"Юлий Буркин. Королева полстергейста" - читать интересную книгу автора

подруги какой-нибудь, наверное. Дочка, нечего сказать; знает ведь, что ты
сегодня выписываешься, так хоть бы заглянула, поздоровалась.
Маша почувствовала, как ее страх перед этим подлым человеком уступает
место ненависти.
- А когда ты ее в последний раз видел? - продолжала
экспериментировать мать.
- В пятницу. Эта сучка надерзила мне, я хотел было ее наказать, а она
сбежала.
"Ах, вот как ты меня называешь, когда меня нет дома?! - подумала Маша
и поймала на себе виноватый взгляд матери. - Я, значит, надерзила тебе? А
ты, значит, меня воспитывал? Так это теперь называется? Гад!"
Маша пришла в ярость. Она уже окончательно уверовала в то, что
каким-то сверхъестественным образом стала для отчима невидимой, уверовала
в свою силу.
"Ну, сейчас я тебя проучу! Сейчас ты у меня узнаешь... - и от злости
она даже вспомнила вычитанное недавно в статье "Комсомолки" про Барабашку
красивое словечко, - сейчас ты у меня узнаешь ПОЛТЕРГЕЙСТ... Папаша!"
Сделав шаг к отчиму, провожаемая взглядом онемевшей от удивления
матери, она осторожно сняла с его ноги войлочный шлепанец и поводила им
туда-сюда перед его носом. Степан Рудольфович, вытаращив глаза, неотрывно
следил за движением тапка. Шлепанцем Маша поводила, поводила, а потом с
легким смешком несильно треснула им отчима по лбу.
- Уф! - тяжело выдохнул при этом отчим.
- Маша, - крикнула очнувшаяся мама, - немедленно прекрати!
- Это пусть ОН врать прекратит, - хладнокровно отозвалась Маша и
свободной рукой сняла с телевизора вазу с давно увядшими цветами. - Пусть
он тебе расскажет, зачем по всей квартире за мной гонялся.
С этими словами она аккуратно перевернула графин над головой отчима,
выливая на него мутную застоявшуюся воду и вытряхивая высохшие лилии.
- Где она?! - взревел Степан Рудольфович, въезжая понемногу в
ситуацию (он ведь слышал ее голос). - Почему я не вижу ее? И все равно,
дрянь ты эдакая, я тебя поймаю! - с этими словами он дернулся вперед,
широко расставив руки.
И он действительно поймал бы Машу, не отскочи она проворно. Но он-то
этого не знал, и, услышав шум, резко дернулся в противоположную сторону.
- Играем в жмурки! - крикнула Маша весело, - ты голишь! - и запустила
в отчима тапком.
Тот взревел и развернулся на сто восемьдесят градусов. Но Маша уже
легко обежала его кругом и, оказавшись позади, отвесила ему смачного
пинка.
- Я тебя убью, гаденыш! - рычал Степан Рудольфович, вертясь посреди
комнаты.
А Маша, смеясь от восторга и подначивая, прыгала вокруг него, пока не
бросила нечаянный взгляд на мать, о которой совсем забыла. В лице той было
столько муки, столько обиды и мольбы, что все веселье у Маши как рукой
сняло.
- Мамочка, он первый начал, - прошептала она, встав, как вкопанная, а
после - встряхнула головой и, удрав из этой сумасшедшей комнаты, заперлась
у себя.
Долго еще она слышала, как сначала матерился, а потом - оправдывался