, мы слышим чей-то зов Таинственные четкие сигналы… Не жажда славы, гонок и призов Бросает нас на гребни и на скалы. Изведать то, чего не ведал сроду, Глазами, ртом и кожей пить простор… Кто в океане только видит воду, Тот на земле не замечает гор. Пой, ураган, нам злые песни в уши, Под череп проникай и в мысли лезь, Лей звездный дождь, вселяя в наши души Землей и морем вечную болезнь.
На судне бунт. над нами чайки реют. Вчера из-за дублонов золотых Двух негодяев вздернули на рею, Но мало — нужно было четверых. Ловите ж ветер всеми парусами! К чему гадать? Любой корабль — враг. Удача — миф. Но эту веру сами Мы создали, поднявши черный флаг. Катился ком по кораблю от бака, Забыто все — и честь и кутежи. И, подвывая, может быть, от страха, Они достали длинные ножи. Вот двое в капитана пальцем тычут Достать его! — и им не страшен черт. Но капитан вчерашнюю добычу При всей команде выбросил за борт. И вот волна, подобная надгробью, Все смыла, с горла сброшена рука… Бросайте ж за борт все, что пахнет кровью, И верьте, что цена не высока.
Упрямо я стремлюсь ко дну, Дыханье рвется, давит уши. Зачем иду на глубину? Чем плохо было мне на суше? Там на земле — и стол и дом. Там — я и пел и надрывался… И плавал все же, хоть с трудом, Но на поверхности держался. Земные страсти под луной В обыденной линяют жиже, А я вплываю в мир иной, Тем невозвратнее, чем ниже. Дышу я непривычно ртом. Среда бурлит — плевать на среду! Я погружаюсь, и притом Быстрее — в пику Архимеду. Я потерял ориентир, Но вспомнил сказки, сны и мифы… Я открываю новый мир. Пройдя коралловые рифы. Коралловые города… В них многорыбно, но не шумно Нема подводная среда, И многоцветна, и разумна. Где та чудовищная мгла, Которой матери стращают? Светло, хотя ни факела, Ни солнце мглу не освещают. Все гениальное и не — Допонятое — всплеск и шалость. Спаслось и скрылось в глубине Все, что гналось и запрещалось. Дай бог, я все же дотяну, Не дам им долго залежаться. И я вгребаюсь в глубину, Мне все труднее погружаться. Под черепом — могильный звон, Давленье мне хребет ломает, Вода выталкивает вон, И — глубина не принимает. Я снял с острогой карабин, Но камень взял (не обессудьте), Чтобы добраться до глубин, До тех пластов — до самой сути. Я бросил нож — не нужен он. Там нет врагов, там все мы — люди. Там каждый, кто вооружен, Нелеп и глуп, как вошь на блюде. Сравнюсь с тобой, подводный гриб, Забудем и чины и ранги. Мы снова превратились в рыб, И наши жабры — акваланги. Нептун — ныряльщик с бородой, Ответь и облегчи мне душу: — Зачем простились мы с тобой, Предпочитая влаге сушу? Меня сомненья — черт возьми! Давно буравами сверлили: Зачем мы сделались людьми? Зачем потом заговорили? Зачем, живя на четырех, Мы встали, распрямили спины? Затем — и это видит бог Чтоб взять каменья и дубины. Мы умудрились много знать, Повсюду мест наделать лобных, И предавать, и распинать, И брать на крюк себе подобных. И я намеренно тону, ору: — Спасите наши души! И если я не дотяну, Друзья мои, бегите с суши! Назад, не к горю, не к беде, Назад и вглубь, но не ко гробу, Назад — к прибежищу, к воде! Назад — в извечную утробу! Похлопал по плечу трепанг, Признав во мне свою породу. И я выплевываю шланг И в легкие пускаю воду!.. Сомкните стройные ряды, Покрепче закупорьте уши. Ушел один — в том нет беды, Но я приду по ваши души!

ЗНАКИ ЗОДИАКА

Неправда, над нами не бездна, Не мрак каталог наград и возмездий. Любуемся мы на ночной Зодиак, На вечное танго созвездий. Глядим, запрокинули головы вверх, В безмолвие, тайну и вечность. Там трассы судеб и мгновенный наш век Отмечены в виде невидимых вех, Что могут хранить и беречь нас. Горячий нектар в холода февралей, Как сладкий елей вместо грога: Льет звездную воду чудак Водолей В бездонную пасть Козерога. Вселенский поток и извилист и крут, Окрашен то ртутью, то кровью. Но, вырвавшись с мартовской мглою из пут, Могучие Рыбы на нерест плывут По млечным протокам к верховью. Декабрьский Стрелец отстрелялся вконец, Он мается, копья ломая. И может без страха резвиться Телец На светлых урочищах мая. Из августа изголодавшийся Лев Глядит на Овена в апреле. В июнь к Близнецам свои руки воздев, Нежнейшие девы созвездия Дев Весы превратили в качели. Лучи световые пробились сквозь мрак, Как нить Ариадны, конкретны, Но и Скорпион, и таинственный Рак От нас далеки и безвредны. На свой Зодиак человек не роптал, Да звездам страшна ли опала?! Он эти созвездия с неба достал, Оправил он их в драгоценный металл И тайна доступною стала.

ПЕСНЯ О МОРЯКАХ

Лошадей двадцать тысяч в машины зажаты И хрипят, стервенея внизу. На глазах от натуги худеют канаты, Из себя на причал выжимая слезу. И команды короткие, злые Быстрый ветер уносит во тьму: «Кранцы за борт! Отдать носовые! И, — буксир! Отработать корму!» Капитан, чуть улыбаясь, Все, мол, верно, молодцы, От земли освобождаясь, Приказал рубить концы. Только снова назад обращаются взоры. Цепко держит земля, все и так, и не так. Почему слишком долго не сходятся створы? Почему слишком часто мигает маяк? Все в порядке, конец всем вопросам. Кроме вахтенных, все отдыхать! Но пустуют каюты. матросам К той свободе еще привыкать. Капитан, чуть улыбаясь, Молвил только: «Молодцы!» От земли освобождаясь, Нелегко рубить концы. Переход двадцать дней, рассыхаются шлюпки, Нынче ночью последний отстал альбатрос. Хоть бы шторм или лучше, чтоб в радиорубке Обалдевший радист принял чей-нибудь SOS. Так и есть: трое месяц в корыте, Ях ту вдребезги кит разобрал. Так за что вы нас благодарите? Вам спасибо за этот аврал! Капитан, чуть улыбаясь, Бросил только: «Молодцы!» Тем, кто с жизнью расставаясь, Не хотел рубить концы. И опять будут Фиджи и порт Кюрасао, И еще черта в ступе, и бог знает что, И красивейший в мире фиорд Мильфорсаун, Все, куда я ногой не ступал, но зато Пришвартуетесь вы на таити И прокрутите запись мою, Через самый большой усилитель Я про вас на Таити спою. Скажет мастер, улыбаясь Мне и песне: «молодцы!» Так, на суше оставаясь, Я везде креплю концы. И опять продвигается словно на ринге По воде осторожная тень корабля. В напряженьи матросы. Ослаблены шпринги. Руль полборта налево и — в прошлом земля.

КОРАБЛИ

Корабли постоят — и ложатся на курс. Но они возвращаются сквозь непогоды. Не пройдет и полгода — и я появлюсь, Чтобы снова уйти, чтобы снова уйти на полгода. Возвращаются все, кроме лучших друзей, Кроме самых любимых и преданных женщин. Возвращаются все, кроме тех, кто нужней. Я не верю судьбе, я не верю судьбе, а себе еще меньше. Но мне хочется думать, что это не так, Что сжигать корабли скоро выйдет из моды. Я, конечно, вернусь, весь в друзьях и мечтах. Я, конечно, спою, я, конечно, спою, — не пройдет и полгода.
Всем делам моим на суше вопреки И назло моим заботам на земле Вы возьмите меня в море, моряки, Поднесите рюмку водки на весле. Любая тварь по морю знай плывет, Попасть под винт не каждый норовит. А здесь на суше встречный пешеход Наступит, оттолкнет и убежит. Известно вам: мир не на трех китах, Но вам известно: он не на троих. Вам вольничать нельзя в чужих портах, А я забыл, как вольничать в своих. И всем делам моим на суше вопреки И назло моим заботам на земле Вы пришлите за мной шлюпку, моряки, Поднесите кружку рома на весле, Я все вахты отстою на корабле.
Был шторм. Канаты рвали кожу с рук, И якорная цепь визжала чертом. Пел ветер песню грубую, и вдруг Раздался голос: «Человек за бортом!» И сразу: «Полный назад! Стоп машина! На воду шлюпки! Помочь Вытащить сукина сына Или, там, сукину дочь!» Я пожалел, что обречен шагать По суше, значит, мне не ждать подмоги. Никто меня не бросится спасать И не объявит шлюпочной тревоги. А скажут: «Полный вперед! Ветер в спину. Будем в порту по часам. Так ему, сукину сыну, Пусть выбирается сам!» И мой корабль от меня уйдет. На нем, быть может, люди выше сортом. Впередсмотрящий смотрит только вперед, Ему плевать, что человек за бортом. Я вижу: мимо суда проплывают, Ждет их приветливый порт. Мало ли кто выпадает С главной дороги за борт. Пусть в море меня вынесет, а там Гуляет ветер вверх и вниз по гамме. За мною спустит шлюпку капитан, И обрету я почву под ногами. Они зацепят меня за одежду (Значит, падать одетому — плюс). В шлюпочный борт, как в надежду, Мертвою хваткой вцеплюсь. Я на борту, курс прежний, прежний путь. Мне тянут руки, души, папиросы, И я уверен, если что-нибудь, Мне бросят круг спасательный матросы. Правда с качкой у них перебои там, Штормы, от вах т не вздохнуть, Но человеку за бортом Здесь не дадут утонуть.

СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ!

Уходим под воду. В нейтральной воде Мы можем по году Плевать на погоду, А если накроют, Локаторы взвоют О нашей беде: Спасите наши души! Мы бредим от удушья. Спасите наши души, Спешите к нам! Услышьте нас на суше, Наш SOS все глуше, глуше, И ужас режет души напополам! И рвутся аорты, Но наверх не сметь! Там слева по борту, Там справа по борту, Там прямо по ходу Мешает проходу Рогатая смерть! Но здесь мы на воле, Ведь это наш мир! Свихнулись мы что ли Всплывать в минном поле! А ну, без истерик, Мы врежемся в берег, Сказал командир. Вот вышли наверх мы, Но выхода нет. Ход полный на верфи, Натянуты нервы, Конец всем печалям, Концам и началам, Мы рвемся к причалам Заместо торпед! Спасите наши души! Мы бредим от удушья. Спасите наши души, Спешите к нам! Услышьте нас на суше, Наш SOS все глуше, глуше, И ужас режет души напополам!
С хода в девять узлов сел по горло на мель, А у всех молодцов благородная цель, И в конце-то концов, я ведь сам сел на мель! И ушли корабли, мои братья, мой флот, Кто чувствительней, брызги сглотнули. Без меня продолжался великий поход, На меня ж парусами махнули. И погоду, и случай безбожно кляня, Мои пасынки кучей бросали меня. Вот со шлюпок два залпа — ладно От Колумба и от Магеллана. Я пью пену, волна не доходит до рта, И от палуб до дна обнажились борта, А бока мои грязны — таи, не таи, Так любуйтесь на язвы и раны мои! Вот дыра у ребра, это след от ядра, Вот рубцы от тарана, и даже Видны шрамы от крючьев, Какой-то пират мне хребет Перебил в абордаже. Киль, как старый, неровный гитаровый гриф, Это брюхо вспорол мне коралловый риф, Задыхаюсь, гнию, так бывает: И просоленное загнивает. Ветры кровь мою пьют и сквозь щели снуют Прямо с бока на ют, меня ветры добьют. Я под ними стою от утра до утра, Гвозди в душу мою забивают ветра! И гулякой шальным все швыряют вверх дном Эти ветры, незваные гости. Захлебнуться бы им в моих трюмах вином Или с мели сорвать меня в злости! Я уверовал в это, как загнанный зверь, Но не злобные ветры нужны мне теперь, Мои мачты, как дряблые руки, Паруса, словно груди старухи. Будет чудо восьмое, и добрый прибой Мое тело омоет живою водой, Море, божья роса, с меня снимет табу, Вздует мне паруса, словно жилы на лбу! Догоню я своих, догоню и прощу Позабывшую помнить армаду. И команду свою я обратно пущу, Я ведь зла не держу на команду! Только, кажется, нет больше места в строю! — Плохо шутишь, корвет, потеснись, раскрою! Как же так? я ваш брат, я ушел от беды, Полевее фрегат, всем нам хватит воды! До чего ж вы дошли, значит, что мне — уйти? Если был на мели — дальше нету пути? Разомкните ряды, что же вы, корабли? Всем нам хватит воды, всем нам хватит земли, Этой обетованной, желанной, И колумбовой, и магелланной!

ЕЩЕ НЕ ВЕЧЕР

Четыре года рыскал в море наш корсар, В боях и штормах не поблекло наше знамя, Мы научились штопать паруса, И затыкать пробоины телами. За нами гонится эскадра по пятам, На море штиль и не избегнуть встречи, Но нам сказал спокойно капитан: «Еще не вечер, еще не вечер.» Вот развернулся боком флагманский фрегат И левый борт окрасился дымами. Ответный залп на глаз и наугад Вдали пожары, смерть — удача с нами. Из худших выбирались передряг, Но с ветром худо и в трюме течи, А капитан нам шлет привычный знак: «Еще не вечер, еще не вечер.» На нас глядят в бинокли, в трубы сотни глаз И видят нас от дыма злых и серых, Но никогда им не увидеть нас Прикованными к веслам на галерах. Неравный бой, корабль кренится наш. Спасите наши души человечьи, Но крикнул капитан: «На абордаж!» Еще не вечер, еще не вечер. Кто хочет жить, кто весел, кто не тля Готовьте ваши руки к рукопашной! А крысы пусть уходят с корабля Они мешают схватке бесшабашной. И крысы думали: „А чем не шутит черт?“ И в тьму попрыгали, спасаясь от картечи, А мы с фрегатом становились к борту борт. Еще не вечер, еще не вечер. Лицо в лицо, ножи в ножи, глаза в глаза, Чтоб не достаться спрутам или крабам, Кто с кольтом, кто с кинжалом, Кто в слезах мы покидали тонущий корабль. Но нет! Им не послать его на дно. Поможет океан, взвалив на плечи, Ведь океан — он с нами заодно, И прав был капитан — еще не вечер.

ПОЗЫВНЫЕ КОРАБЛЕЙ

Этот день будет первым всегда и везде, Пробил час, долгожданный, серебряный час, Мы ушли по весенней высокой воде, Обещанием помнить и ждать заручась. По горячим следам мореходов живых И экранных что пробили нам курс через рифы, туманы и льды, Мы под парусом белым идем с океаном на равных Лишь в упряжке ветров, не терзая винтами воды. Впереди чудеса неземные, А земле, чтобы ждать веселей, Будем вечно мы слать позывные Эту вечную дань кораблей. Говорят, будто парусам реквием спет, Черный бриг за пиратство в музей заточен. Бросил якорь в историю стройный корвет, Многотрубные увальни вышли в почет. Но весь род моряков, сколько есть до седьмого колена Будет помнить о тех, кто ходил на накале страстей. И текла за кормой добела раскаленная пена, И щадила судьба непутевых своих сыновей. Впереди чудеса неземные, А земле, чтобы ждать веселей, Будем честно мы слать позывные Эту вечную дань кораблей. Материк безымянный не встретим вдали, Островам не присвоим названьев своих. Все открытые земли давно нарекли Именами великих людей и святых. Рассветали открытья, мы ложных иллюзий не строим. Но стекает вода с якорей, как живая вода, Повезет и тогда мы в себе эти земли откроем, И на берег сойдем, и останемся там навсегда. Не смыкайте же век, рулевые, Вдруг расщедрится серая мгла. На летучем голландце впервые Запалят ради нас факела. Впереди чудеса неземные, А земле, чтобы ждать веселей, Будем честно мы слать позывные Эту вечную дань кораблей.

СНАЧАЛА БЫЛО СЛОВО

(Из к/ф „Контрабанда“) Сначала было слово печали и тоски, Рождалась в муках творчества планета, Рвались от суши в никуда огромные куски И островами становились где-то. И странствуя по свету без фрахта и без флага, Сквозь миллионолетья, эпохи и века, Менял свой облик остров, отшельник и бродяга, Но сохранил природу и дух материка. Сначала было слово, но кончились слова, Уже матросы землю населяли. И ринулись они по сходням, вверх на острова, Для красоты назвав их кораблями. Но цепко держит берег, надежней мертвой хватки. И острова вернутся назад, наверняка, На них царят морские, особые порядки, На них хранят законы и честь материка. Простит ли нас наука за эту паралель? За вольность толкований и теорий? И если уж сначала было слово на земле, То безусловно слово „море“.

ЦУНАМИ

Пословица звучит витиевато: Не восхищайся прошлогодним небом, Не возвращайся, где был рай когда-то, И брось дурить, иди туда, где не был. Там что творит одна природа с нами, Туда добраться трудно и молве, Там каждый встречный, что ему цунами, Со штормами в душе и в голове. Покой здесь, правда, ни за что не купишь, Но ты вернешься, говорят ребята, Наперекор пословице поступишь, Придешь туда, где встретил их когда-то. Здесь что творит одна природа с нами, Сюда добраться трудно и молве, Здесь иногда рождаются цунами, И рушат все в душе и в голове. На море штиль, но в мире нет покоя, Локатор ищет цель за облаками, Тревога, если что-нибудь такое, Или сигнал: „Внимание! Цунами!“ Я нынче поднимаю тост с друзьями, Цунами, равнодушная волна. Бывают беды пострашней цунами И радости сильнее, чем она.

49 ДНЕЙ

Суров же ты, климат охотский, Уже третий день ураган. Встает у руля сам Крючковский, На отдых — Федотов Иван. Стихия реветь продолжала, И тихий шумел океан, Зиганшин стоял у штурвала И глаз ни на миг не смыкал. Суровей, ужасней лишенья, Ни лодки не видно, ни зги. И принято было решенье, И начали есть сапоги. Последнюю съели картошку, Взглянули друг другу в глаза, Когда ел Поплавский гармошку, Крутая скатилась слеза. Доедена банка консервов И суп из картошки одной, Все меньше здоровья и нервов, Все больше желанья — домой. Сердца продолжали работу, Но реже становится стук, Спокойный, но слабый Федотов Глотал предпоследний каблук. Лежали все четверо в лежку, Ни лодки, ни крошки вокруг, Зиганшин скрутил козью ножку Слабевшими пальцами рук. На службе он воин заправский, И штурман заправский он тут. Зиганшин, Крючковский, Поплавский Под палубой песни поют. Зиганшин крепился, держался, Бодрился, сам бледный, как тень, И то, что сказать собирался, Сказал лишь на следующий день: „Друзья!“ через час: „Дорогие!“ „Ребята! — еще через час, Ведь нас не сломила стихия, Так сломит ли голод нас? Забудем про пищу, чего там, А вспомним про наших солдат…“ „Узнать бы, — стал бредить Федотов, А что у нас в части едят“. И вдруг — не мираж ли, не миф ли Какое-то судно идет, К биноклю все сразу приникли, А с судна летит вертолет. Окончены все переплеты, Вновь служат, — что, взял, океан? Крючковский, Поплавский, Федотов, А с ними Зиганшин Асхат.

ЖИЛИ-БЫЛИ НА МОРЕ

(Песня из к/ф „Контрабанда“) Жили-были на море, Это значит плавали. Курс держали правильный, Слушаясь руля. Заходили в гавани, Слева ли, справа ли, Два красивых лайнера, Судна, корабля. Белоснежно-белая, Словно лебедь белая, В сказочно-классическом плане, И другой, он в тропики Плавал в черном смокинге Лорд — трансатлантический лайнер. Ах, если б ему в голову пришло, Что в каждый порт уже давно влюбленно, Спешит к нему под черное крыло Стремительная белая мадонна. Слезы льет горючие, Ценное горючее, И всегда надеется втайне, Что, быть может, в африку Не уйдет по графику Этот недогадливый лайнер. Ах, если б ему в голову взбрело, Что в каждый порт уже давно влюбленно Прийти к нему под черное крыло Опаздывает белая мадонна. Кораблям и поздняя Не к лицу коррозия, Не к лицу морщины Вдоль белоснежных крыш, И подтеки синие Возле ватерлинии, И когда на смокинге венборт под ним. Горевал без памяти В доме, тихой заводи, Зол и раздосадован крайне, Ржавый и взъерошенный И командой брошенный В гордом одиночестве лайнер. А ей невероятно повезло: Под танго музыкального салона Пришла к нему под черное крыло И встала рядом белая мадонна.

СТАНОВИСЬ МОРЯКОМ

Вы в огне да и в море вовеки не сыщете брода, Вы не ждали его, не за легкой добычей пошли. Провожая закат, мы живем ожиданьем восхода, И, влюбленные в море, живем ожиданьем земли. Помнишь детские сны о походах великой армады, Абордажи, бои и под ложечкой ком? Все сбылось. „Становись, становись“ — раздаются команды, Это требует море, скорей становись моряком. Наверху, впереди злее ветры, багровее зори, Правда, сверху видней, впереди же исход и земля. Вы матросские робы, кровавые ваши мозоли Не забудьте, ребята, когда-то надев кителя. По сигналу „Пошел!“ оживают продрогшие реи, Горизонт опрокинулся, мачты упали ничком. Становись, становись человеком скорее, Это значит на море скорей становись моряком. Поднимаемся в небо по вантам как будто по вехам, Там и ветер живей, он кричит, а не шепчет тайком: „Становись, становись, становись, становись человеком“ Это значит на море скорей становись моряком. Чтоб отсутствием долгим вас близкие не попрекали, Не грубейте душой и не будьте покорны судьбе. Оставайтесь, ребята, людьми, становясь моряками, Становясь капитаном, храните матроса в себе.

МОИ КАПИТАНЫ

Я теперь в дураках, не уйти мне с земли, Мне поставила суша капканы. Не заметивши сходней, на берег сошли, И навечно, мои капитаны. Мне теперь не выйти в море И не встретить их в пору, Я сегодня в недоборе, Со щита да в нищету И теперь в моих песнях сплошные нули, В них все больше про реки и раны. Из своих кителей капитанских ушли, Как из кожи, мои капитаны. Мне теперь не выйти в море И не встретить их в порту, Ах, мой вечный санаторий И оскомина во рту. Капитаны мне скажут: „Давай не скули“, Ну, а я не скулю, волком вою, Вы ж не просто с собой мои песни везли, Вы везли мою душу с собою. А мне теперь не выйти в море И не встретить их в порту. Ах, мой вечный санаторий, И оскомина во рту. Повстречались в порту толпы верных друзей, И я с вами делил ваши лавры. Мне казалось, я тоже сходил с кораблей В эти токио, гамбурги, гавры. Но теперь не выйти в море И не встретить их в порту. Ах, мой вечный санаторий, И оскомина во рту. Я надеюсь, что море сильней площадей И прочнее домов из бетона Море лучший колдун, Чем земной чародей, И я встречу вас из Лиссабона. Но мне теперь не выйти в море И не встретить их в порту. Я сегодня в недоборе, Со щита да в нищету. Я механиков вижу во тьме, Шкиперов вижу я, Что не бесятся с жира. Капитаны по сходням идут с танкеров, Сухогрузов да и с пассажиров. Нет, я снова выйду в море, Снова встречу их в порту. К черту вечный санаторий И оскомину во рту.

И Я СОЧУВСТВУЮ СЛЕГКА

Штормит весь вечер, и пока Заплаты пенные латают Разорванные швы песка, Я наблюдаю свысока, Как волны головы ломают, И я сочувствую слегка Погибшим, но издалека. Я слышу хрип и смертный стон, И ярость, что не уцелели, Еще бы — взять такой разгон, Набраться сил, пробиться в щели И голову сломать у цели. И я сочувствую слегка Погибшим, но издалека. Ах, гривы белые судьбы, Пред смертью словно хорошея По зову боевой трубы Взлетают волны на дыбы, Ломают выгнутые шеи. И мы сочувствуем слегка Погибшим, но издалека. А ветер снова в гребни бьет И гривы пенные ерошит, Волна барьера не возьмет, Ей кто-то ноги подсечет, И рухнет взмыленная лошадь. И посочувствуют слегка Погибшим, но издалека Придет и мой черед вослед, Мне дуют в спину, гонят к краю, В душе предчувствия, как бред, Что подломлю себе хребет И тоже голову сломаю. И посочувствуют слегка Погибшему, издалека. Так многие сидят в веках На берегах и наблюдают, Внимательно и зорко, Как другие рядом на камнях Хребты и головы ломают. Они сочувствуют слегка Погибшим, но издалека.

ОСТРОВ

Покидаю теплый край навсегда. Наше плаванье — считай — на года. Ставь фортуны колесо поперек, Мы про штормы знаем все наперед. Поскорей на мачту лезь, старик, Стал вопрос с землей остро. Может быть, увидишь материк, Ну, а может быть, остров. У кого-нибудь расчет под рукой. Этот кто-нибудь плывет на покой, Ну, а прочие, в чем мать родила, Не на отдых, а опять на дела. Ты судьбу в монахини постриг, Смейся ей в лицо просто. Что это, тот самый материк, Или это мой остров? Мне накаркали беду с дамой пик, Нагадали, что найду материк. Нет, гадалка, ты опять неправа, Мне понравилось искать острова. Вот и берег призрачно возник. Не спеши, считай до ста. У кого свой личный материк, Ну, а у кого — остров.

ДЖЕНТЛЬМЕН УДАЧИ

Был развеселый розовый восход, И плыл корабль навстречу передрягам, И юнга вышел в первый свой поход Под флибустьерским флагом. Накренившись к воде, парусами шурша, Бриг двухмачтовый лег в развороте, А у юнги от счастья качалась душа, Как пеньковые ванты на гроте. И душу нежную под грубой робой пряча, Суровый шкипер дал ему совет: „Будь джентльменом, если есть удача, А без удачи джентльменов нет!“ И плавал бриг туда, куда хотел. Встречался с кем судьба его сводила, Ломая кости веслам каравелл, Когда до абордажа доходило. Был однажды богатой добычи дележ, И пираты бесились и выли. Юнга вдруг побелел и схватился за нож, Потому что его обделили. Стояла девушка не прячась и не плача, И юнга вспомнил шкиперский завет: „Будь джентльменом, если есть удача, А нет удачи — джентльменов нет!“ И видел он, что капитан молчал, Не пробуя сдержать кровавой свары, И ран глубоких он не замечал, И наносил ответные удары. Только ей показалось, что с юнгой беда, А другого она не хотела, Перекинулась за борт, и скрыла вода Золотистое смуглое тело. И прямо в грудь себе, пиратов озадачив, Он разрядил горячий пистолет. Он был последний джентeльмен удачи, Конец удачи, джентльменов нет!

ДВА СУДНА

Всему на свете выходят сроки А соль морская въЕдлива, как черт. Два мрачных судна стояли в доке, Стояли рядом, просто к борту борт. Та, что поменьше, вбок кривила трубы И пожимала бортом и кормой: „Какого типа этот тип? Какой он грубый, Корявый, ржавый, просто никакой!“ В упор не видели друг друга оба судна, И ненавидели друг друга обоюдно. Он в аварийном был состоянии, Но и она не новая отнюдь. Так, что увидишь на расстоянии С испугу можно взять и затонуть. Тот, что побольше, мерз от отвращенья, Хоть был железный, малый с крепким дном, Все двадцать тысяч Водоизмещенья От возмущенья содрогались в нем. И так обидели друг друга оба судна, Что ненавидели друг друга обоюдно. Прошли недели, их подлатали, По ржавым швам шпаклевщики прошлись, И ватерлинией вдоль талий Перевязали корабли. И медь надраили, и краску наложили, Пар разожгли, в салонах свет зажгли, И палубы и плечи распрямили К концу ремонта эти корабли. И в гладкий борт узрели оба судна, Что так похорошели обоюдно. Тот, что побольше, той, что поменьше, Сказал, вздохнув: „Мы оба не правы, Я никогда не видел женщин И кораблей, прекраснее, чем вы!“ Та, что поменьше, в том же состояньи Шепнула, что и он неотразим: „Большое видится на расстояньи Но лучше, если все-таки, вблизи.“ Кругом конструкции толпились, было людно, И оба судна объЯснились обоюдно. Хотя какой-то портовый дока Их приписал Не в тот же самым порт, Два корабля так и ушли из дока, Как стояли, вместе, к борту борт. До горизонта шли в молчаньи рядом, Не подчиняясь ни теченьям, ни рулям. Махала ласково ремонтная бригада Двум не желающим расстаться кораблям. Что с ними, может быть, взбесились обы судна? А, может, попросту влюбились обоюдно?
В день, когда мы поддержкой земли заручась, По высокой воде, по соленой своей Выйдем точно в назначенный час, Море станет укачивать нас, Словно мать непутевых детей. Волны будут работать, и в поте лица Корабельные наши борта иссекут, Торопливо машины начнут месяца Составлять из ритмичных секунд. А кругом только водная гладь — благодать! И на длинные мили кругом ни души. Оттого морякам тяжело привыкать Засыпать после качки в домашней тиши. Наши будни без праздников, без выходных, В море нам и без отдыха хватит помех! Мы подруг забываем своих, Им — до нас, нам, подчас, не до них, Да простят они нам этот грех. Нет, неправда, вздыхаем о них у кормы, И во сне имена повторяем тайком. Здесь совсем не за юбкой гоняемся мы, Не за счастьем, а за косяком. А кругом только водная гладь — благодать! Ни заборов, ни стен, хоть паши, хоть пляши! Оттого морякам тяжело привыкать Засыпать после качки в уютной тиши. Говорят, что плывем мы за длинным рублем, Кстати, длинных рублей просто так не добыть, Но мы в море за морем плывем, И еще за единственным днем, О котором потом не забыть. И когда из другой непохожей весны Мы к родному причалу спешим прямиком, Растворятся морские ворота страны Перед каждым своим моряком. Здесь кругом только водная гладь — благодать! И вестей никаких, сколько нам не пиши, Но потом морякам тяжело привыкать Засыпать после качки в уютной тиши. Всякий раз уплываем с землей обручась, С этой самою верной невестой своей, Но приходим в назначенный час, Как бы там не баюкало нас Море — мать непутевых детей. Вот маяк нам забыл подморгнуть с высоты, Только пялит глаза, ошалел, обалдел. Он увидел, как траулер встал на винты, Обороты врубив на предел. И на пирсе стоять — все равно благодать! И качаться на суше до крика души. Нам, вернувшимся, не привыкать привыкать После долгих штормов к долгожданной тиши.