"Рассказы" - читать интересную книгу автора (Аверченко Аркадий Тимофеевич)Поэт– Господин редактор, – сказал мне посетитель, смущенно потупив глаза на свои ботинки, – мне очень совестно, что я беспокою вас. Когда я подумаю, что отнимаю у вас минутку драгоценного времени, мысли мои ввергаются в пучину мрачного отчаяния… Ради бога, простите меня! – Ничего, ничего, – ласково сказал я, – не извиняйтесь. Он печально свесил голову на грудь. – Нет, что уж там… Знаю, что обеспокоил вас. Для меня, не привыкшего быть назойливым, это вдвойне тяжело. – Да вы не стесняйтесь! Я очень рад. К сожалению только, ваши стишки не подошли. – Э? Разинув рот, он изумленно посмотрел на меня: – Эти стишки не подошли??! – Да, да. Эти самые. – Эти стишки??!! Начинающиеся: Эти стихи, говорите вы, не пойдут?! – К сожалению, должен сказать, что не пойдут именно эти стихи, а не какие-нибудь другие. Именно начинающиеся словами: – Почему же, господин редактор? Ведь они хорошие. – Согласен. Лично я очень ими позабавился, но… для журнала они не подходят. – Да вы бы их еще раз прочли! – Да зачем же? Ведь я читал. – Еще разик! Я прочел в угоду посетителю еще разик и выразил одной половиной лица восхищение, а другой – сожаление, что стихи все-таки не подойдут. – Гм… Тогда позвольте их… Я прочту! «Хотел бы я ей черный локон…» Я терпеливо выслушал эти стихи еще раз, но потом твердо и сухо сказал: – Стихи не подходят. – Удивительно. Знаете что: я вам оставлю рукопись, а вы после вчитайтесь в нее. Вдруг да подойдет. – Нет, зачем же оставлять?! – Право, оставлю. Вы бы посоветовались с кем-нибудь, а? – Не надо. Оставьте их у себя. – Я в отчаянии, что отнимаю у вас секундочку времени, но… – До свиданья! Он ушел, а я взялся за книгу, которую читал до этого. Развернув ее, я увидел положенную между страниц бумажку. Прочел: – Ах, черт его возьми! Забыл свою белиберду… Опять будет шляться! Николай! Догони того человека, что был у меня, и отдай ему эту бумагу. Николай помчался вдогонку за поэтом и удачно выполнил мое поручение. В пять часов я поехал домой обедать. Расплачиваясь с извозчиком, сунул руку в карман пальто и нащупал там какую-то бумажку, неизвестно как в карман попавшую. Вынул, развернул и прочел: Недоумевая, как эта штука попала ко мне в карман, я пожал плечами, выбросил ее на тротуар и пошел обедать. Когда горничная внесла суп, то, помявшись, подошла ко мне и сказала: – Кухарка чичас нашла на полу кухни бумажку с написанным. Может, нужное. – Покажи. Я взял бумажку и прочел: – «Хотел бы я ей черный ло…» Ничего не понимаю! Ты говоришь, в кухне, на полу? Черт его знает… Кошмар какой-то! Я изорвал странные стихи в клочья и в скверном настроении сел обедать. – Чего ты такой задумчивый? – спросила жена. – Хотел бы я ей черный ло… Фу ты черт!! Ничего, милая. Устал я. За десертом в передней позвонили и вызвали меня… В дверях стоял швейцар и таинственно манил меня пальцем. – Что такое? – Тс… Письмо вам! Велено сказать, что от одной барышни… Что оне очень, мол, на вас надеются и что вы их ожидания удовлетворите!.. Швейцар дружелюбно подмигнул мне и хихикнул в кулак. В недоумении я взял письмо и осмотрел его. Оно пахло духами, было запечатано розовым сургучом, а когда я, пожав плечами, распечатал его, там оказалась бумажка, на которой было написано: все от первой до последней строчки. В бешенстве изорвал я письмо в клочья и бросил на пол. Из-за моей спины выдвинулась жена и в зловещем молчании подобрала несколько обрывков письма. – От кого это? – Брось! Это так… глупости. Один очень надоедливый человек. – Да? А что это тут написано?.. Гм… «Целовать»… «аждое утро»… «черны… локон…» Негодяй! В лицо мне полетели клочки письма. Было не особенно больно, но обидно. Так как обед был испорчен, то я оделся и, печальный, пошел побродить по улицам. На углу я заметил около себя мальчишку, который вертелся у моих ног, пытаясь сунуть в карман пальто что-то беленькое, сложенное в комочек. Я дал ему тумака и, заскрежетав зубами, убежал. На душе было тоскливо. Потолкавшись по шумным улицам, я вернулся домой и на пороге парадных дверей столкнулся с нянькой, которая возвращалась с четырехлетним Володей из кинематографа. – Папочка! – радостно закричал Володя. – Меня дядя держал на руках! Незнакомый… дал шоколадку… бумажечку дал… Передай, говорит, папе. Я, папочка, шоколадку съел, а бумажечку тебе принес. – Я тебя высеку, – злобно закричал я, вырывая из его рук бумажку со знакомыми словами: «Хотел бы я ей черный локон»… – Ты у меня будешь знать!.. Жена встретила меня пренебрежительно и с презрением, но все-таки сочла нужным сообщить: – Был один господин здесь без тебя. Очень извинялся за беспокойство, что принес рукопись на дом. Он оставил ее тебе для прочтения. Наговорил мне массу комплиментов, – вот это настоящий человек, умеющий ценить то, что другие не ценят, меняя это то на продажных тварей, – и просил замолвить словечко за его стихи. По-моему, что ж, стихи как стихи… Ах! Когда он читал о локонах, то так смотрел на меня… Я пожал плечами и пошел в кабинет. На столе лежало знакомое мне желание автора целовать чьи-то власы. Это желание я обнаружил и в ящике с сигарами, который стоял на этажерке. Затем это желание было обнаружено внутри холодной курицы, которую с обеда осудили служить нам ужином. Как это желание туда попало, кухарка толком объяснить не могла. Желание чесать чьи-то власы было усмотрено мной и тогда, когда я откинул одеяло с целью лечь спать. Я поправил подушку. Из нее выпало то же желание. Утром после бессонной ночи я встал и, взявши вычищенные кухаркой ботинки, пытался натянуть их на ноги, но не мог, так как в каждом лежало по идиотскому желанию целовать чьи-то власы. Я вышел в кабинет и, севши за стол, написал издателю письмо с просьбой об освобождении меня от редакторских обязанностей. Письмо пришлось переписывать, так как, сворачивая его, я заметил на обороте знакомый почерк: |
||
|