"Якоб Бургиу. За тридевять земель..." - читать интересную книгу автора

останемся без отца на этом свете. Разве не видите: он уйти задумал, хочет
покинуть нас! Крошки хлеба, капли воды в рот не берет. В землю ляжет, а грех
будет на мне и на вас...
В голосе мамы было столько печали и горя, что Тамара не стерпела. Она
оторвалась от меня и шагнула к двери каса маре. Я, однако, помедлил. Что-то
подсказывало мне, что отец только и ждал, чтобы мы упали перед ним на
колени, что к этому и вел он с той самой минуты, как заперся в каса маре и
начал свой изнурительный подвиг. Я читал его мысли. После того вздоха
облегчения, вздоха радости, а не мук, торжествующего, я бы сказал, вздоха,
тут же погашенного в груди, вздоха, разгладившего морщины отца и осветившего
его лицо, у меня были все основания полагать, что никакие черные мысли его
ни чуточки не терзают. Но голос мамы, отозвавшийся и в моей душе, поднял
меня с места. Я встал, сам не зная, куда хочу идти и что делать. К счастью,
не успела Тамара коснуться щеколды, как дверь распахнулась и на пороге
появился отец.
- Ошибаешься, женщина, - кротко проговорил он и шагнул вперед, не глядя
на нас. Он приблизился к маме, обнял ее и продолжал смиренно: - Неужто ты
думаешь, что я так глуп, что сложу руки на груди и дам могильщикам унести
меня из этого дома? Уйти - и на том свете мучиться от стыда? Уйти - и
оставить тебя одну, покинуть на неблагодарных детей? Чтобы они и над тобой
насмеялись, а? Чтобы выгнали тебя вон? Эх, Одокия, Одокия! Мы ведь целую
жизнь с тобой прожили, так вот назло же им еще одну проживем. Оставь им
ихнее баловство, не грызи себя. Только отныне заведем уговор: расходы пусть
по-прежнему лежат на нашем горбу, зато они, музыканты эти, будут играть то,
что мы им закажем. Не угодно? Долой уговор - пусть идут на все четыре
стороны. Вольному воля, а карман наш...
Если отец есть отец, то, каким бы ты ни слыл ловкачом как ни старался
бы превзойти его, в конце концов и сам не заметишь, как это случилось, что
ты услужливо по его хотению отворяешь или затворяешь ворота. Долгая жизнь
плугаря научила отца с достоинством носить кушму на голове и, что бы ни
было, оставаться хозяином в доме. Какие бы ветра ни силились скинуть с него
шапку, ему всегда удавалось ее удержать...
Стало быть, остался я сам-друг со своей незадачей. И было мне еще
обиднее, чем отцу после набега родичей. Даже рыжий петух, который вчера,
трепыхая крыльями, взлетал на забор и оглашал криком дорогу, словно призывая
меня в путь, уже не пел по утрам. Мама, разомлевшая от тепла отцовых речей,
живо изловила петуха и до вечера варила из него суп, желая вернуть отцу
силу.
И еще - с того дня потянулись дожди. Посевы всходили на глазах,
вырастали, заслоняя собой дорогу, что вела из нашего дома в большой мир.
Боясь потерять ее, боясь, что не сыщу ее будущей весной, я выкинул белый
флаг. Я обещал отцу ежедневно выполнять свою норму на холме, лишь бы можно
было каждое утро, выходя из дому, встречаться с моей дорогой и радоваться,
что через год я накоплю денег и смогу уйти по ней куда захочу.
Но нет дорог без колдобин. Вместе с посевами взошла и трава в Валя
Адынкэ, высокая, как никогда в другие годы. И была она такая душистая и
мягкая, что попутал нашу Тамару грех, повела ее доля на сенокос с другими
девками и парнями, и нашла она там свою первую любовь, так что к весне у
моих родителей объявился внук по имени Славик, как и мы, сысканный в Валя
Адынкэ, у источника среди тростников... Замужество Тамары и крестины Славика