"Къ изученію заговора и колдовства въ Россіи." - читать интересную книгу автора (Леонская Елена)

СБОРНИКЪ ЗАГОВОРОВЪ XVII ВѢКА.

Семнадцатый вѣкъ, ярко отразившій въ судебныхъ дѣлахъ свою вѣру въ заговоръ и чародѣйство, оставилъ послѣ себя рядъ заговорныхъ текстовъ. Сохранились они 1) на клочкахъ бумаги, въ приложеніи къ судебному дѣлу, какъ очевидное доказательство виновности подсудимаго; 2) вошли въ составъ врачебныхъ сборниковъ (травниковъ и др.), какъ средства отъ той или другой болѣзни; 3) сохранились въ отдѣльныхъ сборникахъ, составленныхъ въ различныхъ цѣляхъ.

Запись заговоровъ, очевидно, была дѣломъ обычнымъ, и письменная традиція хранила заговоры не менѣе старательно, нежели и устная, но такъ какъ списковъ заговоровъ отъ эпохи болѣе ранней, нежели XVII в. чрезвычайно мало, то записи XVII в. являются наиболѣе любопытными для разсмотрѣнія; въ нихъ еще можно вскрыть такія черты, которыя указываютъ на древность того или другого текста.

Особенно же цѣннымъ, конечно, является сборникъ, спеціально посвященный заговорамъ; таковъ разсматриваемый сборникъ въ спискѣ начала XVII в. ^*). Любопытенъ

онъ и по своему объему, и потому, что въ него включены инородческіе (весьскіе) заговоры, и потому еще, что при заговорныхъ текстахъ находится изложеніе того дѣйствія, которое связывалось съ заговоромъ.

Значительный объемъ сборника заставляетъ предполагать большую работу собирателя, который пользовался различнымъ матеріаломъ, не избѣгая и инородческихъ заговоровъ и варіантовъ одной и той-же темы. Инородческіе, и именно весьскіе, заговоры подтверждаютъ извѣстіе о томъ, что русскіе не разъ обращались къ финскимъ племенамъ, ища у нихъ чародѣйной помощи. Дѣйствія, сопровождающія заговоры, помогаютъ пониманію текста и ярче обрисовываютъ тѣ вѣрованія и воззрѣнія, которыя порождали колдовство и заговоръ.

Начинается сборникъ описаніемъ травы „молчана“, указаніемъ, когда ее рвать и поясненіемъ, къ чему она пригодна. Такое начало какъ бы сближаетъ разсматриваемый сборникъ съ травникомъ; далѣе о травахъ нѣтъ ничего, но слѣдующія статьи „объ узнаваніи таинъ“ и „объ узнаваніи прошедшаго и будущаго“ относятся опять таки къ такимъ статьямъ, которыя часто встрѣчались въ лѣчебныхъ рукописяхъ ¹⁾. Весьма вѣроятно, что составителю сборника лѣчебные сборники были извѣстны, и онъ ими въ небольшихъ размѣрахъ и воспользовался. Но далѣе слѣдуютъ заговоры, причемъ лѣчебныя средства почти нѣ встрѣчаются ²⁾. Нѣкоторые заговорные тексты не имѣютъ при себѣ указаній на то, что нужно дѣлать при заговорѣ, но многіе тексты сопровождаются подробнымъ описаніемъ магическаго дѣйствія.

Магическое дѣйствіе, какъ свидѣтельствуютъ судебные документы, въ колдовской практикѣ стояли неразрывно съ

заговоромъ, т. е., словеснымъ выраженіемъ того, что имѣло въ виду дѣйствіе. Исторія магіи, исторія вѣрованій малокультурныхъ народовъ ¹⁾ постоянно указываютъ на необходимость связи дѣйствія и слова, поэтому каждый заговоръ тогда лишь понятенъ, и формулы его подаются объясненію, когда извѣстно дѣйствіе, его сопровождающее. Заговоръ же, оторвашійся отъ дѣйствія, становится все менѣе и менѣе понятнымъ, искажается и уже становится совершенно неподдающимся какому бы то ни было объясненію. Отсюда изученіе заговорныхъ формулъ возможно лишь при знакомствѣ съ заговорными дѣйствіями, иначе разъясненія не могутъ быть точными. Чѣмъ крѣпче связанъ заговоръ съ дѣйствіемъ, тѣмъ онъ опредѣленнѣе въ своихъ выраженіяхъ, тѣмъ онъ короче и проще. Но по мѣрѣ того, какъ забывается дѣйствіе, а заговоръ продолжаетъ жить безъ него, для словесныхъ сочетаній открывается большой просторъ, и появляются такія выраженія, которыя рождаются прямо изъ словесныхъ ассоціацій. Оторвавшись отъ своего дѣйствія, заговоръ можетъ соединиться съ новымъ дѣйствіемъ, но при такомъ соединеніи всегда окажется какое нибудь несоотвѣтствіе ²⁾.

Обратимся теперь къ разсмотрѣнію тѣхъ дѣйствій, которыя изложены въ сборникѣ при заговорныхъ текстахъ, и посмотримъ, какова связь между ними. Магическія дѣйствія различны; одни изъ нихъ имѣютъ врачебное значеніе „да то масло да^і пи^ти и ма^жі мла^деца, гдѣ грызе^т“ (№ 63) ³⁾, другія же – символическое. Послѣднія особенно разнообразны: между ними есть и очень простыя: „гово^р на во^ду и на росу и на мыло и потри по лицу“ (№ 31); есть и сложныя, сопряженныя съ выходомъ изъ дому и совершеніемъ ихъ въ

опредѣленномъ мѣстѣ; „…Могила выкопа^т, гдѣ не^знаемо^і мертве^ц, ане вынѧ^ті ме^ртвого во^н да верхнѧѧ доска снѧ^ті и сава^н ѡправи^т и пронѧ^з скво^з сава^н г^ж игла“…. (№ 75).

Обыкновенно заговоръ, связанный съ какимъ нибудь дѣйствіемъ, говоритъ о томъ, что́ совершается, такъ что дѣйствіе и слова совпадаютъ. Такъ слова заговора: „Стрѣлѧю ѡ̃ всѧко^і боле^зни“ (№ 7) являются параллелью къ указанному дѣйствію: „здѣла^т у воды (ч̂) въ его јмѧ з гнилы… да стрелѧ^ти гѳ-ю стрел(ы)“. -

Иногда слова заговора изображаютъ нѣчто бо́льшее того, что передаетъ дѣйствіе, но это присходитъ отъ невозможности воспроизвести въ дѣйствительности то, что мыслится необходимымъ. Такъ, очерчивая вокругъ стада кругъ, нужно произносить слова: „…пусть ты^н желѣзно^і кру^г моего скота…“ (№ 57).

Въ данномъ случаѣ идея защиты по необходимости выражается ярче въ словахъ, нежели въ дѣйствіи, но связь внутренняя между словомъ и дѣломъ не расторгнута. Подобные примѣры часты: ясно, что разъединеніе слова и дѣйствія не совершается потому, что символика дѣйствія, несмотря на кажущееся разногласіе, имѣетъ полное внутреннее соотвѣтствіе со словами заговора.

Простыя символическія дѣйствія, изложенныя въ сборникѣ, обходятся съ помощью самыхъ незначительныхъ предметовъ, да и сами по себѣ они не выходятъ изъ круга самыхъ обыденныхъ поступковъ: толкнуть ступу (№ 34), бросить въ человѣка щепотку земли (№ 5), зажечь щепку (№ 27), положить вѣтку рябины на кровать (№ 52); но слова, связанныя съ этими дѣйствіями, злы и дѣйствительно могутъ встревожить: „ка^к сѧ ступа пала, так^к бы мо^і недруги повалѧли^с пре^д мною и попада^лі“, „ка^к гори^т щепка в огнѣ, та^к бы горѣло сердце…. по мнѣ“… и т. д.

Слова здѣсь какъ бы вскрываютъ опасность, грозящую отъ ничтожныхъ поступковъ и, собственно говоря, не столько слова страшны, какъ то̀, что кроется въ дѣйствіи. Отсюда и дѣлается понятнымъ тотъ страхъ передъ самыми простыми

дѣйстівями человѣка, если только этотъ человѣкъ почему либо подозрѣвается въ обладаніи заговорной силой ^*).

Сложныя символическія дѣйствія совершаются при многихъ заговорахъ и внѣ дома, причемъ говорится „ка^к лю^д усну^т“ (№ 25) „в укромно^е мѣсто“ (№ 58) „на со^лни^чно^м зака^ті (№ 5, 121), иначе сказать, рекомендуется тайна при совершеніи этихъ дѣйствій.

Если при этомъ употребляются какіе нибудь обыкновенные предметы, то имъ придается таинственность какимъ нибудь способомъ. Нуженъ камень – его берутъ съ могилы (104), понадобятся колобки – ихъ готовятъ въ лѣсу, пекутъ въ ямкѣ (121) и т. д. Сложныя символическія дѣйствія должны были исчезнуть раньше, нежели простыя, и возможно, что ихъ исчезновеніе и породило въ заговорномъ текстѣ, неясность, а иногда и загадочность.

При нѣкоторыхъ заговорахъ находятся указанія, гдѣ и когда нужно ихъ произносить. Оказывается, что: время для магическаго дѣйствія назначается различное: на утренней зарѣ (№ 1), в лѣ^ті (№ 7), на солнечномъ закатѣ (№ 5), поутру (№ 18), „ка^к лю^д усну^т“ (№ 25), „выва^нскую пѧ^т“ (№ 18), „В велико^і че^твергъ“ (№ 53), „до зори“ (№ 57), до солнца (№ 58), въ ночь, въ вѣчеръ, по утру; на ве^тху (на ущербѣ мѣсяца) в вечери, на но^вцы (при молодомъ мѣсяцѣ) по утру (№ 63), съ утра (86); утро какъ будто считается болѣе благопріятнымъ временемъ для произнесенія заговора, нежели вечеръ или ночь. Мѣсто такъ же, какъ и время выбирается разное: „у воды (№ 7), у рѣки (80), на перегородѣ (30), на камени (53), въ лѣсу (58), на постели (76), въ дверяхъ комнаты (91), у могилы (104), возлѣ муравейника (121); если мѣсто не указывается, очевидно нужно предположить произнесеніе заговора на мѣстѣ, въ данный моментъ удобномъ для этого.

Кромѣ мѣста и времѣни при заговорѣ указывается предметъ, черезъ который заговорная сила должна подѣйствовать на человѣка. Это, обыкновенно, пища и питье: хлѣбъ, соль, перецъ, чеснокъ, вино, квасъ, масло, вода и т. д. Почему

въ одномъ случаѣ нужно взять воду, а въ другомъ квасъ; въ одномъ хлѣбъ, въ другомъ перецъ – объяснить трудно, но всегда приходится имѣть въ виду то, что не толъко требованіе магическаго обряда, но и бытовыя условія, такъ же какъ условія даннаго момента могли оказать вліяніе на употребленіе того или другого предмета. Кромѣ того, въ нѣкоторыхъ случаяхъ могло повліять знаніе какого нибудь лѣчебнаго средства, тѣмъ болѣе, что большинство заговоровъ направлено противъ болѣзней. Не безъ лѣчебныхъ цѣлей употреблялись при заговорахъ и растенія ^*), но при искаженіи и переиначиваніи названія травы или корня могла возникнуть искусственная связь заговора съ растеніемъ. Траву назвали „молчанъ“ и, считая ее чудодѣйственной, къ ней присоединили такой заговоръ: „ты трава мо^лча^н … мо^лчи^ш …та^к бы… недруги и злые мои супостаты проти^в менѧ во все^м молча^ли (№ 1). Нѣкоторыя заговорныя дѣйствія сопровождаются запрещеніями, которыя обусловливаютъ ихъ успѣхъ: „Да прише^д вызбу… косте^і собака^м того дн̃и не дава^і и никому ничего не дава^і (№ 57). „То^г го^ду репы с чюже^г ѡгорода не де^рга^т и колосу не ^рва^т и скво^з руки… не оцыща^т“ (№ 25). Какъ было упомянуто выше, при разсмотрѣніи заговорныхъ дѣйствій, связанныхъ съ соотвѣтствующими имъ словами, обнаруживаются тѣ воззрѣнія и вѣрованія, которыя лежатъ въ ихъ основаніи. Возможно, что эти вѣрованія не идутъ издалека, что они суть искусственныя образованія, смѣсь остатковъ различныхъ міровоззрѣній, но они любопытны и въ такомъ видѣ, какъ результаты попытокъ повліять словомъ и дѣломъ на естественный ходъ вещей.

Заговорные тексты разсматриваемаго сборника такъ же, какъ и дѣйствія, съ ними связанныя, позволяютъ указать на слѣдующія наиболѣе яркія вѣрованія: заговорнымъ дѣйствіямъ, направленнымъ противъ другого человѣка, помогаютъ умершіе, они могутъ отдать во власть одному человѣку другого (121), умершіе родные могутъ сохранить отъ

злого человѣка (58), за это умершимъ нужно дать угощеніе. Предметы, имѣвшіе соприкосновеніе съ умершимъ (саванъ, камень и земля съ могилы) обладаютъ особою силою.

Кромѣ умершихъ могутъ оказать помощь и стихіи, особенно земля, которую нужно просить и которой также можно что нибудь принести. „Восе тебѣ, землѧ ма^т верча ѿ сей животине, старои поблю^ді, а молодо^і по^дроди“ (№ 41). Эта вѣра въ помощь умершихъ и земли, какъ кажется, наиболѣе живая и особенно хорошо отразившаяся въ заговорахъ.

Изъ текстовъ заговоровъ усматривается и то обстоятельство, что слова заговорныя считались идущими издалека и – изначально принадлежавшими Самому Господу Богу и Его святымъ, а затѣмъ уже сохранявшимися среди старыхъ людей, переходившими изъ рода въ родъ: „Починаю^тся добро^і словеса ѿ Козмы и Да^міѧна и ѿ стары^х старико^в“ (№ 103). „Говорю слова ѿ велики^х родов, въ которы^х роде^х вели^с слова си^лни и удалы и велики“… (№ 122).

Несмотря на то, что обрядовая сторона заговора и черты послѣдняго, стоящія въ связи съ обрядомъ, позволяютъ до нѣкоторой степени судить о вѣрованіяхъ, ихъ породившихъ, заговоры и магическіе обряды отличаются такою географическою и этнографическою неопредѣленностью, что становится крайне трудно сдѣлать какое либо опредѣленное пріуроченіе. Обращеніе къ стихіямъ, угощеніе мертвецовъ, отстрѣливаніе стрѣлами болѣзни, наличность рѣки, камня, обращеніе къ умершимъ, землѣ, вѣтру и т. д. – все это возможно на весьма большомъ географическомъ протяженіи и въ разнообразной этнографичеекой средѣ.

Но въ этихъ обезличенныхъ текстахъ попадаются однако немногія подробности, которыя даютъ слабыя указанія на опредѣленныя мѣстныя условія. „Как сѧ осина го^ркаѧ ви^жжала ј пищала ѿ люто^г сѣвера“ говорится въ заговорѣ № 7. Въ сѣверной Россіи терминъ сѣверъ означаетъ не только страну свѣта, но и вѣтеръ съ этой стороны, поэтому употребленіе этого слова въ послѣднемъ значеніи можетъ до нѣкоторой степени опредѣлять мѣстность; въ заговорѣ № 42 наряду съ упоминаніемъ „буйныхъ вѣтровъ“ находится указаніе на „холо^дную сѣвер^ну“, т. е., на сѣверный

вѣтеръ. Въ заговорѣ № 9 отъ ранъ говорится про „ме^рзлое древо“, и это выраженіе ведетъ мысль къ сѣверному, холодному району. Объ этомъ же районѣ заставляетъ думать и заговоръ № 102 „отъ зябели“, иначе отъ замерзанія. Въ немъ, въ немногихъ словахъ дана картина климатическихъ условій сѣверной мѣстности: „мразы лютые“, отъ которыхъ „мерже^т море, и рѣки, и землѧ всѧ“ и гдѣ „се^і тво^і ра^б ѡзѧблъ ѿ мраза“ и гдѣ такъ понятна просьба согрѣть „зѧбе^л праведны^м сл^нце^м“. Упоминаніе россомашьихъ когтей (№ 54) опять таки говоритъ скорѣе за сѣверъ, нежели за другую полосу.

Но напрасно мы стали бы искать болѣе яркихъ и точныхъ указаній на мѣстность: упоминаніе мельницы (№ 114), пустой хоромины (№ 106), бани (№ 54), избы (№ 34), ничего не даютъ опредѣленнаго для выясненія этнографическихъ чертъ; изъ одежды, кромѣ кафтана, колпака и шапки, ничто не упоминается.

Историческія черты, которыя могли бы помочь сдѣлать какія нибудь пріуроченія, въ заговорахъ крайне рѣдки, и въ разсматриваемомъ сборникѣ къ нимъ должно быть отнесено упоминаніе имени царя Михаила Ѳеодоровича въ заговорѣ на власти ^*), и приписка въ концѣ заговора № 11 отъ ранъ и № 16 отъ лиха человѣка, „Буіну вѣтру вѣѧти на поганые нѣмцы, на смоливое пене“ Имя царя Михаила Ѳеодоровича, вставлено въ заговоръ, очевидно, въ годы послѣ 1613 г., что и даетъ возможность говорить о существованіи даннаго варіанта въ началѣ XVII в., но руководиться этимъ именемъ для какихъ либо иныхъ заключеній едва ли можно. Упоминаніе же „поганыхъ нѣмцевъ“ позволяетъ сдѣлать болѣе широкія предположенія. Приписка эта не стоитъ въ связи съ текстомъ заговора. Заговоръ отъ ранъ имѣетъ обычную для заговорныхъ текстовъ картину: человѣкъ необыкновенный (чернъ, воло^с у него чернъ и т. д.) побиваетъ всякіе уроки, отъ всѣхъ и всего, кого и что надо

охранить. Заговоръ отъ лиха человѣка также совершенно безличенъ и имѣеть подобное первому содержаніе „старый мужъ“ заговариваетъ отъ р. б. по Христову повелѣнію всѣ прикосы. Въ томъ и другомъ заговорѣ одинаковое выраженіе „ѿ лиха (ч̂), ѿ его думы и ѿ е^го смыслу“.

Приписка о нѣмцахъ производитъ впечатлѣніе непосредственнаго изліянія особенно волновавшихъ чувствъ. Мысль о нѣмцахъ почему то обострилась въ связи съ представленіемъ о ранахъ и лихомъ человѣкѣ, ясно, что то и другое имѣло отношеніе къ этому народу, и этою припискою какъ бы хотѣли придать спеціальное назначеніе имѣвшемуся уже заговору. Такія ассоціаціи переносятъ мысль къ тѣмъ русскимъ мѣстностямъ, которыя наиболѣе должны были терпѣть отъ нѣмцевъ, т. е., къ псковскому и новгородскому району, главнымъ образомъ къ первому. Но если дѣйствительно приписка эта была сдѣлана подъ вліяніемъ тяготъ, причиняемыхъ нѣмцами, то приходится два данные заговора отодвинуть изъ семнадцатаго вѣка въ болѣе раннюю эпоху. Предположить же эту приписку сдѣланной въ началѣ XVII в., едва ли возможно; въ это время другой народъ скорѣе долженъ былъ возбуждать непріязнь. Такимъ образомъ нужно предположить, что эти два заговора бытовали и въ болѣе раннюю эпоху въ псковскомъ районѣ.

Указаніемъ на этотъ районъ можетъ служить еще одинъ заговоръ изъ этого сборника, именно № 100 отъ крови; читается онъ такъ: „Ст̃ы^і ѡ^ц̃ Ануѳре^і зарѣза^л борана, ни крови, ни раны…. ни в камени раны, ни в раны крови“. Въ этомъ короткомъ заговорѣ упоминается св. отецъ Ануѳрей, имя рѣдкое, которое невольно останавливаетъ вниманіе. Въ заговорахъ весьма нерѣдки случаи, когда имя мѣстнаго святого вносится въ текстъ, поэтому имена святыхъ иногда могутъ служить для топографическихъ пріуроченій. Имя „св. отца Ануфреа“ встрѣчается въ духовномъ завѣщаніи препод. Евфросина Псковскаго (XV в.), упоминающаго постоянно „домъ свв. о. о. Василія Великаго, Григорія Богослова и Іоанна Златоустаго и св. отца нашего Ануфреа“ ^*).

Возможно, что и заговоръ отъ крови съ этимъ именемъ прошелъ псковской районъ и вобралъ въ себя имя мѣстнаго уважаемаго святого. Присутствіе же въ разсматриваемомъ сборникѣ „весьскихъ“ заговоровъ можетъ быть сочтено, какъ указаніе на новгородскую область, гдѣ опредѣляется мѣстожительство вепсовъ.

Такимъ образомъ, пользуясь вышеприведенными данными и тѣмъ обстоятельствомъ, что сборникъ найденъ въ Олонецкой губ., можно остановиться на предположеніи, что разсматриваемый памятникъ, если не сложился, то большую часть своей жизни обращался въ сѣверо-западномъ углу Россіи.

Отсутствіе яркихъ жизненныхъ чертъ въ заговорахъ нужно главнымъ образомъ приписать тому, что заговоры основываются на опредѣленныхъ для каждаго случая формулахъ, которыя и препятствують до нѣкоторой степени развитію въ текстѣ ивдивидуальныхъ чертъ или слишкомъ рѣзкихъ мѣстныхъ особенностей. Къ разсмотрѣнію нѣкоторыхъ формулъ и перейдемъ ниже ¹⁾. Прежде всего вкратцѣ ознакомимся съ содержаніемъ сборника.

Заговоры, находящіеся въ сборникѣ, можно раздѣлить на нѣсколько группъ; первая группа заключаетъ въ себѣ заговоры отъ болѣзни и болѣзненнаго состоянія: отъ всѣхъ болѣзней (пять, №№ 7, 8, 20, 110, 116); отъ грыжи (четыре, №№ 63, 90, 110, 111); отъ зубной боли (пять, №№ 43, 44, 45, 82, 83); отъ крови (одиннадцать, №№ 4, 12, 13, 14, 15, 81, 93, 96, 97, 100, 101); отъ ранъ (семь, №№ 9, 10, 11, 17, 50, 76, 77); на облегченіе родовъ (три, №№ 21, 22, 91); отъ ударовъ и ураза ²⁾ (шесть, №№ 76, 77, 78, 98, 99, 116); отъ чирья (один, № 105). Здѣсь указаны опредѣленныя болѣзни, но такъ какъ, очевидно,

былъ цѣлый рядъ болѣзней, названія которыхъ не знали и происхожденія себѣ не уясняли, то всѣ онѣ относились къ порчѣ или къ вліянію злого человѣка, почему противъ порчи и злого человѣка имѣются особые заговоры (тринадцать, №№ 16, 18, 19, 42, 49, 54, 79, 80, 103, 112, 114, 116, 125).

Вторая группа заговоровъ включаетъ въ себя такіе, которые имѣютъ отношеніе къ хозяйству. Это заговоры при выпускѣ скота на пастбище (три, №№ 25, 56, 57, 58); для разведенія животныхъ (№ 41); отъ болѣзней животныхъ (№ 49, 52) и для ихъ усмиренія (№ 53).

Третью группу составляютъ заговоры, имѣющіе цѣлью регулировать отношенія между людьми; сюда относятся тѣ заговоры, которые должны защищать отъ недруговъ (шесть, №№ 1, 5, 26, 34, 87, 88); привлекать почетъ или милость на говорящаго (семь, №№ 31, 32, 33, 35, 85, 86, 121); возбуждать любовь женщины (присушки – шесть, №№ 27, 28, 29, 30, 107, 122).

Кромѣ этихъ опредѣленныхъ группъ заговоровъ въ сборникѣ находятся единичные заговоры на различные несчастные случаи, таковы, напр., заговоръ отъ зябели, иначе сказать отъ обмораживанія (№ 102), заговоръ на кулачный бой (№ 104), заговоръ отъ деревъ, т. е., отъ несчастья, причиненнаго падающимъ деревомъ (№ 123, 124), заговоръ передъ отпускомъ свадебнаго поѣзда (№ 59), заговоръ отъ пьянста (№ 75) ^*).

Передъ большинствомъ заговоровъ находятся молитвенныя обращенія, одни изъ нихъ постоянно почти повторяются, нѣкоторыя употреблены лишь разъ. Обращенія эти таковы:

Во имѧ Ѿц̃а и Сн̃а и Ст̃го Дх̃а. №№ 12, 14, 18, 21, 32, 78, 79, 82, 86, 87, 88, 93, 96, 98, 100, 102, 110, 112, 114, 125.

Гд^с̃ї Бж̃е, блг^с̃ви, ѡ ^ч̃. №№ 13, 23, 32, 78, 80, 81, 82, 86, 87, 91, 99, 103.

Гд^с̃̃ї, бл^с̃ви, w^ч̃. №№ 11, 14, 18, 20, 26, 79, 85, 101, 116, 123.

Гд^с̃ї Бж̃е, блг^с̃ви́, о^ч̃ Гд^с̃ї Бж̃е. Во имѧ Ѿц̃ и Сн̃ и Ст̃(го) Дха. № 9, 32.

Поклонѧю^с̃ Бг̃у. № 63.

Блг̃ви, w^ч̃. № 100.

Гд̃ї, бл^с̃ви, Ѿц̃а мое^г̃ млтва^ми и кр^с̃ен^г̃а ѿца и мт̃ри № 19.

Мл^с̃тваѧ прч^с̃таѧ гдр^с̃нѧ, слн̃це праве^дное, мт̃и млт^с̃ваѧ, прч^с̃таѧ гд^с̃нѧ, мт̃и праве^дна^го слн̃ца. № 22.

Хе^с̃, Свѣте исти^нны^і да воизбра^нное воеводе. № 33.

Да^і мнѣ, Гд^с̃и, добро^і ча^с, приве^ді м(нѧ). Гд^с̃и, к а^не^лско^и чи^н, прч^с̃то^і Бц^ды в руки, мату^ш̃ки в ср^дце. № 34.

Пристани, Гд̃и, пособи, Гд̃и, блг^с̃ви мѧ, Гд^с̃и, на добрыѧ дѣла. № 112.

Нѣсколько заговоровъ не имѣютъ такихъ зачалъ; чѣмъ объясняется ихъ отсутствіе, едва-ли можно сказать, такъ какъ заговоръ на одну и ту же тему въ одномъ случаѣ имѣетъ одно изъ вышеприведенныхъ зачалъ, другой – не имѣеть (№ 4 и № 11 напр.). Во всякомъ случаѣ молитвенныя обращенія характерны для даннаго сборника, они имѣютъ сходство со вступительными словами, встрѣчающимися вообще въ старинныхъ рукописяхъ. Окончанія молитвенныя рѣже, обыкновенно въ концѣ ставится слово арипъ, что значитъ аминь, изображенный тарабарщиной. Окончанія таковы:

Все^г̃да и нн̃ѣ и пр^с̃но и во веки веко^м. А̃минь. № 44.

За мл̃твъ прч^с̃тыѧ твоеѧ Мтре, Гд^с̃и́, И̃се Хр̃те, Сн̃е Бж̃іи, помилуи мѧ грѣ ^шнаго. А̃ри^п. № 81.

Бг̃ъ Саваѡѳ, Гд̃ь на^ш І̃съ Хс, цр̃ь сл̃вы, ника. А̃рип. № 56

Ра^дуисѧ, обрадова^ннаѧ, Гд̃ь с тобою, на тебѣ сѧ надѣемъ и тобою сѧ хвали^м да не поги^бне^м. № 88.

Въ заговорныхъ текстахъ молитвенныя обращенія ко святымъ встрѣчаются, но перечисленія святыхъ не пространны, и поминаются, сравнительно, немногіе святые ^*).

Многіе заговоры не имѣютъ ни молитвенныхъ зачалъ, ни обращеній къ святымъ; но словосочетаніе рабъ Божій и заключеніе аминь въ нихъ все же встрѣчаются; совершенно же лишены какого либо христіанскаго молитвеннаго оттѣнка № 7 (отстрѣливаніе болѣзней), № 15 (отъ крови), № 17 (отъ ранъ), № 41 (надъ коровой), № 53 (надъ лошадью), № 58 (надъ скотомъ), № 104 (на кулачный бой), № 107 (присушка), № 121 (на власть надъ людьми), № 122 (присушка).

Изъ этого перечисленія заговоровъ нельзя однако сдѣлать заключенія о томъ, что именно приведенныя темы заговоровъ лишены упоминаній святыхъ и избѣжали вліянія молитвы. такъ какъ рядомъ находятся заговоры на тѣ же темы, явно обработанные въ формѣ молитвенныхъ обращеній и прошеній, Но очевидно существовали еще и въ XVII в. заговоры, которые сохранялись традиціей въ формѣ, отличающейся отъ молитвеннаго прошенія. – Такъ какъ именно такого рода заговоры соединены съ обрядомъ, то ихъ можно разсматривать какъ наиболѣе старые, основываясь на томъ положеніи, что болѣе ранней формой заговора нужно считать заговоръ, связанный съ дѣйствіемъ. Теперь перейдемъ къ выдѣленію заговорныхъ формулъ, характеризующихъ нѣкоторыя изъ вышепоименованныхъ заговорныхъ темъ.

1. Въ заговорахъ отъ всѣхъ болѣзней, включая и злого человѣка, характерной формулой является отстрѣливаніе болѣзни, выражается эта формула такъ: „Стрелѧ(ю) ѿ всѧко^і боле^зни (№ 78)“, обрядъ ¹⁾ поясняетъ эту формулу: „а иные боле^зни приговарива^і ко всѧко^і стрелы ро^зные“. Эта формула можетъ быть очень неясной и важное слово стрелѧ(ю) можетъ отсутствовать (№ 20): „выму тро^с и ѿиму боле^з всѧкую… к востоку и к запа^ду….“

Простая формула: „стрелѧ(ю) расширяется (словесное разростаніе) въ картину стрѣляющаго мужа (№ 110, 116), (святого). Стрѣляющій мужъ изображается на конѣ съ лукомъ и стрѣлою, причемъ эпитетъ, прилагаемый и къ мѣсту, гдѣ онъ ѣздитъ, и къ нему, и къ его вещамъ, употребляется одинъ и тотъ-же (напр. золотой ²⁾.

2. Заговоры отъ грыжи, въ большинствѣ случаевъ, имѣютъ формулу отсыланія грыжи съ больного на какіе нибудь предметы: „По^ді же ты, гры^з, на о^лховое коре^не…“ (№ 63). „Гры^зі, гры^з, кобы^лю кость“ (№ 90). „Посылаю грыжу в крѧжыны и су^че“ (№ 110).

3. Въ заговорахъ отъ зубной боли непремѣнной формулой служитъ вопросъ къ мертвецу о зубной боли. Словами эта формула выражается различно, но въ, опредѣленныхъ все-таки чертахъ: „иди вопроси Лазарѧ четверодне^в на^г, болѧ^т ли у не^г зубы“ (№ 44)); – спрошу а^з у мертвеца… (№ 82).

4. Очень многочисленные заговоры отъ крови покоятся на формулѣ зашиванія. Словесное выраженіе рисуетъ картину, всю построенную на понятіи зашивать: здѣсь упоминается и игла и нить и лицо, которое шьетъ, главнымъ образомъ, дѣвица. Какъ бы съ перваго взгляда ни казалась сложна выраженная въ позднѣйшихъ заговорахъ словами картина, разобранная на составныя части, она дастъ непремѣнно вышеназванную формулу, иногда совершенно стертую и весьма измѣненную.

Картина шитья въ заговорѣ на кровь измѣняется и вслѣдствіе

того еще, что представленіе нити лежитъ въ основѣ картины пряденія; эту послѣднюю и можно встрѣтить въ заговорѣ отъ крови (№ 12), такая смѣна произошла очевидно отъ вліянія одного представленія на другое.

5. Заговоры отъ ранъ построены въ нѣкоторыхъ случаяхъ на той же формулѣ, что и предыдущіе заговоры отъ крови (№ 17) (зашиваніе), а иногда на совершенно новообразованныхъ формулахъ.

6. Ударъ и уразъ, какъ болѣзненное состояніе, приравниваются къ ранѣ, къ кровотеченію, порчѣ, вообще болѣзни, почему и заговоры на случай увѣчья не имѣютъ опредѣленной собственной формулы, а строятся на формулахъ другихъ заговоровъ (зашиваніе № 99, отстрѣливаніе № 116).

7. Присушки пользуются формулой горѣнья, которая разнообразно передается словами: рисуется и неугасимый огонь подъ камнемъ (№ 29), и огненная рѣка (№ 107), и кузница съ пылающимъ горномъ (№ 122).

Кромѣ того чрезъ присушку насылается безволье, тоска, печаль. Это насыланіе выливается въ заговорѣ въ опредѣленной картинѣ (формулѣ) вѣтровъ, несущихся безпрепятственно по всему свѣту и могущихъ занестя тоску въ душу того, противъ кого направлена присушка. Такимъ образомъ для присушекъ характерны двѣ картины, въ основѣ которыхъ лежитъ сложное представленіе психическаго состоянія человѣка. Формула горѣнья встрѣчается и въ заговорѣ на властелина, вслѣдствіе внутренней аналогіи между нимъ и присушкой… „та^к бы горило ср^дце… властелина ко мнѣ“ (№ 33).

Что же представляютъ собою эти формулы, которыя настолько характерны для заключающихъ ихъ заговоровъ, что, основываясь на нихъ, возможно и въ разбившемся текстѣ опредѣлить настоящую тему? Опираясь на описаніе магическихъ обрядовъ, которые связываются съ тѣмъ или другимъ заговоромъ, не трудно замѣтить, что характеризующія тему формулы суть не что иное, какъ выраженіе въ словѣ магическаго дѣйствія. Обрядъ заключается въ томъ, чтобы „здѣла^т у воды человѣка въ его јмѧ з гнилы, нести в сокрове^нно мѣсто се и постави^т стоѧ, да стрелѧ^ті

гѳ̃-ю стрел (ы) в брюхо…“ и вполнѣ разъясняетъ текстъ заговора отъ всѣхъ болѣзней (включая сюда и злого человѣка, какъ имѣющаго возможность наслать болѣзнь), который въ большинствѣ случаевъ говоритъ, какъ какой-то мужъ отстрѣливаетъ болѣзнь, прикосы и призоры.

Обрядъ, проявляющійся въ дуновеніи, отплевываніи (№ 54), поясняетъ текстъ, въ которомъ говорится объ отсыланіи болѣзни подальше отъ человѣка.

Заговоры отъ кровотеченія не имѣютъ при себѣ магическаго обряда, но формула зашиванья логически ведетъ къ предположенію, что былъ, если не магическій, то лѣчебный обрядъ, заключавшійся въ зашиваніе раны ^*).

Обрядъ, отмѣченный въ одной старой рукописи Б-ки Моск. Синод. типографіи № 35 (403) л. 53-54 „…и гро^б кусаю^т да зубы не болѧ^т…“, объясняетъ традиціонный вопросъ къ мертвецу, ставшій характерной формулой для заговора отъ зубной боли.

Какъ было замѣчено выше, разъединеніе магическаго дѣйствія и заговора повело къ разростанію (въ словесномъ отношеніи) и невразумительности послѣдняго, иначе сказать, забвеніе магическаго обряда послужило причиной измѣненій, осложненій и искаженій формулъ, характерныхъ для той или другой темы; кромѣ того, такое распаденіе заговорныхъ формулъ послѣ отдѣленія заговора отъ первоначальнаго обряда шло довольно быстро вслѣдствіе того, что элементъ просьбы разростался въ заговорѣ насчетъ основного элемента приказанія. Этому разростанію содѣйствовало вмѣшиваніе въ заговорные тексты молитвеннныхъ обращеній.

Таковъ въ главныхъ чертахъ сборникъ заговоровъ, сохранившійся въ рукописи XVII вѣка. Онъ даетъ матеріалъ для сужденія о нѣкоторыхъ колдовскихъ пріемахъ, практиковавшихся среди русскаго народа, а также и о заговорныхъ текстахъ, отличающихся хорошей сохранностью.

Эти хорошо сохранившіеся тексты имѣютъ такія особенности, которыя позволяютъ предположить нѣкоторую обработку

со стороны составителя сборника. Такъ въ текстахъ заговоровъ встрѣчаются одинаковыя выраженія, какъ-бы привычныя уже тому лицу, которое составляло сборникъ, напримѣръ: „мц̃а ве^тха и по^лна и перекроѧ“ (№№ 28, 29, 30, 35, 122), „а морю на славу, а мнѣ р. Б. на паме^т“ (111, 116), „ѿ лихово (ч̂) и ѿ е^г̃ думы и ѿ его смыслу“ (№№ 11, 16, 26), „по^дедае^т …прѣедае^т ….изьедаетъ“ (9, 111, 114); постоянное изображеніе эпическаго числа тридевять такимъ образомъ: г̃ѳ (7, 18, 111, 121, 122), употребленіе тарабарщины и болѣе или менѣе однообразныхъ зачалъ, ссылка въ одномъ заговорѣ на другой (№ 78) „јмена ж дерева^м зри наза^ді писа^нно“ также даютъ нѣкоторое право говорить о преднамѣренности одного лица, наложившаго слабый отпечатокъ своей личности на сборникъ.

Весьма возможно, что эта обработка была болѣе значительной, но объ этомъ при имѣющемся матеріалѣ судить трудно

Да и эти сохранившіяся индивидуальныя черты не даютъ какихъ либо отчетливыхъ указаній на составителя сборника, можно лишь сказать, что онъ былъ достаточно грамотенъ и знакомъ съ книжностію, но кѣмъ онъ былъ – не видно ясно; подборъ заговорныхъ текстовъ разнообразенъ и не характеризуетъ какого нибудь опредѣленнаго намѣренія, видно лишь, что составитель бралъ разные заговоры, чтобы при случаѣ использовать ихъ, если не для себя, то для кого нибудь другого: „кому говори^ш им^р̃к“ указывается при заговорѣ № 32. Мало того, что составитель сборника бралъ русскіе заговоры, онъ пользовался и инородческими, причемъ эти послѣдніе писаны вперемежку съ русскими, а нѣкоторые весьскіе заговоры и переведены, о чемъ свидѣтельствуютъ въ русскомъ текстѣ заговора слова, оставшіеся непереведенными. Можно предположить, что языкъ финскихъ обитателей рус. сѣверо-западнаго района былъ знакомъ составителю сборника. Эго обстоятельство вмѣстѣ съ вышеприведенными географическими и историческими (хотя и блѣдными) свидѣтельствами заставляетъ настойчивѣе предполагать псково-новгородскій районъ мѣстомъ главнаго пребыванія

(если даже не составленія) разсматриваемаго нами сборника.

Изслѣдованіе даннаго сборника заговоровъ со стороны языка, вѣроятно, точнѣе разрѣшитъ и географическій и хронологическій вопросы, связанные съ этою рукописью, тѣмъ болѣе, что нѣкоторыя слова и выраженія свидѣтельствуютъ объ архаичности текста ^*).

Литературное же значеніе этого сборника заключается между прочимъ въ томъ, что, благодаря нѣкоторымъ находящимся въ немъ заговорнымъ текстамъ, можно съ достаточнымъ основаніемъ говорить о значеніи словесныхъ формулъ, характеризующихъ заговорныя темы, и опредѣленно установить нѣкоторыя изъ этихъ формулъ.