"Уильям Берроуз. Города Красной Ночи" - читать интересную книгу автора

три опиумные пилюли и инструкции по приготовлению рисового отвара. Они
закивали головами, и он поехал дальше, ибо сделал всё, что мог.
Больница неотложной помощи в Вагдасе была обустроена в пустом
армейском бараке, оставшемся с войны. Она была недоукомплектована
персоналом и переполнена пациентами, в основном теми, кто жил достаточно
близко и ещё мог ходить. Лечение холеры было простым: каждый пациент по
прибытии приписывался к соломенной циновке, и ему давали галлон рисового
отвара и полграмма опиума. Если через двенадцать часов он был еще жив, доза
опиума повторялась. Выживало около двадцати процентов. Циновки мертвых
промывали карболкой и выставляли на солнце сушиться. Санитарами были в
основном китайцы, которые работали там потому, что им разрешали курить
опиум, а пепел скармливать пациентам. Запахи варившегося риса, опиумного
дыма, экскрементов и карболки пропитывали больницу и местность на несколько
сот ярдов вокруг.
В десять часов санитарный инспектор прибыл в больницу. Написав заявку
на новую партию карболки и опиума, он отослал очередное прошение о
назначении доктора, которое, как он предполагал и надеялся, будет
проигнорировано. Он чувствовал, что от доктора, шныряющего по больнице,
дела только ухудшатся. Доктор, того и гляди, заявит, что доза опиума
слишком велика, или начнет вмешиваться и не давать санитарам курить опиум.
Санитарный инспектор не видел в докторах никакого проку. Они готовы были
все усложнить, только бы казаться важными шишками.
Проведя в больнице полчаса, Фарнсворт поехал в Гхадис повидаться с
комиссаром, который пригласил его на ленч. Согласившись без особого
энтузиазма, он отказался и от джина перед ленчем, и от пива во время ленча.
Предпочел рис с рыбой, а затем съел маленькую миску тушеных фруктов.
Попытался уговорить комиссара пригнать заключенных для работы на плотинах.
- Извини, старикан, не хватает солдат, чтобы их охранять.
- Что ж, дело серьезное.
- Вот именно.
Фарнсворт не настаивал. Он просто сделал все, что мог, и точка.
Новички недоумевали, как он вообще до сих пор держится. Старожилы, вроде
комиссара, знали, как. Ибо у санитарного инспектора был один спасавший его
порок. Каждое утро, на восходе солнца, он заваривал себе чайник крепкого
чая и запивал им грамм опиума. Вечером, вернувшись с объездов, инспектор
повторял дозу и ждал, пока она подействует, после чего приступал к
приготовлению ужина из тушеных фруктов и пшеничного хлеба. Он не держал
постоянного мальчика для уборки, опасаясь, что тот украдет его опиум.
Дважды в неделю приходил парень и чистил бунгало, и тогда опиум запирался в
старый ржавый сейф, в котором хранились отчеты. Он принимал опиум уже пять
лет; в первый же год стабилизировал свою дозу и ни разу не превысил ее, и
не перешел на инъекции морфия. Это не было проявлением силы характера,
просто он чувствовал, что должен сам себе очень немного, и это немногое сам
же себе и позволил.
На обратном пути, обнаружив отсутствие мешков с песком, мертвого
холерного больного и трех его родственников, сонных от оставленных им
опиумных пилюль, он не ощутил ни гнева, ни раздражения, только легкую
потребность, которая постоянно увеличивалась в течение последнего часа
дороги, заставляя его все сильнее нажимать на газ. Прибыв в свое бунгало,
он тут же проглотил опиумную пилюлю, запив ее водой из бутылки, и зажег