"Николай Булгаков. Я иду гулять " - читать интересную книгу автора

оставлять, как живут волны и вообще на все то, что в изобилии происходило
вокруг.
А потом конец лету, и пора уезжать в Москву, то есть в далекий двор,
где все мальчишки, радуясь друг другу, собираются к первому сентября, и один
какой-то, самый несчастный, который оставался совсем один во дворе,
становится все счастливее, не веря своему счастью, что снова во дворе все.
Перед этим, еще на море, пакуется чемодан, и хочется вложить незаметно
между слоями одежды баночку с белым морским песком - а вдруг взрослые не
заметят, не возмутятся, высыпая его тут же на землю: "Да ты что, за две
тысячи километров песок везти!" - и тогда можно будет потом, в Москве, в
привычной квартире достать этот песок, и будет так странно, что он здесь, и
так интересно...


Ни до, ни после, ни в один год взрослой жизни у меня не было весны
такой, как в 1960 году! Мне было десять лет. Я вдруг почему-то заметил ее и
был дико рад, как будто до этого такого времени года у меня вовсе не было. Я
ходил и радовался, радовался каждой расстегнутой пуговице на своем пальто,
лужам, солнцу, следил за ее успехами. И страшно вдруг полюбил Маяковского.
Почитав дома немного его стихов, я больше не мог: захлебывался - и выбегал
во двор, чтобы отдышаться!
В Москве были первые дни поэзии, и я пошел на площадь Маяковского.
Стояла деревянная трибуна с поэтами, площадь вся была полна народу. И я
стоял на подножке автобуса "Книги", тянул шею за Евтушенко, которого все
скандированием вызывали из толпы. А потом, уже просто, как всегда по
субботам, у нового памятника Маяковскому все, кто хотел, читали стихи. И я
слушал, остриженный наголо в честь любви к своему поэту. А потом посмотрел
вдруг на часы: ого! - одиннадцать уже! Я стал пробираться, маленький, из
молодой толпы слушавших, удивленных: чего это я там так долго делал?..


Я никогда не чувствовал себя маленьким.
То есть я, конечно, знал, что сейчас мне пять лет, а вот сейчас -
десять. Но мне от этого было не легче. Я знал это точно так же, как теперь
знаю, что мне двадцать два. Это была моя необходимая естественная жизнь -
то, что меня называют мальчиком в троллейбусе, когда просят оторвать
билетик, чтобы самой не вставать и чтобы место не пропадало...
Вам - пятьдесят четыре года? А мне - тринадцать. Вот и все. Разве
только проблем в моей голове было, мыслей пробегало - больше.


Книги, живые книги. Тогдашние книги (хоть они и сейчас стоят на полке).
Очень особенные. Со своим характером.
"Конек-Горбунок". Любимая. Возлюбленная. Единственная. Прекрасная
(всеми своими чертами). Черноокая.
"Сказки братьев Гримм". Толстая. Растрепанная. Зачитанная. Загадочная
(тайны в ее толще). Страх.


В метро мне казалось, что там только один рельс, я был в этом уверен.