"Эдгар Берроуз. Тарзан и убийства в джунглях" - читать интересную книгу автора

компромисс. Он велел надежно связать пленника, приставить к нему охрану и
подлечить раны. Если к тому времени, когда пленник поправится, ничего
неблагоприятного не произойдет, то они поступят с ним так же, как с другими
пленниками, и тогда начнутся ритуальные танцы и общая трапеза!
Кровотечение у Тарзана прекратилось. Полученная им рана оказалась бы
смертельной для обыкновенного человека, но Тарзан был не обыкновенным. Он
уже обдумывал план побега.
Веревки с силой врезались в его тело, и охрана внимательно следила за
тем, чтобы путы не ослабели. Каждый вечер они заново связывали Тарзана,
удивляясь той могучей силе, благодаря которой человеку удавалось ослабить
натяжение пут по крайней мере настолько, сколько требовалось для
восстановления нормального кровообращения.
Эта ежевечерняя процедура стала серьезной проблемой для Тарзана. Более
того, она оскорбляла его чувство собственного достоинства.
-- Человек, не способный пошевелить руками, -- размышлял он, -- только
наполовину человек. Человек, не способный двигать руками и ногами, вообще не
человек. Он ребенок, которого нужно кормить из рук, как буйрае кормят меня.
И сердце Тарзана бешено заколотилось от испытываемого им чувства
унижения, унижения, троекратно возросшего от того, что его кормят такие
выродки, как дикари из племени буйрае. Однако что толку в том, что сердце
Тарзана бешено колотилось, если его запястья и щиколотки были намертво
связаны, а он лишен возможности освободиться от пут?
Душа Тарзана кипела от ярости, но рассудок оставался холодным.
-- Они кормят меня, чтобы я растолстел, -- говорил ему рассудок. -- У
человека из сплошных мускулов мясо слишком жесткое. Поэтому они стараются,
чтобы я нарастил слой сочного жира. Разве это достойный конец для Тарзана --
закончить свое существование в желудках буйрае? Нет, это не достойный конец
для Тарзана -- и такого конца не будет! Тарзан непременно что-нибудь
придумает.
И Тарзан принялся перебирать в уме различные варианты, отвергая по
очереди один за другим. Но все его пять органов чувств, более высоко
развитые, чем у любого другого человека, работали с обычной остротой.
В сложившейся ситуации три из его органов чувств мало чем могли помочь.
Он мог видеть, но какая от этого польза, если вокруг были лишь стены убогой
хижины? Какой смысл в осязании, если ноги и руки скованы путами? К чему
вкусовые ощущения, если ему приходилось есть пищу буйрае, а не добытую
своими могучими руками? Пищу буйрае, которую ему давали с тем расчетом,
чтобы мускулы покрылись слоем жира, который таял бы во ртах у этих ублюдков
и заставлял бы их причмокивать от удовольствия...
Нет, оставались только два чувства -- слух и обоняние, от которых могла
еще быть какая-то польза. А сверх того -- наивысшее необъяснимое шестое
чувство, которым Тарзан обладал до степени, не доступной другим людям.
Итак, проходили дни и ночи, а Тарзан все думал и думал, думал, когда
просыпался и даже во сне. Он был более, чем когда-либо, восприимчив ко всем
звукам и запахам, но, что наиболее важно, его шестое чувство целиком
обратилось к джунглям и любому посланию, которое те могли донести до него.
Посланий было много, однако Тарзан дожидался такого, которое принесло
бы ему надежду. Он слышал Шиту-леопарда. Но надежды на него не было. Он
вновь услышал Данго и с привычным отвращением учуял запах этого зверя.
Издалека донесся голодный рык льва Нумы. Острый слух Тарзана зафиксировал