"Чезаре Беккариа. Его жизнь и общественная деятельность" - читать интересную книгу автора (Левенсон П. Я.)

Глава VI

Тихо и мирно текла жизнь Чезаре в его родном городе. Окруженный всеобщей любовью, преданный любимым занятиям на разных поприщах общественной деятельности, пользуясь всею полнотою семейного счастья, он достиг того, чего так жаждет истый эпикуреец, каким он отчасти и был. Он прожил бы беспечально весь свой век, если бы не катастрофа, разразившаяся над ним совершенно неожиданно! Великий гуманист потерял свою жену, свою нежно любимую Терезу, которую он отвез в Пизу на морские купанья. Несмотря на тщательный уход и усилия лучших представителей врачебной науки, смерть посетила Терезу в лучшие годы жизни. Ей было всего 29 лет.

После нее остались две дочери, из которых одна, Мария, умерла в молодых годах, незамужней, а другая, Джулия, выйдя впоследствии замуж за дона Пьетро Манцони, играла видную роль в парижском обществе и поддерживала блестящую репутацию отца и сына, известного писателя. С ней-то был в переписке граф Рёдерер, письмо которого мы передали в извлечении. Вскоре сошел в могилу и его престарелый отец, маркиз Джованни-Саверио, на 85-м году жизни.

Легко себе представить, как отразилось это семейное горе на впечатлительном Чезаре, так беззаветно любившем свою молодую подругу жизни. На первых порах казалось, что безутешный супруг не выдержит этого жестокого удара судьбы, лишившей его самого дорогого в жизни, теперь потерявшей для него всякое значение, подвинет его на какой-нибудь отчаянный поступок для насильственного сокращения опостылевшего существования, которое пришлось бы влачить в беспросветном одиночестве. На деле вышло, однако, совершенно иначе. Психологически неразрешимая загадка разрешилась таким сюрпризом, который менее всего можно было ожидать от такого любящего супруга, каким был Чезаре. Недолго продолжалось его вдовство, и 4 июня 1774 года он сочетался законным браком с дочерью графа Барнаба-Барбо, донной Анной. От этого брака родился сын Джулио, переживший свою сестру Джулию на десять лет. Он скончался в 1858 году. Со смертью этого последнего отпрыска Чезаре прекратился род Беккариа-Бонесана. Братья его не оставили никакого потомства.

Сохранилось любопытное письмо капитана де Бласко, брата покойной Терезы, к Беккариа. В этом письме капитан, оплакивая смерть дорогой сестры, одновременно выражает свое соболезнование неутешному супругу и поздравляет его… со вступлением в новый брак. «Такому человеку, – пишет он, – как Чезаре, посвятившему свою жизнь служению отчизне и человечеству, невозможно заниматься хозяйственными дрязгами, нянчить детей и т. д. Ему необходима помощница». Перестав быть его шурином, капитан просит его сохранить прежнюю дружбу и теплые отношения; это не только личная просьба капитана, но и желание всего семейства де Бласко – считать его по-прежнему родным. В заключение он низко кланяется маркизе, почтительно целует ее ручки и так далее.

Беккариа продолжал по-прежнему работать, но ничего выдающегося не вышло уже из-под его пера. Остаток его жизни прошел довольно бесцветно. Похвалы друзей и скрежет зубовный многочисленных врагов не интересовали его. Он ко всему относился довольно равнодушно, колоссальный успех не вскружил ему голову, нападки критиков на литературные недостатки его произведений, на неряшливость слога, на орфографические ошибки не возбуждали в нем ни горечи, ни желания оправдываться перед читающей публикой. Даже грандиозные политические перевороты последнего десятилетия прошлого века не производили на него того потрясающего впечатления, какое производили они на других его современников, содействовавших крушению старого режима. В своем юношеском произведении «Прелести воображения» он рисовал картину блаженного состояния честного эпикурейца, живущего в сфере совместной работы ума и воображения, сумевшего сохранить известную дозу индифферентизма в деловой жизни и в поисках истины умеренно распределять свои страсти, не слишком волноваться при виде того, как люди сражаются, надеются, умирают; бежать от греха, причиняющего угрызение совести, – но отказаться от химеры достигнуть совершенства, любить уединение, предпочитая городскому шуму деревню, горы, морской берег, где чувствуется «ничтожество наших дел и наших систем». Таким честным эпикурейцем был, конечно, и сам автор. В его характере было много черт, совсем не свойственных итальянцу, – даже северному, не чуждому влияния немецкой культуры. Во многих отношениях он был настоящим Обломовым, сам себя называл «лентяем», добродушным, скромным, даже робким, – только не в области мышления. Там он был богатырем и смелым бойцом. Он мало обращал внимания на внешность, был небрежен в одежде и в слоге, писал с крайней неохотой. А между тем не было грамотного человека в Италии, который бы не читал его трактата «Dei delitti». Даже люди, менее всего интересующиеся литературой, например кардиналы и прелаты, зачитывались его сочинениями. Не изяществом слога, не художественно отделанными периодами завоевал он всеобщие симпатии, а искренностью убеждения, силою вдохновенного слова, горячим желанием добра ближнему.

Точно крадучись, настигла его смерть – совершенно неожиданно. Беккариа всегда пользовался цветущим здоровьем, никогда почти не болел. Какое-то неясное предчувствие близкой катастрофы угнетало его в последние дни. Он всё упрашивал окружающих не оставлять его одного, одиночество пугало его, он его не мог выносить. Вскоре его нашли пораженным апоплексическим ударом. Будь подана своевременная помощь, его можно было бы спасти, но этой помощи не было, и Беккариа отошел в вечность 28 ноября 1794 года, имея 56 лет от роду. Смерть его прошла совершенно незаметной. Ни одна газета не поместила даже некролога, похороны были скромны, без венков и надгробных речей. Общественное мнение было тогда слишком занято грозными событиями, происходившими во Франции, готовившейся европейской войной, усиленной работой гильотины, рубившей головы граждан направо и налево, – не до скромного мыслителя, жившего и умершего философом, ему было дело. Совершенно верно замечает Канту, говоря о кончине этого «бесшумного философа», Filosofo senza strepito: «Едва Европа заметила, что Беккариа был великий человек, – он умолк». Зато потомство воздвигло ему в родном городе монумент[8] недалеко от чудесного Миланского собора, перед зданием окружного суда, члены которого, увы, не всегда следуют заветам этого доблестного гражданина.

Посмертная оценка сочинений доблестного «гражданина, дерзнувшего поднять свой голос в пользу человечества, против закоренелых предрассудков» – как гласит надпись на золотой медали, выбитой в его честь Бернским экономическим обществом, – отличается крайним разнообразием и пестротой суждений. Одни, например Вильмен, находят, что Беккариа обладал более чувствительным и великодушным сердцем, нежели проницательным и глубоким умом, что его трактат заслуживает вечной благодарности, но ничего гениального не заключает в себе. Другие утверждают, что Беккариа вовсе не был мыслителем. Он одинаково любил Гельвеция и Монтескье, не замечая разницы между этими писателями. Третьи говорят, что Беккариа писал в такое горячее время, когда научное знание уголовного права было излишне, когда, чтобы добиться реформы, талант заменял гений, а мужество – талант. Многие спрашивают, какое место занимает его трактат, что это такое: памфлет или серьезное творение? Да, это серьезное творение, в полном смысле слова. Беккариа не только разрушил обветшалое здание ненавистного законодательства, но составил план нового здания, подобрал подходящий материал, вырыл фундамент для этого здания. Его трактат не потерял своего значения и теперь. Не надо забывать его благородной и мужественной решимости провозгласить всенародно, что смертная казнь бесполезна, отрицать перед лицом всей истории, во имя человеческого сердца, прошлое, настоящее и холодный разум тех, кто желает быть представителями будущего… В области социальной философии XVIII века он не проложил новых путей, а шел по проторенной дорожке, и так далее.

Все эти отзывы, может быть, имеют известную долю основательности. Но не надо забывать, что Беккариа не писал диссертации на соискание ученой степени, диссертации, испещренной цитатами всех веков и народов, которые обыкновенно гниют на полках академических библиотек. Беккариа не был педантом и не имел дела с педантами. Он обращался к человечеству, говорил на языке, доступном обыкновенным людям, и человечество с умилением вняло крику, вырвавшемуся из груди великодушного человека. Голос Беккариа не пропал бесследно в пустыне, он поразил всех, кому слушать и ведать надлежало. Гулким эхом пронесся он повсюду, где только бьется теплое человеческое сердце, и потряс всех людей, правящих и управляемых, богатых и нищих, знатных и простолюдинов, ученых и малознающих. Дрогнули сердца людей от этого крика возмущенной человеческой совести – и не одной кривдой стало меньше на свете. Его голос ниспроверг колодки и застенок, колесование и виселицу, сузил до последней возможности деятельность палача и роль эшафота. Этого одного достаточно, чтобы увековечить его заслуги. Люди, которых Беккариа так горячо любил, никогда не забудут благородных усилий этого чистого человека всячески облегчить страдания ближних, видеть человека даже в позорной куртке каторжника, погибающего в рудниковой атмосфере. Семя, брошенное Беккариа, дало хорошие плоды и в России. Помимо влияния, оказанного Беккариа на законодательство Екатерины II, особенно на ее «Наказ», надо всегда с благодарностью помнить, что его идеи восторжествовали в России в одну из самых знаменательных эпох ее исторической жизни. Идеи, впервые провозглашенные Чезаре Беккариа в 1764 году, воплотились через сто лет в одной из лучших жемчужин реформаторской деятельности прошлого царствования – в Указе 17 апреля 1863 года, и в «Судебных Уставах» 20 ноября 1864 года.

Пройдут века, многое, вероятно, изменится на Европейском континенте, одно останется незыблемым – глубокое уважение к памяти Беккариа. В числе лучших друзей человечества светлая личность автора «Dei delitti e delie реnе» всегда займет одно из самых почетных мест.