"Текст-1" - читать интересную книгу автора (Yarowrath)

003: ЭКОНОМИКА

Ну а как же экономические вопросы? У нас и здесь есть своё мнение, основанное не на марксистской политэкономии, а на рассмотрении общества как информационной системы, по аналогии с живыми организмами. Биологические категории куда актуальней экономических, ибо экономика так же вторична по отношению к биологии, как биология – к химии, химия – к физике, а физика – к геометрии.

Открытие Торстеном Вебленом так называемого "статусного потребления" ("conspicuous consumption") является, пожалуй, единственным открытием технократов, пробравшимся в официальную экономическую науку. Обезьяны тратят гигантские ресурсы на плохие, ненадёжные и недолговечные товары лишь для того, чтобы продемонстрировать статус в социальной иерархии. Открытый чуть позднее (и по понятным причинам куда менее знаменитый) феномен искусственного дефицита лишь закрепил абсурдность ситуации. По сравнению с уровнем жизни, гарантируемым технократическим государством, уровень жизни самых богатых людей планеты ничтожен. Это глупцы и бедняки. Что же заставляет их так поступать?

Соревновательная структура социальной иерархии приматов.

Демон, вне зависимости от половой принадлежности носителя, воспринимает любую зону эмергенции (то есть в конечном итоге – любого человека) как женскую особь, которую необходимо оплодотворить божественной информацией. В этом плане демоны как пакеты гиперкосмических подпрограмм не имеют половой дифференциации, а также не имеют какой-либо социальной системы. Пожирание, овладевание, завоевание – вот спектр поведенческих паттернов демона. Демоны не соревнуются друг с другом – они либо уничтожают врага, либо зомбируют его, либо порабощают. Поэтому демонам бесполезно угрожать, они мыслят ультиматумами.

Эмергент – суть демон. На данном временном отрезке его носителем может являться только человек – по сути, продвинутая обезьяна, примат. Обезьяна – существо социальное, двуполое, обладающее комплексной статусной системой. Обезьяна не уничтожает конкурентов по пищевой нише сотнями тысяч, не откладывает личинки в мозг жертвы, не наполняет заушные раковины жертвенной кровью. Демонизм ей чужд.

Агрессия примата – это агрессия активного партнёра в гомосексуальной иерархии.

Цель – не уничтожить противника, а убедить его повернуться задом и чуть-чуть нагнуться. Для обезьяны характерны такие явления, как социальная соревновательность, спорт, позирование, а на более высоких уровнях развития – стыд и честь.

Разумеется, порождённый эмергенцией сверхинтеллект человека позволяет выйти за рамки обезьяны. Зачем следовать ритуалу, если можно подстроить противнику ловушку? Зачем бросаться на противника с кулаками, если можно раскрошить его череп ухватистой дубиной, пронзить его копьём и пулемётной очередью, сжечь его напалмом и ядерным пламенем? Для обезьяны ответ очевиден – чтобы убедить противника повернуться задом. Для одержимого демоном человека этот ответ не имеет смысла. Интеллектуал, если воспринимать его как симбиоз обезьяньей биологической оболочки и демонического пакета подпрограмм, мыслит иными категориями, более простыми и ясными.

С этой точки зрения поведение интеллектуала ближе к поведению рептилии или насекомого, чем к поведению млекопитающего. Концлагерь, этот инструмент промышленной утилизации людской биомассы, есть порождение холодной инсектоидной логики. По этой же линии проходят ковровое бомбометание, ядерная война и массовые армии тоталитарных государств. Это логика улья, логика муравейника.

Обезьяна приходит в ужас от самой постановки вопроса о таких вещах.

Можно провести прямую параллель между тоталитарно-технократическим подходом и кровавыми хтоническими культами древних деспотических теократий. Если воспринимать технократию как власть носителей "технэ" (мастерства), как власть интеллектуалов, то древние теократии были технократическими обществами, ибо представляли собой власть узкой касты интеллектуалов над глупыми (а зачастую и неполноценными биологически) массами. Одной из отличительных черт подобных обществ является почитание женщины-разрушительницы.

Женщина не включена в мужскую социальную иерархию, поэтому если женщина берёт в руки оружие, то не с целью "опустить" противника, а с целью его уничтожить.

Женщины жестоки, как змеи и насекомые, и это роднит их с демонами. Очевидно, женщина в современной войне на истребление будет более эффективна, чем мужчина.

Она не стремится к "показухе" и не обладает внутренними ограничителями на применение сверхнасилия. Её инсектоидная систематичность в технократической цивилизации важнее, чем голая примативность мужчины.

Нам очевидно, что обезьяны – это тупик эволюции, не способный развиваться дальше.

Нечистоплотные всеядные существа, больше озабоченные своими социальными ритуалами, чем улучшением собственного положения. Эмергенция продолжается не на уровне новых подвидов обезьян, а на уровне демонов, на уровне пакетов подпрограмм, использующих приматов как носители. Терпение ящера, систематичность паука, трудолюбивость муравья, живучесть таракана, жадность саранчи – эти качества высоко ценит тоталитарный технократизм. Освобождённый интеллект как оружие разумного насекомого против статусного насилия социальной обезьяны.

Чтобы понять, о чём идёт речь, представьте танковые гусеницы, крушащие легковой автомобиль. Представьте фабрики по переработке людей в консерванты для холодильных камер. Представьте фигуры в защитных комбинезонах на фоне горящих городов. Представьте стальные жвалы трёхглазого инсектоида, выглядывающие из-под кевларовой каски. Время господства двуногих подходит к концу. Обезьяна – это говорящее мясо. Наше предначертание – вершить её гибель.

Но вернёмся к вопросу о социальном устройстве. Капитализм (если уж угодно использовать этот марксистский термин) появился с внедрением машин. А закончился тогда, когда внедрение машин и рост производства стало приводить не к росту, а к падению занятости. То есть людская масса начала становиться избыточной, машины начали вымещать людей. Это точка бифуркации. Первой в неё упёрлась Америка, что привело к Великой Депрессии. Вопрос стоял просто: что важнее – спрос или предложение? А ещё точнее: кто важнее – потребитель или производитель?

"Общество потребления" (современный кейнсианский псевдокапитализм) – это выбор в пользу потребителя. Социальные программы, госрегулирование, пособия по безработице, работа в так называемой "сфере услуг", всякие там "офис-менеджеры" и прочий "постиндустриал" – суть попытка содержать избыточное население на плаву.

В эпоху Великой Депрессии к этому добавлялось и уничтожение самих товаров (банально топили сухогрузы с зерном), равно как и средств производства – ситуация была новая, решали её травматично. В других странах прошло уже по накатанной колее.

Как работает постиндустриал? Техносфера, как и при капитализме, производит необходимые для жизнеобеспечения товары. Но при этом их ценовая стоимость в среднем завышена настолько, насколько избыточно население. В эпоху Великой Депрессии шестнадцатичасовой рабочей недели хватало с избытком, чтобы полностью удовлетворить весь потребительский спрос. А ведь в тридцатые годы не было ни атомных реакторов, ни реактивной авиации, ни компьютеров, это вообще почти что "каменный век". Какова избыточность сейчас – сказать сложно, но не менее 99% – это точно.

Косвенным индикатором может служить количество техников и инженеров и общее время, которое они тратят, собственно, на своё дело.

Чтобы разъяснить, как работает ценовой коллапс, прибегнем к абстракции.

Представьте, что у Вас есть, скажем, нанорепликатор (научно-фантастический аналог рога изобилия). Вы можете производить что угодно и в каких угодно количествах. Но при этом Вы ничего не можете продать, ведь цена – функция от редкости. А редкость товара, произведённого в репликаторе – такая же, как редкость грязи под ногами. Значит, и цена у него соответствующая – нулевая. Вне зависимости от его качеств.

Раз Вы не можете продавать, Вы не можете покупать, ибо денег у Вас тоже нет. Вы не можете даже устроиться на работу, ибо Ваш труд никому не нужен. Результат: никто не работает, никто не торгует, общество коллапсирует и возвращается к натуральной экономике (сам произвожу – сам потребляю). А если репликатор коллективный, "размазанный" по всей техносфере и требующий кооперации между сотнями тысяч людей? Тогда возврат к натуральной экономике невозможен, и остановка работы и торговли ведёт к параличу техносферы. Паралич техносферы – это остановка производства. А остановка производства – это остановка потребления.

То есть банальный голод.

Иначе говоря, существует некий предел общего богатства общества, превзойти который без ценового коллапса невозможно. Этот предел был достигнут в Америке до Великой Депрессии. С тех пор нигде и никто этот предел не превосходил.

Соответственно, экономическая система находится в искусственном равновесии, замерев технически на уровне тридцатых годов, но при этом изменившись внутренне за счёт прогресса технологий, который остановить нельзя, можно лишь замедлить (что и происходит, кстати). Это как каменный топор, произведённый фабричным способом.

А что если на фабрике произвести не каменный топор, а танк? Отсюда и секрет "чудесных" экономических прорывов (Япония, СССР, Третий Рейх и т.д.) – ребята просто не играли в постиндустриал. Но долго вести экономику на ручном управлении (читай: искусственном ценовом регулировании) нельзя, поэтому вопрос выбора в конце концов был бы и перед ними.

Как решить эту проблему?

Первый путь над подсказал Джордж Оруэлл: постоянная война, служащая для уничтожения результатов человеческого труда. Причём интенсивность этой войны должна повышаться вместе с уровнем технологий. На такую войну не хватит никакой пехоты, поэтому очевидно, что воевать должны роботы. Но какой в этом практический смысл? Никакого. Но это единственный путь вернуть докейнсианские порядки, сделав докейнсианские доктрины (например, тот же либертарианизм) практически осуществимыми.

Второй путь – командное производство. Взгляните на количество танков, ракет и подлодок, которые Советский Союз клепал, как на конвейере. Качество у этих монстродонтов было так себе, но это связано не со способом производства, а с общим технологическим отставанием Советского Союза и демотивацией работников.

Когда Советский Союз по технологическому уровню был наравне с Западом или имел доступ к его технологиям, качество продукта превосходило западный военпром.

Подобную систему производства нельзя путать с "военным заказом", ибо "военный заказ" предполагает, что у военного товара есть рыночная стоимость. А любой рынок обладает предельной ёмкостью. Следовательно, сколько денег не вбухивай, выше равновесной точки (достигнутой, как уже было сказано, в тридцатых годах двадцатого века) не поднимешься. Хочешь подняться выше – ухудшай жизнь гражданских. Отсюда известная дилемма: "пушки или масло". Казалось бы, техносфера может обеспечить всех граждан маслом в таких объёмах, что они его просто сожрать не смогут, и при этом продолжать производить пушки. Но тогда это масло нельзя будет продать, ибо цена у него будет такая же, как и у грязи – нулевая.

Проблема в том, что командное производство работает лишь в очень узких сферах жизни. То есть когда ты клепаешь подлодки – всё ясно и просто. Что производить?

Наиболее совершенные подлодки ключевых типов. Сколько производить? Чем больше, тем лучше. Здесь всё ясно. А если речь идёт о потребительских товарах? Попытка применить командное производство к потребительской сфере – это то, на чём провалилась советская экономика. Чтобы избегнуть этой проблемы, нужно, с одной стороны, отойти от любых средств обмена (денег или их заменителей), а с другой стороны, оставить за потребителем право выбирать, что потреблять.

Один из вариантов – перевести экономический диалог из области "человек-человек" в область "человек-техносфера". То есть допустим, у меня есть именная кредитная карточка, но приобретать товары (либо через покупку произведённого, либо через заказ на производство) я могу лишь у автоматических систем. При этом "деньги" на карточке не накапливаются (в начале каждого месяца – всегда фиксированная сумма) и не передаются (то есть перевести деньги другому человеку нельзя).

Главный плюс такой схемы заключается в чудовищном бонусе к богатству.

Представьте, сколько энергии и материи тратится на производство, скажем, личного вертолёта. Мизер. При этом никаких рекламных кампаний, никаких торговых марок, никакого спама.

Человек: "Мне нужно то-то и то-то в такие-то сроки." Автомат: "На это будет затрачено столько-то киловатт-часов." Человек: "Отлично, снимаю со своего счёта." Обратите внимание, что речь сейчас идёт не о фантастике, не об эпохе всеобщей роботизации и нанокиборгизации, а о тридцатых годах двадцатого века. Представьте, насколько может продвинуться подобная постдефицитная система, если будет создана на текущем уровне технологий: с компьютерами, роботами, полностью автоматизированными фабриками, лазерной обработкой и атомными реакторами. А если добавить нанотехнологии и искусственный интеллект?

Но у этой системы есть существенный минус. Она расчитана на логиков и абстрактов (людей логического и абстрактного мышления), а не на рефлексоидов (людей с мышлением на уровне рефлексов, говорящих животных). Рефлексоиду нужно престижное потребление, торговая марка, значок на пузе, жёлтые штаны, цак на нос. Им выбор будет мучителен. А значит придётся выбирать за них. Можно устроить для них, например, армейские сборы с красивой формой и флагами. Или какое-нибудь молодёжное движение. Проблема в том, что рефлексоидов очень много, они составляют почти всю массу общества. То есть личный вертолёт как транспорт нужен лишь 0.1% населения. Для 99.9% населения нужен личный вертолёт как демонстрация статуса. А когда он доступен всем, какой же это статус?

В общем, мы снова пришли к той первопроблеме, с которой начали – качество человеческого материала. Постдефицитная экономика давно (уже почти век как) возможна, но она никому не нужна. Людям просто-напросто нравятся прелести Сансары. Разумеется, рефлексивная система рано или поздно навернётся, но это не гарантирует того, что она не начнёт сначала. Нужно не упустить момент для убийственного удара.

Повторим всё ещё раз для закрепления материала. Итак, на современном техническом уровне развития 99% населения становятся не нужны. Ведь по сути что такое экономика с физической, а не с психологической точки зрения? Это не спрос и предложение, это производство и потребление. Сколько людей заняты в производстве?

Мизерный процент инженеров, чуть больше техников, мелкая рабсила на уровне "помыть сортир", ну и плюс охрана.

Как выглядит современный завод? Конвеерная линия, роботы, пара контроллёров на случай непредвиденных ситуаций, охранники. Всё. И завод автоматом клепает, скажем, дорогущие автомобили. Каждые десять секунд – один автомобиль. Заместо автомобиля может быть любая другая гражданская или военная техника. Это и есть, собственно, экономическая база современного общества.

Даже современное сельское хозяйство – это та же промышленность. Основная пища производится на агрозаводах, обычных фермеров кормят по социальным причинам (в Европе субсидии фермерам достигают 80% от их дохода, т.е. это неконкурентоспособные персонажи). Им время от времени подают намёки (вроде всякого "коровьего бешенства"), что надо менять место работы, но пока процесс движется туго.

Вопрос: чем заняты остальные люди? Бизнесмены, риэлторы, банкиры, пиарщики, стриптизёрши, секретарши, президенты, те же фермеры в конце концов и т.д. и т.п.?

Ничем. Их работа – это форма пособия по безработице. Это избыточный балласт, так называемая "сфера услуг" ("сфера ничегонеделанья"). Постиндустриализм – это и есть разрастание этой сферы услуг. В принципе они могут сидеть дома и ничего не делать, при этом получать куда больше материальных богатств (автомобилей, телевизоров, гамбургеров и т.д.). Но, во-первых, это командная экономика, которой никто не знает как управлять. А во-вторых, людей надо чем-то занять, привязать к месту работы.

Допустим, мы создаём самодостаточное государство с нуля. Ну, например, ставим целью "прокачать" какой-нибудь остров в океане до полноценного национального государства. Что нам нужно для его процветания? Во-первых, первоклассные технические специалисты (инженеры и учёные-технари). Во-вторых, дисциплинированные и высококультурные техники (не алкоголики, не быдло и т.д.).

В-третьих, чернорабочие (работа на стройке, уборка улиц и т.д.). В-четвёртых, охранники и военные. Плюс мизерная прослойка управленцев, вероятно даже наёмных, со стороны. Всего нужно менее миллиона человек, включая членов семей.

Сперва возводятся базовые компоненты техносферы. Первые полностью обеспечивают население едой. Вторые полностью удовлетворяют потребности в ширпотребе. Третьи работают на станковую промышленность и материалообработку. Четвёртые работают на оборону. И так далее. Задача технически очень дешёвая, ибо все технологии отработаны до автоматизма. Траты – это зарплата работникам плюс затраты энергии и материалов. Пожалуй, зарплата управленцев выйдет и то больше.

Что имеем в итоге. Полностью самодостаточную территорию с очень высоким уровнем богатства.

Вопрос: как это богатство распределять?

Допустим, мы имеем автоматический завод, способный практически без затрат (энергия, материя – всё это в современном мире стоит копейки) производить десять тысяч автомобилей. При этом его обслуживают десять человек, в основном охрана.

В нашей гипотетической мини-стране с населением в миллион человек каждая семья хочет иметь автомобиль, поэтому ёмкость рынка – в районе трёхсот тысяч единиц.

То есть за месяц работы завод может обеспечить всю микронацию автомобилями. Если всё делается в административном порядке, то всё ясно. Вот паёк, вот талон, никаких вопросов. Но тогда теряется возможность выбора.

Поэтому начнём жителям страны эти автомобили продавать. Чтобы они могли их купить, у них должны быть деньги. Чтобы у них были деньги, мы должны начать им платить зарплату или пособие (что есть одно и то же в современном мире).

Допустим, мы подберём её так, чтобы в течение одного месяца они на этот автомобиль заработали.

Месяц прошёл, произведено триста тысяч автомобилей, столько же раскуплено. Что теперь? Автомобили можно производить дальше, но никто их не будет покупать (вопрос экспорта не берём, ибо экономическая система планеты Земля в любом случае закрытая). Следовательно, завод не получит прибыли. Если не получит прибыли – значит не сможет платить работникам.

Вопрос: что делать?

Нужно расширить ёмкость рынка.

Вариант первый: повышение изнашиваемости. Например, автомобиль служит десять лет, а мы сделаем так, чтобы он ломался через год. Рынок увеличивается в десять раз, следовательно можно продать в десять раз больше автомобилей, но при этом этого недостаточно, ибо цикл годовой, а завод по проектной мощности обеспечивает всю страну за месяц. Прибыль не максимальна.

Вариант второй: потребительская меметика. Например, вводится мем, что автомобиль нужно менять каждый месяц. Допустим, на новую модель, либо просто "для понта". В результате рынок увеличивается настолько, что завод, работая на максимальной мощности, обеспечивает его весь без простаивания. Прибыль увеличивается соответственно.

Вариант третий: статусная меметика. Например, вводится мем, что чем больше у персонажа автомобилей, тем круче. Верхняя планка ёмкости рынка вообще снимается.

Но это в теории. На практике подобный уровень потребления уже выше покупательной способности. Придётся повышать работникам зарплату. Либо вводить моду на автомобили не только среди взрослых мужчин, а среди вообще всех. Либо увеличивать численность населения.

Это я всё к чему. Все эти экономические меры не имеют никакой связи с работой завода. Он расчитан на производство десяти тысяч автомобилей – и всё. Весь вопрос его функционирования сводится к тому, как убедить контроллёров, техников и охранников работать на своём посту. Если несколько техников и управленцев производит все материальные продукты общества, уровень богатства, приходящегося на каждого из них, избыточен. Будет удовлетворён полностью спрос самого техника, а также спрос нескольких тысяч нахлебников. Но эти нахлебники к производству продукта не имеют никакого отношения. Это экономически избыточное население.

Постиндустриал – это экономическая система, полностью построенная вокруг этой избыточной верхушки. Постиндустриал и технический прогресс – две взаимно враждебные тенденции. Сфера услуг и сфера производства – это конфликтующие сферы.

Секретарша не может собрать компьютер. Риэлтор не может спроектировать самолёт.

Чем больше риэлторов и секретарш – тем меньше техников и инженеров.

Есть теория, что они "помогают друг другу", но это не так. Чем круче технология – тем больше она вредит обществу.

Допустим, я изобрету какой-нибудь "наносборщик", который из грязи бесплатно будет делать любые товары. А заодно открою какой-нибудь "холодный синтез", источник бесплатной энергии. Что-нибудь в обществе изменится? Нет. Товаров должно быть мало – иначе ими нельзя торговать. Чем меньше товаров – тем выше цена. Если товаров слишком много – их цена равна нулю или даже отрицательному числу.

Пример товара с нулевой ценой – воздух. Пример товара с отрицательной ценой – мусор. Товары с отрицательной ценой выгодно уничтожать. На уничтожении мусора можно делать бизнес. При этом полезность не имеет значения: во время Великой Депрессии топили корабли с зерном (и это во время голода!), ибо их цена упала ниже нуля, то есть они приносили финансовый убыток всем субъектам экономики (при том что были реально необходимым и полезным товаром).

Иными словами, слишком массовое производство приносит убытки в первую очередь самому производителю, а во вторую – всем остальным субъектам экономики.

Следовательно, гипотетический "наносборщик" должен будет производить товары в том же количестве, что производится сейчас. Структура экономики изменится незначительно – техников станет ещё меньше, "пролетарии" (всякие там угледобытчики и нефтянники) исчезнут совсем. Освободившиеся потребительские места займёт сфера услуг, "сфера ничегонеделанья".

Собственно, всё ясно. Как ни корячься, какие технологии ни придумывай, уровень среднего богатства в обществе будет неизменный. Он впервые был достигнут в США во время Великой Депрессии и с тех пор не рос. И расти не будет. И никакие "наносборщики" и "холодные синтезы" ничего не решат.

Остаётся только делить то, что есть.

Есть несколько способов решения вопроса "для кого производить" в современном мире.

Во-первых, денежная экономика, т.е. общество дефицита (после Великой Депрессии – общество навязанного дефицита).

Во-вторых, натуральная экономика, т.е. фрагментированное общество феодального типа ("сам произвожу сколько хочу – сам потребляю сколько хочу").

В-третьих, плановая экономика, т.е. централизованное общество рабовладельческого типа (талоны, пайки, "деревянные" псевдоденьги и т.д.).

В-четвёртых, постдефицитная экономика, т.е. централизованное общество с равным фиксированным потолком потребления.

Первый вариант отметается, т.к. держать орду нахлебников просто неэффективно.

Второй вариант нестабилен и рано или поздно приведёт либо к первому варианту (что уже в истории было). Третий вариант негибок и непривлекателен социально. Для четвёртого варианта просто нет достаточно качественного населения.

Все эти системы базируются на чистой психологии. Статусное мышление подталкивает к первой, сепаратистское – ко второй, централистское – к третьей, физиоцентричное – к четвёртой. Ни одну из этих систем мы внедрять не планируем, ибо будущего у людей как вида всё равно нет.

Всё вышесказанное к тому же разъясняет, почему гипотетическая "межгалактическая империя", которой грезят все фантасты, будет скорее рабовладельческим или феодальным обществом, чем эпохой суперкорпораций, торговых путей, космических пиратов и прочих "звёздных федераций".

Вариант первый: автономная космическая станция или планетарная колония на базе натуральной экономики. Стиль организации – "аграрная коммуна". Такое общество может существовать лишь при очень малом количестве членов (от одного человека до некоего союза семей). Жратвы навалом, напрягаться особо незачем, живи – не тужи.

Вариант второй: централизованная межпланетная диктатура на базе плановой либо постдефицитной экономики. Стиль организации – "военный корабль". Ограничения на расстояния и количество людей снимаются синхронизацией. Порядки – лагерные. То есть свободного времени и свободы выбора может быть много, но некий базовый минимум (на уровне "каждый член общества должен по расписанию проверять исправность центрального реактора") – обязателен, иначе корабль развалится на куски, а техносфера не сможет обеспечить население продуктами. Чем занимать свободное время такой массы людей, чтобы не начались внутренние разборки – самый "пикантный" вопрос.

В центре всегда вопрос психологии. "Финансовое стимулирование" работает лишь на человека с финансовым стимулом. При этом финансовые показатели физического смысла не имеют. Цена – она, конечно, функция от редкости, но это не физическое определение. На физическом уровне цена – это результат договора покупателя с продавцом. Кроме того, сама редкость как таковая не всегда создаёт цену (хотя и в большинстве случаев). Мусор уникален, но цена его отрицательная. Есть объекты с отрицательной ценой, но высокой полезностью (вспомним пример с зерном в эпоху Великой Депрессии). Есть "товары Веблена", то есть статусные товары, чья физическая стоимость не превышает стоимость грязи, но чья цена запредельна.

О чём вообще речь. Вопрос "что человеку надо" всегда стоит открытым. Общество навязанного дефицита решает эту проблему через массовую пропаганду, именуемую "рекламой" ("тебе нужен новый плеер", "тебе нужна куртка престижной марки" и т.д.). Если эта пропаганда даёт сбой – общество рушится. Но понятно, что для устойчивости любое общество должно к подобной обработке населения прибегать. Например, военная диктатура с плановой экономикой, в которой все не мечтают, "как нам завоевать мир нанотехнологиями", продержится недолго.

Мы вновь возвращаемся к вопросу о внутренней реальности, т.е. личном мировосприятии человека. Именно он определяет всё. Именно он единственно важен.

Вопросы экономики и политического устройства – производные от него.

Официозная экономическая теория утверждает, что потребности человека бесконечны, а ресурсы – ограничены, и из-за этого весь конфликт. На самом деле всё с точностью до наоборот. Нет никаких "бесконечных потребностей" человека, это лишь предлог их бесконечно генерировать. У человека ясные, чёткие потребности. Он может их осознавать, может не осознавать, но они у него есть. Как сместить эти потребности в нужном для нас ключе – вопрос открытый, и более чем актуальный на данном этапе революционной работы. Как объяснить чужому, незнакомому человеку, что смысл его существования – приближать сингулярность, и что если он её не приближает, его существование является жалким и бесполезным? Мы ведём активные работы по этому направлению.

А вообще, тот факт, что людей трудно соблазнить даже бессмертием и богоподобием – очень печален. Впрочем, не надо отчаиваться. Не даром же один из идеологических столпов современного атлантизма Фрэнсис Фукуяма назвал трансгуманизм самой опасной идеей в мире.