"То, что было" - читать интересную книгу автора (Цветаева Марина Ивановна)II. ЛитератураА когда Онегин потом пришел к Татьяне, она была уже замужем и не могла его любить. “Но я другому отдана и буду век ему верна...” А раньше его она любила, а он ее нет. Я подхожу к зеркалу. Лицо круглое и какое-то глупое. Нет, совсем не похожа на Татьяну, скорей на Ольгу. Но Ольга скучная. – Муся, обедать! Но ведь Татьяна тоже была сначала маленькой. Может быть... может быть, она тоже сначала была такая? Она любила книги, я тоже люблю книги. Она не любила играть, я тоже не люблю играть. Совсем я не похожа на Ольгу! Очень нужно брать Ольгу, пусть Ася ее берет! Я решительно не хочу ее. – Муся, обедать! Все уже сидят за столом. Мое место рядом с мамой. Он как раз напротив меня, между Лёрой и Альфонсинкой. – Мама, можно мне сесть рядом с Александром Павловичем? – А зачем? – Так! – Ну, иди. Только совершенно не понимаю, зачем это тебе понадобилось. Мы меняемся с Лёрой местами. За обедом всегда говорят о чем-то непонятном. Папа рассказывает о филологах и юристах. Нам лучше нравятся филологи. Раз вечером мы видели одного юриста, – он был в желтом костюме, говорил очень громко, рассказывал папе свою жизнь, потом писал ее, потом попросил денег, а когда уходил, свалился с лестницы и сказал, что это часто с ним бывает. Слава Богу, что Александр Павлович не юрист. Он – филолог, папа тоже филолог. Подали третье. Опять blanc-manger[2]. Нам его всегда дают в сочельник, когда мы обедаем наверху в детской, и мы его выкидываем в форточку. Но ведь сегодня не сочельник! Ася плаксиво морщится, Андрюша льет воду в тарелку, я грустно прошу маму позволения не есть. – Что с тобой, Мусенька? – удивляется Александр Павлович. – Так, что-то есть не хочется! – безнадежно отвечаю я. Пусть он думает, что от любви к нему (я ничего еще не сказала, но он же должен понять!). А может быть, правда от любви! Когда очень сильно кого-нибудь любишь, – это рассказывала нам Альфонсинка, – то никогда ничего не ешь. Одна барышня даже умерла, и он плакал на ее могиле и приносил ей незабудки. Потом он тоже умер. Обед кончен, и мы наверху. – M-elle Alphoncine, j'ai besoin d'йcrire une lettre! – A qui? – Donnez moi je Vous prie du papier.[3] Она вынула розовую бумажку. Я пишу, она глядит мне через плечо. Письмо не ладится. Во-первых, я начала: “Дорогой Онегин!” А вдруг он не поймет, что это ему? Во-вторых, я не знаю, как писать: “терпение”. Альфонсинка тоже не знает. – Oh, je sais ce que nous allons faire. J’ai une très jolie lettre d’amour, tu n’as qu’à la traduiré.[4] Сказано – сделано. “Alexandre, que c'est mal...”[5] Я перевожу: “Александр, какой ты гадкий” – “de trahis ainsi la confiance...”[6] “...что выдаешь так доверие...” Как хорошо писать с французского! Все так торжественно, такие трудные умные слова! Только почему на ты? Альфонсинка утешает меня, что это всегда так делается. Письмо готово. Но как передать его? Альфонсинка не хочет, – вдруг мама увидит! Андрюша терпеть не может Александра Павловича и нарочно не передаст, Лёра ушла, – Ася! – Ася, а я тебе подарила вчера фартук для Аркаши, – помнишь? – Аркаша фартуков не носит. Он мальчик! Молчание. – Ася: хочешь моего прошлогоднего червяка в яичке, белого? – А что я тебе дам? – Ничего, я тебе его так подарю! Ася уничтожающе смотрит на меня. Я смущаюсь: Только ты одну вещь отнесешь Александру) Павловичу, хорошо? – А он целый? – Да, я тебе еще яичко дам! – Еще зеленый карандаш дай, тогда я пойду... Зеленый карандаш! Ни у кого нет зеленого... Да, но синий с желтым ведь зеленый. – Бери! Мы три раза стукаемся лбом, и Ася летит к Алексlt;андруgt; Павловичу, крича на весь дом: “Вам Муся письмо написала! Вам Муся письмо прислала!” Проснувшись на другой день, я сразу почувствовала, что сделала какую-то глупость. А вдруг он за завтраком прочтет его вслух? Папа непременно выгонит меня из-за стола. Уроки я готовила невнимательно, на рояле играла еще хуже, – мой учитель Василий Иванович и мама никак не могли понять, что со мной сделалось. Наконец пробило двенадцать. Зовут завтракать. А может быть, не пойти совсем? Прочтут без меня. Но все равно придется идти обедать. А может быть, и обедать не идти? Тогда он принесет мне незабудки. Попросить его не читать? Но поздно: я уже за столом. Разговор идет о Лёриной подруге Раечке Оболенской. – Терпеть не могу этого типа курсистки! – говорит мама. – Ни женственности, ни такта... Лёра молчит и смотрит в тарелку. Сейчас она встанет из-за стола и начнется скандал. – Раечка – прекрасное существа – вдруг начинает Аlt;лександрgt; Пlt;авловичgt;. – Непосредственное, живое, искреннее... Почему мне так неприятно слушать это? Я очень люблю Раечку, но... – Несмотря на ее манеры, она мне нравится... – продолжает Александр) Пlt;авловичgt;. – Раечка Оболенская совсем не прекрасное существо! – вдруг заявляю я. – Тебя не спрашивают! – говорит папа. – Маме она не нравится, и мне она тоже не нравится. – Муся! – мама поражена. Алексlt;андрgt; Павлович улыбается и переглядывается с мамой. – Когда я кончу курс, я женюсь на Раечке и увезу ее в Екатеринбург. – А я поеду за вами. – А мы поедем рано утром, когда ты будешь спать... – А я не буду спать! – Я увезу ее к себе на Урал! – Алексlt;андрgt; Павлович радостно хохочет, и желтая бородка его трясется, а глаза делаются, как щелки. – Я отравлю ее! – тут я бросаю вилку и открываю рот вовсю. – А тебя сошлют в Сибирь! – А я убегу, я убью, я ее, я вас, я, я... Начинается ужасный крик. Папа сердится на маму, – “это все книги!” – мама на Альфонсинку, Лёра на Аlt;лександраgt; Пlt;авловичаgt;, – зачем меня дразнит, Андрюша страшно доволен и потихоньку дергает Асю за ногу, Ася сует под стол противные бобы... Я вылетаю из-за стола и бегу наверх. На постели я плачу, уткнувшись лицом в подушку. Стучат. Пусть стучат! Дверь на крючке. Еще раз... – Мусенька, я мириться пришел, отопри мне! “Это Лёра его подослала”, – соображаю я, все еще плача, и не открываю. Вскоре пришла Альфонсинка и начала меня утешать. – Это потому, что ты еще маленькая! – говорила она по-францlt;узскиgt;. – Будешь большая, все переменится. Не надо обращать внимание на молодых людей, надо быть холодной ко всем. – Да, но Татьяна вовсе не была холодной ко всем, она тоже первая написала, – возражала я. Но Альфонсинка не знала Татьяны. Утешившись немного, я принялась за новое письмо, на этот раз уже не перевод. Тут были и угрозы, и просьбы, и упреки, но больше всего восклицательных знаков. Ася, в обмен на оловянную птичку, согласилась передать и это письмо. После ужина, прошедшего очень тихо, я получила его обратно с подчеркнутыми красным карандашом ошибками. Было над чем задуматься. Зачем подчеркивать ошибки? Ведь это же не диктант. Разве Онегин подчеркивал ошибки в Татьянином письме? Разве Онегин был влюблен в Раечку? Разве он хотел ее увезти на Урал? Разве он учился в университете? Разве у него была желтая бородка? Разве... Да разве я-то похожа на Татьяну? Когда Альфонсинка вечером подошла к моей постели, я сказала, что больше не люблю Алексlt;андраgt; Павловича. – Конечно, не стоит! – сказала она, – я совсем не понимала, что тебе в нем нравится. Такой худой и к тому же... ruputiteur[7]. Я бы на твоем месте взяла кого-нибудь из знакомых твоего отца. Но у тебя много времени впереди, ведь тебе только семь лет... – Я совсем никого не возьму! – твердо ответила я. |
|
|