"Чудо Рождественской ночи" - читать интересную книгу автораV– Ради Бога! – кричала обезумевшая от ужаса молодая девушка, колотя из всех сил в дверь избы мельника. – Кто там? – раздался изнутри мужской заспанный голос. – Ради Бога… скорей! – бессмысленно кричала в отчаянии молодая Ивлева. – Кажись, голос барышни… – кто-то подумал вслух в избе, и затем дверной засов передвинулся и дверь открылась. – С нами крестная сила! – вскрикнул старик мельник, узнавая стоявшую перед ним дочь помещика. – Что случилось?.. О, Господи! – Скорее… в омуте… потонули… – бессвязно лепетала Марья Ивановна. Мельник, должно быть, понял. – Василь, Степан, Петро, а ну, живо… господа провалились! – крикнул старый мельник, хватаясь за длинный багор. Через минуту три здоровых парня, в накинутых на плечи полушубках, с фонарями и веревками в руках, в сопровождении мельника и Марьи Ивановны, бывшей в одном платье, бежали по ее указанию к страшному месту. – Вон, вон! – раздирающим душу голосом вскрикнула несчастная девушка, указывая на большое пространство воды, рельефно выступавшее черным зловещим пятном среди окружающей белой снежной пелены. – Ах, царица небесная!.. Живо доски! – командовал мельник. Дюжие парни через пять минут тащили из мельницы широкие длинные доски, по которым без всякой осторожности, полные героизма, бесстрашно подвигались к видневшейся недалеко от берега огромной полынье. – Стой… здесь… Чей-то тихий предсмертный стон поразил слух. – Никак Ермолай… ах, сердяга… ну тащи скорее… ишь, замер… – толковали парни, вытаскивая уцепившегося за край льдины кучера. – Чтой-то больно тяжел… – переговаривались работники, вытащив до половины из воды туловище Ермолая. – Глянь, и вожжи закрутились… ну, ну наддай… С трудом вытащили на лед кучера и отволокли его на крепкое место, покрытое толстым льдом. – Беги кто на деревню, сзывай народ! – кричал старый мельник, подхватывая концы вожжей. – Идите, барышня, в хату; застудитесь… ишь, вьюга какая. Эй, Петро! дай свой тулуп; накинь на барышню… Вот-то, Господи… стряслось… Работник Петр снял с себя полушубок, окутал им как бы замершую Марью Ивановну, после чего, забежав в избу, кинулся в деревню. Минут через двадцать по направлению к мельнице из деревни показались едва заметные силуэты людей. Вот они уже ближе и ближе. – Го-го-го… скорей вали, ребята! – кричал старый мельник, стоя без шапки на краю обломившегося льда. – Давай багры, давай еще досок! – приказывал он. – Ну, ну, навались… стой, не напирай дюже… полегоньку подтягивай, – учил он народ, когда были принесены доски. – Только бы лошадей-то приподнять… кабы дуга показалась… легче будет вытянуть… – Наши! – вскрикнул старик мельник, когда на поверхности воды показалась дуга. – Ну, ну, еще маленько… еще… Голова лошади вместе с дугою совершенно показалась из-под воды. В ночной мгле колокольчик издал несколько печальных звуков как бы похоронного звона. – Так ничего не поделаешь… разламывай впереди лед… до берега недалече… волоком и вытянем… Ну, живо тащи ломы и топоры, – командовал старик. Зацепив веревки за гужи хомута, человек двадцать крестьян ухватились за канаты и понемногу, по мере пробиваемого к берегу льда, начали подтягивать затонувшую тройку и возок. Часа через три, когда на востоке показался едва заметный мягкий полусвет, усилиями всей деревни удалось наконец вытянуть на берег утонувшую тройку лошадей, запряженную в возок. Отрезав постромки и гужи коренного, народ ухватился за оглобли, вальки[139] и бока грузного возка и медленно потащил на себе его к барской усадьбе. Всякий инстинктивно боялся заглянуть вовнутрь, где находились четверо заживо погребенных. Первые лучи восходящего солнца осветили ужасную картину, представившуюся глазам собравшихся, столпившихся около вытащенного из омута возка и стоявшего теперь перед крыльцом барского дома. Рыцарь с размокшими латами и шлемом сжимал в объятиях молодого клоуна, впившегося зубами в плечо монахини, нежная русалка с разорванной одеждой и обнаженной грудью, закинув назад свои белые красивые руки, с распущенными по плечам длинными шелковистыми волосами как бы заснула, откинувшись в угол возка. Монахиня, с перекошенными от ужаса чертами лица, с открытыми оловянными глазами, смотревшими в пространство, застыла в последнем усилии оторвать от себя шута, охватившего ее своими мускулистыми руками, вплотную обтянутыми материей ярких цветов с нашитыми уморительными харями шутовского костюма. К десяти часам утра в усадьбу Ивлевых собралось почти все общество, бывшее на вечере Иваницких. Когда, в присутствии приехавшего станового пристава, вынули из возка трупы утопленников и перенесли их в залу, причем многочисленные бубенчики шутовского костюма, бывшего на молодом Ивлеве, начали издавать гармонические игривые звуки, ужас объял присутствовавших, нервная дрожь, как электрический ток, прошла по всем. Марья Ивановна лежала в своей комнате в страшнейшем припадке нервной горячки. – О, Царь Небесный! – шамкали губы беззубой старухи няни, смотревшей на похолоделые замаскированные внесенные трупы семейства Ивлевых. – Кара Господня постигла… Велик Бог на небеси, велик Он и на земли… Правду я говорила… Сатанинские одежды до добра не доведут… Охо-хо-хо… |
||
|