"Неизвестная Канада" - читать интересную книгу автора (Кригер Борис)

Критическая масса идиотов

Интересно наблюдать «не нашего» человека в состоянии порядочного опьянения. С одной стороны, он вполне походит на «нашего», то есть те же физиологические проявления, например, в виде икоты, но внутренне он кажется совсем иным, таинственным, непознанным. «Наш» человек, когда он пьян, становится нам понятен и даже чем-то близок, а вот «не наш» человек отдаляется еще больше, становясь и вовсе чужим, загадочным и оттого притягательным и отталкивающим одновременно.

В своем путешествии по канадским глубинкам я остановился в городе Кингстоне. Хоть этот славный град и покрупнее классической глуши, все же его нельзя причислить к щербатому лику издерганных мегаполисов. Вы, кстати, наверное, и не подозревали, что слово «кингстон» означает в переводе не только «королевский город», но и отверстие с клапаном в наружной обшивке подводной части судна для приема или удаления воды. Находясь в углу озера Онтарио, Кингстон и правда являет собой некий клапан, особый поворотный пункт, после которого дорога более не следует вдоль необъятной озерной глади, а поворачивает на северо-восток в направлении Квебека, так и не ставшего свободным ни от английского засилия, ни от самого себя.

Мы ведь и не подозреваем, что Квебек представляет собой удивительное историко-философское явление. Дело в том, что французы, его населившие, так и не познали порчу французской революции. Они остались достойными своих прародителей мушкетеров, эдаких Д'Артаньянов, уже не прибывающих в Париж на желтоватых клячах, а приезжающих покорять Монреаль на подержанных «субару» того же сомнительного цвета...

Квебек был завоеван англичанами до того, как в него занесли вирус свободолюбия, замешанного на кровавой демагогии. Отсюда взялись и белые лилии на голубом поле флага Квебека – не что иное, как символ обезглавленной француской монархии. Такого нынче уже нигде не встретишь. Пропавший на родине дух королевской Франции, лояльного благородства и прочувственного католичества все еще витает над полями Квебека, и в этом заключается некое чудо.

Народ, произошедший всего лишь от десяти тысяч переселенцев XVII – начала XVIII века, говорит на старинном северофранцузском диалекте с множеством местных слов и выражений, с привычкой обращаться к незнакомым и полузнакомым людям на «ты», – эдакая дань крестьянской фамильярности.

Итак, для того, чтобы вкусить уникальную атмосферу старинной Франции, еще не растерзанной ее собственной Великой Революцией, следует неторопливо путешествовать вдоль вод реки Святого Лаврентия, у истоков которой и приютился город Кингстон.

О, это не просто река! Вначале несмелое речное течение постепенно превращается в мощный поток, залихватски переплевывающий по ширине и раздолью великую Волгу, затем Святой Лаврентий превосходит по могуществу незыблемый в своей склонности к разливам Нил, потом, пожалуй, дает по носу даже назойливой Амазонке, полной человеколюбивых пираний, и наконец выплескивается в Атлантический океан огромным заливом, полным китов и прочей морской невидали.

Совсем недавно, буквально вчера, каких-нибудь триста с гаком лет назад, а точнее, в XVII веке, на месте современного Кингстона находилось индейское поселение. Потом, в 1673 году там был основан Форт-Фронтенак, который не смог удержать свое французское предназначение, будучи захваченным англичанами во время семилетней войны... Эту войну можно назвать «самой первой мировой войной». Она велась десятком стран и в Европе, и на других континентах, в ней принимала участие и Россия – сначала на стороне Франции, а потом – на стороне англо-прусской коалиции. Франция потерпела поражение и лишилась своих североамериканских владений. Французские поселенцы в Квебеке (в ту пору семьдесят тысяч человек), частично смешавшиеся с индейцами, оказались покоренными и остались здесь жить. Всякие связи с Францией, в которой вскоре разразилась революция, были прерваны. Долгое время покоренный Квебек был одной из самых бедных провинций Канады. Для квебекского юноши было только три дороги наверх: стать священником, адвокатом или врачом. Местная элита считала, что так и должно быть: бизнес и техника – дело еретиков, протестантов-англосаксов, а франкоканадцы, традиционные католики, бедные, но гордые, сильны своей духовностью. В квебекском обществе развилось своеобразное чувство – смесь комплекса неполноценности (из-за бедности и отсталости) и комплекса превосходства (из-за своей католической «духовности»). Ну, и чем же не смесь неполноценного превосходства, столь характерная для России, так и продолжающей совать свой нос в дела Европы со времен семилетней войны...

Какой славный путь прошло человечество от семилетней войны до войны шестидневной! Скоро войны станут настолько стремительными, что их вообще кто-либо перестанет замечать. Не успеешь моргнуть, а война уже началась и закончилась, а может быть, даже снова уже началась. Пятиминутная война. Секундная война. Быстро, удобно, благородно!

Вот есть такие люди, которые полагают, что войны случаются из-за того, что среди населения Земли слишком много идиотов. Но тут-то и закрадывается несуразица. Дело в том, что, стоит рассмотреть оставшихся, как на поверку оказывается, что они не менее идиотичны, чем их напрасно оболганные собратья. Я вообще предлагаю упразднить звание идиота как устаревшее. Войны развязывают вовсе не идиоты, не злые и умелые серые кардиналы, а простые люди. Да-да, именно мы с вами, хотя никто из нас, пожалуй, простым себя не считает.

Войны развязываем мы – своим нежеланием думать, своим неумением ни во что вникать, своим упрямым намерением всю свою жизнь тянуть наскучившую лямку, оставляя думанье на откуп злым и умелым, которые, как оказывается, тоже думать не умеют и не хотят. Так появляются и угасают цивилизации, бессознательно разворачиваются чьи-то революции, рушатся какие-то устои. Вся Вселенная, напрочь контуженная якобы зародившим ее Большим Взрывом, стремится не обращать внимания на саму себя и прожить как-нибудь неприметненько, бочком, не вмешиваясь и не присутствуя при собственном существовании.

Итак, в Кингстоне, городе, славящемся самыми знаменитыми в Канаде тюрьмами, я провел незабываемый вечер в гостинице, где проистекала шумная свадьба, а посему я смог наблюдать множество «не наших» людей в состоянии волнительной нетрезвости, то есть той самой отстраненности, которой, как уже отмечалось, страдает вся наша с вами Вселенная. А много ли нашей старушке Вселенной надо? Налил ей рюмочку-другую, глядишь – а она уже и поплыла, расширилась до неузнаваемости и оставила нас в полном непринужденном одиночестве, тупо глядящими на собственную небритую рожу в гостиничном зеркале.

Я отложил очередную бредовую книгу (я читаю исключительно такие бредовые фолианты, чтобы не испытывать острой зависти к успехам других авторов), в которой утверждалось, что произведение Гоголя «Нос» скрывает глубокий эротический смысл и представляет собой несомненное проявление синдрома страха кастрации, вздохнул и спустился к людям. Сколько можно доверять натужным книгам? Пора окунуться в человеческое море чувств и событий. Сколько можно прятаться от жизни? Сколько можно бежать на край света, не понимая, что у света, при всей его корпускулярно-волновой сути нет и не может быть края, он бескрайний, хоть и надрывный в своем нежелании светить в нужном направлении...

Короче, я был достаточно опьянен своей скукой и безделием, что вполне смог бы сравниться по затуманенности сознания с наполнявшими гостиницу гостями, прибывшими в нее в несказанной толпе автомашин, запрудивших теперь всю гостиничную стоянку.

Многие из нас – ну, конечно, за исключением кисейных барышень – подспудно испытывают отвращение к свадьбам. Что может быть уродливее подобного ритуала? Словно бы брачующиеся нуждаются во всеобщем внимании, чтобы заставить себя прилюдно чмокнуть друг друга в губы? Мертвенная бледность свадебных платьев, которая должна внушать радость предвкушения любви, в наши времена превращается в вынужденный ритуал, плохо скрываемый фарс на фоне всеобщего обнищания морали. Особенно интересна современная интерпретация концепции первой брачной ночи, этого трепетного таинства, нынче происходящего между двумя людьми, прожившими до свадьбы вместе уже как минимум пять лет... Не зря говорят, что, чем пышнее свадьба, тем короче брак. По статистике, длительность брака никак не коррелирует с длительностью добрачного знакомства, так что долгие раздумья перед свадьбой никоим образом не укрепляют будущий союз...

Выйдя на улицу с такими крамольными мыслями, я насладился бескрайним запахом близлежащих болот и стал наблюдать за вываливающимися из зала парами, которые плохо и неуверенно держались на ногах, но почему-то липли друг к другу исключительно по половому признаку. Немолодые девочки в вечерних платьях висли на не менее повидавших виды мальчиках, запаянных в не идущие им черные костюмы. И те, и другие несли какую-то обычную в таких обстоятельствах чушь. Если бы сторонний натуралист пожелал описать подобные отношения, никто бы не признал в них человеческого шарма. Так, птичьи базары, кошачьи свадьбы, или что там бывает еще?

Мне захотелось подойти и спросить, что думают эти гости об институте брака. И особенно – а что в действительности случилось бы, если интерес к противоположному полу у людей просыпался бы только два раза в год, ну как у многих других млекопитающих, или только раз в год, как у некоторых птиц. Каким был бы этот базисно асексуальный мир? Какими были бы наши витрины, наши телепередачи, наша поэзия... Да и была бы на свете поэзия вообще? Ведь в брачный период не до стихов, нужно с соперниками рогами бодаться, а если во все другое время оставаться равнодушным, то, пожалуй, кроме победных маршей, никакой музыки и не понадобится. А ведь поэзия – не что иное, как потайная музыка души.

Флирт, ненавязчивый, порой не заметный даже самому флиртующему, маленькие ухищрения, заигрывания, улыбочки, смелые фантазии, намеки... Вот бы было все это у людей, как у собак, только два раза в год, весной и осенью, а во все остальные времена мрачная тишина и грызня за кость повкуснее.

Ведь это только буквально на днях оказалось, что грызня – это плохо, что война – это аморально и бесчеловечно. Битвы были почитаемы как занятие благородное на всем протяжении истории. Мир был гармоничен, и в нем не было противоречий. Короли носили короны, трубачи трубили в трубы, и только в наш скоротечный век все стало с ног на голову, вдруг ни с того ни с сего люди решили поверить, что они равны, что воевать плохо и что человек, якобы, рождается свободным. Руссо был, конечно, не первым, кому пришла подобная мысль, но он безусловно оказался крайним, на кого свесили всех собак.

Истина, к сожалению, заключается в том, что «человек рождается идиотом», и наиболее продвинутые из этих урожденных идиотов вдруг начинают полагать, что они не идиоты, а все остальные за ними не поспевают, и от этого и возникают всяческие конфликты и несоответствия на Земле.

Мир нуждается в критической массе идиотов для того, чтобы оставаться довольным собой, а самодовольство в мировом масштабе является основным условием безбедного существования человечества. Ведь дело не в том, сколько кто потребил риса и муки, а в том, был ли он при этом доволен собой и условиями своего откорма.

Вся проблема борьбы с идиотами заключается в том, что никто из нас не имеет природного права считать другого идиотом, а посему мы все остаемся неоцененными и непонятыми. Правота не имеет никакой силы, сколько лиц – столько и затей, сколько рыл – столько и правд. И как ни мерь их на логичность – нет никакого обоснования, что сам ты не идиот, а посему не вправе измерять степень идиотизма других.

Канада, особено в ее славной глубинке, – тихое благополучное место. Нужно промолчать. Не надо обличать и буйствовать. Не дай бог что-нибудь нарушится. Какая-нибудь гайка отвалится, какой-нибудь кингстон неправильно пропустит воду – и корабль пойдет ко дну. (Я ничего не смыслю в потоплении плавсредств, так что прошу меня заранее простить за неточность). Нельзя впихивать рассуждения о смысле жизни в каждую кружку пива. К смыслу жизни нужно подходить спокойно и прозаично, как, кажется, один из героев Платонова, тот, что говорил, что, вот, придумает себе смысл жизни – и повысит производительность труда.

Возможно, критическая масса идиотов сохраняет сей мир в некотором равновесии. Так что не нужно переживать. Идиотов – не существует. Есть только скромные повседневные атланты, которые прозаично держат своими трясущимися ручками низенькое, местами слегка пьяненькое небо.