"Год 50-й: Расти из пепла" - читать интересную книгу автора (Коростелев Василий)

Глава 4

Фельдшер стоял на постое у молодой пышнотелой вдовы, мужа которой пристрелили еще в первой стычке с совхозными. Началась пахота и Петрович, как умеющий пахать встал к плугу. А погонщицей эта Анюта – вдова, ну и как-то ей до кустиков сбегать приперло, вдруг Петрович видит, вылетает Анюта из кустов, юбка подобрана, сверкает голым задом и вопит, что есть мочи, фельдшер к ней, не поймет в чем дело, схватил, а ее трясет всю. Оказывается, только она умостилась под кусточком. Зад заголила, чует какой-то укол в мягкое место, – из норы ее змеюка цапнула, и поползла по своим делам, ну тут Петрович сходу начал оказывать Анюте первую помощь, отсасывать яд из раны, и пока он проводил данную процедуру баба притихла, а весь сбежавшийся на крики народ лицезрел эту картину. Баба вроде чувствует себя неплохо, может ее вообще ужака цапнул, но от стыда на улице теперь не показывается…

– Да, Петрович, скомпрометировал ты честную вдову, теперь женись – вынес вердикт Юра, зашедший вместе со мной проведать фельдшера.

А у меня супруга прямо расцвела, наверное, только в это время, когда еще нет детей, вы молоды и нет проблем со здоровьем, женщины так красивы.

Очень приятно, знаете, приходить после дороги в чистую хату, и тебя всегда накормят горячей едой, а вечером тебя ждет, ну, в общем, вы сами знаете что.

Подготовка обоза к дальнему путешествию в незнакомый край дело, как понимаете, сложное, и мы готовились в дорогу не один день, подобрали четыре самых крепких телеги, несколько запасных колес, тщательно отобрали товар, что нужно кочевникам? Ну, в первую очередь оружие и боеприпасы к нему, я окончательно разорил отцовское наследство, оставив дома только ПК с запасом патронов, ну и оставил при себе АКМ и естественно «тулку». Кое-что из оружия подкинул Ефимыч. Взяли еще несколько комбинезонов, соль, холодного оружия, оружейную смазку, золотые монеты, бабам на украшение, кое-что из скобяных товаров, ну и естественно харч в дорогу, все тщательно упаковали. Вечером, накануне отъезда, все участники экспедиции собрались в общинном доме хутора. Помимо нас, шестерых участников экспедиции, присутствовал Ефимыч, остающийся старшим на хуторе и селе, и его помощник Иван Семенович, мой земляк из поселка, спокойный обстоятельный мужик, кстати, в поселке больше никто не жил, оставшиеся двенадцать человек, в основном бабы и дети, переселились в Степаново, заняв последние пустующие дома.

Ну, вот сидим, обсуждаем детали поездки, Ефимыч делится опытом рейдерских прогулок, а меня тоска забирает, к жене хочу, так ее оставлять жалко. Да вон и Юра смурной сидит, он на Митькиной сестре женился и похоже припал к бабе не на шутку. Самому Митьке вроде все нипочем, вон, лыбится, бодр и весел. Ефимыч меж тем поучал:

– До ярмарки на тракте вам пятьдесят верст идти, там и заночуете, потом около двухсот верст по тракту, и будет большое село прямо на берегу Волги. Там соль сдадите, ни к чему она степнякам, у них своих соленых источников хватает, что точно взять взамен у сельчан не знаю, на месте посмотрите. Пойдете по берегу, вниз по Волге, через каждые пятьдесят верст останавливайтесь на дневку и высылайте дозоры, так степняков быстрее обнаружите, да и от разбойников убережетесь.

Я уже не слушал тестя, все мысли были о Настене, ждет она меня сейчас бедная, а я здесь… Вот уже по обычаю кувшин распечатывают.

– На посошок! – торжественно сказал Ефимыч.

Знаю я этот посошок, один кувшин на семь рыл (себя я не включал), что медведю дробина, тут три нужно, выпьют еще стремянную, а затем на ход ноги, нет, я домой к Настене.

Тихонько войдя в сени, я разулся, не скрипнув дверью, вошел в комнату, Настена спорно хлопотала у печи, готовя, судя по запаху, что-то обалденно вкусное. Я неслышно подкрался сзади, крепко прижал ее к себе, ощущая каждый изгиб ее стройного тела. Настена замерла, а я уже шептал:

– Потом, все потом, поднял на руки, и сделал три шага к кровати…

Серое раннее утро, туман стелется по земле, скрывая пробивающуюся весеннюю травку. Лошади, неделю отдыхавшие после пахоты, бодро перебирают копытами, переходя иногда на легкую рысь. Я еду верхом на Вороне, остальные мои попутчики умостились на телегах. Сидят, насупившись, как я и предполагал, нажрались они вчера, и теперь мучаются с похмелья. Разговаривать не хотят, ну и ладно, за дорогой и лесом надо следить, после того, как мой поселок, прикрывавший дорогу, опустел, неизвестно какую бяку встретить на этой малозаметной дороге можно. Надоедливая сорока пристроилась сопровождать обоз, перелетает с ветки на ветку вдоль дороги, стрекочет падла, надо вперед выдвинутся, а то неровен час, засаду впереди предупредит, и, наддав каблуком в бок Ворона, я отделился от обоза метров на двести.

Весна уже вступила в свои права, и бурый фон лесного массива отдавал уже робкой зеленью молодой листвы. Мне нравился наш лес, выросший на месте выгоревшего во время катастрофы. В нем нет ничего мрачного, обычный лес с обычной лесной жизнью. Его надо уметь слушать, вот сорока отстала от обоза, значит, закончилась граница ее владений, ветки соседней со мной березы качнулись, слегка задев друг друга, издавая шелестящий звук, ну и понятно – куница разоряла птичьи гнезда, но испугавшись человека, спряталась за ствол. Так что неожиданного нападения в своем лесу я не боялся, и, увидев сидящего у костра молодого парня, знал, что засады нет. Иначе почуял бы, или звуками выдали, тем более парень был явно не деревенский. Поэтому можно предположить, что если засада все же была, то не из лесных жителей, а кто в лесу не живет, вряд ли сможет спрятаться в нем надежно.

– Здорово, странички – поприветствовал первым парень.

– Здоровей видали, – неприязненно оглядывая его щуплую фигуру, выдал я.

– Ты чего это в наш лес забрел?

– Дело у меня к Ефимычу – старосте Рябинового хутора.

– Говори, я его родственник.

– Ребята уже обступили костер со всех сторон, и щуплый невольно поежился.

– Да вроде ему передать велено, – неуверенно начал он.

– Ему привет Паук передает и говорит, что Васька Бык не умер, а у него, Паука, то есть, гостит уже больше года. Если Ефимыч в течение месяца не отдаст карту с указанием местоположения хранилища, то Ваську кончат, а потом всерьез примутся за вас.

– Ультиматум, значит, нам предъявляют? – усмехнулся Юра.

А я стоял, онемев, ведь под такой кличкой на тракте и во внешнем мире знали моего отца…

– Да, что-то тут не так, – слегка опомнившись, размышлял я.

Отец пропал чуть больше года, и они не могли все это время раскрутить его, ну насчет карты, и, понятно, требовать от него службы проводника не решились, боятся угодить в ловушку, но ведь и карту можно нарисовать фальшивую.

– Почему же послали именно тебя? – спросил я щуплого.

– Провинился я, у меня дочь с женой у Паука в заложниках, – хмуро пояснил парень.

– А почему целый год не могли выяснить у Васьки, у кого карта, или не знаешь?

– Почему не знаю, – опасливо поглядывая на нас сказал щуплый.

– Знаю, взяли их двоих, ну один сам сдался, когда остальных перебили в перестрелке, а Васька в голову ранен был, его в бессознательном состоянии захватили. Хотели сразу кончать их, но тот сдавшийся, рассказал про хранилище, а когда повел к нему, утоп в болоте, и половина нашего отряда в топи погибла, а Васька как пришел в сознание, так ничего и не помнил, уж его пытали, так все равно ни в какую… Потом доктор один объяснил, что Васька память потерял, амнезия называется, тогда его бросили в нашу тюрьму (надо же, даже тюрьма своя имеется), и периодически подсаживали к нему стукачей. Ну, с разговорами за жизнь, сначала он даже своего имени не помнил, но постепенно разговорили, и вот как-то в разговоре он упомянул хутор и Ефимыча.

Доктор, читающий отчеты стукачей, сказал, что Васька вполне созрел для допроса, там его и раскрутили, он даже сам стал набиваться в проводники, но дураков нет, положит отряд и сам утопнет…

– А ты откуда знаешь такие подробности?

– Я был тем стукачом, – скромно заметил он и торопливо продолжил:

– Но если я не вернусь, Паук все равно начнет вас вырезать, а так, если карту принесете, то отпустит Ваську.

– И в каком месте Паук предлагает забить стрелку?

– Да на ярмарке у тракта.

– Ладно, иди назад, скажи, что передал, – угрюмо смотря прямо в глаза щуплому, сказал я.

– Рябой, проводи его до поселка. Распрягайте лошадей, пускай пасутся, а мы перекусим и подумаем, как жить дальше…

– Знаю я этого Паука, – сказал Юра, задумчиво шевеля угли прогорающего костра.

– Опять дорожки пересеклись, это он нападал на наш пороховой заводик, уничтожал конкурентов, а потом и меня хотел определить в свою команду, это ж надо, убил моего отца, по сути, ограбил меня, и потом работай на него, поэтому из Полиса я и сбежал.

Юра помолчал, как бы взвешивая свои слова, и продолжил:

– Сильная у него команда, бойцов пятьсот постоянно под рукой держит, то, что вы двадцать пять человек положили, для него капля в море, он завтра с улицы еще наберет. Даже если уничтожить всю верхушку клана, хотя об этом даже думать смешно, структура останется. Необходимо разрушить материальную базу клана, а затем уже уничтожить главарей, но это все в теории, на практике я пока не вижу, как мы своими силами справимся с ними.

– А если натравить конкурентов? – спросил я.

– Это конечно неплохая идея, и у меня есть кое какие связи с их конкурентами, правда на мелком уровне, но СБ – самая сильная банда в Полисе, их все боятся, хотя можно попытаться переубедить конкурентов Паука. Но у нас слишком мало времени.

– Ладно, будем действовать, – сказал я, и приказал дружинникам запрягать лошадей и ехать на хутор, рассказать все Ефимычу.

Вечер, наша троица, то есть Митька, я и Юра едем по дороге к ярмарке, Ворон, запряженный в телегу, недовольно мотает хвостом, ну не нравится ему в упряжке ходить, да и вес, пожалуй, тяжеловат, нас трое, да еще килограмм двести соли.

– Паук нас, верно, за дураков держит. Скорее всего, он Ефимыча по любому отлавливать будет, а чтоб карту не трепыхаясь, отдал, возьмет хуторских в заложники, через поселок они теперь вряд ли сунутся, хотя ложная атака не исключена, а основной атаки придется ждать с северо-запада, – рассуждает стратег Юра.

– Ты не умничай, ты лучше рукой покажи, тогда мы скажем, смогут ли оттуда подойти люди Паука, – здраво рассуждает Митька.

Пока эти стратеги решают тактические вопросы, я думаю, что в первую очередь надо переговорить с Изей, и уж потом решать, куда нам ехать, в Полис, или возвращаться в деревню и строить оборону поселений.

Из маленького, зарешеченного окошка Изиной лавки, лился тусклый свет. Странно, старик обычно в это время в трактире заседает, я постучал вежливо в запертую на засов дверь.

– Дядя Изя, открывай, это я, Степан.

Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулся сначала ствол винтореза, затем длинный нос дяди Изи.

– А, это вы, – заулыбался старик, проходите, проходите.

– Здорово дядя, как живешь – можешь? – жизнерадостно пропел Митя.

– Живу хорошо, могу плохо, – старик мерзко хихикнул.

– Ты чего не в трактире? Или печень в штаны выпала, попостится решил?

В этом весь Митя, прям до безобразия.

– Эх, молодой человек, вот когда доживете до моих лет… Впрочем, лично вам это не грозит, с вашим народным юмором, и построжав лицом уже мне:

– Приехали вчера, серьезные такие ребята из Полиса, сказали дней на пять, но сегодня вечером появился какой-то мелкий поц, и они, перетерев между собой, подались в сторону Полиса. Я со вчерашнего дня сижу на сухомятке и даже не пью, лавку охраняю, – последнюю часть монолога Изя произнес так жалобно, что мне стало где-то не по себе (заговорил как Изя).

Но справившись с собой, поведал Изе о делах наших невеселых и о личных планах по освобождению моего папаши. Старик внимательно выслушал меня и молча удалился в глубину лавки, и через секунду протягивая мне веревку, сказал:

– Степа, ты меня лучше сразу повесь, ну, представь, приедут сюда эти поцы, и вы с ними устроите здесь маленькую войну, а где мой гешефт в этом деле? Гешефт будет заключаться в том, что дядя Изя, как пьяный артист будет изображать из себя Александра Матросова, падая на амбразуру с криком: «Гребаный гололед!?» Нет, ребята, воевать лучше на вражеской территории и с наименьшими потерями, – он немного помолчал, подумал, машинально перебирая веревку в руках, и продолжил:

– Ты знаешь, Юра, район Рогожской заставы? – и, получив положительный ответ, продолжал:

– Значит, не доезжая до бывшей кольцевой дороги, сворачивайте направо и выходите на восточный тракт, его контролируют конкуренты Паука, а около Рогожки живет Кац Борис Моисеевич, он и сведет вас с достойными людьми, только вы должны ОЧЕНЬ убедить их помочь вам, а теперь ребята, пошли в трактир, я жрать хочу.

В трактире в этот поздний час посетители отсутствовали, Толик помогал наводившим порядок подавальщицам, протирая столы.

– Вот спасителя твоего привел, – буркнул с порога Изя.

– Ба, знакомые все лица! – воскликнул слегка выпивший Толик, отрываясь от столешницы.

– Юрочка, родной мой, проходи, садись, сейчас все будет в самом наилучшем виде, мангальчик растопим, шашлычки из косули организуем, а пока вот окорочек свиной копчененький, самогоночка, как слеза, – суетился трактирщик.

Юра слегка покрасневший (Ха…, спаситель) первым уселся за стол, и через минуту вся мужская компания, за исключением Толика, с аппетитом трескала сочную кабанятину, запивая ее самогоном.

Слегка насытившийся Изя задумчиво прихлебывал самогон из кружки, в ожидании шашлыков.

– Ты знаешь, (это мне), золото опять входит в цену. Когда разрушенный Полис начали осваивать по-новому, под развалинами находили хранилища с золотыми и серебряными монетами, да и в домах их оставалось немало. Применения эти монеты не нашли, все предпочитали натуральный обмен, но серебро все же использовали для обеззараживания воды, а золото не имело особой цены. Ты и сам знаешь, железо и то дороже стоило, но теперь все меняется, кто-то скупает, собирает и даже отнимает силой золото у людей. Ты вот поедешь в Полис, увидишь, они даже торговую пошлину могут принять золотом или серебром, а вот теперь посмотри, что стали чеканить в городе, и он достал из залоснившегося кошеля золотую монету с профилем усатого человека.

– Кто это, Паук?

– Нет, Степа, – это человек на которого он молится. Друг евреев и советской детворы товарищ Сталин, он умер уже более ста лет назад, но до сих пор служит примером решения кадровых вопросов для Паука. Поэтому руководитель клана СБ до сих пор у власти, и структура созданная им крепко спаяна страхом. Взяв гигантское, по твоим словам, хранилище, Паук захватит всю власть в Полисе. Введет единую денежную единицу, в виде вот таких монет, и по сути, станет единым правителем в стране рабов. Несогласных, вот например вас, уничтожит, и с другими группировками церемониться не станет, чую, большая бойня будет, ты запоминай парень, что тебе дядя Изя говорит, я тебе неплохие аргументы, для разговора с конкурентами Паука привожу.

– А вот и шашлык, и кувшинчик, кувшинчик, Толя, не забудь, – Изя прервался, и разговор на серьезную тему сам собой «сошел на нет».

Потом мы пели песни, собственно пел дядя Изя, а мы разноголосо подпевали, особенно мне понравилась песня соответствующая нашему положению, где были слова:

«Вихри враждебные веют над нами», – ну точно про нас, потом Митька с Юрой плясали с подавальщицами, а мы сидели с Изей и допивали второй кувшин «огненной воды».

– Дядя Изя, а когда тебе было жить лучше, сейчас, или раньше, до катастрофы? – задал я глупый вопрос.

– Конечно раньше, – твердо сказал старик.

– А почему?

– А тогда у меня хрен стоял, – простодушно добавил Изя.

– Знаешь, сынок, я даже во время катастрофы прорицателем сработал, было мне тогда, как тебе сейчас восемнадцать лет, отец мой был вдов, но содержал любовницу в загородном доме, к которой я не питал родственных чувств. Отец же пытался создать общий семейный очаг, и при случае таскал меня в семейное гнездышко. Вот едем мы по трассе на папашином Бентли, и посреди дороги меня такой срач разобрал, что я попросил отца остановиться. Он проворчал, что я готов на все, лишь бы не встречаться с мачехой, ну мы поговорили (я уже из-за кустов) на повышенных тонах, и он, человек вспыльчивый, хлопнул дверцей и подался вперед. Я тоже весь в него, несдержанный был, крикнул вслед: «Чтоб тебя разорвало», и тут земля затряслась так, что я с корточек сразу в свое дерьмо сел, а машина отца взорвалась у меня на глазах.

Старик вздохнул горестно, и сказал:

– Будут свои дети, Степа, учи сразу же почитанию родителей, иначе несчастными всю жизнь проживут.

– А у тебя были дети?

– Постой, растревожил ты мне душу, сынок. Толь, принеси еще кувшинчик, – и, приняв на грудь еще полкружечки, Изя продолжил:

– Да, были у меня два сына, погодки, чуть старше тебя, гоняли по тракту, старший даже вожаком у возчиков был, все жениться не хотели, красавцы, все в меня (я испуганно посмотрел на Изю), в смысле похожи, на меня молодого, все говорили, а зачем жениться, нам и так любая девка даст. Так я и остался без внуков, привезли однажды моих сыновей, завернутыми в холстину, ну у жены сердце не выдержало, в одночасье скончалась, вот и остался совсем один.

Закончив свой рассказ, старик в сердцах залпом махнул все, что оставалось в кружке, и упал лицом в блюдо.

– Никак помер, – испугался я.

– Нет, он всегда по пьяни, рассказывая про сыновей, принимает лишнего и сразу вырубается, – пояснил Толик.

Ночью мне опять снился отец, в белой окровавленной рубахе, он стоял, прикованный к бетонной стене, ноги его были босы и изранены, беззубый рот открывался, но ни звука я не слышал, я плакал, сознавая свою беспомощность, а он стоял, и кажется, укоризненно смотрел на меня.

Утро застало нас в дороге. По нашей просьбе, еще до рассвета я был безжалостно разбужен помощницей Толика, ребята вяло плескались в бочке под навесом, а я, чтоб не терять времени, покормил лошадей, выехали мы не позавтракав, просто расплатились с подавальщицей солью, и она набила нам котомку снедью. И вот теперь Ворон, как всегда недовольный способом передвижения и выражающий свое недовольство частыми взмахами хвоста, (хотя от кого отмахиваться, слепней пока нет), все же бодро ступает по дороге. Ребята пока молчат, не отошли от вчерашней пьянки, но похоже ночь проводили одни, без женщин, верность, что ли своим подругам берегут? Впрочем, это меня не касается. Дорога стелилась неровным с крупными проплешинами асфальтом, кое-где проросшая зеленой травой и даже кустарником, по обе стороны дороги расстилался лес, подбираясь кустарником до самого покрытия. Ближе к вечеру проехали какое-то заброшенное селение с разрушенными домами, и чудом сохранившейся вышкой водонапорной башни.

– Там есть вода, – мимоходом заметил Юра.

– Зачем нам гнилая вода?

Воду из фляг мы по случаю похмелья, конечно, вылакали, да и Ворон свою на привале выдул, хотя спиртного накануне не употреблял.

– Ничего, до ночи найдем воду. И точно, в верстах десяти от заброшенного селения дорогу пересекал ручей. Мы свернули с дороги, и пока ребята устраивались на ночь, распрягли Ворона, собирали хворост для костра, я пошел вверх по ручью. Ключ с чистейшей водой обнаружился метрах в трехстах от дороги, я напился, вкусной, пахнувшей почему-то мятой водой, заполнил всю захваченную с собой тару, и, раздевшись по пояс, смыл с себя дорожную пыль.

Внезапно в вечерней тишине раздался звонкий девичий смех, почудилось, что ли? Или лесная девка балует, бывают такие, видел несколько раз в лесу, то ли одичавшие люди, может быть ДРУГИЕ, почти исчезнувшие до катастрофы, сохранившиеся только в сказках, а теперь довольно смело заявляющие о своем присутствии? Охотники (в том числе и я), обязательно оставляют что-то из добычи в лесу, ОНИ не найдут, так зверек хищный будет сыт, а иначе нельзя, пакостить будут.

Смех еще раз прозвучал, и в сгущающейся темноте смутно мелькнул женский силуэт, и скрылся в березовом редколесье. Я вытащил свой кошель, и, отрезав ножом кусок голубой шелковой ленты (купил, по случаю, моток у Изи), привязал к ветке березы…

Ночь, мы сидим у затухающего костра, Митька уже спит, ему караулить вторую половину ночи, а мы с Юрой беседуем на разные темы.

– Вот скажи мне химик, какое производство можно развернуть в наших селениях, ну кроме добычи соли. Вот вы в городе порох производили, а у нас это не возможно.

– Ну не то, что невозможно, но слишком неудобна доставка компонентов, там и сера и селитра потребны в больших количествах… Да и леса местные все на уголь быстро извести можно, да и сам подумай, у нас есть хранилище, с гигантскими запасами оружия, может даже в консервации оно стало частично негодным, но с производства пороха я бы точно не начинал.

– А как же в городе, туда тоже все компоненты доставлять надо?

– Ну, во-первых, в город ведет более приличная дорога, люди в Полис приезжают не только за порохом, но и за другими товарами, там центр торговли, допустим, приехал к тебе поставщик, ну расплатился ты с ним шкурами, так эти шкуры надо ему еще везти и продавать в Полис, не выгодно получается…

– А если расплачиваться деньгами?

– Это о которых говорил Изя? Что-то мне не верится, что без централизованной власти эта схема будет работать, – несколько неуверенно пробормотал Юра.

– Ладно, ты подумай, а я спать буду, завтра караулить мне.

К полудню на следующий день мы миновали еще два заброшенных селения. Впереди дорога делала крутой поворот, и тут я заметил отблеск металла в кустах справа от дороги.

– Стой! – заорал я, и тихо Митьке:

– Следи за дорогой слева от себя. Автомат взведи, но не показывай. Прикрой дерюжкой, – и громко сидевшим в засаде:

– Эй, мужики, выходи, поговорим.

– С левой стороны никакого движения, зато справа вылез пегобородый крепыш и неторопливо направился к нам, впрочем, остановившийся на расстоянии пятидесяти шагов.

– Ну что, селяне, платите за проезд.

– С чего бы это?

– Так нам все платят, что вы везете? – тут же поинтересовался мужик.

– Соль везем в Полис.

– Ага, а мешков у вас значит…

– Шесть, – покорно ответил я.

– Значит, один скидайте и езжайте дальше, – покивал головой пегобородый.

– Это что ж за пошлина такая? – деланно возмутился я.

– Все платят, а не хочешь платить разворачивайся назад.

– И возчики, обозом идущие, тоже платят? – язвительно спросил я.

– Дык, и они тож, – слегка смутившись, произнес мужик.

– Должны радоваться, что мы честно берем и отпускаем, а то могем и пристрелить.

– Радоваться, ну радоваться этому может только наша лошадь, ей тащить легче будет. Ладно, заплатим, Митька, скинь мешок.

– Митька возмущенно набрался воздуха для гневной тирады, но получив в бок локтем, все ж повиновался.

Ворон, понукаемый Юрой, неспешно двинулся дальше, и как только мы достигли поворота, я говорю Митьке:

– Я сейчас прыгаю в канаву, вы езжайте вперед медленно, и как только услышите выстрелы, возвращайтесь немедля, так я и поступил.

Через кусты срезал угол, отделявший меня от сборщиков, и бесшумно пробрался на место засады стрелка, его там уже не было, зато на дороге стояло трое мужиков (стрелок в том числе), и спорили, кому нести добычу.

До казавшимся заброшенным селения было шагов пятьсот, а мешок весил немало, наконец, двое передали свое оружие третьему, и взявшись за углы, побрели в сторону поселка, ну молодцы, сами мне облегчили задачу – прицелился и дуплетом снял вооруженного, и одного из носильщиков, последний, непострадавший, уронил мешок и кинулся в кусты, а затем замелькал меж деревьев петляя как заяц. Я неторопливо сменил гильзы на заряженные патроны, и только тогда вышел на дорогу, внимательно приглядываясь к лежащим на дороге телам, мало ли, может свалился кто подраненный… Но нет, оба готовы, один в голову, а второму пуля в шею попала, и кровь вышла из него вместе с жизнью.

Я быстро отодвинул мешок от лужи крови, тут из-за поворота выскочила телега, и мы, в минуту загрузившись, послали Ворона рысью в сторону Полиса. Юра погонял Ворона, Митька посматривал назад, нет ли погони, а я рассматривал оружие, доставшееся нам в качестве трофеев. Винторез использовали уже давно, даже чернение с металла сошло, поэтому я и уловил блеск в кустах, патронов всего три. Два АКСУ тоже не новы, да и патронов к ним всего по полрожка, так что все это богатство обменяем на что-нибудь более полезное…

На следующий день пейзаж вокруг тракта стал постепенно меняться, все чаще встречались безлюдные полуразрушенные селения, заросшие сорным кустарником. Проезжаем один из таких поселков, оружие держим наготове. Внезапно Митька, держащий левую сторону тракта под наблюдением, вскрикнул и забил короткими очередями по кустам, вот сволочи! Стая диких собак подобралась к шоссе совершенно незаметно на двадцатиметровый бросок. Не заметь Митька вовремя, сейчас бы Ворону уже кишки драли, да и нам бы досталось, я разрядил двустволку и схватился за автомат.

– Гони, Юра! – отчаянно крикнув, я дал две короткие очереди по наиболее наглым тварям, успевшим выскочить на дорогу. Собаки уже не выскакивая на шоссе, преследовали бешено несущуюся повозку.

– Загоняют, Митька! Как волки загоняют, – отчаянно прокричал я, и схватил так и неразряженный винторез.

Метрах в тридцати перед Вороном на дорогу выскочили несколько собак, и я без промедления выбил двух с трех выстрелов. Митька, переведя автомат на стрельбу одиночными, тоже успел положить одну тварь, последнюю несколько растерявшуюся, стоптал храбрый от бешенства Ворон и мы вырвались в открытое поле, дальше нас собаки не преследовали. Ход Ворона сменился с галопа на мягкую рысь, и постепенно перешел на шаг, посреди поля конь встал.

Я гладил его, успокаивая, вытер пену с его влажной морды, мы соскочили с телеги и медленно повели мерина, чтоб не запалился, и только через двадцать минут, остановившись на привал, напоили бедного коняку.

Вечером, сидя на привале, Юра рассказывал о диких собаках. В наших краях они не прижились, поэтому повадки этих животных собиравшихся в стаи были нам не очень знакомы, нет, у нас дворовые и охотничьи псы имелись, но поведение собаки в стае совсем другое.

– Они совсем не боятся людей, – объяснял Юра, – повадки и слабости человека псам прекрасно известны. Огня они опасаются, но не больше, чем люди. Охотятся не только ночью, но и днем, а вот огнестрельного оружия откровенно боятся. Здесь собак относительно немного, но вот в Полисе лет тридцать назад шли нешуточные войны на выживание между людьми и собаками, да и сейчас они довольно нагло ведут себя в городе, хотя в основном охотятся на крыс, но и одинокими прохожими не брезгуют.

Юра замолчал, прислушиваясь к ночному кликушеству сыча, облюбовавшего дерево неподалеку от нас.

– Необходимо завтра запасти воды, по возможности побольше, в городе с ней плохо, всего четыре чистых источника на тридцать тысяч населения. Все захвачены группировками, проход к источникам платный, а вода в реке непригодна даже для мытья, правда кое-кто купается, чаще всего по незнанию, но после двух – трех помывок кожа облезает, да и облысение стопроцентно гарантировано, – он вздохнул, видя мое нежелание поддерживать разговор, и все же добавил, укладываясь спать:

– Дальше по тракту километров через десять пригороды начнутся, так что воду надо искать где-то поблизости.

Юра отвернулся от костра, поерзал, поудобней укладываясь, и через минуту негромко засопел носом.

Полис подступил незаметно, плавно перетекая кирпичными, пока не сплошными руинами пригорода, в громадные, до конца не разрушенные остовы многоэтажных домов, сплошь усеянными вокруг обломками бетонных плит, кусками асфальта и торчащими из бетона обрезками ржавой арматуры. Поднявшийся ветер носил запах тлена и цементной пыли, дорога, по которой мы передвигались, была расчищена до узкой колеи, в которую с трудом вписывалась наша повозка. Кое-где из обломков торчали обрезки дымящихся труб, указывающие, что в Полисе еще обитают люди. Деревьев не было вообще, всю растительность города представляли вездесущая полынь и какие-то чахлые кустики мелкого кустарника, хотя Юра и утверждал, что на севере и востоке города сохранились зеленые лесные массивы.

Продвигаясь дальше в густеющей вечерней тьме, стало понятно, что до заставы мы сегодня не доберемся и Юра предложил остановиться у первого попавшегося местообитания людей.

– Все не так опасно, как остановиться в незнакомом месте, рискуя ночью оказаться под внезапно обвалившейся стеной или всю ночь до утра отбиваться от собачьих стай, – пояснил он.

Такое место нашлось не скоро, и уже в полной темноте мы набрели на костер, отблески которого заметили с дороги. Осторожно ведя Ворона в поводу, мы приблизились к костру.

– Доброй ночи, люди, позвольте присоединиться к вашему костру, – громко произнес Юра, глядя на настороженные лица бродяг.

– Кому добрая, а кому не очень, – тихо проворчал один из бродяг, поворачивая тушку жарившийся над углями большой крысы. Длинные грязные волосы, посеревшие от пыли темные лица и неопределенного цвета одежда роднили бродяг как братьев, но рост и темперамент у них были разными, все тот же кулинар въедливо спросил:

– К костру им, а дров с собой принесли?

– У нас вода есть, ключевая, – ответил я, вступая в круг света. Лица бродяг заметно оживились, и они потеснились, освобождая часть пространства у костра.

– Откуда путь держите торговцы? – спросил высокий худой мужик.

– С юго-восточного тракта, – коротко ответил я, передавая флягу с водой в руки говорившего. Соль везем на продажу, – и замолчал, разговор не клеился и Юра, желавший узнать последние новости Полиса, спросил:

– А рынок от Калитников не перенесли?

– Нет, да и куда, ближе к провалу что ли?

У Калитников нейтральная территория, нас оттуда охранники гонят в шею, только торговцев и чистую публику пускают, – завистливо произнес «кулинар».

– Что за провал, – шепотом спросил я у Юры.

– Вся центральная часть Полиса по старому городскому кольцу провалилась во время катастрофы, вот и провал, – пояснил Юра.

Меж тем разговорившийся бродяга продолжал:

– Житья от этих бойцов СБ нет никакого, к ним на территорию лучше не заходить, если сунешься на рынок, так тебя там просто отлупят дубинками, а у Паука на его территории не смотрят, а сразу стреляют, а если чем, по их мнению, навредил и тебя поймали, пиши пропало, замучают до смерти, – жаловался на жизнь бродяга.

– Нет, если поймают тех, кто покрепче – на расчистку Провала отправляют, но один хрен, народ там долго не живет. Или засыплет или какая-нибудь тварь нападет.

– А собачки вас не беспокоят? – спросил Юра.

– Да это как сказать, – ухмыльнулся бродяга, – иногда они нас, иногда мы их на обед отправляем… Он внимательно осмотрел поджаренную крысу и, удовлетворившись степенью готовности, разрезал ее на четыре части и раздал своим компаньонам, мы есть не стали, мутило нас что-то в городе, да и перекусывали уже на ходу.

Внезапно меня как осенило:

– Мужики, вот вы жалуетесь на плохую жизнь, а что вам вообще в городе делать, шли бы в сельскую местность жить, воздух чистый, вода родниковая, зверья в лесу полно…

– Нет, нам тут как то привычней, – сказал «кулинар», – да и как обустроишься, если мы пахать-сеять не умеем, повадок лесного зверя не знаем, да и дом себе толком построить не сможем. То ли дело здесь, сейчас стали золото и серебро скупать, дают, правда, мало, за сто грамм золота литр воды или пять картофелин дают, заработок верный, мы под обломками шаримся, на месте каждого дома можно найти на десяток картофелин.

– А я бы поехал, – неожиданно подал голос самый старый бродяга, – только вот возьмете ли с собой? – он горько улыбнулся.

Да, дед староват, наверное, ровесник дяди Изи, но я не спешил отказывать.

– Старик, ты наверно еще до катастрофы родился?

– Да, я выжил, а до катастрофы в армии сапером уже год отслужил.

Стоп.

– Дед, а ты знаешь, что такое мины?

– Да я тебе и говорю, бестолочь, сапером служил. ТМ[10] и МОНки (мины) ставил с закрытыми глазами!

– Ну, дед, ты нам подходишь, – я похлопал старика по плечу. – Жди нас на этом же месте послезавтра с утра, а вы как хотите ребята, может еще надумаете, жизнь у нас тяжелая, но еды хватает (тьфу-тьфу…), хотя и работать надо в поте лица.

– Разговор свернулся, бродяги укладывались спать, ну и мы с Юрой задремали, оставив караулить Митьку, а то еще неизвестно, что бродягам на ум придет. Во второй половине ночи я сменил Митьку и увидел, что старик тоже не спит, он не приставал ко мне с разговорами, а только сидел молча, и смотрел на полную луну…

Утром мы доехали до Рогожской заставы, здесь располагался пост, и собирали плату за въезд.

– Что везем? – деловито спросил охранник.

– Соль на продажу, шесть мешков.

– Пошлина с шести мешков, два килограмма.

– Это и за место на рынке? – спросил я наивно.

– За место еще заплатишь четверть мешка, – охранник смотрел на меня со снисходительным презрением, я отвернулся.

Вот моль пузатая раз из села, так и недочеловеки для него. Справившись с собой, состроил робкую рожу лица:

– Скажи, мил человек, а как мне найти Каца Бориса Моисеича?

– Это доктора, что ли? Да вон дом за площадью пятиэтажный.

– Спасибочки, господин-начальник, – сказал я, часто кланяясь в пояс.

Площадь у заставы была довольно чисто убрана, во всяком случае, завалов не было, по площади ездили велосипедисты, да и вообще я заметил, что велосипед в центральном районе являлся популярным способом передвижения у горожан. Несколько телег, встретившиеся нам по пути, явно принадлежали торговцам. Дом, в котором жил Борис Моисеевич, был почти целым, то есть полностью не разрушенными оказались два подъезда, из окон которых торчали железные обрубки труб, во дворе нас встретила странная личность с пропитым лицом, треухом (шапка такая) на голове и древним АКСом в руках.

– Тпру (это он лошади), куда прете, кого надо?

– Нам к Борису Моисеевичу.

– А, к дохтору, а по какой надобности?

– Вон соль ему привезли, долг отдать хотим.

– Ну, вон на третьем этаже, окна справа, проезжайте.

– На указанном этаже находилась только одна мощная железная дверь и на наш стук, в приоткрытую щель осторожно высунулась лысая голова с острым носом.

– Борис Моисеевич, мы от дяди Изи, у нас к вам дело, – сходу пропел я.

– Пароль? – строго вопросила лысая голова.

– Да штоб я так жил, как тети Симин племянник!

– Узнаю Изин юмор, – сказал доктор, снимая цепочку с двери.

– Тетя Сима, моя покойная родственница. Так по какому делу приехали молодые люди? – спросил доктор, пропуская нас в комнату.

Оглядевшись (богато живет племянничек), почти без задержки начинаю:

– Дядя Изя сказал, что человек, начеканивший вот эти монеты – тут я достал из кошеля золотой кружечек с отчеканенным профилем усатого вождя, – хочет большой крови, и у него есть для этого силы и средства, о которых не знают его конкуренты. Короче, Борис Моисеевич, нам необходимо встретиться с лидерами группировок, скажем так, не очень любящих Паука.

– Доктор задумчиво потер блестящую лысину, зачем то посмотрел во двор (окно с настоящими стеклами!), и спросил:

– А в чем же будет мой гешефт? Я, как доктор, при любой власти выживу, ссориться с Пауком не вижу смысла.

Лукавит падла, сам живет на территории конкурентов Паука, пользуется их покровительством, наверняка часто гуляют одним столом и… Тут ход моих мыслей прервал Юра:

– Борис Моисеевич, возможно вы и будете полезны клану СБ, но элитарным врачом при Пауке не станете, наверняка такой врач уже существует, судя по обстановке квартиры, сейчас же вы пользуетесь большой благосклонностью хозяина местной группировки, а после боевых действиях, которые смею вас уверить приведут к полной победе Паука, квартирка может быть экспроприирована, так что подумайте, к тому же ваши труды мы можем, ну чисто символично, оплатить мешком соли, вы же видели, во дворе наша телега и если мы придем к консенсусу, то сорока килограммовый мешок соли ваш.

(Красиво излагает, вошь ему за воротник…)

– Хорошо ребята, – сказал доктор, обводя рассеянным взглядом роскошную обстановку своей квартиры.

– Вы меня убедили, и я со своей стороны постараюсь повлиять на решение Марата принять вас. Вы, наверное, соль на рынок продавать поедете? А я пока с Маратом переговорю, думаю, часа через четыре он вас примет, так что, не мешкая, сдавайте соль, покупайте, что вам нужно и быстренько сюда. Во дворе вас будут ждать и проводят к пахану.

– Рынок находился недалеко от дома доктора, через двадцать минут после разговора мы остановились у больших решетчатых ворот рынка и, уплатив положенную пошлину, оказались на большой площадке, огороженной проржавелой металлической сеткой. К нам подскочил маленький человечек в одежде неопределенного цвета с белесым бельмом на глазу.

– Ах, господа хорошие, – затараторил он, – помогу за долю малую сыскать – обменять товар самого высокого качества по самым привлекательным расценкам. Быстро и выгодно.

Мы отмахнулись от прилипалы, и он раздосадованный отвалил. Да, продукции на рынке хватало. Причем каждая группа товаров располагалась в одном определенном месте, и у каждого продавца имелись гири, так что проезжая вдоль рядов мы смогли быстро обменять соль на интересующие нас товары. Купили мыла, зажигалок, два рулона шелка, мешок редкого у нас кукурузного зерна и два мешка пшеничной муки, в оружейном ряду обменяли десять килограмм соли на патроны для ПК и автоматов, ну и подарки женам естественно тоже прихватили, на этом наша соль закончилась, а мы оказались в ряду, где продавали рабов.

– Сколько раб стоит в переводе на соль? – спросил я у важного бородатого работорговца.

– Смотря, какой раб, цена колеблется от килограмма до трех мешков.

Смотреть на несчастных нам не хотелось, тем более соли уже не было, зато созрел план по увеличению народонаселения наших поселков, вот в следующий раз приедем…

Ну ладно, не будем загадывать…