"Якоб Бургиу. За тридевять земель..." - читать интересную книгу автора

есть у него божественное умение - вовремя оборвать речь. Он припрятывает
свой рассказ на лесной опушке или в складке борозды, а на следующую осень
собирает новый урожай небылиц и напевов для других крестин и веселий.
На этих-то отцовских торжествах подросли и мы, его дети. Осенью он
возил зерно на мельницу, и мука убеляла его волосы. А для нас и осень была
весной: мы надевали друг на дружку венки из цветов, величали себя королем и
королевой и, глядь, в самом деле обращались в могучих властелинов всего
двора, окрестных долин и холмов, а там уж и всех морей и государств, какие
только ни бывают на свете. С королевской бесцеремонностью сбирали мы отцовы
песни и шутки и разносили их по селу. Над песнями царила сестра, а я был
королем проказ. Не успевал отец пропеть или вымолвить словцо, как мы уже без
разбору додумывали еще не спетое и не сказанное и пускали в оборот на
зеленом выгоне, куда сходились сельские мальчишки и девчонки похваляться
богатством - хоть подчас и не своим, родительским. И вышло так, что, хвалясь
да рядясь друг с другом, сладили мы хор из таких певцов и певуний, каких и в
районе не слыхивали, а вдобавок и театр с двумя спектаклями: один - "Камень
в доме" нашего классика Василе Александра другой - современная
бытописательная комедия местного учителя географии Иона Себастиана, в
которой я играл главную роль, в охотку прибавляя к тексту все, что, услышав,
выносил из дому.
Того-то и надо было отцу, чтобы почувствовать себя униженным и
обделенным. Он замкнулся в себе и за целых три дня, что прошли после
Первомайского праздника, не вымолвил ни словечка. Обида таилась в нем до той
самой минуты, пока не вспыхнула от папиросного окурка, забытого мною в
портфеле. Она возгорелась от папиросы, загашенной второпях еще месяц назад,
но заполыхавшей потом так, что отца не удавалось успокоить ни маме, ни
сестре, ни даже мне, Костэкелу, который - образ, подобие, плоть и кровь
отца. Он выпроводил маму во двор, а меня и Тамару со зловещей ласковостью
пригласил присесть на лавку у печи и развлечь его, старика, беседой.
Задвинув за мамой засов и хлопая себя по ладони сложенным вдвое ремнем, отец
стал выспрашивать нас, чьи мы, откуда взялись и чего ищем в его доме.
- Да ведь... - проговорила Тамара сквозь подступившие слезы.
- Что "да ведь"? - вопросил отец, щелкнув ремнем табуретку.
- Да ведь... мы твои дети... И мамины...
- Откуда? У меня таких детей нет.
- Да ведь... Может, мама забыла, а я помню, она говорила мне... Меня вы
с ней нашли в Валя Адынкэ, недалеко от ручья. И Костэкела тоже где-то там
подобрали.
Хоть Тамара и была старше меня на два года, но тогда она еще верила в
родительские басни, будто мир людей умножается и произрастает из травы и
капусты. Зажилась в нашем доме красивая сказка о том, как мать и отец,
поженившись, наткнулись на нас в Валя Адынкэ - Глубокой Долине. Слушая
сестру, я решился украсить эту побасенку такими подробностями, чтобы даже
отец поверил в нее.
- Не знаю, как Тамару, а меня вы поймали в пруду вместе с рыбой. Я - от
водяного племени, правда?
Отец медленно перевел глаза на меня.


[Image002]