"Якоб Бургиу. За тридевять земель..." - читать интересную книгу автора

не только поглотили мои "дорожные" деньги, но еще и заронили в отцовскую
голову мысль стреножить меня - женить не мешкая, чтобы родился у него внучок
и от сына, - я ведь был совсем взрослый, даже мама это замечала, - а уж
тогда можно было бы спокойно послать меня учиться на агронома, не опасаясь,
что забуду обратный путь к дому, к земле. На попятный не пойдешь; пришлось
дать слово, что я готов и на это, лишь бы невеста была не совсем уродина, а
самому, дескать, мне ее искать недосуг - на носу выпускные экзамены. Так я
спрятался в отцовский замысел, как заяц в придорожные кусты, выжидая минуты,
чтобы ошарашить его какой-нибудь совсем уж несуразной выходкой и дождаться
заветных слов: "Уходи, уходи от меня прочь, бога ради..."
Отец догадывался, что я хожу у него перед самым носом кривыми путями, и
гнул свое. Он послал маму искать мне суженую по селу, а сам залег в кустах
на той стороне дороги и стерег зайца, чтобы свалить его одним прыжком при
помощи данного некогда обещания. Порой встречались наши глаза, но мы тут же
отводили их в сторону, лишь бы не читать в душах до конца и не спугнуть друг
друга до времени.
А мама, бедная, совсем забегалась на запутанных тропинках сватовства.
И, хоть согласных на такое дело в нашем селе найти было не так просто, на
дворе у нас появлялась одна невеста за другой. И у каждой находил я
нестерпимый для меня изъян: у одной ноги коротки, у другой руки долги,
третья золотушная, у четвертой зуб со свистом, пятая глазом косит... Невест
же совсем дурного пошиба мама сама распознавала с ходу: одни были слишком
бестолковы и тут же попадали впросак, другие до того ленивы, что по неделям
не смывали своих румян.
Но в один прекрасный день все мои отговорки пошли прахом: мама привела
на двор чудо-девушку, с глазами такими черными, что хотелось тут же зажечь в
них свет. Коса у нее доходила до пят, была она высокая, стройная, статная, и
в каждом ее движении отзывалась повадка горной козочки.
- Она, Костэкел! - радостно шепнула мама. - Хочешь не хочешь, а я ее со
двора не отпущу. А если кто попробует увести, отец застрелит...
Тут и отец вышел из комнат. Кашлянул в кулак и остановился на крыльце.
"Ну, что теперь скажешь?" - пронзил меня его торжествующий взгляд.
Что я мог сказать! Девушка походила на сказочную фею. Не будь у меня
сердца вообще, и то влюбился бы. "Все, Костэкел, снова попался ты в сеть, -
сказал мне, как бы успокаивая, внутренний голос - Это предначертано в Книге
Судеб, и роптать не приходится. Забудь про актерство, про учение. Чего
ждать? Бери ее за руку и веди под благословение". Не чуя ног, я шагнул было
к девушке, но она подняла глаза и пригвоздила меня к месту. Потом застенчиво
улыбнулась, и я понял, что мама снова ошиблась: только на этот раз
серебряная невеста, а жених деревянный. Мы, пожалуй, были однолетки, по она
уже расцвела. Видать, ее мама, зачиная дочку, от солнца и луны отломила по
кусочку, от ночного цветка, от дневного лепестка, окунала в небесные лучи да
в целебные ручьи, а косу заплела из лесного руна... А я? Где был зачат я? На
стоге колючего сена в Валя Адынкэ. Что оно могло подарить мне? Худобу, шипы,
да горечь, да полынное сердце без капельки солнца.
- Ладно, мама... А свадьбу когда сыграем? - спросил я, с шуткой вступая
на уготованный мне путь.
- В воскресенье, - как ни в чем не бывало ответила мама и повернулась к
девушке: - Иди, голубка, в дом, отдохни, устала, верно, с дороги...
- Какая свадьба? - изумленно спросила девушка, берясь за чемодан.