"Мы с тобой Макаренки" - читать интересную книгу автора (Лезинский Михаил)

Глава десятая ПЕРСОНАЛЬНОЕ ДЕЛО Н. СНЕГИРЁВА

.

На большом куске прессшпана Синельников аккуратно вывел саженными буквами:

СЕГОДНЯ В 19.00 СОСТОИТСЯ КОМСОМОЛЬСКОЕ СОБРАНИЕ.

Повестка дня:

1. Разбор персонального дела Н. Снегирева.

2. Разное.

Подошел Лукьяненко и внимательно прочитал написанное.

– Значит, решили всё на Кольку свалить? – спросил он.

Синельников усмехнулся.

– А ты бы хотел, чтоб на тебя? Помоги лучше прибить объявление, – и он протянул Жоре молоток. – Вот сюда бей. По гвоздю.

Гвоздь с одного удара вошел в бревно.

– Умеешь, – похвалил Синельников, – чувствуется сила.

Но Лукьяненко отмахнулся от похвалы и на полном серьезе попросил Синельникова:

– Слушай, Олег, а нельзя ли это дело как- нибудь замять?..

– Как замять? – не понял Олег.

– Ну отвести, что ли, – пояснил Жора, – чтоб не мучили Снегирева на собрании, ведь он ни в чем не виноват, я говорил Мартьянову.

– А он что? – поинтересовался Синельников.

– Он говорит, как решит Олег, то есть ты.

– Не во мне дело, пойми, Жора. Просто в жизни существует закон: что заслужил, то и получай. А Колька – комсомолец, с него двойной спрос, не то что с тебя… Но Лукьяненко, как будто не слышит и продолжает упрямо твердить:

– Снегирев ни в чем не виноват. Снегирев…

– Вот и скажи об этом на собрании, – перебил его Олег, – может быть, учтут.

– Так я же не комсомолец, мне на собрании нечего делать.

– Ничего, собрание открытое, ты тоже можешь на нем присутствовать, – сказал Синельников.

К началу собрания Лукьяненко, конечно, опоздал – подвели часы. Но его за это никто не упрекнул. Больше того, встретили его очень приветливо. Синельников прервал свое выступление на полуслове и вежливо попросил:

– Прошу садиться. Ребята, сообразите Жоре место.

Монтажники потеснились и освободили местечко на кровати.

Синельников продолжал прерванное приходом Лукьяненко выступление:

– …тут было много различных мнений, а я скажу так: слабодушным человеком оказался Снегирев! Я приношу свои поздравления Жоре

Лукьяненко и искренне восхищаюсь его победой, одержанной над комсомольцем.

Синельников отыскал глазами Лукьяненко. Жора, не зная, как ему принять зту похвалу, встал, натянуто улыбнулся и поклонился.

– Нашел кого хвалить! – возмущенно сказал Мартьянов.

– Прошу не перебивать выступающего, – Синельников постучал карандашом о стакан строго посмотрел на Игоря. – Тут некоторые кое-чего недопонимают, – кивок в сторону Мартьянова, – давайте разберемся вместе: Жора вполне заслужил похвалу, я утверждаю это с полной ответственностью. Обратимся к фактам. Факты говорят вот о чем. Есть у нас комсомолец Снегирев и не комсомолец Лукьяненко. Кто такой Лукьяненко, мы, примерно, знаем, а вот Снегирев нам открылся сейчас с совершенно новой стороны. С некрасивой стороны. Он оказался слабеньким человечком. У меня нет сейчас уверенности в том, что Снегирева нельзя склонить к любому темному делу. А Жора…

Тут уж не выдержал Митрич и пробасил на всю палатку:

– Это слишком! Колька – парень проверенный. Не один год вместе. Я Кольке верю, как самому себе.

Мартьянов поддержал Митрича:

– Я тоже надеюсь на Снегирева. Случай пьянки у него впервые, и я думаю, что в дальнейшем с ним такого не повторится. А вот о

Лукьяненко мне бы хотелось здесь поговорить…

Синельников спокойно выслушал и Митрича, и Мартьянова, но, когда они кончили говорить, продолжал как ни в чем не бывало:

– …Лукьяненко не комсомолец, прошу не забывать. Лукьяненко не может делить ответственность с…

Жора вскочил а нервно закричал:

– Почему это я не могу?! Я могу! Вместе с Коль… со Снегиревым…

Синельников знаком предложил ему сесть и продолжал:

– …не может делить ответственность наравне с Николаем Снегиревым. Если Мартьянов найдет нужным, пусть он накажет Лукъяненко в административном порядке.

Синельников, как опытный лоцман, вел собрание по единственному, ему одному известному, руслу.

– Правильно! Пусть накажет, – снова вскочил Лукьяненко. – А то что же получается, в самом деле?!

Синельникову вновь пришлось прибегнуть к помощи карандаша и стакана.

– Товарищ Лукьяненко, если вы будете мешать вести собрание, то придется вам покинуть палатку.

Жора сел и опустил голову. Он не хотел уходить, он хотел знать, к какому же все-таки решению придет собрание. Это было первое в его жизни собрание, с которого он не хотел уходить.

Олег взглянул на сгорбленную спину Лукьяненко, и ему стало жалко парня. Синельников примерно понимал его душевное состояние – ведь Жора привык к постоянным головомойкам, как привыкают к курению, привык к тому, что его постоянно за что-то ругают и за что-то наказывают. А тут, вроде бы, его даже пытаются похвалить, выставить героем. Но «герой» не желает воспринимать похвал. Такие похвалы могут радовать только отпетых негодяев, такие похвалы скорее всего напоминают пощечину, полученную публично.

– Я предлагаю, – Синельников оглядел притихших монтажников, и в его глазах на миг появилась хитринка, но только на миг, появилась и тут же исчезла. – Я предлагаю вынести Николаю Снегиреву строгий выговор.

Никто не сказал ни слова. Синельников вздохнул и приступил к голосованию.

– Кто за то, чтобы вынести Снегиреву строгий выговор, прошу поднять руку.

Не поднялось ни одной руки.

– Кто против? Один… два… три… четыре… единогласно.

Комсомольцы не утвердили выговора Снегиреву – все обошлось словесным внушением. Синельников вместе со всеми голосовал «против», по-видимому, забыв, что он сам предлагал строгий Еыговор. А быть может, в этом была своя политика?! У секретаря комсомольской организации всегда должна быть своя политика!

На этом собрание могло бы закончиться, если бы Синельников вовремя не напомнил:

– Ребята! А разное?

– Какое еще разное?!

– Второй пункт нашей повестки, – пояснил Олег.

– О чем тут еще толковать? – пожал плечами Мартьянов.

– Давайте поговорим о себе, – неожиданно предложил Синельников.

– Что там можно говорить о себе? – пробурчал шофер Гена Сафонов, пробираясь к выходу, – жми на газ до предела и баста.

– Вот об этом и поговорим, – остановил Олег Сафонова, – успеешь накуриться. Садись. Сафонов сел.

– Давай, только короче, – милостиво разрешил он.

– Я скажу о себе, ребята, – начал Синельников, – мне иногда хочется напиться до чертиков…

В палатке засмеялись, а Сафонов подсказал:

– ДаЙ знать Жоре, он мигом сообразит на двоих.

– Тогда уж лучше на троих, – смеясь, добавил Мартьянов.

Синельников подождал, когда прекратится смех, и продолжал развивать свою мысль:

– Нет, я серьезно, ребята, – скучно мы живем…

– Что верно, то верно, – вздохнул кто-то, – Олег прав.

– … и я понимаю Жозефину… -продолжал Синельников.

– Светлану! – поправил Митрич.

– Ну да, я и говорю – Светлану. Бегает она за тридевять земель на танцы и правильно делает…

– Бегала, – вновь вмешался Митрич, взглянув на скромно сидевшую в уголке Скриггичкину. – Понятно?

– …ну да, я и говорю: бегала. Ты, пожалуйста, не перебивай. Я понимаю и Жору, который со скуки ходит на голове…

– Это его обычное состояние, – добавил кто-то, и полотняные стенки палатки затрепыхали от хохота.

Синельников терпеливо ждал, когда утихнет смех.

– Я понимаю, это, конечно, смешно… Но ведь до тошноты скучно мы проводим свое свободное время. У нас же тоска смертная!

– Конечно, смертная, – поддержала Синельникова Светлана. До сих пор она сидела молча .

– Ребята, – сказал Олег, – случай с двумя друзьями, – он кивнул на Снегирева и Лукьяненко, – натолкнул меня на одну мысль -

стыдно нам не знать дней рождения своих товарищей. Если бы мы это знали, некоторым, – я не называю фамилий, – не надо было бы выдумывать себе дни рождения, когда заблагорассудится.

– Правильно! – поддержал Митрич, – Жорка хотел потихонечку отметить и наделал шуму.

– А что, и вправду у Жорки был день рождения? – удивленно повернулся к Мартьянову Синельников.

– Был. По документам, – ответил Игорь.

– Так что ж мы, ребята, не поздравим его! – всполошился Олег, – Ведь такой праздник бывает у человека раз в году.

– Давай, действуй от нас, Олег, – подал голос Сафонов, – поздравляй.

– Точно, – пробасил Митрич, – от всех.

– Вы бы его лучше в театр отпустили, – попросил Снегирев и, смутившись, добавил, – я ему, между прочим, обещал это устроить. На «Такую любовь» Когоута.

– Шеф! – засмеялся Мартьянов. – Ничего не скажешь!

Но Синельников воспринял слова Снегирева вполне серьезно.

– Раз обещал, надо выполнять. Лично я поддерживаю Снегирева и прошу Игоря Николаевича отпустить именинника в город. Пусть это будет подарок от нас всех.

– Правильно! Отпустить! – послышались

голоса. Завтра же четверг! Рабочий день, – растерялся Мартьянов.

– Поэтому и просим вас.

– Я – пожалуйста. Если собрание решит… Только с машиной как?

– Спецрейс, – засмеялся Сафонов.

– Пусть будет спецрейс, – в ответ тоже засмеялся Игорь, – только по пути захватишь от нас столбы для пропитки, а оттуда продукты.

Договорились ?

– Потом договоримся, – ответил за Сафонова Синельников. Олег подошел вплотную к Лукьяненко и стал пожимать ему руку.

– Что ты, Олег, – испугался Жора, – не надо…

– Речь давай. Что ты там молчишь?! – недовольно спросил Митрич. – Что у тебя язык присох?

У Олега не присох язык, он подумал, подумал и сказал:

– Дорогой Георгий! От имени нашей комсомольской организации и от всех монтажников прими поздравления и… одним словом, гладь

костюм – завтра едешь в театр.

Все зааплодировали, Лукьяненко по привычке хотел скаламбурить, но сразу же осекся и, с трудом выдавив из себя «спасибо», выскочил из палатки.

Синельников вышел за ним вслед – благо повестка была исчерпана. Олегу было любопытно, что же сейчас предпримет Жорж?

А Жорж ничего не предпринимал. Он стоял невдалеке от палатки, курил и наблюдал за звездами. После полета наших космонавтов в этом не было ничего удивительного.