"Искатель. 1998. Выпуск №8" - читать интересную книгу автора

ГЛАВА 3

Давно уже у Насти Каменской не было такого хорошего настроения. И дело даже не столько в том, что оно было хорошим, сколько в том, что оно было хорошим стабильно. То есть не портилось через полтора-два часа, а устойчиво держалось день за днем. И причин-то никаких особых для радости не было, а вот хорошим было состояние её духа. И немалый вклад в поддержание душевного тонуса вносил новый сотрудник Павел Михайлович Дюжин.

Павел был, по Настиным представлениям, человеком абсолютно неправильным, в том смысле, что никак не соответствовал существовавшему в её голове образу серьезного работника кадрового аппарата. Таких, как Дюжин, Настя называла «простой, как памятник». Или «как пряник». В первый же день знакомства капитан спросил:

— Слушай, это правда, что у тебя отец на кафедре оперативно-розыскной деятельности преподает?

— Не отец, а отчим, — осторожно поправила его Настя. — А что?

— Надо одному мужичку помочь, он как раз твоему родственнику в зимнюю сессию экзамен сдавать будет.

От такой простоты Настя даже оторопела. Ни разу за все годы работы никто не посмел обратиться к ней с подобной просьбой, хотя на Петровке было более чем достаточно людей, учившихся в том же вузе, где работал Леонид Петрович. Одного раза, самого первого, оказалось достаточным, чтобы попытки добиться протекции прекратились навсегда. В тот самый первый раз к Насте «подъехал» начальник одного из отделов, хлопотал за сына. Она тогда ответила коротко и внятно:

— Не получится. Если ваш мальчик не знает основного предмета милицейской науки, вам самому должно быть стыдно. Сядьте и позанимайтесь с ним. Если не можете — присылайте сына ко мне, я подготовлю его к экзамену. А просить не буду.

Начальник тот обиделся и по всей Петровке рассказывал, какая эта Каменская сука. Было противно, но зато урок был усвоен накрепко. Больше никто получить оценку на экзамене таким способом не пытался.

Но капитан Дюжин на Петровке не работал, с Настей и её коллегами знаком не был и на том печальном уроке не присутствовал. А потому счёл делом вполне нормальным похлопотать за приятеля.

— А что, твой дружок хилый и убогий? — зло спросила она. — Предмет выучить не может?

— Да времени у него нет, — пустился в объяснения Дюжин. — Он же на вечернем, работает как лошадь. Когда ему учить-то?

— Он же мужик. Пусть упрётся и выучит.

— Ну не может он. Запарка жуткая, ни минуты свободной.

— И всё равно — нет, — твёрдо сказала Настя.

— Да почему же?

На лице у капитана было написано неподдельное изумление, словно он ожидал чего угодно, только не отказа. Он готов был выслушать уточняющие вопросы, например, фамилию его товарища, номер группы и дату экзамена, готов был к тому, что ему назовут условия в виде денежной суммы или некоторого набора услуг, короче, Павел Михайлович Дюжин готов был к чему угодно, только не к этому категорическому «нет» без всяких объяснений и оправданий.

— Нипочему, — пожала плечами Каменская. — Нет — и всё. Я никогда этого не делала раньше, не буду делать и сейчас.

— А почему не делала? — с искренним любопытством спросил Павел. — У тебя с отчимом в отношениях напряжёнка?

От такой наглости Настя буквально обомлела. Первый день знакомы, а он не только с просьбами пристаёт, но ещё и в семейную жизнь лезет.

— Объясняю тебе, Паша, если ты сам не понимаешь, — спокойно сказала она. — Основной предмет не знать стыдно. Это неприлично. Человек, который собирается профессионально бороться с преступностью, не имеет права не знать предмет, который называется «оперативно-розыскная деятельность». Впрочем, он обязан равным образом знать и все остальные предметы. Знаешь, чем отличается сыщик от врача или инженера? Инженер или врач имеют полное право не знать подробностей восстания под предводительством Спартака или дату первого заседания Генеральных штатов, это не повлияет ни на способность правильно ставить диагноз и назначать лечение, ни на надёжность конструкций. А сыщик должен уметь втереться в любую среду, он должен быть способен поддержать разговор с любым собеседником и завоевать его расположение. И никогда не знаешь, кого тебе завтра придётся «раскручивать»: философа, историка, бомжа, писателя, музыканта, физика-ядерщика или священника. Поэтому, кстати, если бы мой отчим преподавал культурологию или религиоведение, я бы всё равно его просить не стала. Ещё вопросы есть?

— Есть, — весело откликнулся Дюжин. В его голосе Настя не уловила ни малейших признаков обиды. — А ты сама знаешь про эти Генеральные штаты, или твои высокие требования распространяются только на других?

— Генеральные штаты были в 1302 году. Про Спартака рассказать или не надо?

— Понял, — мгновенно отреагировал Павел. — Все вопросы снимаются. Значит, насчёт экзаменов к тебе на кривой козе не подъедешь. А что с тебя можно поиметь?

— В каком смысле? — не поняла Настя.

— В смысле твоих возможностей. Может, у тебя знакомства в медицинском мире есть или в посольствах каких-нибудь насчёт виз?

Она расхохоталась. Простота и прямолинейность капитана Дюжина внезапно перестала её злить, ибо была такой непосредственной и открытой, что сердиться было невозможно.

— Паша, с меня взять ровным счётом нечего, — сказала она, улыбаясь. — Вот такая я неудалая. Так что извини.

— Ну это ты загнула, — уверенно заявил он. — Так не бывает. У каждого человека есть связи и знакомства, другое дело, что многие их не ценят, потому что сами не пользуются. У тебя муж есть?

— Утром был, кажется, — пошутила Настя.

— Он у тебя кто?

— Математик.

— Вот видишь, значит, может помочь с репетиторством каким-нибудь балбесам.

— Пашенька, мой муж репетиторством не занимается, у него других забот полно.

— Ничего, деньги будут нужны — займётся. Про отчима твоего я уже понял. А матушка твоя?

— Матушка лингвист, специалист по разработке методик обучения иностранным языкам.

— Тоже потенциальный репетитор, — удовлетворённо кивнул Дюжин. — А ты говоришь! Братья-сёстры есть?

— Родных нет.

— А двоюродные?

— Есть сводный брат, сын моего отца от второго брака.

— Он кто?

— Банкир.

— О! И ты мне после этого будешь утверждать…

— Всё, Паша, уймись, — засмеялась Настя. — Я рассказываю тебе о своей семье вовсе не для того, чтобы ты делал далеко идущие выводы. Просто у тебя как у любого нормального кадровика информационный зуд, тебе хочется узнать обо мне побольше, а доступа к личному делу у тебя теперь нет. Я интеллигентно пошла тебе навстречу, чтобы ты не нервничал. Так что с меня ты можешь поиметь только одно: я попытаюсь научить тебя азам аналитической работы. Больше от меня всё равно никакого толку.

— Ладно, — легко согласился капитан, — тогда пошли учиться.

Этот разговор происходил в кабинете, где сидел Дюжин. Поскольку кроме самого капитана там размещались ещё трое сотрудников, то процесс совместной работы, естественно, должен был происходить в кабинете у Насти: ей как главному эксперту-консультанту полагалось отдельное помещение. И вот тут капитан Дюжин поразил Настю ещё больше. Просто-таки сразил её наповал, причём куда радикальнее, чем своей непосредственностью и пряничной простотой.

Едва переступив порог её кабинета, Павел поёжился, несколько раз резко втянул носом воздух, потом повернулся к двери.

— Я сейчас вернусь, — бросил он, выскакивая в коридор.

Вернулся он через несколько минут. Войдя, плотно прикрыл дверь, поискал глазами ключи, торчащие с внутренней стороны, и запер замок.

— Зачем? — спросила Настя, которой этот жест крайне не понравился, ибо заставлял предполагать самое неприятное и ненужное: совместное распитие в честь знакомства.

— Погоди, сейчас увидишь.

Павел достал из кармана тонкую церковную свечу и коробок спичек. Едва вспыхнув, пламя задёргалось в разные стороны, свеча начала потрескивать и коптить.

— Я так и чуял, — он покачал головой. — У тебя здесь плохо. Видишь, как свеча коптит? Здесь поле плохое.

— А где хорошее? — насмешливо спросила Настя, наблюдая за этим непонятным ей спектаклем.

— Там, где пламя ровное и по форме похоже на перевёрнутую каплю. Но ты не беспокойся, это всё можно поправить. Святая вода есть?

— Что?!

— Понятно. Темнота ты, Настя. А туда же: опер всё должен знать и уметь поддержать беседу на любую тему. Только рассуждать горазда, а основ нормальной жизни не знаешь.

— Слушай, Павел, прекрати, пожалуйста, устраивать здесь цирк, — сердито сказала она. — Нам работать надо.

— Никуда твоя работа не денется. А, кстати, работать в такой атмосфере очень вредно. Я вообще не понимаю, как у тебя голова может что-то соображать в этой комнате. Надо срочно принять меры.

— Какие, например?

— Самое первое — побрызгать все углы святой водой. Потом носить свечу по всему помещению и ждать, пока пламя выжжет всё зло, которое здесь скопилось. А если уж не поможет, тогда придётся рамочку принести. Учти, пока свеча не перестанет коптить и пламя не станет ровным, я здесь работать не буду.

— Значит так, Дюжин, — жёстко произнесла Настя. — Святой воды у меня нет, и ходить по комнате со свечой в руках я не стану. Никаких рамочек приносить не надо. Каждый человек имеет право на своих тараканов в голове, и отказать тебе в этом праве я не могу. Но не пытайся, будь добр, переселить своих тараканов в мою голову. У меня своих достаточно.

— Но свеча же коптит, — упрямо возразил Павел. — Это неспроста. Она не должна коптить. И пламя неровное.

— Здесь сквозняк.

— Здесь нет сквозняка, окно закрыто и дверь заперта.

— Значит, воск недостаточно чистый.

— Но в другом помещении она не коптила и пламя было ровным. Воск тут ни при чём. Нет, ты только посмотри, ну посмотри, что делается! И трещит! Может, ты злая?

— Я?

От неожиданности Настя растерялась и даже забыла, что собирала включить кипятильник, чтобы сделать кофе.

— Ты, ты. Может быть, само помещение нормальное, просто твоя злоба даёт такое поле.

— Всё, хватит! — взорвалась она. — Мне это надоело! Немедленно загаси свечу и начнём работать.

— Ну пожалуйста…

Голос капитана вдруг стал жалобным и очень серьёзным. Он так и стоял перед ней, стройный, в ладно сидящей на нём форме зеленовато-коричневого цвета (ибо был капитаном не милиции, а внутренней службы), с грустными глазами и свечой в руке. Вид у него был совершенно дурацкий, но Насте почему-то не было смешно. Наверное, от злости.

— Ты можешь не верить, это твоё дело, — тихо сказал Дюжин. Но позволь мне сделать так, как я считаю нужным. Иначе я не смогу работать в этом помещении.

Злость её неожиданно прошла, ей даже стало отчего-то жалко Павла.

— Ладно, делай как знаешь, — махнула Настя рукой. — Только тихо, не мешай мне.

Она налила себе большую чашку кофе и погрузилась в составление рабочей программы, которую к вечеру собиралась доложить Заточному. Дюжин куда-то уходил, возвращался, бродил по комнате то со свечой, то с бутылочкой, брызгая по углам водой. За окном быстро смеркалось, и единственная фраза, которую Настя произнесла за всё время, была:

— Зажги свет, пожалуйста.

Прошло ещё какое-то время, и наконец Дюжин возвестил:

— Всё. Теперь можно жить. Смотри, какое пламя ровное. Не коптит и не трещит.

Настя подняла голову и посмотрела на свечу. Пламя и в самом деле было ровным, похожим на перевёрнутую каплю. Наверное, этому есть какое-то объяснение, но сейчас её больше всего интересовала работа, которую поручил ей Заточный. Она не сердилась на капитана, но и объяснять ему смысл задания ей отчего-то расхотелось. Может, он и славный парень, но, как говорится, хороший человек — это не профессия.

— Уже шестой час, — сказала она Дюжину, снова утыкаясь в свои схемы, — давай начнём завтра.

— Давай, — охотно подхватил Павел и тут же убежал.

Вечером, докладывая Заточному программу, она всё-таки набралась храбрости и спросила:

— Иван Алексеевич, у Дюжина с головой всё в порядке?

— А в чём дело? Он плохо соображает?

— Пока не знаю, — призналась Настя. — на сообразительность я его ещё не проверяла. Но тараканов у него в голове море. Поля какие-то, аура, свечи, святая вода… Сегодня я терпела, но завтра могу и взорваться. Не боитесь?

Заточный улыбнулся, откинулся в кресле и привычным лёгким жестом погладил пальцами виски.

— Вам придётся терпеть это и дальше, Анастасия. Мне характеризовали Дюжина как толкового парня, но предупреждали, что он не без особенностей.

— Вот даже как?

— Не беспокойтесь, он не сумасшедший. С психикой у него всё в полном порядке. Просто он от природы очень чувствителен ко всяким полям, так мне объясняли врачи. Я ведь консультировался с ними, прежде чем взять его к нам на работу. Есть такие люди, и их, кстати, вовсе немало, которые остро чувствуют поля. Говорят же, что спать человеку лучше в строго определённом положении, головой на север или на запад, я уж не помню, куда. Большинство из нас отлично спит там, где кровать стоит, и на все эти тонкости внимания не обращает. Но есть ведь люди, которые не могут спать, если положение неправильное. Короче, Анастасия, постарайтесь не обращать внимания на чудачества нашего капитана. Ваше дело — обучить его аналитической работе. Вот если он окажется к этому не способен, тогда будем думать, что с ним делать.

Нельзя сказать, что Настю это хоть в какой-то мере успокоило. Заточному хорошо говорить: он не псих, а на остальное внимания не обращайте. С этим «остальным» ежедневно придётся иметь дело именно ей, а не генералу. И терпеть это, и мириться. И, самое главное, не злиться и не раздражаться.

Однако, против ожидания, чудачества капитана Дюжина Настю из себя не выводили. Хоть и было их немало, чудачеств этих, но Павел совершенно обезоруживал её своей открытостью и весёлым настроением. Более того, она ужасно удивилась, когда прислушалась к себе и внезапно обнаружила, что подсознательно пытается припомнить всё, что когда-либо слышала или читала про биополя и про особо чувствительных к ним людей. Никаких систематизированных знаний в её голове, конечно, не было, ибо проблемой Настя никогда специально не интересовалась, но из глубин памяти то и дело всплывали биопатогенные зоны и полосы, которые «есть проявление единой субстанции, пронизывающей всю Вселенную». Ей даже, хоть и не без труда, удалось вспомнить название книги, в которой об этом написано: «Космос и здоровье». Книга попалась ей случайно, и Настя бездумно листала её минут сорок, пока ждала кого-то. Там же было написано и про Г-образные индикаторы, и про сетки полос Карри, и про многое другое, что в тот момент показалось ей ненужным, неинтересным и бездоказательным. Однако теперь, наблюдая за Павлом, она всё чаще склонялась к мысли о том, что не могут люди, занимающиеся этой проблемой, все поголовно быть полными идиотами, а если ей, грубой материалистке, их наука кажется шарлатанством, то, может быть, дело не в науке, которая ей не нравится, а в ней самой, в её незнании, в зашоренном мышлении?

Настя с детства (разумеется, под влиянием мамы и отчима) накрепко усвоила простую истину: если она о чём-то не знает, это совершенно не означает, что «этого» нет и быть не может. Поэтому ей всегда было смешно и немножко даже противно, когда приходилось выслушивать от кого-нибудь фразы типа:

— Этого не может быть. Я ничего об этом не слышал.

Подобные аргументы казались ей сродни знаменитому чеховскому «этого не может быть, потому что не может быть никогда». Она хорошо помнила презрительное недоумение следователя, которому передавала материалы по группе Сауляка. Сауляк и его люди использовали методы нейролингвистического программирования, выполняя заказы высокопоставленных чиновников, стремившихся убрать политических конкурентов. Следователь об этом методе никогда не слышал и счёл Настины материалы полным бредом, о чём и не замедлил ей сообщить. А когда разразился скандал с врачом из Новосибирска, использовавшим в числе других и этот метод в весьма неблаговидных целях, недоверчивого следователя Генеральная прокуратура включила в состав бригады, занимавшейся этим делом. Настя до сих пор не могла без улыбки представлять себе его мину, которая должна была бы исказить строгое лицо. Она и сама до столкновения с Сауляком не слышала о нейролингвистическом программировании. Ну и что из этого? Обратилась к специалистам и всё выяснила. Оказалось, даже в научно-исследовательском институте МВД России этой проблемой занимаются. Так что никакой псевдонаучной фантастики.

Неистребимое внимание Павла Михайловича Дюжина к биопатогенным зонам Настя, таким образом, стала воспринимать абсолютно спокойно, как только сказала себе, что незнание — не аргумент. И причина её хорошего настроения была отнюдь не в этом, хотя первый толчок был дан, конечно же, капитаном. Она вдруг поняла истину настолько простую, что даже стыдно говорить. Эту истину знают все. Но знают как-то объективно, отстранённо, словно со стороны, не применяя её к себе и не преломляя через собственное сознание. А истина действительно оказалась до чрезвычайности проста: все люди разные. И хотя вряд ли найдётся человек, который будет с этим спорить, очень мало на свете людей, которые этой истиной руководствуются. Как-то так получается, что идею все признают, но почти никто ей не следует. А ведь если истину эту простую пропустить через себя и сделать частью своего миропонимания, то моментально изменяется всё восприятие окружающей действительности. И многое становится не только понятным до полной прозрачности, но и смешным. И вот это смешное так веселило и развлекало Анастасию Каменскую, что настроение у неё было неизменно приподнятым.

Вопреки её опасениям, Павел Дюжин оказался человеком способным, и хотя сам никаких оригинальных идей не продуцировал, он по крайней мере понимал то, что объясняла ему Настя. Понимал легко, почти всегда с полуслова, и работа с ним доставляла удовольствие. Как обычно случается, частное задание выяснить, не является ли сын генерала Заточного объектом интереса преступников, быстро превратилось в обширную программу исследования «чистоты» милицейских вузов Москвы. А вузов этих три, не считая Академии. Так что работа предстояла большая и кропотливая. С одной стороны, слушатели: кто такие, чьи дети и племянники, кем направлены на учёбу, каковы результаты психологического тестирования, и если результаты были неудовлетворительными, а человек всё-таки учится… И так далее. С другой стороны, преподаватели. С третьей — финансово-хозяйственная деятельность вуза. Особое внимание — внебюджетным средствам. Откуда они берутся, кто выступает спонсорами. У кого закупаются продукты для столовой, оборудование для компьютерных классов, технические средства. Направлений — море, и понятно, что Настя вдвоём с бравым капитаном Дюжиным сделать почти ничего не смогут. Но это и не их задача. Им поручено составить развёрнутую программу, выполнять же её будут другие сотрудники. Зато результаты их работы обобщать и анализировать придётся всё-таки Насте и Павлу.

— А это что? — спрашивал Павел, глядя, как Настя быстро набирает на компьютере какой-то текст, больше похожий на анкету.

— Это подсобный материал для тех, кто будет собирать информацию, — объясняла она терпеливо. — Чтобы им не пришлось держать в голове все вопросы, на которые нужно получить ответы, они при изучении личных дел учащихся будут заполнять анкету. Очень удобно. И нам потом анализировать будет проще. Введём данные в компьютер, он всё посчитает, и получим наглядную картинку.

— Ну-ка дай глянуть.

Настя вернула текст в начало и отодвинулась, давая Дюжину возможность смотреть на экран. Павел быстро пробежал глазами пронумерованные пункты, потянулся к «мыши» и подвёл стрелку к одной из цифр.

— Я бы сюда добавил юридическую историю фирмы. Нам ведь важно не только название организации, в которой работают родители слушателей, но и откуда она взялась. Слияния там всякие, разделения, переименования, дочерние фирмы.

— Верно, — кивнула Настя, — дело говоришь. Ещё какие соображения?

— Соображений больше нет, остались только вопросы.

— Ну задавай.

Павел спрашивал, она отвечала подробно, не раздражаясь, ибо понимала, что должна его учить. Дай Бог каждому учителю таких учеников, как капитан Дюжин, грех ей жаловаться; мало того, что мозги у Павла хорошо организованы, ему ещё и интересно то, что они делают. Если бы только не его причуды…

Каждый раз на этом месте Настя улыбалась и останавливала себя. Ну что ей его причуды? Мешают работать? Нет. Несовместимы со званием офицера? Тоже нет. Надо же, как глубоко въедаются в голову стереотипы: офицер милиции должен быть эталоном нормальности. Да кто её придумал, нормальность эту? Норма — это наиболее распространённая характеристика, то, что распространено меньше, считается «не нормой», но кто сказал, что «не норма» — это плохо? В норме у светловолосых людей должны быть голубые или серые глаза, реже встречаются зелёные, ещё реже — карие, но у кого повернётся язык заявить, что кареглазая блондинка — это некрасиво? Практика показывает, что как раз кареглазые блондинки считаются более эффектными и пользуются большим успехом у мужчин. Вот тебе и «не норма».

И точно так же каждый раз на этом самом месте Павел насторожённо спрашивал:

— Чего ты смеёшься? Я глупости говорю, да? Выгляжу в твоих глазах дураком?

— Ну что ты, Паша, — торопливо отвечала она. — Это я так, мыслям своим улыбаюсь. Настроение хорошее.

Опрос деда Немчинова Коротков провёл в первые же дни после убийства Саши Барсукова, но глубоко не копал. Он был согласен с Настей: если дед замешан в убийстве внучкиного ухажёра, то пугать его нельзя. Пока он не чует опасности, никуда не денется.

Навестить Леру Немчинову Настя решила тогда, когда Василия Петровича не будет дома. Надо своими глазами посмотреть, что это за девица, а уж потом подумать, как подбираться к её дедушке.

Легенду она придумала незатейливую, но практически «непробиваемую». Настя знала, что в том институте, где учился Барсуков, заместителем начальника одного из факультетов работала женщина. Вот ею-то она и решила представиться. Даже если Александр и рассказывал о ней, то фотографию уж наверняка не показывал, а по описанию — высокая блондинка лет под сорок — Настя вполне соответствовала. Только имя надо сменить, потому что имя начальницы Саша мог и назвать.

Квартира Немчиновых сверкала стерильной чистотой, и это отчего-то сразу не понравилось. Хотя что плохого в чистоте? Через две минуты Настя поняла: в этой стерильности не было уюта. Как будто живут здесь люди, каждый из которых поставил перед собой сверхзадачу не оставлять ни единой соринки, дабы не давать повода другому сделать замечание. Вынужденный порядок — вот точное определение.

— Какой у вас порядок, — заметила она, проходя в комнату. — Это ты такая хорошая хозяйка?

Лера не ответила. Она молча смотрела на Настю красиво подведёнными глазами, и в глазах этих Настя не увидела ни страдания (всё-таки близкий человек погиб), ни тоски, ни злости. В них не было ничего, разве что капелька раздражения плескалась и таяла в глубокой синеве.

— Меня зовут Александра Васильевна, я заместитель начальника факультета, где учился Саша Барсуков. Могу я задать тебе несколько вопросов?

— О чём? — холодно спросила Лера. — Меня уже допрашивали несколько раз, я даже к следователю ездила.

— Тебя допрашивали в связи с убийством, а у меня другие вопросы.

— Я ничего не знаю, — быстро ответила девушка. — Всё, что я знала, я уже рассказала, ничего нового вы не услышите.

 Погоди, — остановила её Настя, — я хотела спросить о другом. Видишь ли, Саша был в своей учебной группе ответственным за приобретение учебников и пособий. Все ребята сдавали ему деньги, а он потом покупал книги для всех. За два дня до гибели он собирал деньги на двухтомник учебника по уголовному праву. По шестьдесят тысяч с человека. Учебники купить Саша не успел, но в милиции мне сказали, что денег при нём не было. То есть были, конечно, какие-то деньги, но, вероятно, его собственные. Тысяч двести или триста. А на учебники было сдано почти два миллиона. Ты не знаешь, где эти деньги?

— Вы что, думаете, я их украла? — вспыхнула Лера. — Может, вы думаете, это я Сашу убила? Конечно, я убила, чтобы деньги взять. Давайте, зовите следователя или кого там полагается звать в таких случаях. Да как вы смеете!

— Стоп, стоп, — Настя подняла руку в примирительном жесте. — Никто тебя ни в чём не обвиняет, но поскольку ты дружила с Сашей и виделась с ним почти каждый день, то может быть ты знаешь, куда он девал эти деньги. Может быть, он купил подарок, например, тебе или ещё кому-нибудь. Может, потерял или проиграл в моментальную лотерею. Но в любом случае, я уверена, он сказал бы тебе об этом. Вспомни, пожалуйста.

Девушка рассерженно отвернулась, но уже через несколько секунд взяла себя в руки. Теперь она снова смотрела на Настю спокойно и холодно.

— Я ничего не знаю ни о каких деньгах, — сказала она. — Саша не делал мне подарков.

— Как? Даже цветы не дарил?

— Нет.

— Почему?

— Он никогда цветы не дарил.

— А конфеты? Косметику? Может быть, диски, кассеты?

— Нет. Он был не по этой части. Даже представить себе не могу, — Лера слегка улыбнулась, — чтобы Саша что-нибудь принёс мне в подарок. Он был совсем ещё ребёнок. Ухаживать толком не умел.

— Он младше тебя? — поинтересовалась Настя.

— Старше на год.

Понятно, подумала Настя. Девочка считает себя ужасно взрослой и умудрённой опытом, а Саша Барсуков рядом с ней был просто сосунком. Ну и зачем, спрашивается в задачке, она с ним общалась? Можно было бы допустить, что девушка идёт на подобный «мезальянс» от отчаяния. На безрыбье, как говорится… Можно было бы, если бы Лера была дурнушкой. Но она ведь хороша собой, и трудно поверить, что у неё недостаток поклонников. В очереди, небось, стоят за её улыбкой. Так зачем же ей Саша Барсуков, который совсем ещё ребёнок и ухаживать толком не умел? Однако вряд ли уместно углублять это направление расспросов, хотя и очень хочется. Она — Александра Васильевна, заместитель начальника факультета, подполковник милиции, пришла узнать насчёт слушательских денег, собранных на учебники. Вот об этом и надо разговаривать.

— Лера, припомни, пожалуйста, не говорил ли Саша, что у кого-то из его друзей день рождения или какой-нибудь праздник.

— Не говорил, — тут же ответила Лера, не задумавшись ни на секунду.

— Но ты даже не пыталась вспомнить, — заметила Настя. — Я понимаю, ты хочешь, чтобы я побыстрее от тебя отстала, но я ведь пришла к тебе не ради развлечения. Мальчики сдали деньги, для них это очень большие деньги, и они должны понимать, получат ли свои учебники в конце концов, или деньги пропали окончательно и нужно снова их собирать.

Лера немного помолчала, глядя в окно.

— Мне нечего вспоминать. Саша никогда не говорил со мной о своих друзьях. Совсем не говорил. Никогда. Вам понятно?

— Господи, ну что ты злишься? — Настя решила поиграть в квохчущую наседку. — Что я такого особенного спросила? Если парень встречается с девушкой, то совершенно естественно, что они разговаривают о своих близких, друзьях, родственниках. О чём же им ещё говорить?

— А вы, конечно, думаете, что больше разговаривать не о чём, — презрительно бросила Лера. — У парня и девушки нет ни души, ни сердца, ни вкусов, ни интересов. Они только и могут говорить о людях, которые их окружают. Вы, старики, только себя считаете умными, а у тех, кто моложе вас, вообще мозгов нет.

Настя с трудом сдержалась, чтобы не улыбнуться. Девочка легко попадается даже на такую простенькую провокацию. Похоже, она сильно комплексует из-за своей юности, вернее, из-за того, что люди, которые ей интересны, считают её ещё маленькой. Она, разумеется, уже совсем взрослая и хочет, чтобы к ней относились соответственно. А её отчего-то всерьёз не принимают. Да, но при такой постановке вопроса ей уж точно нечего делать в обществе такого невзрослого Саши Барсукова. Она должна тянуться к мужчинам постарше, но мужчины эти, вероятнее всего, не ценят её взрослости, отсюда и так легко выплёскивающееся раздражение. Забавная девица… Нельзя быть к ней строгой, всё-таки она пережила страшную трагедию, потеряв одновременно обоих родителей, да ещё и деда. Деда, который виноват в её несчастьях, который перестал быть её любимым дедушкой и с которым ей теперь приходится жить бок о бок. При такой судьбе допустимы любые странности характера. Ладно, возвращаемся к основной теме беседы.

— И всё-таки, Лера, подумай, куда могли деться деньги. Почти два миллиона. Саша не покупал в последние дни какие-нибудь кассеты, книги, одежду? Ну пожалуйста, постарайся мне помочь. Пойми меня, я сейчас вернусь в институт, а возле моего кабинета стоят тридцать парней и девушек и ждут, что я привезу им их деньги. Не у каждого из них есть папа с мамой, у которых можно снова попросить эти шестьдесят тысяч. Многие поступают в наш институт от бедности, потому что стипендия больше, чем в гражданском вузе, и форма бесплатная, так что на одежду в течение четырёх лет можно тратиться минимально. Для таких ребят потерять шестьдесят тысяч — это катастрофа. И что мне им сказать? Что Лера Немчинова отказывается мне помочь, потому что она не в настроении? Лера Немчинова не знает, что такое проблемы с деньгами, поэтому ей наплевать на ваши жалкие тысячи?

Настя говорила почти автоматически, не задумываясь над словами. Сотни раз она проводила такие вот беседы, пытаясь «выудить» у опрашиваемого нужную информацию и забрасывая его при этом ворохом ничего не значащих и даже откровенно демагогических тирад. Ей не очень-то и нужны были сведения о финансовых делах Саши Барсукова, его убийством занимались ребята из её бывшего отдела, а уж они своего не упустят и эту версию наверняка отработали. Ей нужен был дед Леры Немчиновой. Ей нужно было выяснить только одно: не пытался ли Василий Петрович втянуть Сашу в уголовные штучки, и если пытался, то была ли это собственная, так сказать, единичная инициатива деда (и тогда пусть этим продолжает заниматься Юра Коротков с командой), или же это было частью, одним маленьким элементом, одной крохотной ячейкой широкой сети, забрасываемой хорошо организованными преступниками в воды милицейской среды с целью вытащить и поставить себе на службу молоденьких и жадных до денег милиционеров. Вся комбинация с Лерой была затеяна для того лишь, чтобы вывести её на разговор о деньгах, следом — на бюджет её семьи, а далее, плавно и естественно, — на деда. Первый шаг в этом направлении был сделан, Настя подвела ситуацию к небрежно брошенной фразе о том, что девушка не знает проблем с деньгами. Посмотрим, как дело дальше повернётся.

В ответ на «гневный» выпад Лера окатила Настю взглядом, полным презрения.

— Вы не имеет права так со мной разговаривать. Да, у меня есть деньги, и я могу жить, ни в чём себе не отказывая, но я слишком дорого за это заплатила. Я бы предпочла жить куда более скромно, но не быть сиротой.

Теперь она смотрела на гостью с вызовом и нетерпеливым ожиданием. Конечно, подумала Настя, девочка ждёт вопросов, отвечая на которые она могла бы поставить меня, старую и никчёмную, на место. Она расскажет мне о своей трагедии и будет с удовольствием наблюдать, как я корчусь в муках неловкости и стыда за свою бестактность. Она — такая несчастная, такая страдающая, такая непонятая, а я посмела её в чём-то упрекать. Ай-яй-яй, как некрасиво…

— Да Бог с тобой, Лера, — произнесла Настя удивлённо-примирительно, — ну что же ты всё время сердишься? Я совсем не хотела тебя обидеть, поверь мне. Меня беспокоят мои слушатели, поэтому я, может быть, излишне эмоционально высказываюсь. Извини, если мои слова тебя задели. Кстати, будет очень нескромным, если я спрошу, откуда у тебя деньги, на которые ты живёшь, ни в чём себе не отказывая?

Лера чуть заметно улыбнулась, и Настя поняла, что просчитала ситуацию правильно. Девушка ждала этого вопроса и горит желанием на него ответить. Ответ, собственно говоря, Настя прекрасно знала и без неё, но это был необходимый шаг на пути к заветной теме — Лериному деду. Придётся потерпеть и выслушать.

— Вы, вероятно, не знаете, — начала Лера с нескрываемой гордостью, — что я дочь известного композитора Геннадия Немчинова…

Настя слушала вполуха, только чтобы не потерять нить беседы. Ничего нового Лера не рассказывала, всё это было известно ещё несколько дней назад. Пожилая родственница Немчиновых оформила опекунство над малолетней дочерью погибших и все годы, что они прожили вместе, исправно пользовалась счетами в Сбербанке, на которые постоянно начислялись авторские гонорары за исполнение песен отца Леры. Деньги были немалые, песен за свою жизнь Геннадий Немчинов написал великое множество, и подавляющее большинство из них в своё время было хитами. Потом наступил период затишья, в эстраде мода меняется быстро, о Немчинове забыли, но старых финансовых запасов пока хватало, благо родственница-опекунша тратила деньги аккуратно и с умом. А затем денежки снова «закапали» на счёт, мода сделала очередной виток, и новое поколение исполнителей вернулось к почти забытым мелодичным и грустным песням. Точнее, исполнитель был только один — Игорь Вильданов, но он на сегодняшний день пользовался такой бешеной популярностью, что песни Геннадия Немчинова в его исполнении звучали на всех радиоволнах и по всем телеканалам, не говоря уж о концертах.

Делая вид, что внимательно слушает, Настя исподволь разглядывала комнату и наблюдала за юной хозяйкой. Какое-то несоответствие во всём… Красивая, бесспорно красивая девушка, и явно неглупая. И не нищая, одета модно и недёшево, в ушах золотые серёжки с жемчугом, маленькие, но изящные, свидетельствующие о прекрасном вкусе, на пальце оригинальной работы кольцо с белым камнем. Вероятно, с фианитом, если бы это был бриллиант, то цена ему была бы почти запредельная. Такая девушка должна бы пользоваться несомненным успехом у молодых людей, среди которых могла выбрать того, кто ей придётся по душе. Она считает себя совсем взрослой, и наверняка у неё есть и желание, и возможность проводить время с парнем постарше. Но почему-то Саша Барсуков. Почему-то она отдала предпочтение ему, а сейчас старается сделать вид, что это был вообще-то мезальянс и Саша ей совершенно не нравился. Ухаживать, видите ли, не умел. Ну и что? Выгнала бы к чёртовой матери. Но ведь не выгнала. А на похороны не пошла, Коротков там был, отслеживал возможные связи, а Леры не было. Не пришла Лерочка проститься со своим другом-ухажёром, словно бы вздохнула с облегчением, как вздыхают люди, когда незваный и засидевшийся сверх приличного гость наконец уходит. Хороший тон требует, чтобы гостя провожали до лифта, но в таких случаях хозяева нетерпеливо подают уходящему пальто и быстро захлопывают за ним дверь, чтобы он, не дай Бог, не завёл разговор ещё о чем-нибудь. Незваный и навязчивый гость. Незваный и навязчивый Саша Барсуков. Или навязанный? Например, дедом Леры… Ведь говорил же Юра Коротков, что Василий Петрович Сашу привечал и всячески подчёркивал, что это хорошая компания для его внучки.

А что? Версия, вполне пригодная для дальнейшей проработки. Василий Петрович Немчинов контактирует с рядовым милиции Александром Барсуковым, но для того, чтобы их встречи не бросались в глаза подстраивает знакомство Саши со своей внучкой. Да, юноша ходит в этот дом, но ведь не к уголовнику же Немчинову он ходит, он за внучкой его ухаживает, а о том, что её дедушка — убийца, отсидевший 9 лет в колонии усиленного режима, мальчик и знать не знал. Лера ему об этом не говорила, стеснялась, что вполне понятно, а с дедом Саша и вовсе не общался. Что ему дед? Он же не за ним ухаживает. И к деду не прицепишься, и с Саши взятки гладки.

Или другой вариант. Дед только ещё подбирался к Барсукову. Устроил знакомство парня с Лерой и терпеливо ждал, пока он прикипит к дому. Ждал, когда Саша созреет для доверия к деду своей возлюбленной, и тогда уж потихоньку начал бы прибирать милиционера к рукам. Тоже подходящая версия, но она отражает только последствия, а Настю интересует первопричина: зачем Василий Петрович это делал? Сам, по собственной инициативе, для каких-то своих тёмных дел или по чьему-то поручению, для кого-то? К сожалению, Лера этого знать не может, надо подбираться к деду. Но как? Можно было бы и Лере задать множество вопросов, можно было бы, да нельзя. Кто такая Настя? Александра Васильевна, заместитель начальника факультета, где учился погибший юноша, пришла насчёт пропавших денег. Разве может она на голубом глазу спрашивать, где и при каких обстоятельствах Лера Немчинова познакомилась с Сашей Барсуковым? Бывал ли Саша у них дома, когда в квартире был дед, но не было самой Леры? Да много всякого можно было бы спросить, будь Настя сотрудником уголовного розыска. Но она, увы, таковым не является ни по легенде, ни по официальным документам. По документам она эксперт-консультант, по легенде — сотрудник вуза. И объяснить свой интерес к деталям личной жизни Леры Немчиновой так, чтобы это было правдоподобно и не спугнуло деда, узнай он о содержании их беседы, ну просто никак невозможно.

— Какое у тебя красивое кольцо, — внезапно сказала Настя. — Можно взглянуть поближе?

Это было так по-женски — прервать скорбный рассказ собеседницы, чтобы поинтересоваться любопытной побрякушкой. Лера удивлённо замолчала и протянула руку через стол. Настя буквально впилась глазами в камень, играющий радужными бликами под ярким светом люстры. Ну надо же… Чего только не бывает на свете!