Михаил Лезинский
Мы с тобой Макаренки

МЫ С ТОБОЙ МАКАРЕНКИ
Глава первая «КОНСТИТУЦИЮ НАРУШАЕТЕ, ТОВАРИЩ НАЧАЛЬНИК?»

Оборудование для строительства воздушной силовой линии привезли ночью. Машину с прицепом нужно было разгрузить немедленно. До утра она должна успеть сделать еще одну ходку в Евпаторию и обратно.

– Позже приехать не мог? – спросил шофера техник строительства Игорь Мартьянов.

Шофер Геннадий Сафонов смущенно тряхнул кудлатой головой и развел руками.

– Пока этот подписал, пока тот… Пока то

получил, пока сё…

– Ладно оправдываться ,- буркнул Игорь и,

натянув спортивный костюм, выскочил из палатки «поплескаться водичкой».

Назад он возвратился бодрый и подтянутый. Спортивный костюм ладно сидел на его стройной фигуре, и сам Игорь сейчас скорее по¬ходил на гимнаста-разрядника, чем на начальника монтажной группы. Люди такого типа осо¬бенно нравятся девушкам.

– Что ж ты стоишь? – упрекнул он Сафонова, который в нерешительности топтался посреди палатки. – Поднимай ребят!

Монтажники спросонья чертыхались, бешено встряхивали головами, и казалось, никакими силами их сейчас не поднимешь с кровати.

Мартьянов ходил от одного к другому и шептал в самое ухо:

– Понимаешь, надо. Всего одна машина.

Понимаешь, раз-два и все. Одна. Всего одна

машина. Раз и…

Подошел к Снегиреву.

– Понимаешь, Коля…

– И-н-н бы жи-нды, – бурчит Коля и переворачивается на другой бок.

Игорь умело расшифровывает фразу. Она может означать только одно: «И надо же обязательно ночью».

– Ты понимаешь… – старается вразумить Снегирева Мартьянов. – Да проснись же ты наконец!

Недовольный Снегирев шепчет про себя какие-то «марсианские» слова и, не открывая глаз, ищет штаны.

Вид у Снегирева смешной. Непокорные вихры, как усики радиолокационных антенн, направлены в разные стороны. Он старается прибить их ладонью, но тщетно: с его жесткими волосами даже парикмахер не в состоянии справиться.

Вот Снегирев нащупал свои брюки, и Игорь, удостоверившись, что Николай не только встал, но и проснулся, подходит к другой кровати.

– Олег! Олег! Синельников!

– Чего? – недовольно спрашивает Олег, слегка приоткрывая один глаз. – Ну, чего?

– Вставать надо. Машина пришла.

– Да, да, – говорит Олег и натягивает на голову одеяло.

– Эх ты, – взрывается Игорь, – а еще комсорг.

– Комсорг. ну и что ж , что комсорг? – пересиливая сон, спрашивает Синельников. – По-вашему, если комсорг, то и спать не должен?

– Вы бы Митрича подняли в первую очередь, – советует Мартьянову Сафонов. – Митрич вам создаст обстановочку.

«Действительно, как я раньше об этом не подумал», – мысленно упрекнул себя Игорь.

Григорий Волков, или, как его называли в бригаде, Митрич , обладал громовым басом. Бригадные остряки на полном серьезе утверждали, что «на охоте Митрич обходится без ружья. Увидит он, к примеру, зайца да как крикнет: «Стой! Стрелять буду!» – косой сразу падает как подкошенный – разрыв сердца. Да что там заяц – мелочь. Вот однажды Митричу повстречался медведь…»

Вот такие разговоры ведутся о Митриче. Кроме «шаляпинского» баса, Григорий Волков обладал еще и многими другими достоинствами, более существенными, с ними мы познакомимся в свое время.

Проснувшись и узнав, в чем дело, Волков вскочил, набрал в легкие побольше воздуха и крикнул:

– Хлопцы! Подъем!

Хлопцы повскакивали с кроватей, захлопали глазами, ругнулись и стали одеваться.

Машина простаивает? Простаивает. Значит, надо сгружать. Монтажники хоть и со сна, на поняли это сразу. Через минуту до Игоря донеслось:

– Какого черта… – и еще что-то в том же роде.

Разгрузка началась.

– Ну, а ты? Особого приглашения ждешь? – Мартьянов подошел к кровати Жоржа Лукьяненко.

Лукьянеико не спал. Он с ухмылкой взглянул прямо в лицо Мартьянову и произнес, старательно отделяя слово от слова:

– Конституцию нашу изволите нарушать, товарищ начальник?

– Какую конституцию? – не понял Игорь.

– Обыкновенную. Советскую. Кровью добытую в боях революционным пролетариатом. Забыли, что сказано там о труде?

– Помню.

– И об отдыхе?

– Гм… ты это к чему?

– А к тому, извините-подвиньтесь, товарищ

начальник, что свои семь часов я еще днем отработал, а сейчас имею все права на честный

отдых. Вот в таком разрезе, товарищ начальник.

Понятно? – и Жора спокойно повернулся на другой бок.

Мартьянов даже задохнулся от негодования. Никогда он не думал, что можно так открыто и нагло отказаться от помощи своим же товарищам. Да еще при этом разводить демагогию про советские законы.

В палатку заскочил Олег Синельников.

– Игорь Николаевич, где вы потерялись? Мы вас ждем! Куда материалы складывать?

– Иду, – ответил Игорь, – только вот этого… – он не нашел подходящего слова, – помоги поднять.

Синельников подошел к кровати Лукьяненко.

– Жорка?

– Он самый.

– Вставай , корешочек , – пощекотал Олег Жорины пятки.

Ноги быстро исчезли, и раздался храп.

– Не видите, что сплю? – донеслось

из-под одеяла.

– А ты попробуй уговори себя встать, – посоветовал Синельников.

– Не получается ,- пробурчал Лукьяненко.

Если у Лукьяненко и Синельникова было

игривое настроение, то Мартьянов вовсе не был расположен к шуткам. По его выражению, они действовали ему на печенку.

– Да что ты его уговариваешь?! – напал он на Синельникова. – Хам он просто, вот и все. Конституцией еще загораживается. Не положено, дескать, по ночам работать.

– Игорь Николаевич, – неожиданно сказал Синельников, – а вы не пробовали его послать к чертовой бабушке?

– То есть как? – не понял Мартьянов.

– А очень просто, – пояснил Олег, – без него мы до сих пор обходились, и дальше, думаю, обойдемся. Обойдемся ведь?

– Обойдемся, – обрадовался Игорь и, не говоря больше ни слова, направился к выходу. За ним последовал и Синельников.

Прицеп отсоединили от машины и затащили прямо под навес. Так его можно было разгрузить немного быстрей; по крайней мере, тяжелые ящики не приходилось таскать далеко. Не прошло и часа, как прицеп был полностью разгружен, оставалась одна машина. В машине находились железобетонные пасынки и громоздкие распределительные шкафы.

Прежде чем взяться за них, монтажники решили отдохнуть. Расселись прямо на земле, еще отдававшей тепло, накопленное за день. Закурили. И тут на горизонте появился Лукьяненко. Видно, ему надоело валяться в постели. А может быть, Жора просто вышел подышать свежим воздухом – или… да мало ли зачем выходят на свежий воздух.

Увидел Лукьяненко сидящих ребят и усмехнулся. Заложил руки в карманы.

– Я думал, и вправду работенку тяжелую подкинули, а они знай себе лясы точат. Принимайте в свою компанию.

Жора стоял перед монтажниками, уверенный в себе и в своих словах, сказанных с небрежностью много повидавшего человека. Но если присмотреться внимательней, то на его слегка скуластом лице можно было бы прочесть растерянность. Глаза его пытливо всматривались в сидящих ребят, а толстые губы, казалось, могли в следующую минуту или расплыться в добродушной улыбке, или скептически вытянуться.

– Катился бы ты отсюда к чертям собачьим, – беззлобно отозвался Олег Синельников.

– Адрес точный , – пробасил Митрич.

Лукьяненко потоптался на месте и, видя, что с ним никто больше не желает разговаривать, придал должное положение губам, повернулся и ушел в палатку. Но, побыв там несколько минут, снова вышел: скучно все-таки одному, а сон, как на зло , куда-то исчез.

Перекур кончился. Работа снова закипела. Никто не замечал Жоркиного присутствия. Но он этого вытерпеть не мог. Надо было напомнить о себе.

– Эй, ты, Лохматый! Крепче держи штуку, а то упустишь, – задел он проходившего мимо Кольку Снегирева.

Тот попытался отмолчаться, «Ну его к монахам, этого стилягу! Попробуй только свяжись с ним – шуму не оберешься!» Но с Жорой в молчанки не поиграешь.

– Ребенок! Пупок надорвешь.

– Чего? – не понял Снегирев.

– Здоровье, говорю, береги. Ты ж один у своей мамы, – пояснил Жора, – а бетонная штучка может упасть и отбить тебе ноги. Как ты тогда без ног будешь обходиться?

Снегирев не ответил, поспешив пройти мимо. Но Лукьяненко подыскал себе уже новый объект.

– Не притворяйся, не притворяйся, говорю я тебе, она же пустая!

– Сам ты пустой.

– А ты лапоть! – без всякого видимого перехода объявил Жора.

– Сам лапоть.

– Это ты уж брось, – весело заговорил Лукьяненко, предвкушая словесную баталию,- лапоть будешь ты. Наукой доказано.

«Лапоть» Синельников осторожно положил на землю распределительный шкаф и подошел к Лукьяненко вплотную.

– Слушай , Жора , может, ты желаешь по морде получить? Так ты скажи, не стесняйся, люди свои.

Синельников был секретарем комсомольской организации в бригаде и наверняка знал, что «…применение физической силы объясняется собственной идейной слабостью и…» Никаких «и». Олегу просто вдруг захотелось дать по морде этому белоручке и бездельнику. Дать по морде – и никаких воспитательных целей.

Лукьяненко смерил Синельникова презрительным взглядом и небрежно сплюнул, стараясь попасть в лежащий на земле окурок.

Олег Синельников маленький, худенький (Лукьяненко перед ним выглядит Ильей Муромцем), что такой может сделать!? Вот если бы Митрич… тот да. Сила. Поэтому Лукьяненко нисколько не испугался и надменно произнес:

– Поменьше эмоций, секретарь. Уж не от тебя ли я могу получить по морде?

– От меня, – подтвердил Синельников.

– Чихать я на тебя хотел с высокой колокольни!

– Чихать?! А ну дай руки, – неожиданно потребовал Олег и, не дожидаясь, когда Лукьяненко соизволит пошевелиться, заключил кисти его рук в свои и медленно стал сжимать их.

В первую минуту никто ничего не понял, а когда побуревший от боли Лукьяненко заголосил на всю степь, все сорвались с мест узнать, что же происходит. Взорам представилась любопытная картина: Давид укрощает Голиафа. Монтажники с интересом наблюдали за этим редким зрелищем. Каждый со своей стороны что-то пытался советовать, однако на помощь Голиафу никто не спешил – так ему и надо.

И никто не знает, что было бы с Жорой через минуту, если бы не Мартьянов.

– Синельников! – закричал он еще на бегу. – Да разве так можно, Синельников? -

И, останавливаясь, добавил для большей убедительности: – Так же нельзя, Синельников.

Этих магических слов оказалось достаточно, чтобы железные тиски тотчас разомкнулись.

– Кажется, тебе немножко больно? – сочувственно произнес Олег. – Надо ж так! Ты уж меня извини, пожалуйста. И вы меня

извините, – произнес Синельников, поворачиваясь к Мартьянову, – я забыл, что вы против насилия.

Мартьянов молча проглотил эту пилюлю. И как было не проглотить, когда Олег в точности повторил его слова, сказанные несколько дней тому назад.

Мартьянов имел очень смутное представление о методах воспитания, но еще со школьной скамьи он усвоил твердо – никакого насилия, только убеждение, убеждение и еще раз убеждение.

Вот этими мыслями и поделился недавно руководитель бригады монтажников с комсоргом этой бригады. А сейчас…

– Можно было как-то без рук… а, Олег? – с какой-то не присущей ему робостью сказал Игорь.

Робость у него появилась оттого, что его чисто теоретические идеи насчет убеждения схлестнулись с жизненной практикой и он увидел, что вовремя дать рукам ход так же важно, как и постоянно думать головой.

– Можно и без рук, – не стал спорить Олег, – следующий раз я так и буду поступать.

– А тебе, – обратился Игорь к Лукьяненко, – я бы не советовал смеяться над ребятами.

– Я и не смеялся. Я просто шутил. А он (кивок в сторону Олега) шуток совсем не понимает. Обрадовался, что силы много.

– Ладно, проваливай отсюда, – нахмурился Олег, – не порть людям настроение.

– Возьму и обо всем в газету напишу…

Еще секретарь, называется.

– Проваливай, тебе сказали.

– Пусть все узнают, что комсомольцы занимаются рукоприкладством.

– Идите, Лукьяненко, в палатку, – строго официально произнес Мартьянов, по все усиливающемуся тембру голосов поняв, что возможно продолжение воспитания при помощи рук, которое не отличишь от обычной драки.

Но понял это не один Мартьянов, понял и Лукьяненко. И поспешил ретироваться.

– Гоните? Хорошо. Человек работать хотел… – С этими словами он скрылся в палатке.